Книга: Роковой сон
Назад: Глава 1
Дальше: Глава 3

Глава 2

Стены зала в крепости Фале были увешаны гобеленами, на полу разбросан тростник. Во время обеда здесь расставлялись столы на козлах, скамьи и табуреты для придворных. Герцогу предназначалось огромное кресло с высокой спинкой и резными ручками, у каждого дворянина был собственный табурет, а простые рыцари и сквайры теснились на скамьях вдоль столов, стоящих по всей длине зала. На куче пепла полыхали огромные поленья, возле огня лежала, помаргивая от вспышек пламени, пара волкодавов, множество собак бродили под столами, надеясь на случайный ошметок мяса, и дрались за брошенные им кости.
Раулю, который даже после трех месяцев пребывания при дворе не привык к здешней жизни, зал казался переполненным народом. Драпировки защищали от сквозняков, поэтому здесь было душно, пахло дымом, собаками и жареным мясом. За столом на помосте, предназначенным для наиболее знатных гостей, сидел в своем кресле герцог, между переменами блюд играли и пели менестрели, а шут Гале выкидывал коленца и отпускал непристойные шуточки, от чего бароны покатывались от хохота. Время от времени герцог улыбался, но один раз, когда шут отмочил шуточку насчет непорочности нового короля Англии, на мгновение угрожающе нахмурился. Ведь речь зашла об Эдварде, сыне Этельреда, который года два назад гостил в Нормандии и был другом герцога. Но в основном внимание милорда было обращено на охотничьего сокола, которого он пересадил со стоящего за креслом шеста на свое запястье. Свирепая птица с блестящими жесткими глазами над загнутым клювом впилась когтями в ладонь ласкающего ее хозяина.
— Редкая птица, сир, — сказал Хью де Гурне. — Говорят, она никогда не промахивается.
— Никогда, — не повернув головы, бросил герцог, разглаживая перышки сокола.
Из дальнего конца зала звуки труб возвестили, что несут голову вепря — того самого, которого герцог собственноручно заколол два дня назад во время охоты в Гауферском лесу. Голову подали на огромном серебряном подносе прямо к столу на помосте, один слуга начал разделывать ее, а остальные разносили гостям нарезанные ломти на длинных вертелах.
Громкие разговоры шли в дальнем конце зала, где сидел народ менее знатный, и все они сводились к обсуждению намечаемого визита герцога в Котантен. Он отправлялся в Валонь поохотиться, поскольку в отведенном ему жилье вряд ли разместился бы даже малочисленный двор замка Фале.
С ним собирались поехать несколько баронов, рыцари-телохранители и вооруженный отряд под командой Гримбальда де Плесси, угрюмого смуглого человека со шрамом на губе, полученным в каком-то сражении, который входил в личную свиту герцога. Сейчас он сидел за столом рядом с Раулем, около двери. Говорили, что вместе с ним будут лорд Хэмфри де Боан, чьи земли лежат на границе с Котантеном, и младший сын бургундского рода Ги, чье место было по правую руку герцога.
Немного более старший по возрасту Ги, кузен Вильгельма, рос вместе с ним во дворце Водре. Он был красив, но уж слишком уверен в своей неотразимости. Рауль считал, что его опушенные длинными ресницами глаза слишком женственны, а от улыбки кузена просто тошнило. Этот юноша был изящен и ленив. Раулю больше нравился принц, суровый и не слишком любезный, чье расположение приходилось завоевывать. Юноша отвернулся от Ги и позволил своему взгляду остановиться на лице герцога, вновь размышляя об этом молчаливом молодом человеке, которому он поклялся в верности.
Хотя он состоял на службе целых три месяца, но за это время лишь едва познакомился с герцогом, не узнав о нем более того, что известно всем. Невозможно было догадаться, что скрыто за глазами Вильгельма, казавшимися такими темными, а иногда просто черными; широко расставленные, они в чем-то походили на глаза охотничьего сокола. В них таился какой-то скрытый блеск, будто глаза продолжали жить собственной жизнью, даже герцог казался рассеянным: они глядели прямо, чем и смущали. Рауль думал, что если бы человек и захотел скрыть что-то от Вильгельма, то обязательно сознался бы под этим испытующим тяжелым взглядом.
