Глава XVII
Доминику на допрос пока не вызывали. Дон Родригес, беспокойно ожидавший этого, рассказал дома, что, во-первых, шевалье будет содержаться под стражей до получения известий от французского посла; во-вторых, его величество не сказал ни слова по поводу Доминики, и в-третьих, дон Мигель де Тобар выехал в Мадрид раньше, чем ожидалось, и прибудет сюда в самое ближайшее время.
Донья Беатриса была вынуждена действовать. Охая и причитая, она заявила, что раз на Доминику не падает никакое подозрение, так почему бы им не покинуть Мадрид в ближайшую субботу?
Доминика выслушала это с отчаянием. Бог знает, на что она надеялась, но путешествие к северу, где ничто не будет связывать с Мадридом, наполняло ее душу и сердце смертельной тоской. Даже оставшись, она никак не смогла бы помочь Боваллету, но как же ей было уезжать, оставляя его в такой опасности?
Она слегка наклонила голову и попыталась принять безразличный вид. Это было нелегко. Она знала — люди, попавшие в лапы инквизиции, пропадали бесследно. Доминика дрожала и шептала про себя молитвы. Собственная судьба ее совсем не заботила… Ее даже перестало раздражать горделивое торжество кузена, что само по себе было недобрым знаком. Если Боваллет погибнет, они могли делать с ней все, что угодно.
Дон Диего собрался покинуть Мадрид на день раньше своей матери и кузины. Доминика безучастно выслушала его планы, но донья Беатриса протянула:
— Так вы не едете с нами?
Он живо ответил, что едет вперед, дабы подготовить все к их прибытия в Васконосу. Он был уверен, что стража дома Карвальо надежно защитит их экипаж.
Донья Беатриса взглянула на него, словно раздумывая о чем-то, но сказала только:
— Вы не очень-то галантны, сын мой.
За отъездом дона Диего наблюдал еще кое-кто. Джошуа, горя желанием перекинуться хоть словечком с Доминикой, бродил вокруг Каса Карвальо и видел, как в пятницу дон Диего выехал куда-то в сопровождении камердинера и двух лакеев, которые вели вьючных лошадей. Тонкий нюх слуги тут же почуял неладное. Он лениво слонялся вдоль пропеченной солнцем стены, но его глаза под низко надвинутой шляпой цепко следили за всем происходящим. Случайное слово, оброненное лакеем, который навьючивал лошадь, объяснило Джошуа цель путешествия. Он и сам уже догадывался о чем-то подобном. Джошуа видел, как дон Диего вскочил в седло, слышал, как он наставлял лакеев ехать как можно быстрее. Поразмыслив, Джошуа сделал свои выводы.
— Ах, негодяй, торопись, торопись! — презрительно фыркнул он. — Не теряй времени, скоро Сумасшедший Ник пустится за тобой вдогонку! Черт бы все побрал! Ах, ты, сладкоежка, юный мерзавец! Вот я порадуюсь, когда кто-нибудь прищемит тебе нос! Надо будет посоветовать это хозяину, — он тяжко вздохнул. — Ох, хозяин, вы хорошо сделаете, если поскорее вырветесь из своей тюрьмы. Здесь явно что-то замышляется. Если бы только я мог поговорить с миледи и узнать, что они затевают! Черт бы побрал всех женщин!
Час спустя его терпение было вознаграждено. На улицу вышла Доминика в сопровождении своей камеристки и направилась, как верно угадал Джошуа, послушать мессу в ближайшую церковь. Проходя мимо, она бросила на него безразличный взгляд и не узнала. Да и не удивительно — как можно было узнать горделивого слугу сэра Николаса в этом скромном, чисто выбритом обывателе? На нем было темное платье, превратившее его в нуждающегося клерка, воинственные усы исчезли с его лица; пропала даже борода, которую сэр Николас, бывало, называл pique de vent. Смиренными шажками он проследовал за Доминикой в церковь, держась на почтительном расстоянии.
