Глава 28
Едва возвратившись в лагерь, трибун Отон отдал своей колонне приказ о построении. Под окрики опционов и центурионов солдаты спросонья выбегали из палаток и в последних проблесках гаснущего дня торопливо надевали доспехи, спеша образовать строй. Старшие офицеры тем временем собрались в палатке трибуна. Жена Отона Поппея удалилась в помещение для сна и задернула за собой шторку, как будто это могло отогнать опасность, которую она теперь ощущала. И страх ее можно было понять. Задание, выполнять которое послали ее мужа, оказалось в буквальном смысле опрокинуто событиями. В результате вместо радушия племени бригантов, считавшегося вроде как союзным, теперь существовала вполне реальная угроза того, что эти самые союзники, поддавшись лукавым уговорам, вмиг превратятся во врагов Рима. Перспектива того, что самое сильное племя Британии может пойти за коварным и неуемным в своей решимости Каратаком, мягко говоря, вызывала опасения. Катон был не единственным из офицеров, кто сейчас с замиранием сердца ждал исхода разбирательства королевы Картимандуи с ее мятежным консортом, что проходило сейчас в крепости на холме, вздымающемся над римским лагерем.
Угрюмость нависала над римскими офицерами, сидящими вокруг стола трибуна. Отон коротко описал события сегодняшнего вечера и сделал паузу, давая офицерам осмыслить сложившееся положение. Прежде чем продолжить, он откашлялся, стараясь выглядеть спокойно.
– У кого какие соображения, господа?
– Соображения? – сложил перед собой руки Катон. – Господин трибун, мы понятия не имеем, что там сейчас происходит. И пока не убедимся в обратном, нам остается лишь надеяться, что Картимандуя урезонит своих подданных. До выяснения того, что произойдет, нам следует оставаться в лагере.
Префект Гораций на это покачал головой:
– К тому моменту может оказаться уже слишком поздно. Нам нельзя вот так сидеть сложа руки, господин трибун. В поддержку королеве я могу послать когорту легионеров. Они могут взять под стражу тех, кто ей противится, а также завладеть Каратаком. К утру все будет уже кончено. Порядок будет восстановлен, а подвергнуть сомнению власть королевы не посмеет никто.
Прежде чем ответить, Отон медленно кивнул.
– Вы думаете, одной когорты окажется достаточно? Не лучше ли послать две? Там у них было по меньшей мере несколько сотен человек.
Этот обмен репликами Катон выслушал с тяжелым сердцем и счел необходимым высказать свою обеспокоенность:
– Господин трибун, если мы пошлем к крепости людей, то неминуемо разразится насилие. Неважно, кто именно его начнет: все равно прольется кровь. И как только до остального племени дойдет весть, что римские солдаты убили кого-то из соплеменников бригантов – обстоятельства даже не важны, – как все обернется против нас. Мы сыграем прямо-таки на руку Венуцию и Каратаку. Они сразу же возопят: вот он, пример того, как Рим намеревается поступить с Бригантией.
– Не возопят, если мы возьмем их в кандалы первыми, – уверенно сказал Гораций. – Схватив главных смутьянов, ратующих против Рима, мы тем самым положим конец их противостоянию. Главное, сделать это вовремя. Или…
– Или мы просто спровоцируем все их племя на войну, – припечатал доводом Катон. – Уверенными можно быть в одном: какие бы разногласия ни возникали между разными племенами бригантов, они их тотчас отбросят и сплотятся против нас, как только увидят, что мы используем против них силу. Кроме того, при лунном свете наши солдаты станут видны сразу же, как только подступят к крепости. А у Каратака с Венуцием будет уйма времени, чтобы сбежать.
– В таком случае они убегут, поджав хвосты. Мы же продемонстрируем поддержку королеве и восстановим в Изуриуме какой ни на есть порядок.