Орлиный нос придавал лицу герцога надменность и властность. Хорошо очерченный рот с красиво изогнутыми губами отличался несколько сардоническим выражением. Почти всегда губы были крепко сжаты, как бы охраняя некий секрет, но в моменты гнева их уголки подрагивали, и тогда становилось видно, какой силы страсти бушуют в этом человеке. Почти всегда подавляемые, они иногда прорывались наружу и сметали все на своем пути — доброту, справедливость, благоразумие. Иногда на суровом лице герцога неожиданно появлялась мягкая улыбка, но чаще его видели мрачным.
Вильгельм был крепко сбит. В его фигуре любопытно сочетались замечательный рост отца и основательность матери. «Не от Роберта Великолепного, — подумал Рауль, — ему досталась некоторая предрасположенность к полноте, да и ладони были квадратными: сильные рабочие руки, но с длинными, сужающимися к концам пальцами».
Уже теперь, несмотря на молодость, герцог обладал и силой, и стойкостью характера. Казалось, его ничто не беспокоит. Он мог победить в скачке любого из своих рыцарей, а ударом копья в учебном поединке выбивал из седла даже Хью де Гранмениля, одного из лучших бойцов Нормандии. Юноша страстно увлекался охотой — и соколиной, и с гончими — и всеми традиционными рыцарскими развлечениями. Рауль видел однажды, как он на полном скаку пустил стрелу в цель, причем говорили, что никто, кроме самого герцога, не сможет натянуть его лук.
Чей-то голос прервал размышления Рауля. Человек, сидящий напротив, спрашивал, входит ли он в число тех, кто отправляется в Котантен.
— Кажется, сенешаль Фицосборн назвал мое имя среди сопровождающих герцога.
— Хочу заметить, редкостная будет охота, — подчищая подливку с тарелки кусочком грубого хлеба, заметил гость.
Раулю показалось, что при этих словах Гримбальд де Плесси пронзил взглядом говорившего. Из-за кресла раздался кудахтающий смех — там шут тряс своей погремушкой!
— Редкостная охота для рыцарей герцога! — усмехнулся горбун и погладил погремушку о щеку. — О, моя малышка, скажи спасибо, что ты будешь в безопасности за поясом твоего Гале!
Гримбальд помрачнел. Он схватил шута за тощую руку, бросил его на колени и прорычал:
— Эй, дурак, что это ты мелешь?
Гале скорчился и захныкал:
— Не обижай бедненького Гале! Редкостная охота, говорю, в Валони, необычайная охота! — Он впился взглядом в Гримбальда и снова глупо захихикал. — Будешь охотиться на благородного оленя, кузен, и причем в компании храбрецов! Вот увидишь, это прехитрое животное.
— Убирайся, плут! — Гримбальд отбросил шута, и тот растянулся на полу, смешно скорчился и залаял. Один из пажей, пробегавший по залу, споткнулся о него и с грохотом уронил серебряное блюдо. Гале покачал своей большой головой и провозгласил:
— Вот она, храбрая компания, которую победил бедный дурак!
Он схватил один из разлетевшихся с блюда кусков кабаньей головы и проковылял к огню.
— Дураку нужна трепка, — сказал Гримбальд и снова принялся за мясо, подбирая куски толстыми короткими пальцами.
Рауль взглядом проследовал за шутом, с любопытством наблюдая, как тот шлепнулся рядом с собаками и принялся бормотать свои глупости прямо в их навостренные уши. Гале, поглядывая вокруг, позванивал бубенцами на колпаке, что-то ворчал, гримасничал и еще больше горбил свои кривые плечи. Заметив взгляд Рауля, он усмехнулся своей грустной полубезумной улыбкой и принялся укачивать себя, обхватив тело руками. Юноша задумался о том, какие невеселые мысли беспокоят шута. Он швырнул ему кусочек мяса, на который тот и бросился одновременно с собакой, причем оба одинаково рычали и скалили зубы.