Она выбрала свободную скамью неподалеку от входа. Джошуа подождал, пока старая Кармелита займется своими четками и утонет в набожном экстазе, а сам проскользнул на ту же скамью и стал продвигаться к миледи.
Глаза ее были широко открыты, она смотрела прямо перед собой. Заметив Джошуа, она резко повернула голову. Похоже, его приближение рассердило ее. Глядя на девушку в упор, он медленно приложил палец к губам и тихонько поманил ее поближе.
Она и сейчас не узнала его и напряженно замерла. Джошуа даже растерялся на минуту — он не смел приближаться из опасения, что камеристка выйдет из своего религиозного оцепенения. Быстро окинув взглядом полупустую церковь, он наклонил голову и прошипел:
— Леди, «НЕ ОТСТУПАТЬ!»
Девушка вздрогнула и пристально посмотрела на него. Он снова поманил ее поближе. Доминика уронила молитвенник, наклонилась, чтобы подобрать его и, воспользовавшись этим, немного пододвинулась.
Делая вид, что бормочет молитвы, Джошуа зашептал:
— Леди, неужели вы меня не узнаете. Я — Джошуа Диммок, только я бороду сбрил! Что вы делаете? Осторожно! Да тише вы!
Девушка узнала его и чуть не вскочила от волнения. Склонив голову, она закрыла лицо руками.
— Ты! Ты что-нибудь знаешь?
— Он под стражей. Смелее, сеньорита! Я пришел, чтобы узнать, какие у вас планы. Когда вы уезжаете — во вторник, как и решили?
— В субботу, — прошептала она. — Завтра. Это он послал тебя? Тебе удалось поговорить с ним?
— Нет. Мужайтесь, леди и верьте ему. Он выберется!
Она порывисто вздохнула.
— Это я привела его к гибели.
С этим утверждением Джошуа был полностью согласен. Мало того, было совершенно ясно, любил рассказывать он потом, что ей не было никакого дела до того, что и я стоял на краю гибели. Как бы то ни было, тогда я не стал возражать.
На самом деле, его собственное достоинство не разрешало Джошуа позволить даме думать, будто это она во всем виновата. Вот что он прошептал ей в ответ суровым тоном:
— Да будет вам известно, сеньорита, мой хозяин руководствуется только своими собственными желаниями. Оставим это. Теперь я знаю ваши планы, мне остается только сообщить их сэру Николасу.
Она быстро взглянула на него.
— Это возможно? Тебе это удастся?
— Это будет не просто, — сурово ответил Джошуа, — но я, конечно, это сделаю. Бодритесь, верьте мне и моему хозяину. Довольно, это слишком опасно. — Он отодвинулся на дальний конец скамьи, оставив Доминику шептать молитвы.
Странно, но этот короткий разговор успокоил девушку. Слуга говорил с уверенностью, которой на самом деле у него не было, но Доминике незачем было это знать. Она еще сомневалась, но теперь у нее появилась надежда — ведь если Джошуа был так спокоен, она тоже могла рассчитывать на счастливый исход дела.
Джошуа, разумеется, был совсем не так спокоен, но, как человек робкий и боязливый (а именно таким он себя считал), он на редкость хладнокровно действовал в минуту опасности. Грязная таверна в самой бедной части города стала его новым пристанищем; и, если он о чем-то сожалел сейчас, так это о потере воинственно закрученных усов.