Катон, втайне сдерживая отчаяние, следил за тем, чтобы его голос звучал ровно:
– Это послужит лишь тому, что она будет смотреться слабой и беззащитной. Перед своим народом Картимандуя предстанет марионеткой римлян. И всякая власть, которая у нее сейчас есть над народом, падет. – Он повернулся к Отону: – Господин трибун, нам необходимо дать королеве возможность уладить распрю своими силами. Вы сами видели, личность она вполне сильная и сможет убедить свою знать поддержать ее против Венуция. Мы должны дать ей этот шанс.
Отон, наморщив лоб, попытался собрать мысли воедино.
– Может, вы действительно правы, префект Катон… Вмешательство может оказаться опасным.
Гораций спесиво фыркнул:
– А еще опаснее может оказаться сидеть здесь и ждать у моря погоды… Нет, я за то, чтобы действовать.
– Доводы здесь суммирую я, – коротко напомнил Отон. – Мы посланы сюда с дипломатической миссией, Гораций, а не для вторжения в Бригантию.
Тот с минуту молча жевал губу, после чего снова заговорил:
– Позвольте вам напомнить, господин трибун: легат распорядился, чтобы в случае, если потребуются боевые действия, командование перешло ко мне.
– Пока они еще не требуются, – возразил Катон. – А нам не мешает подождать до того момента, пока не станет ясно, чем закончилось противостояние.
– А я говорю, что рисковать мы не можем, иначе все может выйти из-под контроля. Время действовать именно сейчас. – Гораций хлопнул ладонью по столу. – Если префект Катон нервничает, то пусть остается со своими людьми в лагере стеречь нашу поклажу. Это у него неплохо получается.
Тут не вытерпел Макрон и грозно подался вперед:
– Между прочим, именно префект Катон привел ход битвы с Каратаком к победному концу. Это я к тому, чтобы вы не забыли. И многие из нас остались живы благодаря его сметке и храбрости, а иначе лежать бы кое-кому на том гребаном холме.
– Я этого не оспариваю, – парировал Гораций. – Хотя опять же, здесь мы все тоже из-за Катона. Если б он лучше стерег Каратака…
– Хватит! – прикрикнул Отон. – А ну, все успокоились!
Нависла напряженная тишина. Макрон откинулся на стуле, упрямо выставив подбородок. Гораций разгневанно посмотрел на него, но смолчал – во всяком случае, до поры.
– Префект Катон прав, – рассудил трибун, – для боевых действий пока рано. И я молю Юпитера, чтобы так оно и осталось. Очертя голову никуда не бросаемся, ждем, чем именно кончилось дело. Если дойдет до вооруженной схватки, тогда командование колонной я передам вам, Гораций. Но не раньше. Это понятно?
– Понятно, господин трибун.
– Посмотрим, как вы меня поняли… Караулы на стенах удвоить, по подразделениям пока отбой. Пусть люди отдыхают между сменами часовых – но не в палатках, а возле стен. Гораций, Катон, останьтесь здесь. Остальные свободны.
Когда офицеры один за другим вышли из палатки, Отон с минуту повременил, чтобы все отдалились за пределы слышимости, и тогда напустился на своих подчиненных:
– Вы что себе, в самом деле, позволяете? Клянусь богами, еще одна такая выходка со стороны кого-либо из вас, и я отстраняю виновного от должности! Это мне вполне по чину, Гораций, несмотря на указания легата о военном командовании колонной. Буду признателен, если вы это примете к сведению.
– Виноват, господин трибун, – принял нагоняй Гораций.
Катон молчал. Безусловно, досадно было под горячую руку получать разнос ни за что ни про что. Он всего-то выполнял свой долг остеречь командира насчет рисков, связанных с применением военной силы. А клеветнические нападки Горация действительно задевали его за живое. Тем не менее Отон сейчас смерил его суровым взглядом:
– Катон, вас это тоже касается.
– Виноват, господин трибун, – повторил префект, недовольный тем, что с ним, как с каким-нибудь нашкодившим юнцом, обращается человек на несколько лет моложе его.
– Тогда у меня к вам все, господа. Идите по своим подразделениям. Утром увидим, кто из вас прав. А может статься, что и раньше. Всё, свободны.