Шум за верхним столом заставил всех оглянуться. Герцог встал из-за стола и направился к винтовой лестнице, ведущей на галерею и в верхние комнаты. Он приостановился, чтобы послушать своего бургундского кузена, который в своей обычной манере фамильярно положил руку ему на плечо. Герцог все еще поглаживал пальцем хохолок сокола, сидящего на его запястье, но взгляд его, бесстрастный и неулыбающийся, был прикован к лицу Ги. Солнечный луч, пробившийся через высокое окно, окрасил золотом жесткие черные кудри и блеснул на кольце, одетом на указательный палец. Вальтер, дядя герцога, плотный мужчина средних лет, ожидал в стороне, пока не закончится этот разговор.
— Полюбуйтесь на благородного сына кожевника! — тихо произнес Гримбальд.
Рауль быстро оглянулся и увидел искривленные в усмешке губы со шрамом. Было бесполезно обращать на это внимание или пытаться такой шепот пресечь. С самого момента приезда ко двору он слышал скрытые насмешки над происхождением герцога: Вальтер, сын кожевника Фулберта, Вильгельм, сын Вальтера. Да еще ко всему прочему сводные братья герцога — Роберт и Одо, — рожденные Герлевой в браке с Эрлуином, рыцарем Контевилль. Сейчас они оба были здесь: Роберт, несколькими годами младше герцога, сильный мальчик с открытым лицом, и Одо, самый младший, с блестящими глазами и острый на язык. Они ожидали в конце стола вместе со своим отцом — герцог заговорил с ними по пути к лестнице, и снова Рауль уловил резкий шепот неудовольствия, но настолько невнятный, что было непонятно, от кого он исходит.
Все еще стоя у скамьи, юноша наблюдал, как герцог проследовал к лестнице и поднялся по ней вместе с дядей Вальтером. Ги Бургундский снова расположился за столом и велел слуге наполнить кубок.
Странная тишина воцарилась во время ухода герцога. Витавшие в этой тишине эмоции были непонятны Раулю. За столом герцога два барона, усаживаясь, обменялись быстрыми взглядами. И снова Рауля пронзило острое беспокойство, будто за этими таинственными взглядами скрывалась опасность. Затаив дыхание, он наблюдал за Гримбальдом, который, прищурясь, смотрел вслед уходящему герцогу. Что-то в этой сосредоточенности заставляло юношу тревожиться в предчувствии опасности.
Через два дня охотники были уже в пути. Герцог с Бургундцем скакали во главе кавалькады. В первый день их путь был коротким и вел на север, так как у Вильгельма были дела в Байе. Они прибыли в город в середине дня и были встречены Ранульфом де Бриссаром, виконтом Брессеном, епископом и другими местными лордами. И снова беспокойство охватило Рауля: он ощутил витающую в воздухе опасность, когда соскользнул со спины Версерея и увидел, как герцог, окруженный чужаками, идет к входу во дворец. Предчувствие стало настолько острым, что юноша почти бегом бросился за герцогом в абсурдном желании убедить его не останавливаться в этом сером мрачном городе с кривыми улочками и предательскими закоулками. Он поборол в себе внезапный импульс, и в тот же момент верхом на муле появился Гале, понимающе усмехаясь, будто зная о терзающих юношу подозрениях.
— Дурак, ты зачем следуешь за мной по пятам? — возмутился Рауль.
Шут сполз со спины мула.
— Ну, тогда я — это что-то вроде твоей совести, кузен, а значит, еще более глуп, чем представлял раньше. Где мой братец Вильгельм? — Он увидел герцога при входе во дворец и пронзительно захихикал. — Отгадай загадку, кузен Рауль: кто вон из тех волк, а кто — ягненок?
