После злополучной медвежьей охоты Рауль начал ощущать сгущавшуюся с каждым днем враждебность по отношению к себе. Свита герцога косилась, словно наткнулась на неожиданную преграду, но сам юноша испытывал глубокое удовлетворение, зная, что заговорщики, если они действительно существовали, считают его помехой успешному осуществлению своих планов, а потому он держался настороженно, и кинжал — наготове в ножнах. Вскоре во время охоты на оленя около его головы пропела стрела, и Рауль сначала подумал, что кто-то плохо прицелился. Но когда юноша споткнулся в темноте на верхних ступенях лестницы и лишь чудом не полетел вниз головой, то понял, что кто-то задумал убрать его с дороги. Ведь второе происшествие не было случайностью — на ступени лестницы лежало круглое бревнышко, которое покатилось, когда на него наступили. Не было сомнений в том, что «сюрприз» припасли именно для него, а это означало, что недоброжелатели знают о его ночных бдениях. Именно Рауль утром первым спускался по лестнице, и если бы интуиция подвела и он не приостановился на верхней ступени, то полетел бы вниз и сломал если не шею, то уж, по крайней мере, ноги или руки.

Поэтому юноша не удивился, когда однажды вечером Гале перед ужином шепотом предостерег его. Шут сидел на полу, скрестив ноги, и жонглировал бараньими косточками. Когда Рауль проходил мимо, он тихо пробормотал, едва пошевелив губами и не поднимая головы:

— Не пей сегодня, кузен!

Юноша не подал виду, что услышал. За ужином он ухитрился опрокинуть содержимое своего рога на тростник под столом, пока все глаза были обращены на шута, который выделывал своими кривыми ногами забавные фортеля. Затем Рауль сделал вид, что пьет из пустого рога, причем ему показалось, что на лице Гримбальда де Плесси появилось довольное выражение: он осторожно наблюдал за ним из-под опущенных век. На шее тяжело и сильно бился пульс, юноша ощутил почти болезненный страх, ладони стали влажными и холодными. Его охватил озноб, и он решил, что замерз. Свечи оплыли и отбрасывали странные тени при внезапных порывах холодного воздуха. Лица людей в неверном свете выглядели жестокими, ужимки Гале внезапно показались отвратительными, а его резкий голос — жутким. Раулю захотелось, чтобы шут перестал кривляться, потому что, казалось, беда нависла над этим мрачным домом. Лишь усилием воли юноша заставил себя включиться в разговор за столом, недовольный собой, потому что оказался не тем холодным неустрашимым рыцарем, каким хотел быть всегда.

Герцог и Ги, обнявшись, пошли после ужина в свои покои. Рауль следил за ними, невольно зажав рот рукой. И веселый смех Ги заставлял его всякий раз вздрагивать — это был смех предателя.

Рыцарь, сидящий по правую руку от юноши, зевал, его глаза слипались. Объявив сиплым голосом, насколько тяжел был день, он свалился на стол, словно пьяный. Осмотревшись, Рауль заметил еще несколько таких же сонных рыцарей. В горле внезапно пересохло. Гримбальд де Плесси наблюдал за ним из другого конца зала, поэтому Рауль поднялся, нарочито потягиваясь и зевая, и, пошатываясь, направился к лестнице.

Гримбальд, усмехаясь, встал на пути.

— Сторожи получше, ты, друг того, у кого нет друзей! — издевательски произнес он.

Кто-то хихикнул. Рауль по-совиному поморгал глазами.

— Конечно, — тупо, с расстановкой повторил он. — Сторожи получше, сказали вы? Я буду стеречь хорошо, Гримбальд де Плесси.

Гримбальд расхохотался и отступил в сторону, освобождая проход. Юноша, покачиваясь и держась рукой за перила, поднялся наверх.

