3 января, воскресенье

Уже не мело, ветер стих. Вечерело. В высоком гаснущем небе обозначились звезды, и серп молодого месяца отчетливо заблистал над землей.

– Китайцы приехали, на Сессию Совета Экономической Взаимопомощи придут, – вышагивая по лесной дорожке, говорил Молотов.

– Раньше они вид делали, что с нами, а теперь дошло – со странами народной демократии мы единый кулак! – отозвался Лазарь Моисеевич.

– СЭВ не просто организация, СЭВ мощнейшая общность! А появление в противовес капиталистам объединенных Вооруженных Сил социализма – объективный итог наших побед!

По существу, социалистические государства в Европе, возникшие после Второй мировой войны, являлись составными частями Советского Союза. Официально их не присоединяли к Союзу лишь потому, чтобы иметь дополнительные голоса в Организации Объединенных Наций. И для Украины, и для Белоруссии, вроде бы равноправных с Россией, Сталин места в ООН выбил.

– Значит, китайцы в СЭВ просятся? – спросил Каганович.

– Не обольщайся, Мао Цзэдун сам за себя.

– Сам-то сам, но и без нас плохо.

– Посмотрим, – буркнул Вячеслав Михайлович, кутаясь в меховой воротник пальто.

Пальто у него было просторное, изнутри подбитое пушистой куницей. В таком, конечно, никакой мороз не возьмет.

– Ты с приветственным словом обратишься или Маленков?

– Хрущ лезет! Над документами по созданию военного блока соцстран собрались, так и тут без Хруща не обошлось! – с досадой продолжал Вячеслав Михайлович. – Своего выкормыша Малиновского на должность командующего тянет!

– Мы же Конева хотим?!

– Конев и будет. Лопоухий Малиновским подавится!

– Зря мы Никиту первым секретарем сделали, теперь он покоя не даст!

– Булганина благодари! – на полшага опережая товарища, выговорил Молотов.

– Не спеши, куда летишь, ведь гуляем!

– Про Булганина, выродка, вспомнил и завелся! Хрущев его по шерстке гладит!

– Не случайно, Маленкова сговорились схарчить.

– Маленкова! – фыркнул Молотов. – Дай волю, всех схарчат!

Каганович застегнул верхнюю пуговицу на пальто. Пальто у него было не такое теплое, как у спутника, хотя и шерстяное, с мягким каракулевым воротником, но без внутренней меховой подбивки. В шубах Лазарь Моисеевич быстро потел, часто приходилось расстегиваться, особенно жарко становилось в машине – одни ежедневные поездки с дачи до Москвы отнимали по сорок минут, вот и сиди, парься, да и появляться на людях в необъятном, как у боярина, одеянии он считал для члена Президиума Центрального Комитета недопустимым. Пальто Кагановичу пошили легкое, слегка приталенное, чтобы подчеркнуть его высокую, молодцеватую фигуру. Словом, не одобрял Лазарь Моисеевич шубы. Впрочем, и норковую шапку-ушанку, как у Молотова, не признал, обходился строгим каракулевым пирожком. А сегодня на прогулке почувствовал, что подмерзает. Хорошо, ботинки на ногах оказались на цигейке.

Товарищи прогуливались по необъятному парку молотовской дачи, расположенной на шестнадцатом километре Успенского шоссе в живописных Девятых Горках. У Светланы, дочки Вячеслава Михайловича, сегодня был день рождения, вот самые близкие и собрались отпраздновать. Молотов, так же как Сталин, назвал свою дочь Светланой. Самое желанное женское имя в России стало Света, Светлана, Светланка. А сколько стихов в честь любимой дочурки Светочки в газетах замелькало? Многие известные поэты хотели угодить генералиссимусу.

– Хрущ с Булганиным прыткие ребята, особенно Никита, – хмуро заметил Молотов.

– Ну, а мы с тобой, Вячеслав?

– Что?

– Как вести себя будем?

– Подождем, подумаем. Нам, Лазарь, необходимо большинство в Президиуме сформировать, тогда шайку крикливую прихлопнем.

– Как сопляки желторотые надоели! Недавно в глаза заглядывали, пылинки сдували, а теперь командуют. Хрущев с сияющей лысиной на цыпочках прибегал: «Можно? Извините! На что обратить внимание?» А теперь – начальник, не подступись!

– Пробились! – невесело уточнил Молотов. – Не к нам, Лазарь, к Сталину пробились.

– Иосиф специально новую кровь пустил, чтобы нас изжить, – прорычал Каганович.

– Надоели Сталину свои. И ведь отодвинул от себя, рыжий черт!

– Хорошо не расстрелял, как бедолагу Вознесенского.