Катону не спалось, и первые ночные часы он провел на воротной башне. С ним рядом какое-то время стоял Макрон, и они вместе молча глядели в сторону крепости на холме. Там вдоль палисада трепетали факелы, а откуда-то снизу свет падал на крыши хижин и чертог. Языков огня видно не было – отдаленный свет, видимо, исходил от костровых ям и от внутреннего освещения крепости.
Вскоре после полуночной смены караула где-то в крепости стала слышна крикотня, которая постепенно перешла в песнопение, но затем сошло на нет и оно. После этого никаких звуков со стороны крепости уже не доносилось: по всей видимости, после выпитой медовухи, пива и вина ее обитателей свалил сон. А может статься, они сейчас тихо и трезво готовят план нападения на римский лагерь – эдакая прелюдия к полномасштабной войне с силами императора Клавдия. Народ в поселке у подножия холма как будто разделял нелегкие мысли Катона: там не было ни огонька, ни проблеска жизни, лишь смутно чернели хижины под светом месяца. Признаки жизни выдавал единственно лагерь римлян, где между башнями вдоль стен неторопливо вышагивали часовые.
– Как думаешь, что там сейчас может твориться? – тихо спросил Макрон.
Плечи Катона приподнялись в протяжном вздохе.
– У меня мыслей на этот счет не больше, чем у тебя, Макрон, – помедлив, произнес он. – Надежда только на то, что Картимандуя уговорила достаточное число своих людей сохранять ей верность. Если же нет, и к власти пробился Венуций, то у нас будет война.
– И тогда Изуриум для римлян будет уже скверным местом.
– Чтобы созвать все племена, бригантам потребуется время. Так что, милостью богов, у нас здесь будет несколько дней на попытку спасти положение. Или на это, или на приличную фору, чтобы оторваться от крупных сил, которые Венуций пошлет по нашему следу.
– Ты думаешь, смазать пятки – лучший для нас выход?
– Не знаю… Возможно, перед тем как отступить, придется попробовать взять крепость и схватить Каратака. Но работа это будет непростая и кровавая. Ты же видел, какие там укрепления. Даже если мы кинем туда половину всей нашей численности, Венуций сможет удерживать нас до снятия осады. К тому же учти, те люди наверху – сплошь сливки воинов этого племени. Они так просто не сдадутся.
– Ничего. Эти сливки и раньше с нами дрались, да ничего у них не выходило, – осклабился Макрон, отчего его зубы в свете месяца тускло блеснули. – Крепость на холме – это всего лишь крепость на холме. Что одна, что другая.
– Эта – нет. – Катон указал на линию земляных укреплений, похожую сейчас на темные ленты вокруг гребня под кромкой палисада. – Здесь самые крутые склоны, к тому же они выше. Имеется всего один рубеж, с которого можно подступиться, но и он прикрыт внешним редутом. А за линией обороны – закаленные воины.
Макрон немного подумал, а затем спросил:
– Ты как думаешь, Гораций годится для порученного ему дела?
– Не знаю. Но до Веспасиана ему далеко.
– Что верно, то верно, – ухмыльнулся Макрон. – Тот наш легат проходил через горные крепости, как жир сквозь гуся: по рассказам знаю. Вот кого бы к нам сюда… А не этого молокососа-трибунишку с его нянькой Горацием. Откуда ни глянь, одна дрянь.
Катон задумчиво поджал губы.
– Может, они себя еще проявят. И даже удивят.
– А может, и нет.
Катон посмотрел на друга с улыбкой:
– Мне казалось, из нас двоих я единственный, кто видит вещи с изнанки.
– Ты, безусловно, да, – Макрон, рассмеявшись, хлопнул друга по плечу. – Но как видно, я от тебя поднахватался.
– Получается, с кем поведешься… – пожал плечами Катон.
– Теперь уже жалеешь о том? – Макрон с зевком повел плечами. – Ну, что ж, вокруг вроде как тихо. Пойду прилягу. А то завтра денек может выдаться хлопотный.
Центурион прошел к тыльной стороне башни, где снял шлем, отстегнул плащ и, сложив их тючком, улегся и пристроил этот своеобразный валик себе под голову. Постепенно его дыхание, поначалу легкое, перешло в сопение глубокого сна. На губах Катона мелькнула улыбка: он расслышал слабое ворчание, которое у его друга обычно предшествует густому молодецкому храпу.
