13 июля, понедельник
Генерал-полковник Серов привез Никите Сергеевичу новый аппарат правительственной связи под названием «ВЧ». При связи этой, предназначенной для особо секретных разговоров высших государственных лиц, использовались технологии на высоких электрических частотах, обеспечивающие максимальную защиту переговоров.
– Красивый аппарат, – похвалил Никита Сергеевич, – и трубка удобная, – несколько раз прислонив трубку к уху, отметил он.
– Такая связь обеспечивает полную секретность переговоров, – уточнил Серов.
– Уверен, что полную? – недоверчиво спросил Секретарь ЦК.
– Мы с вами в курсе, конечно, будем, – откровенно признался генерал. – Для чего ж эту связь делали?
– Значит, в курсе будем! – протянул Хрущев. – И еще тот, кто слушает, в курсе будет, и тот, кто на бумагу разговор перепишет, словом, все знать будут, о чем мы с тобой трепались.
Никита Сергеевич потерял к «ВЧ» всякий интерес, встал, подошел к столику возле окна, на котором стоял графин, прикрытый белой салфеткой, и налил себе морковного сока.
– А-а-а! – выпив, протянул он. – Мировое дело морковь, сплошная польза!
Министр госбезопасности все еще крутил в руках телефонный аппарат.
– Раньше, Ваня, записками обменивались, черканул на бумажке несколько строк и передал с надежным человеком, лучше безграмотным, и то секретности не получалось. Когда двое знают, значит, уже все в курсе. А ты – «ВЧ»! Когда-нибудь каждый человек будет носить в кармане небольшой телефонный аппаратик и из любого места сможет звонить куда вздумается, хоть в Австралию!
– Скажете тоже! – ухмыльнулся генерал-полковник. – А провода куда? С проводами-то далеко не уйдешь!
– Не будет, Ваня, никаких проводов. Будет небольшая коробочка со спичечный коробок, и звони куда вздумается.
– Вы прямо фантазер!
– Ладно, давай ближе к делу. Что там стряслось, что сказать хотел?
Серов нахмурился:
– Немец убежать хотел.
– Какой немец?
– Из немецких научных работников, доктор Гайб.
Около трехсот немецких ученых, те, что при Гитлере работали в Берлинском институте физики кайзера Вильгельма, с 1945 года, в качестве вольнонаемных, трудились над созданием атомной бомбы в советских закрытых учреждениях.
– Да что ж это такое! Мы им все условия создаем, отдельные квартиры предоставляем, деньжищ отваливаем, а они бегут?!
– Единственный случай за много лет. Гайб давно из коллектива выбивался, много пил, с женой не ладил, – объяснял Серов. – Остальные немцы добросовестные. Тут, Никита Сергеевич, огульно подходить нельзя, немцы для бомбы немало сделали, спросите Курчатова.
– Никого я спрашивать не буду! Этот доктор враг нашей Родины! Куда его понесло?
– Каждое лето он бывал в Москве на лечении, жил в квартире Первого Главного управления на Фрунзенской набережной. Вчера, в два часа дня, машина отвезла его в Боткинскую больницу, Гайб попросил шофера приехать за ним через три часа. Машина тоже была из Первого Главка. Но в клинику он не пошел.
– А куда пошел?
– В канадское посольство.
– В канадское посольство?! – охнул Хрущев. – А где ваши, твою мать, были?!
– Моих не было. За физиков режимники Ванникова отвечают. С 1951 года сопровождение с немцев-физиков сняли.
– Кто до такой дури додумался?!
– Есть резолюция Берии.
– Причем тут Берия? Берия враг народа! – потрясал руками Хрущев. – Вы-то должны думать!
Генерал-полковник стоял понурясь.
– Чего молчишь, дальше рассказывай!
– Дальше Гайб пришел в посольство и зашел внутрь.
– Вовнутрь вошел, подлец!
– Да. И попросил политическое убежище.
– Что-о-о?!! – Хрущев подскочил с места. – Сбег, значит?!
– Нет, – покачал головой генерал. – Не получилось. Посла и офицера безопасности на тот момент в посольстве не оказалось, канадцы перепугались и ничего лучше не придумали, как попросить немца прийти на следующий день. И выдворили из здания.
Никита Сергеевич просиял.
– Свезло нам, Ваня! Ох, свезло!
– Да, удача необыкновенная.
– Где сейчас эта мразь?
– На Лубянке сидит.
– Вот и не выпускай его. – Хрущев смотрел беспощадно. – Если человек нам друг, значит друг, а если враг – то навсегда враг. С врагами коммунисты не нянчатся, врагов коммунисты уничтожают! Ты понял мою мысль?
– Понял.
– Сколько важных секретов он мог нашим противникам передать! Что ему известно?
– Много известно.
– Про закрытые города знает?
– Знает про Арзамас-16, он там работал.