– Вовремя сдох, верблюд конопатый! – отчеканил Молотов. – Но фигурой Сталин был великой. Если б не он, от России бы и кусочка не осталось, в рабстве бы гнили: или англичане с американцами сожрали, а может, японцы с фашистами. Как Сталина ни ругай, его заслуга, что русские на белом свете есть.

– Да, Сталин был величайший человек, тут другого не скажешь! А Хрущев при каждом удобном случае его лягает.

– Берия первым начал, как и Хрущ, отмыться хотел, так сделать, чтобы о нем люди заговорили.

Лазарь Моисеевич пнул носком снежный ком, очевидно только свалившийся на дорожку с ближайшей елки.

– Плохо чистить стали, сволочи! У меня на дворе тропинки сплошь завалены, не идешь, а спотыкаешься. Приеду домой, всех вые…у! – ругался Каганович.

– Да успокойся, Лазарь, разберемся с молодежью! – снова опережая спутника, пообещал Вячеслав Михайлович. – Мы с тобой при Сталине уцелели, а эти, – Молотов скорчил пренебрежительную гримасу, – сопляки!

Пара двигалась по дорожке, петляющей высоким лесистым берегом Москвы-реки. Внизу, за рекой, покуда хватало глаз, простирались бескрайние заснеженные поля.

– Очкастого вовремя сцапали! – заметил Каганович.

– Лопоухого благодари, его заслуга.

– Хоть одно важное дело сделал, Берию удавил.

– Надо ему должное отдать, не сдрейфил.

– А мы, Вячеслав, сдрейфили.

– Теперь это совершенно неважно, – безразлично выговорил министр иностранных дел. – Важно держать руку на пульсе. А пока не мы, а твой холуй Хрущев руку на пульсе держит. Ушами хлопает, а пульс считает! Он не такой дурак, каким прикидывается.

В тишине зимнего парка послышался голос молотовской супруги:

– Слава! Лазарь! Возвращайтесь, пора за стол!

– И-де-е-е-м! – сложив руки рупором, протяжно откликнулся Вячеслав Михайлович.

Спутники повернули в сторону дома.

– Хрущ совсем не дурак! Зря мы его недооценивали.

Молотов не отвечал.

– Тяжело будет балабола в унитаз спустить, – закончил мысль Каганович.

– Спустим. Наш авторитет – это не хрущевское кудахтанье. Мы пустобреха из Москвы в Казахстан выпрем, министром сельского хозяйства у казахов сделаем. Пусть целину пашет и кочевникам мозги вправляет.

– Там ему самое место.

– И, главное, везде свой курносый нос сует, как успевает?! – негодовал Молотов.

– Крестьянская хватка.

– А про Серова что скажешь? Ведь хрущевский выкормыш, на Украине при Никите сидел.

– Мудозвон и хапуга!

– Некстати он в руководстве госбезопасности оказался, вошкается под ногами!

– По большому счету и Жуков некстати.

– Этот совсем некстати. Серов по сравнению с ним мальчик голозадый. А Жуков – акула! – определил Молотов. – Ему волю дай, он не мешкая неугодных слопает, и нас, и разлюбезного другана Хрущева. Жуков спит и видит, как бы царственную корону на свою квадратную башку нацепить. Он, как Берия, в жизни своего не упустит.

– Сталин первый о его фанфаронстве сказал.

– Знал! – скривился Молотов. – Товарищ Сталин таких, как Жуков, насквозь видел. Он его под Берию держал, а Берию под Жукова. В такой позиции они для Сталина не опасны были. А сейчас Жуков без привязи – приезжает без доклада, заходит без разрешения, сидит, развалившись, как у себя дома.

– Не зря Сталин его из ЦК выпер.

– То больше тактика была, чтоб спесь с зазнайки сбить.

– Я слышал, весной пятьдесят третьего Жуков должен был в Генштаб вернуться, чтобы Берию придавить, – припомнил Каганович.

– Не исключаю.

– Жукову крепкий ошейник нужен!

– А кто его сейчас удержит, ты? – останавливаясь и придерживая товарища за рукав, спросил Молотов.

– Хер! – тоскливо отозвался Лазарь Моисеевич. – Жуков сегодня к одному Хрущеву прислушивается. Ведь Хрущ его с Урала в Москву перетащил.

– И Жукову лысый баки забил! – воскликнул Молотов и, поежившись, добавил. – Давай поторапливаться, Полина звала!

Уже совсем стемнело. Звезды стали яркими-яркими. Серебристый серп месяца поднялся выше, осыпая дремлющие в снегу ели сказочным золотистым сиянием.