Спустя какое-то время он краем глаза уловил проблеск света и, переведя взгляд на крепость, заметил, как под палисадом рассыпался в воздухе снопик искр, а на травянистом склоне мелькнул и исчез очажок света. Вот еще один факел дугой мелькнул по воздуху, а за ним еще и еще – огненными дугами на фоне темноты, – и так же огнисто рассыпались с ударами о землю. На этот раз света оказалось достаточно, чтобы различить фигуру, торопливо спускающуюся вниз со склона. Затем все снова окутала тьма. Катон напряг глаза и уши. Вскоре до слуха донеслись приглушенные расстоянием выкрики, а за ними ночную тишь пронзил звук рога, эхом отразившийся от окрестных холмов.
Катон, обернувшись, через плечо окликнул:
– Макрон!
Вместо ответа друг повернулся спиной и проворчал что-то насчет палаток. Катон спешно подошел к нему, нагнулся и резко тряхнул за плечо:
– Проснись, центурион!
На этот раз глаза Макрона распахнулись, и он оторопело моргнул. Едва узнав над собой встревоженное лицо Катона, ветеран мгновенно пришел в чувство и вскочил на ноги со шлемом в руке.
– Что стряслось?
– Кто-то пытается бежать из крепости. И похоже, в направлении лагеря. Надо выставить полцентурии твоих людей здесь у ворот наготове.
Макрон кивнул, уже затягивая на подбородке ремешок, и повернулся к лестнице:
– А ну, ребята! Первая центурия Четвертой когорты! Подъем!
Навзничь лежащие у стены фигуры завозились. Катон в это время возвратился на переднюю часть башни, силясь разглядеть происходящее вблизи крепости на холме. Там вниз по склону извилисто спускались несколько факелов; держащие их люди бежали и скатывались со склона, очевидно, кого-то преследуя. Вдоль палисада в сторону крепостных ворот огненными каплями тоже стекались факелы. Сердце у Катона порывисто забилось. Кто бы в крепости ни одержал верх, Картимандуя или ее консорт, мирным исходом дело у них, похоже, не увенчалось.
Быть может, причиной тому была обманчивость лунного света, но Катону показалось, что в сероватой мгле тянущегося к Изуриуму пейзажа он улавливает движение. Через секунду догадка переросла в уверенность. В сторону римского лагеря определенно бежала фигура. Мелькнула мысль поднять тревогу для всей колонны. Но, пока сюда бежал всего один человек, солдат лучше не трогать: пусть набираются сил для предстоящего дня.
Катон, приставив ко рту ладонь, позвал:
– Макрон!
– Да, господин префект! – донеслось снизу от ворот.
– Люди готовы?
– Почти!
– Хорошо. Всем стоять у ворот.
Беглец находился не больше чем в четверти мили, мчась сквозь высокие травы в набухающей душной мгле летней ночи. А затем, поверх позвякивания доспехов и шарканья калиг людей Макрона, Катон безошибочно различил еще один узнаваемый звук: стук конских копыт. Кони мчались от поселка, и их сразу же стало видно – растянутую цепочку из нескольких всадников, скачущих во весь опор за своей жертвой в намерении нагнать и затоптать прежде, чем беглец достигнет лагеря римлян.
Катон поспешил к тылу башни и, свесившись через загородку, поймал глазами усеченный в этом ракурсе силуэт Макрона:
– Открыть ворота! Кто-то близится со стороны крепости, а за ним конники. Уже настигают. Выйти наперерез и впустить того человека!
– Слушаю! – с плохо различимым снизу лицом отозвался Макрон и тут же обратился к переднему ряду центурии: – Что, приказа не слышали? Убрать засов!
Метнулись темные силуэты; было слышно натруженное дыхание людей, снимающих со скоб тяжеленную запорную балку. Еще секунда, и створки ворот с протяжным скрипом разъехались.
– Первая центурия! – кратко скомандовал Макрон. – Вперед!