Когда он очутился вне пределов видимости, то быстро осмотрелся. В галерее было пусто, но в комнате Вильгельма слышались голоса — значит, Ги Бургундский все еще там. Он осторожно посмотрел вниз через одну из сводчатых арок. Люди в зале собирались небольшими группами: одни играли в кости, другие тихо беседовали, третьи просто дремали, склонив головы на стол. Слуги убирали столы с козлами и раскладывали тюфяки, из кухни слышалось позвякивание посуды, во дворе шагала охрана. Наконец личный слуга герцога поднялся по лестнице и вошел в его комнату. Рауль размышлял, было ли вино, которое пила охрана, также отравлено или заговорщики подкупили и охрану. Нигде не было видно Гале — очевидно, он куда-то ускользнул, пока герцог поднимался к себе.

Ги вышел из спальни герцога, крикнув через плечо:

— Сладких снов, дорогой кузен!

«Иуда», — подумал Рауль с ненавистью.

Бургундец прикрыл за собой дверь и на мгновение остановился, озираясь. Затем подошел к краю галереи и, наклонившись вниз, подал кому-то знак рукой, а затем как ни в чем не бывало направился в свою комнату в противоположном конце галереи. Рауль продолжал незаметно наблюдать за ним.

Прислушиваясь к удаляющимся шагам, он размышлял, следует ли предостеречь герцога. Но от чего? Рауль прикусил губу, почувствовав себя круглым дураком. Что он скажет? Что вино было отравлено? Что ему не нравится физиономия Гримбальда? Нечего и думать выкладывать такого рода глупости тому, кто только взглянет — и уже видит человека насквозь. Юноша плотнее закутался в плащ и прислонился к стене. Когда все заснут, может быть, ему удастся найти Гале и узнать, не разнюхал ли тот чего-нибудь. А уж тогда, если заговор действительно существует, они вместе придумают, как увезти отсюда герцога.

Шум внизу вновь заставил Рауля подойти к краю галереи. Хэмфри де Боан собирался, наверное, уходить к женщинам. В этом не было ничего необычного, так как многие рыцари предпочитали уютно проводить ночи в объятиях распутниц, а не на жестких тюфяках замка. Несколько человек ушли вместе с Хэмфри, и шум внизу затих. Из спальни герцога вышел слуга и погасил все светильники, кроме одного факела в дальнем конце галереи. Затем он прошлепал вниз по лестнице и далее через зал на кухню.

Рыцари повалились на свои тюфяки, не потрудившись даже снять туники или обувь. Только Гримбальд с полудюжиной приятелей сидели за придвинутым к стене столом. В свете рожковых светильников Гримбальд и Годфри из Байе казались поглощенными игрой в шахматы, остальные о чем-то перешептывались.

Некоторое время в крепости еще слышались какие-то неясные звуки. Наконец и они затихли, и ничто уже не нарушало тишины, кроме тяжелого дыхания спящих и отдаленного воя волка, доносящегося откуда-то снаружи.

Гримбальд с шумом сгреб фигурки из слоновой кости. Он встал, сказал что-то сидящему рядом человеку и, взяв фонарь, пошел к лестнице.

Сердце Рауля бешено застучало. Он мгновенно оказался у двери герцога, опустился на пол, положив меч на колени, и свесил голову на грудь, притворяясь, что спит. Поворот лестницы осветился, и там возник Гримбальд, высоко державший над головой фонарь.

«Если он захочет убить меня сейчас, — подумал Рауль, — я стану сражаться и криком разбужу герцога. Помоги мне, Господи и все святые!»

Но Гримбальд, склонившись над юношей, только пристально изучал его лицо, не делая никаких попыток дотронуться. Убедившись, что Рауль действительно спит, он удалился так же крадучись, как и пришел.

Капли пота выступили на лбу юноши. Он поднял голову, всматриваясь в темноту. Если бы Гримбальд хотел убить герцога, то почему бы ему просто не переступить через него, Рауля, явно усыпленного подброшенным в вино зельем, и не войти, чтобы совершить свое черное дело? Ведь ему могли помочь с полдюжины человек, не подвергаясь никакому риску. Но в зале еще находилась кухонная прислуга и охрана, про которых Рауль совсем забыл. Могло оказаться, что кто-то и из них не выпил сонного зелья и в случае тревоги мог прибежать на помощь герцогу.