— Увы! — горестно говорил он сам себе. — Я, который был таким привлекательным, выгляжу теперь как выскочка-голодранец. — Он сплюнул в сточную канаву. — Однако хватит об этом. Довольно оплакивать мои славные усы. У них были почетные похороны. А вот потерю моей доброй бороды я перенесу легче — можно списать все на тяготы войны. Усы — совсем другое дело, тут все гораздо серьезнее. В какой-то мере, это честь имени, честь самого Боваллета. Я так лихо носил их! Чума бы забрала все эти выбритые губы и выскобленные подбородки! Впрочем, хватит! Я ни на что не ропщу и не жалуюсь. — Он шагал по направлению к своей таверне. — И что же теперь, спрашиваю я? Неужели вы выберетесь из крепости, хозяин? Нет, надо признать, это просто исключено. — Спустя несколько секунд он надулся и пошел несколько величавее. — Ха! Да мы такого слова не знаем! У нас, может, еще остались в запасе кое-какие штучки, чтобы обвести вокруг пальца этих напыщенных испанцев. — Тут Джошуа спохватился и вернулся к прежней семенящей походке неуверенного в себе чиновника. — Все-таки, я человек очень робкий и боязливый, а теперь уж и подавно. Хотя, с другой стороны, хозяин почти что обещал мне сбежать, если его схватят. Может, мы и хвастались немного… немного… Он слегка покачал головой. — Ох, хозяин, если бы я только знал, как оттуда выбраться! А теперь вот что! Мне приказано залечь на дно и держать ушки на макушке. Все остальное может нарушить его планы, а их у него предостаточно, будьте уверены. Смелей, Джошуа!
Еще одним вопросом, всецело занимавшим деятельный ум слуги, был отъезд Доминики. Джошуа инстинктивно чувствовал какой-то подвох и ощетинивался при одной только мысли о доне Диего.
— Запомните мои слова, мы еще с вами разделаемся, дон Чертополох! Ах, сэр Николас, может, вам стоит поскорее показать сторожам, на что вы способны? Давайте подумаем… Сколько времени понадобится карете, чтобы добраться до Васконосы? Дороги у них плохие, это мы знаем, но последнее время было сухо, это им на руку. Лошадей, как я узнал, они будут менять на каждой станции, значит, путь займет не меньше десяти дней. А если мчаться верхом, как погонимся мы? Вот это совсем другое дело! — Он пошел быстрее. — Нужны лошади. Пока что я должен потихоньку разведать, на какой станции по дороге можно купить каких-нибудь кляч. Черт бы все побрал — жаль, что пришлось бросить кобылку сэра Николаса. Да, что первым делом потребует сэр Николас, когда окажется на свободе? Лошадей, Джошуа! Верно! А что же я ему скажу! Ясное дело, я уже отложил деньги на пару славных лошадок. Надо, чтобы они были готовы в любую минуту. Да, вот что значит иметь голову на плечах! Хозяин, если бы я только знал, где вы, как с вами обращаются!
Вероятно, Джошуа было бы приятно узнать, что в эту минуту сэр Николас помещался в уютной комнате, обращались с ним в высшей степени вежливо. Стоило ему только попросить о чем-нибудь, как его просьбу немедленно выполняли.
Дон Кристобаль приходил навестить узника каждый день, изо всех сил пытаясь быть полюбезнее. Именно он рассказал сэру Николасу, что во Францию отправлен гонец — разузнать побольше о личности шевалье. Услышав об этом, Ник весело рассмеялся. Ловушка захлопывалась. Но дон Кристобаль расценил этот смех как презрительную насмешку над неудачно сложившимися обстоятельствами и не стал удивляться. Он отлично понимал всю сложность своей задачи и старался вести себя так, чтобы у шевалье, в случае если пленник с триумфом выйдет из крепости, не было поводов жаловаться на плохое обращение.
Он много раз беседовал с шевалье и, чем больше узнавал его, тем чаще думал, что Перинат, конечно же, ошибся. Дон Кристобаль не мог даже предположить, что человек, которому грозит смертельная опасность, может казаться таким беспечным и беззаботным и весело шутить по любому поводу. Волнение узника ясно показало бы, что он — и в самом деле Эль Боваллет. Однажды дон Кристобаль осмелился намекнуть, что, скорее всего, дело кончится хорошо, и упомянул что-то об инквизиции, пристально наблюдая за Боваллетом.
Никакого результата! Черные брови взлетели вверх в неподдельном удивлении, улыбка стала еще веселее.
— Sangdieu! — сказал Боваллет с шутливой радостью. — Я тоже на это надеюсь!
Кристобаль понял, что пленник с победой прошел еще одно испытание.
