В Руане не один Рауль отдал свое сердце Эльфриде. У нее весьма скоро образовался собственный двор из пылких кавалеров, которые, к превеликому огорчению нормандских девушек, клялись, что только синий и золотой цвета подходят благородной девице. Эльфрида не привыкла к дворцовой жизни и поначалу боязливо посматривала на своих обожателей, застенчиво принимая их ухаживания. Кавалеры сочли ее скромность неотразимой и удвоили свои усилия. Она находила под своими дверями букеты шиповника и роз, стихи оказывались там, где их обязательно должны были увидеть. Ей, преклонив колено, преподносили безделушки.

Однажды во время обеда менестрель Тейлифер своим прекрасным голосом спел в ее честь серенаду и был щедро вознагражден подарками, которые бросали ему поклонники девицы. Но Эльфрида покраснела, сравнявшись цветом щечек со своими маленькими туфельками, и не осмелилась поднять глаз. Парочка девиц, пренебрежительно относившихся к ней, постаралась проявить дерзкую язвительность, но обнаружила, что, несмотря на всю свою кротость, саксонка, если разозлится, вполне может за себя постоять.

Прошло не так уж много времени, как Эльфрида привыкла, что ее величают Пленительной Звездой, Белой Ланью, Прекрасной Мечтой и научилась без смятения выслушивать комплименты своим прелестям, которые кавалеры с поэтическим складом ума расточали ей, невзирая на ее стыдливый румянец. Когда Болдуин де Мюле первым сложил в ее честь стихи, она, изумившись, неодобрительно воззрилась на этого джентльмена, который сообщил, что ее ноги купаются в лунном свете, а грудь белее, чем у лебедя. Но вскоре Эльфрида поняла, что ее не хотели обидеть, и приучила себя не бежать в панике от поклонников, вызывая презрительные ухмылки нормандских дам. К концу второго месяца кавалер мог утонуть в море ее глаз, или сойти с ума от запаха ее волос, или быть убитым ее невинным взглядом, не вызвав у нее ничего, кроме взрыва озорного хохота. Этот смех считали ее единственным недостатком, если у нее и были вообще какие-то недостатки, во что некоторые отказывались верить. Правда, одна привычка Эльфриды, от которой она и не пыталась избавиться, постоянно приводила поклонников в смущение: девица могла позволить себе хихикнуть, когда человек предельно серьезно открывал перед ней душу. Причем ее вину усугубляло то, что невозможно было устоять, не присоединившись к ней в этом веселье, столь заразительным оно было. Некоторые, обидевшись, удалялись — она смеялась еще сильнее шаловливым серебристым смехом, который невольно заставлял улыбнуться и обидевшегося. Ее корили, но в глазах красавицы лишь танцевали веселые огоньки. Этот смех или просто терпели, или смеялись вместе с ней, но никогда она не объясняла своему окружению, над чем смеется. Сама Эльфрида считала, что вся соль в том, что здесь, в Нормандии, дюжина кавалеров превозносит ее как несравненную красавицу, а она всегда считала себя девушкой обыкновенной, ну да пусть, они сами должны были разбираться в этом.

Эдгар, который поначалу был при сестре словно сторожевая собака, оставил это занятие к концу первого же месяца и целиком ушел в дела эрла Гарольда. Он был очень невысокого мнения о рыцарях, вавассорах и дворянчиках, толпившихся вокруг Эльфриды. Это были в большинстве своем юноши, которых Эдгар помнил еще подростками, только что вышедшими из-под материнской опеки, поэтому он как-то при случае пренебрежительно назвал их неопытными юнцами, способными лишь на шалости и глупые капризы. На это сестра, которая была намного моложе, почтительно возразила, что, может быть, ее обожатели и не настолько значительные персоны, каковыми являются благородные друзья брата, но нет ни малейшей надежды, что такие люди, как добродушный Фицосборн или Вильгельм Мале когда-либо обратят хоть малейшее внимание на столь молодую и незначительную особу, какой она является. Эдгар, прекрасно видевший, какое впечатление производит красота сестры на мужчину любого возраста, только пожелал ей побыстрее быть столь же высокого мнения о своей особе.