Юноша вскочил. Почему Хэмфри де Боан ушел со своими рыцарями? И как связан со всеми этими делами пропыленный долгим путем незнакомец, которого он встретил выходящим из комнаты Ги за день до медвежьей охоты? Если в это замешан Бургундец, то он и пальцем не пошевельнет без поддержки. Очевидно, затевалось какое-то необычайно коварное предательство, гораздо более серьезное, чем предполагал юноша. Рауль на цыпочках подкрался к краю галереи и попытался услышать, о чем говорят внизу. Слов не разобрал, зато он увидел, как спутники Гримбальда надевают плащи и направляются к двери.

Юноша в волнении облизал пересохшие губы, его руки бессознательно сомкнулись на рукоятке меча. Гримбальд тем временем снял засов, дверь отворилась, и в зале повеяло холодом. Закутанные в плащи люди один за другим покинули помещение, дверь неслышно закрылась за последним из них.

Одинокий факел все еще горел в конце галереи. Рауль вынул его из гнезда и, высоко держа над головой, пошел вниз по лестнице. Склонившись над одним из спящих, он попытался разбудить честного Дрого де Сен-Мора, но тот только застонал во сне и шлепнулся обратно на тюфяк.

Факел горел ярким неровным пламенем, тонкая спираль дыма поднималась к стропилам. Рауль воткнул его в отверстие в стене, бесшумно, как привидение, подошел к двери. Он уже ухватил было рукой тяжелый засов, но услышал позади себя шум и, резко обернувшись, увидел выбегающего из кухни Гале.

Шут тяжело дышал, лицо его в свете факела блестело от пота. Он предостерегающе взмахнул рукой.

— Нет-нет, кузен! — сказал Гале пронзительным шепотом. — Так ты уже ничего не сможешь сделать. Они пошли открывать ворота. Примерно в лиге от города собрался большой отряд, и в назначенный час они будут здесь, чтобы схватить нашу цаплю. — Он перевел дух и порхнул к лестнице. — Идем! И помни, что павлин может поднять тревогу. Ох, Вильгельм, брат мой, пробил твой час!

Рауль выхватил свой меч, сталь свистнула по ножнам.

— Ты иди к герцогу, — сказал он, — а я сейчас оседлаю двух коней. Если же меня заметят, то я попытаюсь отвлечь их, а вы с герцогом будете пробиваться.

— Так. У герцога появился новый дурак, — съязвил Гале. — Что же останется на мою долю? Лошади-то привязаны за стенами крепости, придурок.

Рауль уставился на него.

— Хлебом клянусь, я действительно ничего не соображаю. Пока я стоял и размышлял, ты работал.

— Ты еще дитя, кузен Рауль. — И шут скользнул вверх по ступеням.

Юноша выхватил факел из гнезда и затопал следом. Из комнаты, где спал Ги, не слышалось ни звука. Посмотрев на темную дверь, Рауль в ярости оскалил зубы.

— Иуда будет мертв еще до того, как его головорезы кончат свою работу, — прошептал он. — Или, святым ликом Господним клянусь, мне не жить!

Он поднял меч, пламя осветило голубую сталь, на которой четко обозначились древние руны.

— Может ли шакал убить добычу льва? — С этими словами Гале отворил дверь в комнату герцога и вошел.

В свете факела они увидели Вильгельма, лежавшего на постели из шкур и подложившего руку под голову. Рауль осторожно прикрыл за собой дверь и поднял факел так, чтобы свет падал на лицо спящего. Герцог открыл глаза, помаргивая от внезапного пробуждения. Его взгляд упал на Гале, и Вильгельм мгновенно очнулся ото сна. Он приподнялся на постели, ожидая объяснений.

Гале шлепнул его по плечу своей погремушкой.

— Вставай, вставай, Вильгельм, или ты умрешь! — напыщенно и важно проговорил он. — Пресвятая Дева, до коих пор ты будешь спать? Враги вокруг вооружаются. Малыш, ты не уйдешь из Котантена живым, если они застанут тебя здесь.