Скоро шевалье попросил, чтобы ему позволили гулять. Дон Кристобаль был вынужден признать законность такого желания и распорядился, чтобы Боваллету разрешили каждый день в течение часа гулять во внутреннем дворе. При этом его должны были сопровождать два солдата со строгим предписанием не спускать с пленника глаз. На самом деле сэр Николас добился прогулок не только для того, чтобы поразмять ноги. Его привели в казармы ночью, в спешке, и у него еще не было шанса осмотреть место своего заточения. Прогулка во дворе — лучший способ составить мысленный план крепости, а такой план был жизненно необходим человеку, мозг которого разрабатывал все новые и новые планы побега.
Он знал, что его держат на втором этаже. Окно выходило на тихую улочку, с другой стороны которой была глухая стена. Ничего интересного. Даже если бы удалось выломать решетки, окно было расположено слишком высоко, чтобы пытаться выпрыгнуть из него. Нет, если он убежит, то не так.
Первое, что сэр Николас выяснил, когда солдаты пришли сопровождать его на прогулку, было то, что дверь его комнаты вела в каменный коридор. Это было нечто вроде крытой аркады. Высокие открытые полукружия арок выходили во внутренний двор, видневшийся внизу. Похоже, казармы образовывали правильный четырехугольник, внутри которого и находился двор. Насколько Боваллет мог понять, коридор шел по периметру крепости; в него выходило множество дверей. Покинув комнату, он незаметно кидал вокруг себя быстрые взгляды. Слева Ник увидел винтовую лестницу, скрывавшуюся в толще стены. Коридор здесь поворачивал под прямым углом к южной стороне здания.
Солдаты провели Боваллета мимо этой лестницы, прошли вместе с ним по длинному коридору до следующего поворота и свернули на северную сторону. Сэр Николас прикинул, что длина коридора составляет футов девяносто, а то и все сто. На северной стороне он увидел широкую лестницу, очевидно, центральную. Она вела от ворот к полукруглому входу в помещения для солдат.
Конвой спустился по лестнице, и сэр Николас очутился во внутреннем дворе, вернее, на плацу. Солнце так и пекло. У единственных ворот, выходящих на улицу, стояли часовые. С одной стороны к воротам спускалась лестница, по которой они только что пришли, с другой была закрытая дверь.
Пленник медленно разгуливал по двору. На первом этаже сэр Николас заметил точно такой же коридор, как и тот, что шел по второму этажу. Однако выше был еще один этаж, сэр Николас только сейчас заметил его, так как коридор был закрытым, а в стене через каждые семь-восемь футов были прорезаны небольшие окошки, каждое из которых выходило на полукруглый балкончик, очень характерный для испанских домов. Над всем этим нависала плоская крыша с торчащими трубами.
Сэр Николас бродил, весело болтая с часовыми. Это уже вошло у него в привычку. Сначала солдаты смотрели на него круглыми от ужаса и удивления глазами, опасаясь, что он и впрямь страшный пират, но так было недолго. Постепенно они пришли к выводу, что этот красивый и приятный господин по ошибке заключен под стражу. Он, ясно, не собирался убегать, весело болтал со всеми и, по их мнению, был слишком образованным и утонченным кавалером для английского морского разбойника. Солдаты охотно разговаривали с ним, не замечая в его вопросах ничего странного. Между делом он поинтересовался кастильской стражей и был удивлен, узнав, как много в крепости солдат.
— Впрочем, — сказал он, — это неудивительно. — Могу поклясться, здесь найдется место как минимум для сотни солдат.
— Да, сеньор, в случае необходимости — так даже больше, — ответили ему. — Там наверху полно комнат, которые сейчас пусты-пустешеньки.
Другой солдат возразил товарищу.
— Вовсе не так уж и много, — сказал он. — Не забудьте, что у нас очень маленькая конюшня, а ведь для лошадей тоже понадобится место. Крепость не такая уж большая, как вам кажется, сеньор. — Один только оружейный склад вон там — и то сколько места занимает, а там никто не живет, и караулка рядом — там тоже никого нет.
