Уже прошло несколько часов с того момента, как прозвучал сигнал отбоя, а два саксонца всё ещё продолжали беседовать в комнате Эдгара, которая размещалась в башне. Паж Эдгара принёс вино и еду, накрыл на стол. Элфрик же тем временем с интересом разглядывал гобелены, дорогие меха, серебряные подсвечники, украшавшие комнату. Когда паж удалился, он взял в руки одну из винных чаш и провёл пальцем по выгравированному на ней рисунку.

-Я вижу, к тебе относятся с почтением: ты живёшь в такой роскоши!

   — Да, это верно, — безразлично ответил Эдгар, ом уже настолько привык к золоту, серебру, красивым гобеленам, что не обращал на них внимания. — Расскажи мне об Англии! Ты был вместе с Гарольдом во время похода в Уэльс?

Элфрик тут же начал увлечённо рассказывать об уэльской кампании. Эдгар сначала внимательно слушал, положив подбородок на руки, но скоро на его лице появилось недоумение. Он прервал Элфрика на полуслове и спросил:

   — Подожди, кто этот Эдрик, о котором ты без конца говоришь? — И добавил: — И Моркер? Это что, один из сыновей Этельвульфа, который живёт в Певенси?

   — Этельвульф! — воскликнул Элфрик. — Конечно, нет! Моркер — сын ярла Альфгара! Неужели ты об этом не знаешь?

Эдгар покраснел и робко пробормотал:

   — Ты забываешь, что я вот уже тринадцать лет нахожусь в изгнании. Значит, у Альфгара уже взрослый сын? Я не мог себе представить... Но продолжай. Альфгар не воюет с нашим ярлом? Я помню, он был таким осторожным, что никогда не позволил бы, чтобы...

   — Прошло уже два года с тех пор, как Альфгар умер, — перебил Элфрик. — После него остались два взрослых сына, Эдвин и Моркер. Но ни один из них не унаследовал отцовской мудрости. Моркер уже успел повздорить с ярлом Тостигом, знаешь, ведь он теперь владеет Нортумбрией.

   — Да, об этом я знаю, — ответил Эдгар. — Его жена — сестра герцогини Матильды, поэтому новости о нём доходят до меня куда чаще, чем мне бы того хотелось. Он ладит с Гарольдом или всё осталось, как прежде?

   — Как прежде. Он так плохо управляет своим графством, что Гарольд с радостью лишил бы его всех прав, и изо всех сил старается сделать это. Тостиг — наш враг. Он ненавидит ярла Гарольда и, когда король умрёт...

   — О, король, король! Я бы хотел, чтобы он пережил нас всех! — быстро сказал Эдгар.

   — Я никогда не думал, что ты так любишь короля, — изумлённо глядя на Эдгара, произнёс Элфрик. — В Англии все мы, люди Гарольда, ждём не дождёмся, когда умрёт Эдуард, чтобы провозгласить королём Гарольда.

Он наклонился вперёд через стол, разделявший их.

   — Эдгар, ты, наверное, знаешь, что произошло между герцогом Вильгельмом и королём, когда тебя отдали в заложники?

Эдгар нехотя ответил:

   — Нет, не знаю. Точнее, я не уверен. Говорили, будто король хотел сделать герцога Вильгельма своим наследником. Здесь в это всё ещё верят. Но когда Эдуард послал за Ателингом, я решил, что всем этим планам пришёл конец, ведь Ателинг был законным сыном Эдмунда Айронсайда и единственным наследником Англии.

   — Да, но он умер. Он был неподходящим человеком для саксонцев. Ведь он так же чужд нам, как и сам король! Но конечно же люди приветствовали его, ведь он был наследником по закону крови. Слава Богу, он умер, а что касается его сына, то он ещё так мал, что его можно не брать в расчёт. Как мне кажется, Гарольду сейчас ничего не угрожает. Эдгар, он всемогущ, ты, наверное, ещё не знаешь об этом. Я думаю, что он подозревает об опасности, исходящей от герцога Нормандии, но за ним ведь вся Англия. Он годами боролся, чтобы обезопасить себя. Если ему удастся избавиться от Тостига, то дело сделано. Гирт и Леуф преданы ему, а они держат в руках всю южную часть страны. — Неожиданно Элфрик оборвал разговор и спросил: — Что с тобой? Или ты больше не считаешь себя человеком Гарольда?