Вильгельм сел, оттолкнув шута, и теперь глядел прямо на Рауля. Глаза его поблескивали в свете факела, в них не было и следа тревоги.

— Милорд, шут говорит правду. Те, кто хочет вашей гибели, собираются открыть ворота крепости, а всех ваших людей они усыпили, — горячась, проговорил Рауль. — Милорд, вставайте! Нельзя терять ни минуты!

Вильгельм отшвырнул шкуру, которой он был укрыт, и встал, одетый в рубашку и короткие штаны. Он начал натягивать длинные чулки.

— Вот как! — проговорил он с ноткой ликования в голосе.

У Рауля ком застрял в горле: вот человек, за которого можно умереть, именно об этом он мечтал в те далекие дни в Аркуре. Юноша схватил пояс для меча и почтительно застегнул его на талии герцога.

— Поторапливайся, братец, и следуй за шутом, — сказал Гале, открывая дверь. — Лошади уже готовы.

Вильгельм набросил на плечи мантию.

— До чего верные у меня подданные! — весело сказал он. — Ну, веди нас, шут!

— Это уж точно, верные — дурак и мальчишка твои защитники.

Гале прокрался к лестнице и стал спускаться. Вильгельм и Рауль следовали за ним. Когда они миновали последний поворот, факел осветил спящих крепким сном людей на полу зала. Юноша услышал, как герцог тихонько рассмеялся.

Луна уже поднялась, в окна кое-где прокрадывался ее бледный свет. Рауль бросил свой факел. Пробравшись мимо спящих, они очутились возле кухонной двери. Опоенные сонным зельем, люди спали, постанывая во сне, и опять Рауль услышал смех герцога.

Кухня оказалась пустой. Плетеная решетка была сорвана с одного из окон, и Гале молча кивнул на него.

Вильгельм ответно кивнул и выступил вперед, но Рауль опередил его.

— Позвольте мне первым, милорд, — попросил он, залезая на скамью под окном и перекидывая ногу через подоконник.

Здесь, позади дома, кажется, никого не было, только луна плыла в сапфировом небе. Рауль легко спрыгнул вниз и повернулся, чтобы помочь герцогу.

И Вильгельм в мгновение ока оказался рядом с Раулем, а за ним следом выпрыгнул и Гале. Шут приложил палец к губам и повел их вдоль стены, окружающей дом и внутренний двор, а затем вскарабкался на нее, цепляясь ногами за неровности грубой поверхности.

Спрыгнув по другую сторону стены, они оказались в тени зарослей густых деревьев, преходящих в лес, тянущийся до самых границ Валони. Пройдя немного между деревьями, они наткнулись на привязанных тут же лошадей — Мейлета, жеребца Вильгельма, и Версерея. Вильгельм взлетел в седло и, наклонившись, протянул руку шуту.

— Благодарю тебя, шут Гале, — сказал он. — Хорошенько спрячься, песик, и ищи меня в Фале.

Гале прижался губами к руке герцога.

— Боже тебя храни, братец! Прощай, ты слишком медлишь! — И он исчез в тени, а кони бок о бок двинулись вперед.

Луна освещала неровную дорогу, ведущую на юг. Мейлет, закусив удила, мчался впереди, следом летел Версерей. Стук их быстрых копыт громко отзывался в ушах Рауля. Так они и скакали под покровом спасительной темноты, удаляясь от крепости.

Сейчас, вблизи герцога, Рауль украдкой поглядывал на него, пытаясь рассмотреть лицо. В призрачном свете луны едва различался нос и очертания гордого подбородка, но юноше казалось, что он уловил блеск глаз под черными бровями. Герцог сидел в седле прямо, будто скакал для собственного развлечения, и Рауль, все еще дрожа от внутреннего возбуждения, восхищался его спокойствием. Тут Вильгельм повернулся к юноше, будто почувствовав, какие мысли мелькают в голове юноши, и сказал с легкой усмешкой:

— Рауль д'Аркур, подобное случалось со мной уже раньше.

— И вы никогда не испытывали страха, милорд? — выпалил юноша.

— Страха? Нет, — равнодушно покачал головой Вильгельм.