Злобная гримаса исказила лицо шута, когда он кивнул на группу людей, окружавших герцога.
— Ах, что у меня за умненький мальчик! — воскликнула твоя матушка, когда ты попытался схватить рукой огонек свечи. Братец Рауль, братец Рауль, ты что, никогда не слышал о волке, натянувшем на себя овечью шкуру? — Он ткнул юношу жезлом под ребро и побрел следом за герцогом, сотрясаемый взрывами каркающего хохота.
На одну эту ночь свиту герцога разместили во дворце Байе. После ужина столы на козлах убрали, на полу разложили соломенные тюфяки, и все, кроме знатных лордов, улеглись на них спать. Рожковые светильники у подножия лестницы слабо освещали нижние ступеньки. Там, где лежал Рауль, на пол падал лишь отсвет затухающего пламени камина.
Пробудившись среди ночи от тревожного сна, он увидел тень человека на ступеньках и осторожно приподнялся. В тусклом свете можно было разглядеть изгиб плеча и очертания головы человека, примостившегося на свернутом плаще. Кто-то похрапывал в глубине зала. Сосед Рауля вытянулся на своем тюфяке, бормоча и вздыхая. Тень на лестнице вновь шевельнулась, и в мерцании светильников удалось разглядеть лицо шута, который, скорчившись, сидел у стены, поблескивая отнюдь не сонными глазами.
Рауль, одетый в рубашку и штаны, отбросил покрывавший его плащ и осторожно поднялся. Он бесшумно прокрался через зал, осторожно нащупывая ногой путь, чтобы не наступить на кого-нибудь из спящих, и при этом ухитрился никого не разбудить.
Гале шепотом приветствовал его:
— Что, братец, тюфяк жестковат?
Рауль мрачно посмотрел на него.
— Почему ты бодрствуешь? Или твой тюфяк настолько жесток, что и уснуть нельзя?
— Нет-нет, Гале хороший песик, — ответил шут. Он обхватил свое тело длинными руками и взглянул на Рауля с грустным и одновременно проказливым выражением.
Юноша обернулся, будто ожидая, что за ним кто-то стоит, затем нагнулся и прошептал шуту прямо в ухо:
— Говори! Чего ты боишься?
Гале улыбнулся, отшатнувшись от него.
— Не тебя, братец. — Он коснулся колена Рауля своей погремушкой. — Возьми мой жезл, дурачок. «Не буду бояться теней», — проблеял козел, увидев притаившегося в чаще волка.
Рауль схватил шута за плечо и встряхнул.
— Говори, дурак! Какая грозит опасность?
Шут закатил глаза и высунул язык.
— Ой-ой-ой! Не вытрясай остатки мозгов из бедняжки Гале! Иди и спи, братец: какая опасность может грозить такому ласковому теленочку, как ты?
— Никакая. Но ты что-то знаешь. Кто злоумышляет против герцога?
Шут издевательски усмехнулся.
— Жил, братец, однажды в парке знатного лорда павлин, а поскольку люди постоянно восхищались красотой его хвоста, то он зазнался, и в своей глупости вообразил, что может выгнать хозяина и править парком сам.
Рауль нетерпеливо кивнул.
— Пустые разговоры, дурак. Вся Нормандия знает, что Бургундец считает себя великим. И больше ничего?
Гале искоса взглянул на него.
— Заговоры, заговоры, братец, — темные это делишки, — загадочно произнес он.
Юноша посмотрел наверх.
— Ты что, не можешь предостеречь его от опасности? Ты, сидящий у его ног?
Шут безрадостно усмехнулся, показав свои лошадиные зубы.
— Ты пробовал, братец, когда-нибудь посоветовать цапле, чтобы она опасалась ястреба?
— Цапле не нужны предостережения, — насупившись, ответил Рауль.
— Да-да, мой бедный Вильгельм — это мудрая цапля, — прокаркал Гале и принялся с полубезумным видом играть своими пальцами. — Но у него кривой клюв. А у цапли такой может быть, а, кузен Рауль?