Эдгар резко поднялся.

   — Разве нужно меня об этом спрашивать?

Элфрик налил себе ещё вина.

   — Прости меня, но ты так изменился, что у меня поневоле возникли сомнения.

Эдгар удивлённо посмотрел на него:

   — Изменился? Как?

   — Ну... — Элфрик выпил вино и стал крутить в руках чашку. — По правде говоря, ты всё больше походишь на норманна, — резко сказал он.

Эдгар окаменел от неожиданности:

   — На норманна? Я?

   — Ты прожил здесь столько лет... я думаю, это и не могло быть иначе, — как бы оправдываясь, сказал Элфрик.

Эдгар протянул к нему руки:

   — Лик Господень! Взгляни на мою бороду, на этот короткий плащ, над которым все здесь смеются! Неужели тебе кажется, что я норманн?

Элфрик, нахмурившись, посмотрел на него.

   — Дело не в твоей внешности и не в саксонской одежде, — медленно проговорил он, — а в том, что ты клянёшься, как норманн, приветствуешь друзей, как принято лишь в этой стране, хлопаешь в ладоши, чтобы подозвать пажа, разодетого, как принц, и считаешь, что на золотые чаши и солёное мясо не стоит даже обращать внимания. Вот здесь-то и проявляется в тебе норманн.

Эдгар подошёл к столу и, положив свою руку на руку Элфрика, крепко сжал её.

   — Ты не прав. Душой и телом я саксонец. «Tout diz, tout diz!»

Элфрик улыбнулся:

   — Да? А на каком это языке ты сказал — на саксонском?

Эдгар выглядел смущённым, и Элфрик продолжал:

   — Ты даже не замечаешь, когда используешь нормандские слова, вот насколько ты привык.

Эдгар покраснел и сдавленным голосом ответил:

   — Если у меня с языка сорвалась пара нормандских слов, это ещё ничего не значит. То, что я сказал, означало «всегда».

Элфрик рассмеялся:

   — Ну, тогда, может, ты отпустишь меня или мои кости обязательно нужно сломать только потому, что ты всё ещё остаёшься саксонцем?

Эдгар отпустил руку Элфрика, но слова друга продолжали мучить его.

   — Вот когда ты увидишь Улнофа, сына Годвина, твоё мнение изменится. Он куда больше стал походить на норманна, чем я, — сказал он.

   — Я видел Хакона там, внизу. А где Улноф?

   — Его здесь нет. Герцог поселил его в Руа. Он живёт там со своей нормандской любовницей и слугами. Я думаю, теперь это его lieslode. — Эдгар поймал себя на том, что снова употребил нормандское слово, и тут же исправил свою ошибку: — Так на нормандском языке называется поместье с правом пожизненного владения.

   — Пожизненного! Ну что же, очень хорошо. Гарольд не хочет больше видеть своего братца в Англии. Пусть Нормандия забирает его себе — он малозначительная фигура.

Элфрик встал и потянулся.

   — Не нравятся мне эти норманны. Они слишком любят показуху. Кто был тот крикун, который вышел с герцогом, а потом вернулся таким важным, будто он самый первый человек в этой стране? Тот, что всё щекотал тебя и без конца шутил, правда я не понял по какому поводу.

   — А, сенешаль Фиц-Осберн, — сообразил Эдгар, — разве я тебя с ним не познакомил?

   — Нет, и у меня, кстати, не было ни малейшего желания жать ему руку, — зевая, ответил Элфрик. — Он один из тех норманнов, кто так нравится нашему королю. Облачился в красное и напялил на себя драгоценности, чтобы ослепить окружающих, вообще вёл себя как настоящий расфуфыренный петух.