И они поскакали дальше сквозь ночь, плечом к плечу. Через некоторое время герцог пустил коня аллюром и прервал молчание:

— Кто открыл ворота, чтобы убийцы могли войти?

— Гримбальд, милорд, и шестеро его подручных.

Уголки рта герцога искривились в порыве гнева.

— Грязный предатель! Клянусь Господом, настанет час расплаты.

Рауль невольно вздрогнул, ощутив, сколько холодной ярости было в этом возгласе. Герцог оценивающе поглядел на рыцаря:

— Прогулка будет нелегкой. Я должен быть в Фале к утру. Твой конь выдержит?

— Да, милорд, — твердо ответил юноша. — Он вынесет столько же, сколько и ваш, — оглянулся на пустошь, которая осталась позади, — я не слышу погони, милорд.

— Будь уверен, они будут гнаться за мной изо всех сил, — усмехнулся Вильгельм. — Мой милый кузен постарается на этот раз не дать мне выскользнуть из рук.

Рауль, изумленный, уставился на него:

— Милорд, и вы все это время знали?

— Знал, что мой бургундский кузен спит и видит себя на моем троне? Ты что, дураком меня считаешь?

— Ничего подобного, милорд! Но ведь вы и вида не подавали, что подозреваете, а я-то в своем невежестве думал, как вас предостеречь, мне казалось, вы беззаботны и ни о чем не беспокоитесь.

— А я и не беспокоился, — ответил Вильгельм. — Бог мой, не я ли уже одиннадцать лет герцог Нормандии, чтобы бояться какого-то мятежа? Слушай же, Рауль д'Аркур! Самое яркое воспоминание о детстве — это как мой дядя Вальтер, крадучись, уносит меня из дворца Водре в бедную лесную хижину, чтобы спрятать от врагов. И ему частенько приходилось так поступать, потому что с восьми лет против меня множество раз замышлялись заговоры. Враги убили моего опекуна Торкиля и зарезали графа Жильбера, которого подданные называли своим отцом. Ты видел сенешаля Осборна? Его отец, Осборн, сын Эрфаста, был убит у моих дверей, а я тогда еще не был даже подростком. Господи, сколько раз мне уже приходилось проходить через реки крови! И я научился никому сразу не доверять, потому что именно те, кто должен был меня защищать, жаждали моей смерти с самого моего младенчества. — Герцог горько рассмеялся. — А сейчас сладкоречивый Ги поднял свою голову, чтобы нанести удар бастарду Нормандии! Клянусь душой моего отца Роберта Великолепного, возмездие будет кровавым!

Герцог пустил коня в галоп, ночной ветер трепал его кудри и развевал мантию за плечами, которая была подобна летящей темной туче. Герцог повернулся, его зубы блеснули в звездном свете:

— Будь рядом со мной, Рауль Страж! И, клянусь Господом, ты еще увидишь покорившуюся мне Нормандию!

Два жеребца бок о бок мчались вдоль дороги.

— Мой господин! — вскричал Рауль. — Именно за этим я поступил к вам на службу и буду предан вам до самой смерти и даже после нее. Мои руки принадлежат вам, мой меч — к вашим услугам!

— Да будет так! — торжественно произнес Вильгельм и протянул юноше свою квадратную ладонь.

Кони сблизились, колено Рауля коснулось ноги герцога. Их руки соединились в крепком рукопожатии.

— Ваша светлость, сокрушите этого змея, возмущающего порядок, и пусть в Нормандии будет мир!

— Сначала будет война и только потом мир. Клянусь величием Господа, наступил тот час, когда мой не обагренный кровью меч должен испытать ее вкус. Внемли же, Рауль д'Аркур! Через день или неделю вся Нормандия поднимется против меня. — В голосе Вильгельма зазвенел металл, и Рауль скорее почувствовал, нежели увидел, что он нахмурился. — Сначала едем в Фале, а потом во Францию.

— Во Францию, милорд? — ужаснулся Рауль.

— Да, к моему сюзерену Генриху просить о помощи.

Мысль о прежних распрях промелькнула в голове юноши.

