Глава XIII
Леони получает образование
Герцог провел в Эйвоне месяц, в течение которого Леони обучалась искусству быть дамой. К счастью, его милость имел иное представление на этот счет, нежели мадам Филд. Он не захотел, чтобы его воспитанница постигала секреты вышивания и прочих не менее увлекательных занятий. Леони же и вовсе шарахалась от корзинки с рукоделием, которую добрейшая миссис Филд старательно подсовывала девушке. Почтенную даму смущало столь вольное обращение с правилами хорошего тона, а пристрастие Леони к фехтованию приводило бедняжку в самый настоящий ужас. А потому Генриетта Филд предпочитала не углубляться в дискуссии по поводу того, какой должна быть истинная дама. Хотя она и принадлежала к своенравному роду Аластеров, но в отличие от своих экспансивных родственников обладала добродушным и покладистым нравом. Своего надменного кузена Джастина она почитала существом, равным богам. Миссис Филд познала супружеское счастье, но ее покойный муж был мрачным господином, питавшим неуместную склонность к сельскому хозяйству. Генриетта прекрасно понимала, что своим замужеством навеки уронила себя в глазах родственников. Пока мистер Филд был жив, это обстоятельство ее ничуть не беспокоило, но после смерти супруга она со смятением осознала, что стоит на социальной лестнице несколько ниже, чем в пору безмятежной юности. Эйвона она откровенно боялась, но желание вернуться в лоно семьи оказалось сильнее страха перед Дьяволом. Когда бедняжка Генриетта смотрела на поблекшие гобелены, бархатистые лужайки, многочисленные портреты и перекрещенные шпаги над входной дверью, она вспоминала о былой славе Аластеров и почти забытое чувство фамильной гордости вновь прокрадывалось в ее робкую душу.
Поместье очаровало Леони, и она загорелась желанием познакомиться с его историей. Прогуливаясь вместе с девушкой по парку, Эйвон скучающим голосом поведал, как прибывший вместе с Вильгельмом Завоевателем Хьюго Аластер построил небольшое жилище, которое было разрушено в беспокойные времена короля Стефана. Впоследствии дом вновь отстроил сэр Родерик Аластер, тучный господин, которому король пожаловал титул барона. Во времена королевы Марии первый граф Эйвонский, снедаемый жаждой деятельности, разобрал опостылевший домишко и воздвиг замок, каковой стоит и поныне. Леони слушала рассказы его милости с горящими глазами. Особенно ее заинтересовал пожар, случившийся в результате нападения на замок сторонников несносного Кромвеля. Генри Аластер не поддержал этого надоедливого господина в его сваре с королем, за что впоследствии ему был пожалован титул герцога. Леони выразила твердое желание взглянуть на шпагу, причастную к той приснопамятной истории. Эйвон вскользь упомянул о своем участии в сражении за короля Карла III. Леони при этом едва не подпрыгнула от возбуждения, но его милость безжалостно пресек ее попытки вытянуть из него побольше информации на этот счет. Тем не менее, бывший паж, ныне облаченный в юбки и кринолин, крепко-накрепко усвоил, что истинный король Англии — Карл Эдуард Стюарт, а вовсе не этот сморщенный воинственный человечек, что обманом занял престол. Последнего она именовала не иначе как курфюрстом Георгом, не забывая презрительно кривить губы.
Уроки Эйвона вызывали у Леони живейший интерес. Его милость с неожиданной для самого себя увлеченностью обучал бывшего пажа танцам, нещадно высмеивая за каждый неверный шаг. Мадам Филд аккомпанировала им на спинете, снисходительно наблюдая, как его милость герцог Эйвонский скачет в паре с медноволосым созданием, то и дело заходясь безумным хохотом. Уроки танцев заканчивались обычно степенным менуэтом, к которому Леони не испытывала расположения, предпочитая более энергичные пляски.
Но не ко всем урокам, которыми руководил Эйвон, Леони относилась с таким же рвением. К примеру, разучивание реверанса вызывало у нее искреннюю ненависть. Эйвон был неумолим, он заставлял Леони приседать по сто раз на дню. В качестве эталона его милость приводил леди Фанни, которая преуспела в этом нелегком искусстве. Леони с недовольным видом подчинялась. Но особую ненависть она питала к мушкам, которыми всякая уважающая дама должна расцвечивать свое лицо перед появлением в обществе себе подобных.
В качестве поощрения Эйвон позволял ей совершать верховые прогулки. Леони быстро овладела секретами верховой езды, но наотрез отказывалась пользоваться дамским седлом. Эйвон пришел в ярость, узнав, что его воспитанница упорствует в своей привязанности к мужской посадке. Целых два дня Леони упрямилась, но в конце концов холодная учтивость его милости обезоружила девушку, и на третий день она явилась к Эйвону с поникшей головой и, запинаясь, сказала:
— Прошу прощения, Монсеньор. Я буду ездить так, как вы пожелаете.
Эйвон сменил гнев на милость, и они отправились на совместную прогулку. Научившись сидеть в дамском седле, Леони стала выезжать за пределы поместья. Все, кто видел герцога бок о бок с прекрасной девушкой, переглядывались и понимающе покачивали головами: красивые девушки всегда сопутствовали Дьяволу.