Эдгар открыл было рот, чтобы возразить, но тут же одёрнул себя и покрепче сжал губы. Не обращая внимания на молчание своего друга, Элфрик продолжал:

   — Я ненавижу, когда мужчина, как куртизанка, одевается в шелка.

   — Ты осудил его слишком поспешно, — возразил Эдгар. — У Фиц-Осберна благородная душа. И он мой друг.

Он заметил, что Элфрик скептически улыбается:

   — Ну, тогда прошу прощения. Похоже, у тебя много друзей в Руане.

   — Да, и, видимо, ни одному из них не посчастливилось понравиться тебе, — ответил Эдгар.

Элфрик пристально посмотрел на него, и от его взгляда повеяло холодом.

   — Я не хотел обидеть тебя. Возможно, ты привык к этим чужим для нас людям и не замечаешь тех недостатков, которые вижу в них я.

   — Мне известны их недостатки, — ответил Эдгар. — Когда я впервые очутился здесь, то чувствовал себя так же, как и ты. Но ко мне отнеслись по-доброму, и об этом я вряд ли сумею когда-нибудь забыть. — Он взглянул на свечи. — Свечи почти догорели, видимо, уже поздно. Если мы собираемся завтра отправиться в О, то пора идти спать.

Эдгар взял со стола подсвечник и, подхватив Элфрика под руку, направился к выходу.

   — Я провожу тебя, — сказал он, стараясь говорить естественно, без напряжения в голосе. — Завтра, когда мы отправимся в путь, всё будет так же, как в детстве. Помнишь, как однажды мы, взяв лук и стрелы, поехали охотиться на оленей на земле Эдрика Дигера и как нас потом за это отлупили?

   — Как же об этом забудешь! — ответил Элфрик и улыбнулся, вспомнив тот случай. — Нам не повезло, что в тот день мы наткнулись на Эдрика. Сколько лет прошло с тех пор! Эдрика убили во время уэльского похода, Господь, упокой его душу. Сегодня его место занял сын брата.

Эдгар уже собирался выйти из комнаты и взялся рукой за дверной косяк, но при этих словах в изумлении повернулся и спросил:

   — Как это так? Когда я покидал Марвел, у Эдрика уже был сын, и я слышал, что его жена Элгифа снова ждала ребёнка.

   — У них было много детей, но все они родились прокажёнными, — ответил Элфрик. Он вышел из комнаты и ступил на первую ступеньку лестницы. — Я совсем не ориентируюсь в этом огромном дворце, — пожаловался он. — Я буду спать недалеко от тебя?

   — Нет, ты будешь спать в другом помещении, — ответил Эдгар. Он держал свечу так, чтобы слабый свет освещал дорогу. — Эту башню пристроили к основному зданию недавно, всего три года назад. Мне разрешили поселиться здесь, чтобы я мог быть поближе к моему другу Раулю. Это тот человек с весёлыми глазами, которого ты видел в зале. Мы дружим с ним вот уже тринадцать лет. Он должен тебе понравиться, хотя бы ради меня.

   — Надеюсь, что так и будет. Но, думаю, я не задержусь надолго в Нормандии. Вряд ли ярл захочет медлить. Никто не знает, как долго протянет король, и если Гарольда не будет на месте в тот момент, когда он умрёт, то всё может обернуться против ярла... Какая огромная и холодная эта башня! Как ты можешь комфортно чувствовать себя здесь? Она такая же большая, как дворец короля Эдуарда в Торнее, и такая же высокая, как аббатство, которое он там строит.

Эдгар вёл Элфрика вперёд по галерее, потом вверх по ступеням.

   — Отец писал мне о королевском аббатстве. Его уже давно строят.

Он открыл дверь и отошёл, чтобы пропустить своего друга. Комната была освещена только одной свечой, но сонный паж тут же вскочил с соломенной подстилки и зажёг свечи на столе.

   — Если тебе что-нибудь понадобится, скажи мне, а я переведу твою просьбу пажу, — сказал Эдгар.

   — Вряд ли. Единственное, что мне нужно, — это сон. — Он огляделся по сторонам. — Герцог принимает меня с большой помпезностью. Ведь эта комната годится для принца.

