В человеческом языке не найдётся слов, чтобы достойно описать грациозность движений лунной кобылицы и струящееся по ветру серебро гривы. Даже по-жеребячьи нескладная Луночка, какой она явилась мне когда-то, была ошеломляюще прекрасной.

Это случилось тогда, когда я жила у тётушки Серафины, взявшей на себя труд обучить меня искусству такут. Каждый день мы занимались с ней в зале по несколько часов, до автоматизма отрабатывая каждое движение. Но вскоре я заметила, что тётушка не радуется моим успехам. Наоборот, каждый раз, когда мне что-то удавалось, я замечала, как недовольно та поджимала губы. И, как другие ищут признаки одобрения во взгляде и выражении лица своего наставника, так я искала признаки тётушкиного недовольства.

Но я быстро убедилась, что сердить Серафину не стоит, и, чтобы её настроение не портилось после наших занятий слишком сильно, время от времени допускала ошибки, одну нелепей другой. Зато я старалась практиковаться, когда тётушка меня не видела, и проявляла изрядную изобретательность, отыскивая для этого место и время.

Однажды ночью я проснулась, вырвавшись из кошмара, в котором бежала по бесконечной анфиладе комнат, а за мной с узким ножом в руках гналась тётушка. Поняв, что уже не усну, я решила поупражняться, благо в окно светила полная луна.

Я тихонько выскользнула из дома и спустилась к пруду. Там, под нестройный аккомпанемент лягушачьего хора я начала повторять движения, которые мы разучивали днём с Серафиной. Шаг, поворот, батман… Я и не заметила, как начала танцевать, танцевать с ночью.

Я ощутила, что в искусстве такут главное не технически безукоризненное исполнение элементов, которому учила меня Серафина, а умение слиться с природой, почувствовать своё единство с ней.

Я была так счастлива своим открытием, что потеряла счёт времени. Не могу сказать, как долго наслаждалась я танцем прежде, чем почувствовала чьё-то присутствие. Обернувшись, я увидела дивное создание. Растопырив для устойчивости ножки-прутики, нервно прядая ушками, меня с настороженным любопытством рассматривал большими чёрными глазами лунный жеребёнок.

Я протянула к нему руку, но малыш всхрапнул и исчез.

Я понуро поплелась домой, жалея, что так неосторожно спугнула чудо.

На следующее утро мне даже не пришлось прилагать усилия, чтобы казаться неуклюжей. Серафина торжествовала… Теперь я понимаю, что тётушка отчаянно завидовала моему рано пробудившемуся Дару.

Обычно он пробуждался у девочек лет четырнадцати – пятнадцати, и лишь в редких случаях раньше. Я бы предпочла, чтобы и мой пробудился позже. Я предпочла бы, чтобы бескровные мамины губы не шептали еле слышно «Ат ралор ап Кетран» [ «Я завещаю тебе Дар»

Перевод с тарского], чтобы не обжигала меня боль потери и одновременно непереносимая боль обретения Дара, чтобы всю силу обретённого не пришлось мне использовать, удерживая жизнь в тщедушном тельце со сморщенным, похожем на стариковское, личиком – в долгожданном наследнике отца, своим рождением погубившем нашу матушку.

Я предпочла бы… Но мы не выбираем. Не мы выбираем судьбу. Не мы… Я поймала себя на том, что напеваю песню, любимую песню моего мужа Алексея:

Луночка мчалась бесшумно, едва касаясь копытами дороги, и чуть слышный цокот её копыт отличался от топота Ветра, пытавшегося догнать нас, как мерный рокот прибоя отличается от грома бури.

Да, это судьба выбирает, для кого с детства привычным будет горячее дыхание пустыни и шорох песка под ногами, для кого – хлюпанье хляби и скрип снега. А мы выбираем только из того, что она нам предложит: пойти направо или прямо, сказать «да» или «нет», принять бой или отступить.

И Алексей с честью встретил свою судьбу… Но сегодня не время вспоминать о мёртвых. Сегодня время думать о живых.

Я придержала Луночку, потянувшись через браслет к девочке. То ли от того, что нас теперь разделяло меньшее расстояние, то ли от того, что усилился её пробуждающийся Дар, но теперь я явственнее чувствовала молоденькую томалэ.

– Устали? – на лице Радха, наконец догнавшего меня, читалось беспокойство, смешанное с сомнением. Похоже, он до сих пор не мог поверить в мою серую кобылку. Иллюзия, которую я когда-то наложила на Луночку, стойко держалась, хотя я давно прекратила её подпитывать. Похоже, моя красавица поддерживала образ сама, не желая привлекать внимание смертных.

– Нет, – коротко ответила я. – Мы у цели.

Едва я ответила, из леса на дорогу выбежала девочка. Из-под её сбившегося набок платка выбивались светлые пряди. Я мысленно отметила, что светлые волосы так же необычны для томалэ, как и сильный Дар. А в том, что пробуждающийся Дар по силе не уступит моему собственному, я уже не сомневалась.

Но размышлять о странностях было некогда. На дорогу уже выползал клочковатым туманом Охотник.