15 декабря, среда
Хрущев вышел в приемную встретить дочь Сталина Светлану Аллилуеву. Светлана совсем не изменилась, может, чуть осунулась, и вокруг глаз, если присмотреться, появились еле различимые морщинки.
– Здравствуй, Света! – Первый Секретарь шагнул навстречу, расставив руки для объятий.
– Здравствуйте, Никита Сергеевич! – тихо отозвалась гостья.
– Ну, пойдем! – не отпуская женщину, Никита Сергеевич увел ее к себе. – Садись на диван, на диване тебе удобней будет.
Светлана Иосифовна села. Хрущев устроился напротив.
– Как дела, рассказывай?
– Спасибо, все в порядке.
– Как дети?
– Хорошо.
Светлана сидела прямо.
– Рад, что у тебя жизнь складывается, рад! Чай будешь?
– Нет, спасибо.
– И я не буду, – отозвался Хрущев. – Решил вот тебя повидать, соскучился.
– Спасибо, что не забываете.
Никита Сергеевич по-отечески улыбался. Он часто вспоминал ее, Светланку. Сталин души в дочери не чаял, называл «хозяйка», «душа». Она была его гордостью, училась на «отлично» и, чем становилась старше, тем больше напоминала покойную мать. Светлане было около тридцати.
– За городом бываешь? – разглядывая суховатую женщину, спросил Никита Сергеевич.
– Некогда бывать, много работы на кафедре, – она уже несколько лет работала в Институте русского языка и литературы, к тому же преподавала в МГУ. – Да и негде.
Никита Сергеевич припомнил, что у Сталиных не осталось собственной дачи, а в дома отдыха из-за повышенного внимания Светлана ездить не любила. И к Ждановым на дачу не ездила, как и предугадал отец, ненавидели ее жадные ждановские старухи.
– Поправим это дело, – пообещал Хрущев. – Детям на воздухе быть полезно. Скажи, где тебе хочется жить?
– Не забивайте себе голову, Никита Сергеевич! – отозвалась сталинская дочь.
Хрущев подсел к ней и снова обнял.
– Не причисляй меня к своим недругам, Света, не причисляй!
– Я не причисляю, – она смотрела исподлобья.
– Правду говоришь?
– Правду. – Ей было все равно.
– Я Василия в тюремную больницу перевел. Он там читает, книги ему разные нанесли, поправляется, настроение хорошее, на следующей неделе переедет в санаторий «Барвиха».
Светлана Иосифовна не поверила своим ушам: «Что это значит, решили отпустить Васю? Все без исключения сегодняшние лидеры при жизни отца перед Васей заискивали, во всем потакали, а потом, после похорон, как отрезало. Чтобы Василий не мозолил глаза и не болтал лишнего – а он нес всякое без остановки, упрятали за решетку. Значит, выпускают? Хрущев выпускает?» – недоумевала Светлана.
– Спасибо вам, Никита Сергеевич! – ошарашенно отозвалась женщина.
– В Барвихе Вася здоровье поправит – и на свободу! – Первый Секретарь почесал затылок. – Давно бы его на волю выпустил, да кое-кто не давал.
Светлана вскинула на Никиту Сергеевича глаза.
– Догадываешься, кто?
– Товарищ Молотов и товарищ Каганович, очевидно?
– Они. Но я их дожал.
– Даже не верится! – в первый раз за время свидания Светлана улыбнулась.
– Жалко парня, – продолжал Никита Сергеевич. – Василий человек неплохой. Все его беды от пьянства, сама знаешь. Обещает больше не пить. Как Васю в Барвиху переведем, навести его и передай мой привет.
– Обязательно передам! – совсем другим голосом, живым, звонким отозвалась Светлана Иосифовна.
– А тебя я в Жуковке поселю, на хорошей даче. И Василию дачу подберем, не такую, конечно, как раньше, но тоже основательную, со всеми удобствами. Главное, чтобы он за голову взялся, это самое важное. Надеюсь, не подведет, – добавил Никита Сергеевич.
– Спасибо, – еле слышно прошептала Светлана, ей хотелось плакать. Много лет она не чувствовала человеческого тепла, и от этого замыкалась больше и больше.
– Не обижайся на меня, ежели что не так! – проговорил Никита Сергеевич. – Сама знаешь, жизнь штука непредсказуемая.
– Я не обижаюсь, – глаза женщины светились.
– И хорошо. А теперь пошли, провожу тебя. Работы тьма!
– Пойдемте, Никита Сергеевич, спасибо огромное!
– Сочтемся.
Хрущев поднялся и повел Свету к дверям. Давно он искал решение, как вернуть Василия к нормальной жизни. В заключении сын Сталина сильно сдал. Три раза Никита Сергеевич заводил разговор о его судьбе с Молотовым, на четвертый Вячеслав Михайлович, скрипя зубами, сдался: «Хер с ним! Но под твою личную ответственность!»
Третьего дня Василия Иосифовича перевели в военный госпиталь, а через неделю он должен был ехать в Барвиху.