— Но ведь вдоль одной только стороны крепости запросто разместится сотня солдат, — возразил сэр Николас. — Четыре стороны… нет, я забыл, на одной стороне ворота. Хорошо, три стороны, и на каждой разместятся до сотни человек…
— Нет, нет, так еще квартира командира, — поправили солдаты.
— Да, конечно! — вежливо отозвался сэр Николас. — Я и забыл, что он живет здесь же. — Он горестно оглянулся. — Да, ему не позавидуешь. Что до меня, так мне это место кажется просто отвратительным.
— Ну, сеньор, вам просто не повезло, — ответили ему. — А вот комендант устроился очень неплохо. У него есть даже славный сад для прогулок.
Сэр Николас завел разговор о чем-то еще. Чтобы начать подготовку к побегу ему осталось узнать, где расположено жилье коменданта, куда выходит его сад. Вскоре он пожаловался на палящее солнце и закончил прогулку. Ближе к вечеру его пришел навестить дон Кристобаль и поинтересовался, как прошла прогулка. Сэр Николас поблагодарил его, но сказал, что в следующий раз он ограничится прогулкой в коридоре.
— Ваше солнце печет просто невыносимо. Охо-хо! Скорее бы прибыл гонец мосье де Ловиньера! — Он увидел, как встревожился дон Кристобаль, и улыбнулся. — Нет, не переживайте так, сеньор. Мне вполне хватит прогулки в коридоре. Кроме того, я надеюсь, вскоре моему заточению придет конец!
— Но, шевалье, мне бы очень не хотелось… Конечно, солнце сейчас очень припекает. Я думаю, вы не станете возражать, если я предложу вам гулять у меня в саду. Сейчас я отдам распоряжение.
— Это очень мило с вашей стороны, сеньор! Но, право же, я могу гулять и в коридоре! Мне бы не хотелось нарушать покой вашего сада! — ответил Боваллет.
— Ничего подобного, сеньор! Считайте, что мы договорились. Я отвечаю за то, как вы здесь устроены, и я заверяю вас, что его величество обязал нас сделать ваше пребывание здесь как можно менее неприятным. Могу я сделать для вас что-нибудь еще?
Боваллет, казалось, размышлял. Он достал из кармана несколько монет и с недовольной гримасой пересчитал их.
— Поскорее найдите этого воришку, сеньор, и я буду вашим должником. Полагаю, на первое время у меня хватит денег, чтобы кое-что купить. Будьте так любезны, сеньор, пришлите мне какую-нибудь книгу… Кстати, скажите, мне разрешено писать друзьям?
Дон Кристобаль заколебался.
— Мне очень не хочется разочаровывать вас, сеньор, но я буду вынужден просматривать всю вашу корреспонденцию.
— О, вы вполне можете читать все мои бумаги, я не возражаю, — ответил сэр Николас.
— Тогда я распоряжусь, чтобы вам прислали чернила и бумагу — пообещал дон Кристобаль и удалился.
На следующее утро Боваллета под конвоем привели в квартиру коменданта. Для этого ему и солдатам пришлось спуститься по уже знакомой лестнице и войти в ту самую дверь у ворот которая уже привлекала его внимание Дверь эта вела в большой зал, богато украшенный драпировками. Пройдя через него, они вышли в небольшой садик, огороженный высокой стеной. Раскидистые деревья отбрасывали прохладную тень.
Осмотрев стену, сэр Николас решил, что она тоже выходит на тихую улочку Стена была сложена из грубого камня, возле нее рос шпалерник. Будь у него веревка, он мог бы вскарабкаться наверх, в крайнем случае, можно было попытаться влезть и без веревки, но это опасно. Со стороны сада в окнах крепости не было решеток а вдоль всей стены густо росла глициния. Из окна любой из комнат третьего этажа, выходящих на эту сторону здания, можно было спуститься вниз, цепляясь за глицинии — если только ее побеги смогут удержать беглеца. На том сэр Николас пока и остановился. Вскоре он вернулся в свою комнату и уселся у окна, сочиняя невинное письмо своему андалусскому другу.