– Жуков единолично армией командует. Булганин, болванчик, на работе не засиживается, то к б…дям едет, то в Сочи с балеринкой летит. Не смех ли?! – неприязненно говорил Каганович.

– Распи…дяй! – подытожил Вячеслав Михайлович. – Хрущев его Машке квартиру на Горького дал, знаешь?

– Рука руку моет!

– За тупость и пустозвонство Иосиф Булганина рядом держал. Это же надо, у Сталина первым заместителем председателя Совета министров ходил!

– Потому что неопасный, – нравоучительно отозвался Каганович. – Очень правильно рябой поступил, я бы такого простака тоже замом имел. – Булганина Хрущ в объятия подобрал. А за Никиту Сталина благодари, он его нашел.

– Никита с Аллилуевой в Промакадемии учился. Надежда мужу про украинского самородка и напела.

– Мы для Сталина невыгодные стали, слишком большой авторитет заимели, сужали его бесконечный триумф. А тут Хрущ подвернулся! – излагал Молотов.

– До Хрущева Попов Москвой командовал, перед Поповым Щербаков был, тоже пацаны ершистые. Сталин еще прилично с нами поступил. Верноподданных ленинградцев ни блокада героическая не спасла, ни безграничная преданность.

– Все под прицелом были, – кисло усмехнулся Вячеслав Михайлович и пригладил аккуратные усики. – Мою Полину, сука, арестовал! Я его на коленях умолял – отпусти, что она сделала? Какая из нее шпионка?! За партию умереть готова была, за этого рыжего пидараса Сталина! Не пожалел бабу, а все, чтобы меня побольнее боднуть, чтобы я на его место не заглядывался! – с возмущением продолжал Молотов. – Тигром смотрел, когда я за исключение жены из партии голосовать отказался.

– А жену Буденного за что посадил?

– Она б…дь была.

Каганович заулыбался:

– За б…дство у нас не наказывают.

– И жену Калинина в казематы отправил, сука хромоногая! – Молотова трясло. – Под конец жизни Сталин совсем ошалел!

– Хрущ, Вячеслав, по сравнению с рыжим неоперившийся птенец, который летать хочет.

– Пусть полетает пернатый! Никита такой прыткий, что с высоты е…нется!

– Главное, мы в строю. А мы, Вячеслав, сила! Я заместитель председателя Совета министров, ты – заместитель председателя Совета министров! – потрясал кулачищами Каганович. – Оба члены Президиума Центрального Комитета!

– Что-то ты, Лазарь, разошелся, угомонись, дыши глубже! Все у нас хорошо, не то что раньше – от каждой тени шарахались. Гляди, какой вечер дивный! Мы живы, здоровы, Сталина пережили, Берию пережили, а Хрущева и подавно переживем! – нараспев, как приговаривается в русских народных сказаниях, заключил министр иностранных дел.

Лес замер в объятиях рождественских морозов. За месяц зимы снег, наседая и подтаивая, намертво сковал мохнатые лапы елок, белыми воротниками укутал березы, запушил липы, дубы, с головой засыпал ощетинившиеся кривыми ломкими ветками приземистые кусты. Сугробы около домов встали в человеческий рост. Зима явилась во всей своей чарующей красоте, серебристой и прозрачной. Природа утопала в снегах, обмирала в пронизывающем ветре, только в раскаленных докрасна печках весело потрескивал огонь, согревая убаюканные метелями домики. В домишках этих было теплым-тепло, лишь причудливые узоры в крохотных оконцах выдавали присутствие на дворе студеной зимы. Посмотришь на витиеватый узор и залюбуешься. А на дворе – белым-бело. Здравствуй, зимушка-зима!

Товарищи возвращались к дому. Снежинки искрились, отражая бледный свет фонарей.

– Народ Сталина любит, – заговорил Вячеслав Михайлович и сдвинул шапку на самые уши. – Нельзя допустить, чтобы Сталина ругали, это очень повредит единству партии. Хрущ специально так делает, хочет существующие порядки поломать, главных игроков сдвинуть.

– Он за погибшего сына мстит, за то, что Иосиф его в штрафбат сослал.

– А разве Сталин своего Яшу пожалел?

– Были сведения, что Яша с врагом сотрудничал. Условия в тюрьме Якову создали особые.

– Ты, Лазарь, сам знаешь, что такое тюрьма: по голове так дадут – все, что знаешь и не знаешь, расскажешь. Если б к врагу Яков переметнулся, зачем было его расстреливать?

– Верно! Но народ на другую сторону бежал.

– Кто бежал, кто – нет.

– В первый год около двух миллионов фашистам сдались.