Мало-помалу поместье, долгие годы лишенное женского общества, преобразилось. Веселый нрав Леони пришелся как нельзя кстати. Тяжелые пыльные шторы вкупе с громоздкими ширмами отправились в чулан, и сквозь распахнутые окна в комнаты замка ворвалось неяркое, но тем не менее вполне жизнерадостное зимнее солнце. Замок оказался не в состоянии противостоять натиску новой жилицы. Сдержанная чопорность, царившая в его стенах, сменилась безалаберностью, в избытке свойственной медноволосой уроженке континента. Если прежде диванные подушки красовались чинными пирамидами, то теперь они валялись тут и там, словно замок подвергся нашествию любителей вздремнуть. Стулья, никогда не покидавшие определенных помещений, путешествовали по всем комнатам, оказываясь порой в самых неподходящих местах. А уж о книгах и говорить нечего — к вящему неудовольствию мадам Филд они ровным слоем устилали все свободное пространство. Эйвон относился к новшествам снисходительно, ему нравилось наблюдать за рыжим вихрем, носившимся по всему замку, а беседы Леони с чинными лакеями доставляли его милости истинное наслаждение. Леони со всей очевидностью обладала врожденной склонностью повелевать, и Эйвон с каждым днем все больше убеждался в благородстве ее происхождения.
Спустя месяц герцог решил проверить, насколько хорошо Леони усвоила его уроки. Как-то раз он вдруг сказал:
— Представь себе, Леони, что я герцогиня Квинзбери, и тебя только что мне представили. Так вот от тебя требуется поприветствовать меня самым изысканным реверансом.
— Но, Монсеньор, вы не можете быть герцогиней, — резонно возразила Леони. — Это нелепо! Вы не похожи на герцогиню! Давайте лучше представим, что вы герцог Квинзбери.
— И все же позволь мне остаться герцогиней. Итак, реверанс!
Леони недовольно вздохнула и подчинилась.
— Надеюсь, герцогиня удовлетворена моим мастерством?
— При условии, что ты прекратишь трещать, — сурово ответила "герцогиня". — Расправь юбки и не держи веер так, словно это топор палача. Теперь повтори.
Леони испустила еще один вздох.
— Ужасно трудно запомнить все сразу, — посетовала она. — Давайте лучше сыграем в пикет, Монсеньор.
— Пикет подождет. А теперь покажи, какой бы реверанс ты сделала перед… мистером Давенантом.
Леони чуть присела и царственным жестом протянула маленькую ручку. Эйвон ухмыльнулся.
— С бедным Хью несомненно случится столбняк от изумления. Хорошо, ma fille. А теперь реверанс, предназначенный герцогу Эйвону.
Леони присела, склонив голову, и поднесла его руку к своим губам.
— Нет-нет, дитя мое.
Девушка выпрямилась.
— А я предпочитаю этот вариант, Монсеньор. Мне так нравится.
— И ты глубоко заблуждаешься. Повтори, и не приседай так низко. Такой реверанс делают только перед королем. Не забывай, что я простой смертный.
Леони скорчила гримасу.
— Жуть! — не совсем внятно пробормотала она.
Эйвон нахмурился, но губы его непроизвольно дрогнули.
— Прошу прощения?
— Я сказала: "жуть", — безмятежно повторила Леони.
— Я понял, — холодно произнес его милость.
— Так говорит Рейчел, — объяснила Леони, поднимая взгляд на герцога. — Горничная леди Фанни. Вам не нравится это слово?
— Не слишком. Я предпочел бы, чтобы ты воздержалась от употребления слов, подслушанных у служанок моей сестрицы.
— Да, Монсеньор. А что означает это слово?
— Не имею ни малейшего представления. Наверняка что-нибудь крайне вульгарное. В жизни имеется множество грехов, ma belle, но только один из них непростителен. Это вульгарность.
— Что ж, придется его забыть, — с сожалением вздохнула Леони. — А что, если вместо этого забавного словечка я стану говорить… ну… гром и молнии!
— Попрошу тебя воздержаться и от этих слов, ma fille. Если тебе не терпится употребить крепкое выражение, ограничься восклицанием "помилуй бог" или, в крайнем случае, "какой ужас!".
— "Ужас"? Звучит довольно мило. Мне нравится это слово. Но "жуть" звучит куда приятнее. Монсеньор, вы не сердитесь?
— Я никогда не сержусь.
Но больше всего Леони, разумеется, нравились уроки фехтования. На свет были извлечены панталоны пажа, оказавшиеся весьма кстати. Леони обладала быстрой реакцией и вскоре овладела основами этого не самого дамского занятия. Герцог слыл одним из лучших фехтовальщиков своего времени, но это обстоятельство ничуть не смущало Леони. Его милость научил девушку фехтовать в итальянской манере и показал множество искусных приемов, почерпнутых им за границей. Как-то раз Леони решила испробовать один из них, и поскольку его милость в этот момент несколько отвлекся, рапира, зачехленная колпачком, ткнулась чуть ниже его левого плеча.