— Сир, а вы доверяете королю Франции?

— Он — мой сюзерен, — отрывисто бросил герцог, — и не осмелится отказать.

И они поскакали дальше, но медленнее, так как начался густой лес.

— Кто стоит за вас, милорд? — спросил Рауль.

— Скоро увижу, — мрачновато пошутил Вильгельм. — В западной Нормандии, наверное, никто. В Ко, Ромуа, Эвресане, Оже и во всех землях к востоку от реки Див — многие. — Конь споткнулся о корень, но его держала твердая рука. — У меня мало друзей. Абсолютно предан мой кузен Ю, говорят, он присягнул на верность, когда я еще лежал в колыбели. Можно быть уверенным в Роже де Бомоне, старом Хью де Гурне, де Монфоре — это из тех, кого ты знаешь. У меня два дяди, сводные братья отца, но можно ли им доверять? Наверное, да, но пока я за ними наблюдаю. В детстве моим другом был Эдвард Саксонский, нынешний король Англии, но помощи от него мало, он только и может, что молиться за меня. Конечно, Эдвард искренне любит меня, а таких людей, я думаю, мало. Вот брат Альфред был более силен в схватке, нежели в молитве, но сделал глупость, на поединке принял смерть от руки графа Годвина. Что до остальных, то легче назвать своих врагов. — Он поплотнее закутался в мантию. — Видел ты Ранульфа де Бриссара, виконта Брессена в Байе? Такой худой мрачный человек, всегда прячет от меня глаза. Так вот, он на стороне Ги. Еще лорд де Ториньи, его называют Зубастый, настоящая цепная собака: укусил бы меня, если бы мог. Все они сильны, но, думаю, за ними стоит кто-то познатнее и посильнее. — Он замолчал. — Если же этот человек останется в живых, он будет служить мне. Я говорю о Неле де Сен-Совере, виконте Котантен, который не приехал в Валонь, что должен был бы сделать, если бы считал себя моим вассалом. Мы с ним встретимся в бою. — Герцог взглянул на звезды. — Пришпорь-ка коня, надо успеть пересечь реку Вир до зари.

Лошади были покрыты потом и тяжело дышали, когда они наконец доскакали до границы. Им повезло — был отлив, но рассвет наступил, когда кони вошли в поток. Ледяная вода омыла ноги всадников, и зубы Рауля застучали от холода. Кони взобрались на противоположный берег и остановились. Ноги у них дрожали, бока тяжело вздымались. Вильгельм посмотрел в серую даль.

— Нам надо объехать Байе с севера, — сказал он. — Я не хочу входить в город, никаких остановок.

В Сен-Клементе у маленькой церквушки они дали коням немного отдохнуть. Вильгельм, человек очень набожный, на несколько минут преклонил колени перед алтарем, молитвенно сложив свои сильные руки и устремив вверх сосредоточенный благоговейный взгляд. Очень скоро они снова вскочили в седла, но Раулю теперь было трудно угнаться за герцогом, безжалостно погоняющим коня. Уже исчезли последние звезды, когда всадники обогнули спящий город, скрывавшийся в предрассветной мгле.

Солнце пробивалось сквозь туман, приближался Ри, замок у дороги. Вильгельм хотел миновать его, но подвесной мост был опущен, и на нем стоял человек, полной грудью вдыхающий утренний воздух. Он наблюдал за приближением всадников с удивлением: кто это скачет в такую рань на покрытых пеной заморенных лошадях? Когда молодые люди неровной рысью подъехали на расстояние корпуса, человек узнал всадника с непокрытой головой на черном жеребце, открыл от изумления рот и выбежал остановить герцога.

— Сеньор! Сеньор! Стойте! — закричал он, замерев посреди дороги с распростертыми руками.

Вильгельм натянул поводья. Хозяин Ри тотчас подхватил поводья, закричав:

— Что происходит, господин? Почему вы едете в одиночестве и такой расстроенный?

Герцог посмотрел ему прямо в глаза.

— Юбер, могу я тебе верить?

— Конечно, клянусь Богом, можете верить мне, сир. Говорите прямо! Я предан вам.