– Значит, суть знает. Что ж, – причмокнул толстыми губами Хрущев. – На волю его выпускать запрещаю!
– Я это понял.
– Теперь, про остальных немцев. Их надо ограничить в передвижении, установить за каждым надежное наблюдение. Надежное, я подчеркиваю! Желательно изолировать от практической работы, отстранить от всякого рода информации. Хватит, потрудились! Как-нибудь сами справимся!
– По этому вопросу вам надо с Курчатовым говорить. Некоторые немецкие ученые с ним очень близки.
– Я зап-ре-ща-ю использовать в работе немцев! Запрещаю! – отчеканил Хрущев. – Вызову Курчатова и ему в лицо скажу!
– Вот вызовите.
– И пусть кто-то попробует мое распоряжение не выполнить! – бросал громы и молнии Никита Сергеевич. – Прямо здесь закопаю!
– Ванникову и Завенягину я ваш приказ передам. Они коммунисты, поймут по-партийному, а с Курчатовым вы уж сами.
– Сам, сам! А то бежать вздумал! А с этим доктором, – процедил Хрущев, – не церемонься. Отвезите его в больницу, раз он так болен, и пусть в больнице помирает, только по-быстрому, а то жена объявится или там еще кто.
– У него сердце слабое, – подсказал генерал.
– Меньше объясняй! – прикрикнул Хрущев. – Как думаешь, про закрытые города не просочилась информация?
– Не просочилась.
Созданная в начале 1943 года Лаборатория измерительных приборов под руководством физика Игоря Васильевича Курчатова экстренно занялась разработкой советской атомной бомбы, которая получила название «Программа № 1». К этому времени в Соединенных Штатах Америки, в Великобритании и Германии велись широкомасштабные ядерные исследования. К 1945 году у американцев атомная бомба имелась в наличии. Лаборатория измерительных приборов получила неограниченные права. При Лаборатории было создано специальное конструкторское бюро – КБ 11, которое исполняло практическую работу и на первых порах осуществляло общее руководство строительными и геологоразведочными работами. В местечке Саров, где испокон веков размещался Саровский мужской монастырь, за высокими монастырскими стенами, разместился особо важный объект – научный центр по переработке урана. Местечко сначала назвали город Кремлев, позже в документах стали использовать название «Арзамас-16». Именно здесь, вблизи Сарова, был построен первый наземный ядерный реактор, а потом и второй, и третий, и четвертый, и пятый – всего в Арзамасе-16 планировали разместить шесть реакторов. В систему Арзамаса-16 вошли заводы № 550 и № 813. В городе Озерске Челябинской области развернул работы горно-обогатительный комбинат № 817, специализирующийся на производстве компонентов ядерного оружия. Город Озерск получил специальное название «Челябинск-40».
В пятидесяти километрах от Красноярска, в толще Саянских гор, зарывшись на глубину двухсот метров, в непосредственной близости от Енисея, откуда поступала вода для охлаждения и куда предполагалось сбрасывать радиоактивные отходы, ускоренными темпами строилась серия подземных, защищенных от нападения с воздуха ядерных реакторов нового поколения, предназначенных для выделения оружейного плутония 239. Это место предложили именовать «Красноярск-26». Горно-химический комбинат Красноярск-26 должен был объединить три уран-графитовых реактора, с производительностью каждого котла по 0,5 тонн продукта в год.
А сколько подобных городов было заложено и предполагалось заложить? Сибирский химкомбинат – Томск-7, Челябинск-50, Касли-2, Свердловск-44 и 45, Златоуст-36 и другие. Закрытый институт Ленгипрострой – ГСПИ-11, проектировал ряд глобальных ядерных объектов. Некоторые стройки уже вышли на завершающую стадию. Ничто не могло остановить упрямое движение Советского Союза к цели, ничто и никто! Крупнейшие советские ученые: Ландау, Капица, Иоффе совместно с Зельдовичем, Флеровым, Щелкиным, Духовым, Доллежалем, Кикоиным, Харитоном, Александровым, Сахаровым и другими, отчаянно принялись за работу. Научным руководителем ядерного проекта стал профессор Игорь Васильевич Курчатов, и, конечно, очень пригодились советским ученым немецкие специалисты. Их помощь, особенно теоретическая, резко продвинула дело, один только Завод № 813 производил 140 грамм металлического урана-235 в сутки, на выходе был комбинат в Средней Азии, и много чего было в запасе.
Секретные города невозможно отыскать на карте, даже упоминаний о них нельзя было услышать, потому, как секретность в этом вопросе была исключительная. Законспирированные объекты таились среди непроходимых лесов, обнесенные многоярусными рядами колючей проволоки, усеченные следозащитной полосой, вдоль которой постоянно курсировали автоматчики. Тут и мышь не могла прошмыгнуть, не то что человек!