— Touche, — похвалил Эйвон. — Неплохо, дитя мое.
Леони запрыгала от радости.
— Монсеньор, я вас убила! Вы мертвы! Вы мертвы!
— Твоя радость выходит за рамки приличий, — заметил его милость. — Никогда не думал, что ты столь кровожадна.
— Но как я ловко все проделала! Разве нет, Монсеньор?
— Не совсем, — безжалостно ответил Эйвон. — Просто я почти не защищался.
Леони возмущенно посмотрела на него.
— Так вы нарочно это подстроили?
Его милость смягчился.
— Нет-нет, ma fille, ты сама прорвала мою защиту.
Порой Эйвон рассказывал девушке о знаменитых людях Англии, объясняя кто есть кто в королевстве.
— К примеру, о Марче, будущем герцоге Квинзбери, ты уже слышала. Еще есть Гамильтон, прославившийся своей нелепой женитьбой. Его благоверная — одна из сестер Ганнинг, что много лет назад переполошили весь Лондон; довольно неприятные особы, а их мамаша — самая настоящая фурия. Мери Ганнинг вышла замуж за Ковентри. Неплохо бы знать о неподражаемом мистере Селвине, он знаменит своими невероятными ушами; нисколько не удивлюсь, если в один прекрасный день выяснится, что этот господин произошел от осла. Нельзя также забывать и о Гарри Уолполе, а то он, не дай бог, обидится. Старина Уолпол проживает на Арлингтон-стрит, в любое время суток его можно встретить прогуливающимся возле дома с лысой таксой — причуда истинного аристократа. В Бате, я думаю, до сих пор царствует выскочка Нэш, его глупость порой граничит с гениальностью. Как-нибудь я отвезу тебя в этот затхлый городишко. Кто там у нас еще остался, а… Кавендиш из Девоншира, а также семейство Сеймуров и милорд Честерфилд, последнего ты узнаешь по гнусным шуточкам и крашеным бровям. Кто еще? Определенной известностью пользуются лорд Батс, выводок Бентинов и его милость герцог Ньюкасл. Если ты желаешь познакомиться с людьми искусства, то упомяну этого утомительного Джонсона, увальня с огромной головой. Но он не заслуживает внимания — начисто лишен лоска. Есть еще Колли Сиббер, один из наших поэтов, мистер Шеридан, который пишет пьески, и мистер Гаррик, который в них играет. Из живописцев выделю сэра Джошуа Рейнольдса, он, возможно, напишет твой портрет, а вот остальные имена вылетели у меня из головы.
Леони сосредоточенно кивнула.
— Монсеньор, мне надо записать все эти имена, иначе я их непременно забуду.
— Bien. Перейдем теперь к твоей родной стране. Из королевской семьи надо упомянуть принца Конде, которому сейчас, насколько я помню, лет двадцать — a peu près. Еще есть граф д'Ю, сын герцога де Мэна, одного из внебрачных королевских детей, и герцог де Пентьевр, сын другого внебрачного отпрыска короля. Дай подумать. Из благородных людей следует выделить месье де Ришелье, которого можно назвать образцом придворных манер, и герцога Ноайя, прославившегося в битве при Деттингене, которую он проиграл. Далее: братья Лорэн-Брион и принц д'Арманьяк. Что-то память мне стала изменять. Ах да, еще месье де Бель-Иль, внук великого Фуке. Сейчас он уже совсем старик. Да, я совсем забыл своего друга, почтенного Шавиньяра, то есть герцога де Шавиньи. Я мог бы продолжать этот список до бесконечности, но не стану.
— А мадам де Помпадур тоже в него входит, Монсеньор?
— Я говорю о благородных людях, ma fille, — поправил его милость. — Кокотки в их число не входят. Ла Помпадур, конечно, красавица, но без происхождения и отчасти без ума. Моей подопечной не стоит забивать себе голову подобными личностями.
— Хорошо, Монсеньор, — смущенно ответила Леони. — Пожалуйста, расскажите еще о ком-нибудь.
— Ты ненасытна, дитя мое. Ладно, попробуем. Помнишь д'Анво? Маленького человека, склонного к скандалам? Де Сальми, надеюсь, ты тоже не забыла? Тощий и высокомерный. Он снискал репутацию заядлого дуэлянта. Из старинного рода происходит Лавулер. У него, несомненно, есть свои достоинства, которые, правда, от меня ускользнули. Супруга добрейшего Машерана изрядно косит. Шато-Морне привлечет твое внимание на полчаса, не больше. Салон мадам де Маргери известен всему высшему свету. Флоримон де Шантурель похож на какое-то насекомое. Наверное, на осу, поскольку он всегда в ярких одеждах и всем докучает.
— А месье де Сен-Вир?
— Ну, конечно! Мой друг де Сен-Вир. Когда-нибудь, дитя мое, я расскажу тебе все о моем дорогом графе. Но не сегодня. Скажу только одно — опасайся Сен-Вира. Понятно?
— Да, Монсеньор, но почему?
— Об этом я тоже расскажу как-нибудь в другой раз, — бесстрастно сказал его милость.