— Раз так, скажу, — ответил Вильгельм. — Я бегу, чтобы спасти свою жизнь. Хотите остановить меня?

— Конечно, на то время, пока вы не смените коня на свежего, — быстро сказал Юбер. — Входите и ничего не опасайтесь! Если подоспеют ваши враги, моя крепость застрянет у них в горле!

Они проскакали через мост во внутренний двор замка и там спешились. Старый Юбер де Ри заорал на слуг и ввел двух уставших путешественников в зал. В мгновение ока он наполнился спешащими людьми: одни несли свежую одежду герцогу, другие, встав на колени, перевязывали подвязками чулки, третий принес лохань с водой ополоснуть лицо, четвертый держал маленькое полотенце, пятый протягивал рог, наполненный до краев французским вином. Пока герцога переодевали, он через головы слуг рассказывал Юберу, что произошло в Валони. В зале появились трое долговязых юношей с грустными глазами, которые преклонили колени перед герцогом, пока гордый отец представлял их своему сеньору.

— Вот ваш господин! Вы будете сопровождать его, ни на минуту не оставляя, пока не доставите целого и невредимого в Фале.

— Пусть залогом тому будут наши головы, — серьезно ответил старший из братьев и протянул герцогу обе руки.

Едучи друг за другом, они отправились в Фале, оставив младшего Юбера сбивать с пути преследователей, если они появятся. И они вскоре появились. Юбер-младший настолько сумел убедить преследователей, по какой дороге поехали беглецы, что даже когда он после многочасовой скачки присоединился к герцогу, заговорщики все еще старательно следовали по указанному им маршруту.

Герцог провел в Фале всего одну ночь. Город являл собой лояльный оазис на вражеской территории, поэтому новости не заставили себя долго ждать. Все земли к западу от Дива были охвачены открытым мятежом под предводительством Неля де Сен-Совера и Ранульфа, виконта Брессена. Одновременно Ги, сын графа Раймонда Бургундского, провозгласил себя законным правителем Нормандии по праву своей матери Алисии, дочери герцога Ричарда Второго. Был оглашен манифест, в котором он объявлял Вильгельма незаконнорожденным, а потому и недостойным быть правителем. Вильгельм, услышав об этом, натужно улыбнулся и немедленно отправился в Руан, сопровождаемый телохранителями из верных ему людей.

Столица приветствовала герцога весьма благожелательно. Дядья герцога, Вильгельм, граф Аркуэ, и Можер, архиепископ Руана, встретили его с большой помпой, прискакав на встречу во всем своем великолепии со свитой преданных вассалов. Молодой герцог в простой тунике и развевающейся мантии разительно отличался от всех них. Он резко натянул поводья, подняв лошадь на дыбы, и холодно ответил на приветствие полусотни человек. Расположившись во дворце епископа, Вильгельм тем же вечером устроил совет со своими дядьями: Вильгельмом, проявлявшим до настоящего времени лояльность, но в принципе враждебно настроенным, и Можером, холеным мужчиной, который сидел, соединив кончики пальцев рук и в задумчивом молчании любовался их безукоризненной белизной. Милорд архиепископ, державший огромное количество прислуги, принял своего племянника по-королевски. Вильгельм лишь поднял бровь при виде множества золотых тарелок и бесценных столовых приборов, но ничего не сказал. Рауль, бродя по прекрасному дворцу, поймал на себе быстрый взгляд одной великолепной дамы, разодетой в шелка и увешанной драгоценностями, но, как и герцог, не потерял от этой встречи спокойствия.

На совете было решено, что герцог поедет ко двору короля Генриха, расположенному в Пуасси, и сам изложит свою просьбу о помощи против мятежников.

Графу Аркуэ это не понравилось, он слишком хорошо помнил старые обиды.

— Идти к королю? Да вы что, забыли, как Генрих захватил Тильери? Я бы не доверял французской лисе, нет!

В ответ на его слова Можер улыбнулся и возразил Аркуэ:

— Такая просьба должна привязать его к нам. Он не осмелится отказать.