Эдгар слегка нахмурился:

   — Ну, если я не ошибаюсь, однажды здесь ночевал принц, это был Роберт Фризский, первый сын графа Болдуина, он приезжал сюда со всеми своими придворными, чтобы присутствовать на свадьбе герцога, — Неожиданно Эдгар усмехнулся: — Скажу тебе, в то время он был буйным малым. Мне иногда кажется, что сын герцога, милорд Роберт, симпатизирует ему. Гилберту де Офею и мне пришлось потрудиться, чтобы уложить его в постель и удержать его там после одного из пиров. Он был так пьян, что его невозможно было усмирить, а он всё нарывался на драку с Мулине ла Маршем и поклялся перерезать ему глотку. Если бы он это сделал, то, пожалуй, все вздохнули бы с облегчением, ну а вот если нет... Мы с Гилбертом все пытались утихомирить его.

Эдгар заметил, что Элфрик улыбается как-то натянуто, и понял, что воспоминания о тех событиях, в которых он сам не принимал участия, вряд ли могли развеселить его. Эдгар взял свечу и сказал:

   — Я оставляю тебя, думаю, ты мечтаешь об отдыхе. — Он на минуту замешкался. — Ты и представить себе не можешь, что для меня значит снова увидеть тебя после стольких лет разлуки, — смущаясь, проговорил он.

   — Для меня это тоже много значит, — сразу ответил Элфрик. — Прошло так много времени, что мы встретились почти как незнакомцы! Ярл Гарольд должен убедить герцога, чтобы тебе было разрешено вернуться с нами в Англию, и мы отучим тебя от всех твоих нормандских привычек.

Чувствуя, что между ним и его другом пролегла настоящая пропасть, Элфрик попытался перекинуть через неё мост:

   — Я часто по тебе скучал; ты действительно должен вернуться вместе с нами.

   — Возможно, так оно и будет, — голос Эдгара звучал тоскливо. И, уже поворачиваясь к двери, с грустью добавил:— Я слишком много лет провёл в изгнании.

Он пошёл назад по галерее, поднялся по лестнице, которая вела мимо комнаты Рауля в его, находившуюся чуть выше. Около дверей Рауля он остановился и после недолгого раздумья отодвинул засов и вошёл. Эдгар поднёс свечу близко к лицу Рауля, тот проснулся, моргнул и поднялся на локте, инстинктивно шаря рукой в поисках меча.

   — Ты не на поле битвы, — смеясь, сказал Эдгар. — И, к счастью для меня, твой меч в дальнем углу комнаты. Проснись, это всего лишь я, Эдгар.

Рауль протёр глаза и сел.

   — О, но что ты здесь делаешь? — удивлённо спросил он.

   — Ничего. Я только что отвёл Элфрика в его комнату.

   — О бородатый варвар, неужели ты разбудил меня только для того, чтобы сообщить мне об этом?! — с негодованием воскликнул Рауль.

Эдгар присел на край его кровати.

   — Я не знаю, почему я решил зайти, — признался он. — Ты поедешь завтра с нами в О?

Рауль снова лёг и стал смотреть на Эдгара сквозь полуоткрытые глаза.

   — Все саксы много пьют, — пробормотал он, — и я думаю, что, когда друзья встречаются после долгой разлуки...

   — Если ты думаешь, что я пьян, бритый, то ошибаешься, — прервал его Эдгар. — Так ты едешь завтра в О вместе с нами? Я бы хотел, чтобы ты поехал.

Казалось, Рауль задремал, но при этих словах он открыл глаза и окончательно проснулся.

   — Да, еду. Но я и не надеялся, что ты захочешь поехать вместе со мной. Ведь тебе, наверное, есть о чём поговорить с Элфриком.

   — Конечно, — безразличным тоном ответил Эдгар. — Но я хотел бы, чтобы ты познакомился с моей сестрой и... и увидел ярла Гарольда.