Сотрудники тайных городов получали другие фамилии, паспорта с прописками в Москве, Куйбышеве, Ленинграде, а сами на долгие годы пропадали в таежной глуши. Мало кого отпускали домой, а если отпускали, то со строжайшими инструкциями поведения. Каждый, кто выбирался из запретной зоны, опасаясь за свою жизнь и за жизнь близких людей, заикнуться боялся о том, где работает, назубок тараторя историю жизни, сочиненную в МГБ. Министерство государственной безопасности, под чьим неусыпным контролем находилась Программа № 1 и все, что к ней относилось, пристально следило за всеми и каждым, и смерть назначалась тому, кто даже полусловом обмолвится о государственной тайне. Так почему надо прощать немца? Порядок для всех один!
– Никита Сергеевич, распечатки мои читаете? – поинтересовался Серов.
– Читаю, читаю! – безразлично отозвался Секретарь ЦК.
– Что думаете?
– А что думать? Я от товарищей по партии, кроме злословия, ничего не жду, такие они гнилушки.
– Я не про людей, Никита Сергеевич, я про технику, – уточнил министр. – Четко работает, что скажете?
– Техника хорошая.
– Скоро мы на большом расстоянии сможем разговоры записывать, даже через толстые стены! – похвастался генерал.
– Это хорошо, что через стены, – одобрил Никита Сергеевич. – У тебя, Ваня, люди-то нормальные на подобных мероприятиях? Ведь черт знает, что меж собой несут, и кто – лучшие умы государства!
– Люди проверенные. Войну вместе отколесили, в каких только передрягах не перебывали. Разного насмотрелись, а уж наслушались! – покачал головой генерал-полковник. – Ситуация под контролем, не волнуйтесь!
– Надежных людей всегда мало, Ванечка! Сам по крупицам собираю, как золото. Только человек из золота часто в говно превращается, это тоже забывать не следует. Чай пить будешь?
– Угостите.
Хрущев распорядился про чай.
– По ядам что делать будем, Никита Сергеевич?
– По каким ядам?
– Лаборатория двадцать вторая яды производит.
– Зачем?
– Для спеццелей. Ручку портфеля особым составом помазал, человек портфель поносил, а через неделю помер; или, к примеру, в чай кристаллик безвкусный опустил, месяц, бедолага мучается, на сердце жалуется, и тоже – на тот свет. И заметьте, никаких следов, вроде умер как умер, – удовлетворенно закивал министр. – Вот вам и чаек!
– Я тебе нормальный чай наливаю!
– Ну, спасибо! – насупился генерал.
Министр госбезопасности бросил в стакан пять кусочков сахара и стал сосредоточенно размешивать.
– Не много сахара кладешь? – покосился на стакан Хрущев.
– Так кусочки ж маленькие!
– Маленькие! – передразнил Никита Сергеевич. – В больших количествах сладкое вредно! Диабет случается, слышал?
– Вроде не болею, – добродушно отозвался генерал-полковник и принялся за пастилу, которую в плоской вазочке подали к чаю. – Такая у нас лаборатория, – продолжал он, – двести семьдесят три человека в штате.
– Многовато.
– Там питомники: собаки, кошки, крысы с обезьянами. Кого только не держат для опытов. Три здания под Иваново занимает, и подсобное хозяйство есть. За хозяйством следить полагается и охрану содержать, а потом ученые-химики, их абы как не разместишь, люди интеллигентные!
– Свиней нет? – спросил Хрущев.
– Свиней? Нет, свиней нет, – оторвавшись от чая, ответил Серов.
– Хорошо.
– На заключенных сейчас опыты прекратили. Я, как в должность вступил, сразу распорядился, чтобы новых не везли. А тех, что были, всех использовали.
– Чего?!
– Немцы пленные оставались, гестаповцы особо опасные, палачи, им расстрел дали, ну их к науке и приобщили, – объяснил Серов. – Своих мы никогда на опыты не пускали, никого, даже самых отпетых.
Хрущев никак не реагировал, казалось, он смотрел сквозь собеседника.
– Я, что хотел, Никита Сергеевич, – продолжал министр. – Расширить бы нам лабораторию. Фашисты, к примеру, не одними ядами занимались, они всевозможные газы делали, нервно-паралитические, слезоточивые, удушающие, самые разные. Газ очень удобен для массового уничтожения, преимущество его в том, что он невидимый и действует безотказно. Нам бы спектр исследовательский расширить, газами и бактериологическим оружием заняться бы.
– Чтобы я про подобное не слышал! – резко оборвал Хрущев. – Лавку с ядами закрывай, не понадобятся нам яды. С прослушками каждый будет до изнанки понятен, – не допуская возражений, приказал руководитель партии. – Врагов, Ваня, мы должны в глаза обличать, открыто судить и, если виновен человек и суд это признает, открыто, я подчеркиваю, открыто, в назидание всем, наказывать! А выверты исподтишка, яды, газы, автокатастрофы – это не наше, не социалистическое! Надо, Ваня, правду с головы на ноги поставить!