– Слава богу, война кончилась! Надо, чтобы Хрущ темы репрессий не касался, а то вскочил на конек!

– Если начнут прошлое ворошить – и нам припомнят, – прищелкнул языком Лазарь Моисеевич.

– И Хрущ не в стороне стоял, – огрызнулся Молотов.

– Стоять-то стоял, а вот, лысая харя, дело так повернет, что нас с тобой крайними выставят, – сплюнул в снег Каганович. Горло у него саднило, накануне он выпил студеного молока, а тут такая продолжительная прогулка на морозе.

– С Ворошиловым надо подстраховаться и с Микояном потолковать.

– К Микояну не ходи, к нему Никита в день по три раза прибегает, и обедают они вместе, – предостерег Лазарь Моисеевич. – Когда Микоян говорит, Хрущ с пониманием кивает, строит заинтересованное лицо.

– Прикидывается!

– Для Микояна Никита еще не начальство, но хитрый армян на всякий случай перед Хрущем па-де-де выписывает, а тот его разными уловками приманивает. Мол, гляди, какой я, Анастас, мягкий и пушистый, как тебя уважаю!

– Микоян из старой гвардии, такой в хрущевских рядах необходим.

– А к нам Хрущев как относится? – спросил Каганович.

– Не верит. Слушает из вежливости, точно как своего ближайшего друга Булганина, а про себя думает: вы тут, пи…дите-пи…дите, а я сделаю по-своему!

– Вот мастер! Булганина закрутил, теперь армяшку обрабатывает, а мы с тобой, получается, побоку!

– Мы ему не по зубам, вот он и не надрывается, – объяснил Молотов. – Он и тебя в свое время на крючок поймал. Не ты ли Никиту на ответработу выдвинул?

– В душу пролез! – отозвался Лазарь Моисеевич и стукнул себя в грудь. – Что ни говори, он толковый и работоспособный до безобразия. Безответственности не терпит, халатности не выносит, поэтому я его и приблизил. А с кем работать, Вячеслав? Не с кем! Когда Никита в Промакадемию попал, его секретарем парторганизации выбрали. И там Хрущев коммунистов заморочил, с Маленковым знакомство свел, к Ежову подластился. Ну и я, конечно, к Никите прислушивался, что греха таить, но он и работал. Никогда глупости не предлагал, все по существу, четко, ясно. Поручишь – проверять не надо. Такие вот ценные качества, – оправдывался Лазарь Моисеевич. – А потом жена Сталина с ним в одной группе училась, только об этом говорили. Сталин Хрущевым по рассказам Нади заинтересовался, даже в гости его позвал, а как позвал, мозги у недоучки поплыли – Сталин за стол рядом с собой посадил! На следующий день Иосиф звонит: «Хватит Хрущеву учиться. Назначь его в Москве секретарем райкома!» Я и определил, сначала в Бауманский район, а потом в Краснопресненский. Получается, не только мне свинопас приглянулся! – вздохнул Казанович. – Дня не проходило, чтобы Никита у меня с докладом не появлялся. Смотрю – совсем парень свой. Тогда я его замом сделал. Мой портрет рядом со сталинским в комнате отдыха повесил. Я и купился, бдительность потерял, – признался Лазарь Моисеевич. – Когда с московского секретаря в наркомат путей сообщения переходил, Никитка по стойке смирно стоял и, прижимая руки к сердцу, божился: «Я любое ваше распоряжение, любой наказ выполню!» Я лично его на Москву рекомендовал. Так дело обстояло. Думал, шахтер покладистым вырастет, а он – нет, вообразил себя личностью!

– Ты не зацикливайся, не было бы Хрущева, был бы кто-то другой, – спокойно ответил Молотов.

– Я не зацикливаюсь.

– Лучше пусть Хрущ будет, он понятный.

– Понятный, только очень прыткий! Пошли в дом, твою Свету поздравлять, а то замерз как цуцик. Мороз-то будь здрав, а я с утра подкашливал, и шубы такой, как у тебя, у меня нет! – подковырнул друга Лазарь Моисеевич.

– Да хватит врать, шубы нет! Не любишь просто шубы. Сейчас, Лазарь, по рюмочке тяпнем, и сразу поправишься! – поднимаясь на крыльцо и громко топая, чтобы обтрусить с башмаков снег, закончил Вячеслав Михайлович.

– Посижу у тебя часок, и домой поеду, в бассейне перед сном поплаваю. А то как старпер, сижу да жру.

– А ты и есть старпер! – подмигнул Молотов, толкая входную дверь.

– Уж, не скажи, я еще о-го-го!

– Как Булганин, что ли, накатил и по девочкам?

Товарищи рассмеялись.