Эти слова ему самому показались неуместными и неискренними. Он почувствовал боль в груди, сердце щемило. Хотелось рассказать Раулю о невыносимом грузе разочарования, вдруг свалившемся на него, но он не мог сделать этого. Он думал, что Рауль сумеет понять, как тяжело обнаружить, что тебя и твоего друга, встрече с которым ты был так рад, разделяет настоящая пропасть. Он чувствовал себя чужим для Элфрика. Элфрик рассказывал об Англии, которая казалась Эдгару ещё более далёкой, чем та, что он представлял в своих мечтах. Имена людей, которые он хранил в памяти, там были уже давно позабыты, место стариков заняли молодые. Эдгар даже подумал, что его тоже забыли. Тринадцать лет он грезил своей страной, друзьями своей молодости и верил, что вновь обретёт счастье и покой, когда его нога ступит на родную землю, а рука пожмёт руку товарища. Он никогда не думал, сколь трудно окажется общаться с таким человеком, как Элфрик. Он помнил, что тринадцать лет назад тот был его лучшим другом, и всё-таки воссоединение не принесло ничего, кроме ещё более глубокого чувства изгнания. Элфрик принадлежал уже ушедшему прошлому. А перед ним, вопрошающе глядя на него, лежал единственный его друг. Их объединяли общие воспоминания, они понимали и чувствовали друг друга. Эдгар повернулся и, загадочно улыбаясь, посмотрел на Рауля.

   — Помнишь, — сказал он, — когда весь фламандский двор приезжал сюда, Роберт Фризский пытался зарезать Вильяма Мулине?

Рауль засмеялся:

   — А, это когда ты вылил на нашего почётного гостя кувшин воды, чтобы он протрезвел? Конечно, помню. А почему ты спрашиваешь?

   — Так просто, — немного помолчав, ответил Эдгар. — А что касается кувшина воды, то это всё придумал Гилберт. Его случайно опрокинули, и если Роберт весь промок, то это случилось только по его вине, а не по моей. И кстати, на следующий день он сам в этом признался.

   — Пусть будет, как ты хочешь, — сонным голосом пробормотал Рауль. — Я бы хотел, чтобы ты поскорее отправлялся спать. Сначала ты заявляешь мне, что проводил Элфрика в его комнату, потом спрашиваешь, поеду ли я завтра в О, а теперь тебе вдруг срочно потребовалось узнать, помню ли я шутку десятилетней давности. Неужели ты меня для этого разбудил?

   — Нет, но я не хотел спать, — сказал Эдгар. — И...

   — И ты решил, что я тоже не должен спать. Спасибо тебе, саксонец.

Эдгар встал.

   — Элфрик надеется, что герцога Вильгельма удастся уговорить отпустить меня, — как бы не придавая особого значения этой фразе, сказал он. — Как ты думаешь?

   — Нет, — ответил Рауль, — потому что я буду умолять его не отпускать тебя. — Рауль снова приподнялся на локте. — Эдгар, ты не можешь вот так бросить нас! Неужели Элфрик смог вычеркнуть из твоего сердца всех нас: Фиц-Осберна, Гилберта, Нила, меня?

Эдгар какое-то время молчал, потом посмотрел Раулю прямо в глаза и тихо сказал:

   — Я думаю, что сейчас у меня остался только одни друг: это ты. Поэтому тебе не следовало задавать подобных вопросов.

За этими словами лежало всё, что он хотел сказать. Друг поймёт его — и Эдгар не стал продолжать.

Воцарилось молчание, а потом Рауль проворчал:

   — Но если ты, Эдгар, и дальше не будешь давать мне спать, то потеряешь ещё одного друга. Это точно!

Казалось, мрачная тень испарилась: друг всё понял правильно. Эдгар усмехнулся и вышел. Даже брань друга успокаивала его.

А вот Рауль ещё долго не мог заснуть после того, как Эдгар ушёл. Он лежал и наблюдал за лунным бликом, пересекающим его кровать.

   — О Вильгельм, мой господин, — прошептал он Лучше бы ты не забирал Эдгара из Англии, потому что, мне кажется, ты сломал ему жизнь.