— Меня уже тошнит от твоих загадок, — сказал юноша и поднялся, передернув в ознобе плечами от холодного ночного воздуха, пробравшегося под рубашку. — Знай себе, сторожи. Но помни: четыре глаза видят больше, чем два.
Он пробрался обратно к своему тюфяку и принялся одеваться. Металл кольчуги звякнул, когда он натягивал ее через голову, и спящий сосед повернулся, что-то пробормотав сквозь сон. Рауль одел перевязи поверх штанов и закрепил пряжкой свой меч. Когда он на этот раз пробирался к лестнице, то был уже полностью, вплоть до шлема, экипирован.
— Что за храбрый рыцарь к нам идет! — фыркнул Гале и посторонился, чтобы Рауль мог пройти мимо. — Вильгельм, брат мой, тебя прекрасно охраняют. — Он посмотрел на поднимающегося вверх юношу. — Спи спокойно, Вильгельм, у твоего нового сторожевого пса чуткий нос.
Прокравшийся в замок рассвет осветил лежащих на полу рыцарей, обмякшие во сне грубые лица и мечи, брошенные прямо около соломенных тюфяков. На лестнице скорчился шут, он беспокойно дремал, положив голову на руки. Около закрытой двери, выходящей на верхнюю галерею, стоял юный рыцарь, держа в руках обнаженный меч. Он стоял очень тихо, но когда до его слуха донесся снизу легкий шум, он внимательно прислушался, а пальцы крепче сжали эфес.
С восходом солнца тишину нарушили новые звуки. Повара начали свои кухонные дела, а извне доносился шум пробуждающегося города.
Со вздохом потянувшись, чтобы размять онемевшее тело, Рауль оставил свой пост. Внизу, в зале, все еще спали, но Гале уже проснулся и одобрительно похлопал юношу по спине:
— Рауль — хороший песик! — фыркнул он. — Бросит ли хозяин Вильгельм косточку своим двум собачкам?
Рауль зевнул и потер глаза.
— Слушай, дурак, сейчас, при свете дня, я спрашиваю сам себя: неужто я тоже поглупел? — сказал он и спустился в освещенный солнцем зал.
На второй день пути кавалькада свернула к западу вдоль берега, пока не перешла вброд реки, отделяющие Бессен от Котантена. Дальнейший путь вел на север, по диким местам, через бескрайний лесной массив. На каждом встречающемся холме виднелись крепости, причем любая могла служить угрозой миру в Нормандии. Эти земли и люди на них казались недружелюбными и были вовсе не похожи на родную провинцию Рауля — Эвресан.
Замок Валонь стоял на краю леса. Покои, отведенные герцогу, были едва чем-то большим, нежели простым охотничьим домиком, ничем не украшенным и для всех легко доступным. Кроме зала, в нем оказалось еще две комнаты на верхнем этаже, а за главным зданием, в примитивном внутреннем дворе, стояли несколько полуразвалившихся деревянных домишек. В одном из них разместили охрану, другое заняли повара, кухонные служки, лакеи и егеря. Был еще и третий, побольше, в котором сделали конюшню для скакунов. Менее удачливые разместили своих коней прямо под соломенным навесом. Среди них оказался и конь Рауля — Версерей. Как и в Байе, рыцари превратили зал главного здания в спальню, но Рауль, чья подозрительность отнюдь не была успокоена тем, что он видел вокруг, урывал сколько мог сна днем, а вечером, когда факелы гасли и все засыпали, занимал свой сторожевой пост у дверей герцога, где и пребывал всю ночь. От ночного бодрствования он получал поразительное удовольствие. Это была настоящая служба, и, хотя герцог не знал о ней и не выделял юношу среди прочих придворных, Рауль был доволен, чувствуя, как во время этих длинных ночных бдений возникает и укрепляется удивительная незримая связь между ним и молодым правителем, который благодаря этой неусыпной охране мог спокойно спать за закрытыми дверями.