Все давно подметили, что шевалье почти всегда сидит у окна, и очень часто выглядывает на улицу. Тюремщики не возражали против этого. Видать, бедный господин ничем иным не мог занять себя.
В очередной раз разглядывая улицу, сэр Николас не сразу узнал в чисто выбритом, скромном клерке, который прогуливался под его окном своего напыщенного слугу. Сэр Николас слегка нахмурил брови, размышляя.
Джошуа оказался прямо напротив его окна и посмотрел вверх. Удивление моментально исчезло с лица Боваллета, он поднял руку, и Джошуа увидел его.
Оглянувшись и убедившись, что на улице пустынно, Джошуа застыл с выражением буйной радости на лице. Сэр Николас пригладил свою холеную бородку, подкрутил кончики усов, и изобразил свое глубокое горе. Плечи его вздрагивали от смеха.
— Хо-хо! — тихо проговорил Джошуа. — Хорошенькое обращение, Бог свидетель! Нет, хозяин, пора вам остепениться! Ничего хорошего не выйдет из этого веселья. Благодарение Господу, вы живы, здоровы, и в хорошем настроении! Ну, что, опять будете смеяться надо мной?
Тут он заметил какого-то человека, свернувшего на улочку, и наклонился, вытряхивая камушек из башмака. Сделав это, он спокойно пошел прочь, но только прохожий скрылся, рысцой вернулся обратно. Было ясно, что перекрикиваться с сэром Николасом нельзя. Джошуа задумался. Улица по-прежнему была пуста, и тогда он принялся разыгрывать под окном своего хозяина небольшую пантомиму. Дон Диего был изображен жеманной походкой. Он нюхал воображаемый цветок и отвешивал церемонный поклон. Сэр Николас ухмыльнулся и кивнул. Джошуа сделал вид, что вскакивает в седло и скачет во весь опор.
Окончив представление, он вопросительно посмотрел вверх. Сэр Николас нахмурился и нарисовал в воздухе большую букву «В». Джошуа энергично закивал и принялся отчаянно жестикулировать, призывая хозяина поторопиться.
Сэр Николас показал, что все отлично понял, велел Джошуа уходить, а сам принялся медленно расхаживать по комнате.
Из кривляния Джошуа следовало, что Доминика уже выехала в Васконосу, а дон Диего торопится, не жалея лошадей, значит, они что-то затевают. Сэр Николас намеревался оставаться в заточении до вторника, потому что именно во вторник Доминика должна была уехать из Мадрида. Новый поворот событий значительно усложнил дело. Боваллет присел на краешек кровати и начал рассеянно теребить бородку. «Берегитесь, Боваллет взялся за бороду», — сказал бы сейчас наблюдательный Джошуа. Кастильская стража еще не так хорошо разбиралась в повадках своего заключенного. Тем временем сэр Николас разработал план побега. Если его попытка не удастся, никто уже не усомнится в том, что он и есть Эль Боваллет.
Нюхая благовоние, он в очередной раз тщательно обдумал свой план. Отчаянность замысла пришлась ему по вкусу. «Давай, Ник! — весело сказал он сам себе. — Девиз „НЕ ОТСТУПАТЬ!“ еще никогда не подводил тебя. Жаль только часового «.
По всему было видно, что сэр Николас уже считал часового, который стоял около его двери, покойником.
Боваллет подошел к столу и набросал несколько строчек. Послание было совсем простым.
« Джошуа, завтра вечером стой с веревкой возле противоположной стены крепости. Когда услышишь мой свист, перекинь через стену веревку и крепко держи «.
Он скатал бумагу в комочек и спрятал у себя под рубашкой. На следующее утро Джошуа снова появился в тихой улочке. Бумажный шарик вылетел из окна Боваллета, и верный слуга на лету подхватил его.
Зажав послание в кулаке, Джошуа, весело напевая, зашагал к своей таверне.