Утром все ночные переживания показались Эдгару абсурдными. И хотя он проснулся с чувством вины перед Элфриком, но через день-два, надеялся он, их прежние отношения восстановятся, а сейчас его сердце переполняла такая радость, какой он не испытывал с детства. Его сестра и ярл Гарольд находились так близко, что на дорогу ушёл бы один день. Он разволновался, как только узнал, что герцог не собирается отправляться к путь до обеда, и ему было очень трудно объяснить, что не было никаких причин торопиться в О.

   — Даже если всё останется, как есть, мы всё равно приедем в О раньше ярла, — убеждал Эдгара Фиц-Осберн. — Сам подумай! Если наши посланники уже сегодня утром приехали к графу Гюи, то граф должен отправить гонцов в Верейн, чтобы Гарольда освободили. Я буду сильно удивлён, если он прибудет в О раньше завтрашнего вечера.

Эдгар остановил его:

   — Подожди, Вильям! А что, если граф Гюи не захочет освободить Гарольда?

Фиц-Осберн рассмеялся:

   — Ну, тогда придётся напасть на Понтье! Успокойся, он не такой уж дурак.

   — А какое послание отправил герцог? — с волнением в голосе спросил Эдгар.

   — Послание совсем короткое, — ответил Фиц-Осберн. — Он потребовал у Гюи освободить твоего графа sur peine de cors et d’avoir.

Эдгар нахмурился:

   — Да уж, короткое, ничего не скажешь... Напасть на Понтье... Но почему он так озабочен судьбой Гарольда? Здесь есть что-то, чего я не могу понять. Какая-то опасность. Вильям, скажи мне честно, как другу, герцог ничего не замышляет против ярда Гарольда?

   — Ничего, — быстро ответил Фиц-Осберн. — Насколько я знаю, Гарольду ничто не угрожает, а я всё-таки сенешаль, и не такой уж глупый, как мне кажется.

Как раз перед обедом приехал Улноф, сын Годвина, в сопровождении нескольких своих слуг. Элфрик наблюдал за его приездом из окна галереи и, вдруг расхохотавшись, подозвал Эдгара:

   — Вот так явление! Видал ли ты когда-нибудь подобную милашку? Кто это? Как только тебе могут нравиться эти норманны!

Эдгар выглянул в окно. В это время Улноф спрыгнул с коня на землю и стряхивал несуществующую грязь со своего длинного красного плаща.

   — Это вовсе не норманн, — с мрачноватым удовлетворением ответил Эдгар. — Это не кто иной, как Улноф, сын Годвина, друг мой. Давай спустимся и поприветствуем его.

   — Улноф? Вот этот попугай? — в изумлении воскликнул Элфрик. Он пошёл вниз за Эдгаром, не в силах подобрать слов, чтобы выразить своё глубочайшее отвращение.

В тот момент, когда они миновали последние ступени винтовой лестницы, Улноф вошёл через парадный вход. Элфрик заметил, что его пурпурно-красный плащ оторочен зелёным кантом и на одном плече схвачен золотой брошью с изумрудами. Из-под плаща была видна длинная туника жёлтого цвета, украшенная орнаментом из зелёных пятилистников на белом фоне. От Улнофа сильно пахло мускусом, и, кроме всего прочего, его руки украшало множество колец и браслетов. В знак приветствия он поднял свою белую ухоженную руку и на нормандском языке сказал:

   — Я примчался, как только узнал. Итак, Гарольда захватили в плен.

   — Улноф, осталось ли в твоей памяти хоть малейшее воспоминание об Элфрике Эдриксоне? — безразличным тоном спросил Эдгар и подтолкнул Элфрика немного вперёд.

Улноф протянул ему руку и произнёс несколько приветственных фраз. На саксонском он говорил как иностранец, и было совершенно очевидно, что ему неинтересно с земляками. Скоро он нашёл повод, чтобы покинуть их, и пошёл вверх по лестнице на галерею, поигрывая лёгким кнутом и напевая вполголоса какую-то песенку.