Герцог охотился на дичь в заповедных лесах, натравливал своего сокола и на зайца, и на цаплю, причем с полной отдачей сил и решительностью занимался и всем тем, что привело его в Котантен. Его дворянам это казалось странным: Вильгельм ничего не упускал. «Но если он настолько проницателен, — удивлялся Рауль, — то почему же не видит признаков враждебности вокруг? Трудно было истолковать их как-то иначе: местные бароны держались особняком, сопровождавшая его свита перешептывалась по углам, за границу с герцогом поехало гораздо меньше рыцарей, чем вертелось теперь вокруг красавчика Ги Бургундского».
Посторонний мог бы подумать, что именно этот улыбающийся принц и правит Нормандией. Сопровождаемый хвостом многочисленных лизоблюдов, он бахвалился, наряжаясь в бархат и драгоценности, и принял по отношению к Вильгельму покровительственный тон, вряд ли объяснимый простой благорасположенностью старшего кузена. Рыцари так и вились вокруг, а простой люд радостно приветствовал его, так как Ги всегда был весел, смеялся и щедро разбрасывал подачки.
Рауль ненавидел Бургундца. Юноша просто сгорал от ярости, видя, как Ги очаровывает рыцарей Вильгельма и бесстыдно узурпирует полагающиеся по сану герцогу почести и привилегии, удивляясь при этом, почему Вильгельм носится со своим кузеном, будто не замечая постоянной изощренной надменности последнего. Казалось, более сильная личность подавила более слабую, но никто, поглядев на кузенов, не решил бы, что Вильгельм — слабая сторона дуэта.
Здесь, в Валони, неприязнь Рауля к Бургундцу еще более возросла — к ней примешивалось еще и недоверие. Ни для кого не было секретом, что Ги претендует на трон Нормандии, но до сих пор молодой рыцарь не думал, что это более чем ропот недовольного человека. Многим сеньорам был не по нраву незаконнорожденный герцог, к тому же кое-кто предъявлял права на его корону, так что ничего особенного никто не находил в перешептываниях придворных Бургундца, будто именно он, а не Вильгельм должен править Нормандией.
Но возникшие у Рауля подозрения заставили его внимательнее присматриваться к этому человеку. Здесь, за границей, явно существовали какие-то секреты: он видел, как в руку Ги однажды скользнула записка от того, кто, казалось, просто прошел мимо по лестнице; в другой раз юноша даже побежал за каким-то незнакомцем по темному верхнему коридору. Тот вышел из комнаты Ги, не желая быть замеченным, но в неверном свете факела Рауль разглядел запылившуюся в длительном пути одежду. Позднее он встретил этого человека за ужином и оказалось, что незнакомец прибыл в Валонь по якобы совершенно незначительному делу. «Но почему, — спрашивал себя юноша, — тот запирался в комнате с Ги Бургундским и смутился, встретив меня в коридоре?»
Как-то в лесу произошел случай, который усугубил его подозрения. Герцог гнал медведя в компании Ги, де Боана, Гримбальда де Плесси и еще нескольких рыцарей и егерей. Рауль был в свите, стараясь держаться как можно ближе к герцогу. Его подозрения усилились, когда он увидел, сколько подозрительных личностей собралось теперь вместе, и если замышлялось предательство, то этот мрачный лес был бы неплохим местечком для выполнения самых черных намерений. Целое утро они скакали за идущими по следу борзыми в тени огромных деревьев, через чащобу, все дальше и дальше, в самую гущу леса. Собаки привели охотников к добыче — большому угрюмому коричневому медведю, и пока свора с лаем набрасывалась на него, егеря оставались на краю поляны, а герцог оказался впереди, готовый прикончить зверя копьем.
Все гончие собрались вокруг медведя, бросаясь на него сбоку и сзади, что сильно разъярило зверя. Он огрызался и отмахивался огромными лапами, при этом одной перебил хребет, а другая, неосторожно подбежав, отползла, волоча зад и оставляя за собой кровавый след.