— Я согласен с дядей. — Низкий голос герцога звучал странно после вкрадчивой речи Можера. — И не стану лелеять старую вражду.

Вильгельм выехал на следующее утро, стремительно мчась к французской границе во главе своего эскорта. Его рыцари теряли последние силы, но не переставали восхищаться своим правителем. Уставшая, но гордая кавалькада наконец добралась до Пуасси и пришпорила коней перед подъемным мостом замка. Герольд легким галопом подъехал к самому краю моста и звонко провозгласил:

— Вильгельм, милостью Божьей герцог Нормандии, испрашивает аудиенцию у его светлейшего величества Генриха, короля Франции!

Пуасси был потрясен: герцог со своими людьми еще только въезжал во внутренний двор замка, а люди уже бежали предупредить приближенных короля о неожиданном визите. Не прошло и часа с момента прибытия, как Вильгельм предстал перед королем. Он вошел, сопровождаемый лордами Аркуэ, Гурне, Монфором и еще тремя рыцарями, среди которых был и Рауль. Король восседал на троне, стоящем на подиуме, вокруг него толпились дворяне.

Ястребиным взором Вильгельм обвел зал. Он вышел на середину и как-то неуклюже преклонил колено, глядя прямо в лицо королю.

Генрих встал с трона и, спустившись с подиума, протянул герцогу руки, его тонкие губы искрились в легкой улыбке.

— Дорогой кузен, мы приветствуем вас. — Он поднял герцога с колен и обнял его. — Вы приехали неожиданно, даже не предупредив заранее, — сказал он, наблюдая за Вильгельмом из-под полуприкрытых век.

— Сир, мое дело необычайно спешное, — прямо ответил герцог. — Я здесь, чтобы просить у Франции помощи моему герцогству.

Генрих быстро взглянул на своего брата Юдаса. Затем опять прикрыл глаза и учтиво спросил:

— А что произошло, кузен?

Вильгельм кратко изложил суть происшедшего и, скрестив на груди руки, ожидал ответа, не отрывая пристального взгляда от невозмутимого выражения лица сюзерена.

Французские дворяне перешептывались, пристально рассматривая и изучая стоящую перед королем прямую фигуру герцога. Вильгельм возвышался над Генрихом на полголовы, и король по сравнению с ним казался весьма тщедушным. Опоясанный неизменным поясом с мечом, герцог был одет очень просто — в окаймленную золотом тунику и доходящую до пят мантию, скрепленную на плече фибулой с драгоценными камнями. Тяжелые золотые браслеты охватывали мощные предплечья. Все в зале рассматривали властное смуглое лицо Вильгельма, его голова была непокрыта. Герцог стоял прямо и спокойно, однако ничто в его облике не свидетельствовало о безмятежности.

Генрих на мгновение прикоснулся к одежде герцога, пощупав богатую материю.

— Мы должны поговорить об этом подробнее, кузен, — вымолвил он наконец. — После обеда.

В комнате для аудиенций, расположенной над залом, всю вторую половину дня длился совет. Воля герцога сметала все на своем пути, он сумел заразить французскую знать своей энергией, и король слишком поздно обнаружил, что совет попал под влияние молодого вассала, а его самого неумолимо ведут туда, куда ему не очень-то хочется идти. К концу совета порешили, что Генрих войдет в Нормандию во главе французской армии, чтобы в назначенный день встретиться с Вильгельмом, который постарается собрать все свои войска, какие только сможет.

Через день герцог отбыл так же внезапно, как и появился. Король наблюдал за его отъездом через окно, задумчиво поглаживая оттопыренную верхнюю губу. Стоящий рядом Юдас, смеясь, заметил:

— Клянусь святым воинством, этот бастард — настоящий мужчина, сир!

— Да-а, — медленно протянул Генрих, — но его надо покрепче связать со мной.

— Поэтому мы и выступаем, чтобы помочь ему справиться с мятежниками, братец. Ведь так?

— Может быть, может быть, — пробормотал Генрих. — Думаю, он нам пригодится. Да, у меня найдется работенка для Бастарда.