После полудня и Улноф и Хакон отправились в О. Хакон ехал вместе с Эдгаром и Элфриком, а Улноф не пожелал присоединиться к ним и гарцевал на лошади впереди, рядом со своими нормандскими друзьями. К огромному неудовольствию Эдгара, было решено переночевать в Аркесе, однако на следующий день им удалось довольно быстро добраться до О.

Роберта О предупредили о том, что герцог и его свита приближаются, и он вышел встретить их и сообщить о том, что пленники из Понтье скоро будут в городе.

   — Мы отправимся им навстречу, — заявил герцог. — Он везёт всех своих пленников, как я и требовал?

   — Да, насколько я знаю, — ответил граф Роберт. — Час назад прибыл оруженосец с посланием, в котором говорилось, что он повинуется твоему приказу. Он лично сопровождает ярла Гарольда. Мне сказали, что они хорошо поладили и едут бок о бок, как старые друзья на охоте.

Это оказалось правдой. Не прошло и часа с того момента, как герцог со своей свитой выехал из города, а уже показалась конная группа, возглавляемая двумя всадниками, которые ехали рядом и явно испытывали друг к другу самые тёплые чувства. Расстояние между кавалькадами уменьшалось, Эдгар, привстав в стременах, вглядывался вдаль, пытаясь разглядеть Гарольда. Рауль услышал, как он сказал:

   — Он всё такой же. Ни капельки не изменился!

Вся свита герцога, за исключением его самого, спешилась и расположилась на дороге. Граф Гюи и его друг пришпорили коней и, поднимая клубы пыли, помчались навстречу приближающейся группе всадников. Сквозь пыль Рауль увидел ярла Гарольда, огромного человека, гордо и уверенно восседавшего на своём коне. За его спиной развевался плащ такого же небесно-голубого цвета, что и его бесстрашные глаза. Светло-золотистые волосы немного растрепались, чего нельзя было сказать о кудрявой, аккуратно подстриженной бороде. Но главное, что заставляло людей заворожённо смотреть на него, было то, что во всём его облике чувствовалась мужская сила, а с губ никогда не сходила улыбка.

Он подъехал на лошади к герцогу и, поклонившись, сказал:

   — Приветствую тебя, герцог Нормандии!

У него был приятный чистый голос, и говорил он на нормандском почти без акцента.

Герцог спокойно сидел, поставив руку на бедро. Он внимательно смотрел на ярла Гарольда и, казалось, своим взглядом хотел поглотить его. Наконец герцог двинул коня вперёд так, что он почти соприкасался с конём сакса.

   — Приветствую тебя, Гарольд, сын Годвина, — сказал он. Убрав руку с бедра, он протянул её Гарольду.

Гарольд ответил крепким рукопожатием. Несколько мгновений они сжимали друг другу руки. Те, кто смотрел со стороны, могли видеть, как напряглись мускулы на руках этих могущественных людей и как сияли на солнце их золотые браслеты. Голубые глаза не отрываясь смотрели в серые. Гилберт де Офей неожиданно прошептал на ухо Раулю:

   — Вот наконец и встретились эти два великих человека. Какой он светлый! И какой тёмный наш герцог!

   — Гарольд благодарит Нормандию за помощь, — сказал сакс и, повернувшись к графу Понтье, который стоял немного поодаль, улыбнулся и добавил: — Гюи полностью возместил мне все мои убытки. Я бы просил отнестись к нему с присущей вам добротой, лорд герцог.

   — Твой ярл очень щедр, Эдгар, — проговорил Гилберт. — Я бы скорее попросил отнестись к нему по справедливости.

   — Ярл Гарольд так не поступает, — с гордостью ответил Эдгар.

Вильгельм смотрел на графа Гюи. Граф подъехал поближе.

   — Сеньор, я повиновался вашему приказу, — сказал он с достоинством.

Вильгельм улыбнулся.

   — Проси у меня выкуп, какой пожелаешь. Я заплачу, — сказал он.

Гюи покраснел от неожиданности и пробормотал какие-то слова благодарности.