Вильгельм в нетерпении поджидал удобного момента. Рауль никогда не видел его таким возбужденным: сверкая глазами, он подбадривал собак выкриками, выбирая подходящую позицию, чтобы броситься вперед и самому прикончить разъяренного зверя.
При первой же возможности он изо всех сил нанес копьем удар, целясь в основание шеи зверя. Удар был рассчитан точно, но в это самое время медведь отшатнулся в сторону, пытаясь достать мощными когтями собаку, и копье соскользнуло, лишь задев лапу. Медведь повернулся, и все услышали треск ломающегося древка. Сдавленный вздох вырвался у группы наблюдавших за схваткой охотников. Герцог закричал, быстро отскочил назад, отбросив сломанное копье. Зацепившись каблуком за упавшую ветку, он тяжело рухнул на землю, а медведь, мгновенно стряхнув с себя свору собак, бросился на лежащего.
В это ужасное мгновение Рауль, уже бегущий через поляну в попытке отсечь герцога от разъяренного зверя, понял, что никто из стоящих за ним охотников и не помышляет сдвинуться с места, чтобы помочь герцогу.
Рауль бежал что было сил. Одна из гончих, бросившись вперед, сомкнула свои клыки на лапе зверя, но лишь на мгновение отвлекла на себя разозленного медведя. Этот миг и позволил Раулю встать между медведем и человеком. Вильгельм вскочил на ноги и попытался выхватить из-за пояса охотничий нож, но именно Рауль уверенной рукой нанес зверю копьем сокрушительный удар.
— Назад, милорд, назад! — закричал он.
Медведя качнуло вперед, и он с грохотом упал, обливаясь кровью, фонтаном брызнувшей из ноздрей и пасти.
Остальные охотники теперь поспешили к герцогу. Они и в самом деле намеренно задержались или Раулю это только показалось? Обтирая свое копье, юноша наблюдал, как Ги Бургундский с жаром обнимал Вильгельма, говоря:
— Ах, кузен, почему ты не позволил другому взять риск на себя? А если бы этот зверь тебя достал?
Рауль едва сдержал себя, чтобы не расхохотаться. Он пошел прочь от людей, столпившихся вокруг герцога, все еще переживая шок от зрелища беззащитного перед лицом жестокой смерти повелителя: дыхание его никак не могло успокоиться. Дрожащей рукой юноша отер пот с лица, злясь на самого себя, что так легко расстраивается. И тут он увидел, как герцог отстранил Бургундца так, как человек обычно отстраняет надоедливого щенка, и быстро направился прямо к нему.
Он оказался рядом с юношей, прежде чем тот успел сделать хоть шаг навстречу ему.
— Благодарю тебя, Рауль д'Аркур. — Он дружески протянул руку, его суровые губы улыбались, а глаза внимательно изучали лицо рыцаря.
Ответ застрял у Рауля в горле — ведь он так часто мечтал о том, что ответить, когда герцог обратит наконец на него внимание, а теперь, когда этот миг настал, он не мог вымолвить ни слова. Подняв взор на Вильгельма, он позволил своему копью упасть и, преклонив колено, поцеловал его руку.
Герцог оглянулся через плечо, как бы желая убедиться, что их никто не слышит, затем посмотрел на склоненного Рауля и спросил:
— Ты — тот рыцарь, который охраняет мой сон?
— Да, милорд, — прошептал Рауль, удивляясь, откуда это известно герцогу. Он поднялся и сказал то, что беспокоило его больше всего: — Сеньор, ваше копье не должно было бы сломаться.
Вильгельм усмехнулся.
— Наверное, у него было плохое древко.
— Сеньор, я умоляю вас поберечь себя! — настойчиво прошептал Рауль.
Его глаза встретились с понимающим взглядом герцога. Тот коротко кивнул и пошел обратно к группе охотников, наблюдавших, как с медведя снимают шкуру.
Назад: Глава 1
Дальше: Глава 3