   — А вот так, мой сакс, — с ликованием в голосе прошептал Гилберт, — поступает герцог Вильгельм.

   — Поедем вместе с нами в О, граф, там мы договоримся об условиях, — сказал Вильгельм. — Ярл Гарольд, здесь со мной трое ваших людей, я думаю, вы будете рады встретиться с ними.

Он жестом подозвал саксов из своей свиты, а Гарольд соскочил с лошади и пошёл им навстречу.

   — Улноф! — воскликнул он и шагнул навстречу младшему брату, раскинув руки для объятия. Он обхватил элегантного Улнофа за плечи и, немного отстранив его от себя, посмотрел ему в лицо светящимися от радости глазами. — Ты стал настоящим мужчиной! — воскликнул он. — Как, это ты, Хакон? Мой маленький племянник, ты превратился в великана, того и гляди меня обгонишь!

Он обнял его и тут только увидел позади всех Эдгара, который опустился перед своим ярлом на колени. Гарольд оставил и Улнофа и Хакона и, подойдя к Эдгару, поднял его с колен. И тут его лицо изменилось, взгляд стал необычайно тёплым, а в голосе зазвучали неожиданно нежные нотки, и он превратился в такого человека, которого просто нельзя было не любить.

   — А вот тот, кто почти совсем не изменился, — Эдгар, друг мой, благодарю Бога за то, что ты всё такой же!

   — Вы тоже, мой господин, — ответил Эдгар дрожащим голосом.

Гарольд продолжал сжимать его руки.

   — Со мной твоя сестра. Я оказался для тебя плохим другом и подвергал её жизнь опасности. Но она не пострадала, и, должен сказать, она смелая девушка, достойная своего брата. — Он отпустил одну руку Эдгара и пожал руку Элфрика: — Спасибо тебе, Элфрик, ты много для меня сделал.

Приблизилась свита графа Понтье. Гарольд провёл герцога Вильгельма к носилкам и представил его госпоже Гундред.

   — Что ты о нём думаешь? — спросил Гилберт у Рауля.

   — О ярле? Я понимаю, почему Эдгар так любит его.

   — Я тоже, — согласился Гилберт. — Кто-то говорил мне, что он старше Вильгельма. Я бы так никогда не подумал. Где Эдгар? Он, наверное, пошёл к своей сестре!

Но уже через пару минут Эдгар снова оказался рядом с Раулем и, схватив его за руку, сказал:

   — Рауль, я хочу представить тебя моей сестре. Она уже взрослая женщина, а когда я уезжал, была совсем малышкой! Я и не подозревал... Ну да ладно, пойдём! Я рассказал ей о тебе, и она горит желанием познакомиться с тобой, друг мой.

Рауль попросил своего оруженосца придержать лошадь.

   — С радостью, — сказал он и пошёл вслед за Эдгаром ко вторым носилкам.

   — Элфрида, я привёл Рауля де Харкорта, — сказал Эдгар. Он отвёл занавес на носилках и с гордостью посмотрел на Рауля.

   — Леди... — Рауль начал совершенно спокойным голосом, но вдруг замолчал, в изумлении глядя на Элфриду. Слова приветствия замерли на его губах, все галантные манеры испарились. Рауль Харкорт смотрел на самую красивую женщину из тех, что ему приходилось видеть в своей жизни.

   — Элфрида говорит на вашем языке так же хорошо, как и я, — сказал Эдгар, полагая, что замешательство вызвано тем, что Раулю не хватает сакских слов, чтобы объясниться.

Девушка с огромными глазами, доверчиво улыбаясь, смотрела на Рауля. Он подумал, что никогда не видел таких голубых глаз. Из-под накидки появилась тонкая нежная рука, и скромный тихий голос произнёс:

   — Сеньор, друг моего брата — это и мой друг.

Рауль протянул свою руку, чтобы ответить на её приветствие, и Эдгар с удивлением заметил, что руки его друга дрожат. Рауль с благоговейным трепетом сжал руку Элфриды.

   — Леди, приветствую вас, — пробормотал Рауль как мальчишка, едва научившийся говорить.