Маленький двор Эльфриды все увеличивался, но один человек так и не пожелал быть в нем со всеми вместе. Окруженная поклонниками, она порой бросала мечтательные взоры на Рауля д'Аркура, но он всегда держался в стороне. У девушки не появлялось повода поговорить с ним, он никогда не дарил ей букетов, не превозносил ее обаяние, не стремился сесть рядом. Временами они встречались в обществе ее брата. Причем довольно часто, если Эльфрида знала, что Рауль у Эдгара, она находила предлог, чтобы оказаться там же. И хотя тогда рыцарь и улыбался, и целовал ей руки, но всегда уходил раньше, чтобы оставить наедине брата с сестрой. Подобное поведение побуждало ее побольше разузнать о нем. Рауль не мог найти лучшего способа — а он впрочем его и не искал, — чтобы привлечь ее внимание. Девушке рыцарь понравился с первого взгляда, ведь в Понтье они многое пережили вместе, а он был первым человеком после ее освобождения, проявившим любезность и доброжелательность в отношении к ней. Будучи другом Эдгара, Рауль имел право на ее расположение, и она была готова вести себя с ним непринужденно. Но рыцарь держался так, будто этого вовсе не хотел, и девушка не могла понять, почему он такой странный. Чем дольше она за ним наблюдала, тем настойчивее в ней рождалось желание узнать этого человека поближе. Эльфрида решила, что ему вообще не нравятся женщины, а поскольку он был все еще не женат, несмотря на свой немолодой возраст, с точки зрения ее двадцати одного года, — то это казалось вполне правдоподобной разгадкой. Но она часто стала замечать устремленный на себя взгляд стоящего поодаль Рауля, а вскоре обратила внимание, когда он входил в ту комнату, где была она, то его глаза тотчас начинали разыскивать ее. Девушка побаивалась, что этот рыцарь — слишком известная личность, чтобы обратить на нее внимание. Было очевидно, что Рауль имеет огромное влияние при дворе, ведь он всегда сидел за столом герцога; и не только ее юные поклонники говорили о нем с уважением, но и правящая чета испытывала к нему искреннее расположение. Рауль мог входить и выходить, когда заблагорассудится, из апартаментов герцога, а это дозволялась далеко не каждому даже из герцогской родни. У Эльфриды были поклонники с громкими титулами, окруженные роскошью, но она оказалась достаточно проницательной, чтобы понять, насколько больший, чем все они, имеет вес при дворе этот скромный рыцарь по сравнению со всеми ними. Знатнейшие сеньоры называли его другом, гордые бароны, такие, как де Гурне и Тессон Сангели, которые пренебрегали теми, кого считали ниже себя, приветствовали Рауля без капли высокомерия. «Он почти всегда рядом с каким-нибудь могущественным вельможей», — думала Эльфрида. Эдгар как-то сказал, что нет никого, более близкого к герцогу, чем Рауль, разве что Мортен, сводный брат Вильгельма, и его сенешаль Фицосборн, и девушке казалось, что столь значительная персона вряд ли обратит на нее свое внимание. Но хотя разум и подсказывал Эльфриде, что надо оставить все надежды на то, что д'Аркур когда-нибудь сблизится с ней, втайне она продолжала страстно желать этого, потому что при всем многолюдье двора не было иного мужчины, который бы столь же сильно нравился ей.

Она считала, что присущее рыцарю спокойствие делает его совершенно неотразимым. Другие могли болтаться без дела по залу, волоча за собой расшитые золотом мантии, то и дело заявляя о своей значительности, ослепляя бедную иноземку роскошью, но ей казалось, что их и сравнить нельзя с этим суровым несуетливым человеком, который не шумел, практически всегда носил один и тот же солдатский плащ из простого сукна и вряд ли когда-либо повышал голос.

Эльфрида убедила себя в том, что он от нее далек, конечно, всегда вежлив, добр, но вовсе не питает к ней дружеских чувств. Ах, если бы она знала, что все это время Рауль был так в нее влюблен, что глаз не мог отвести от лица девушки, когда находился вблизи!..

Рауль же видел, что Эльфрида окружена молодыми мужчинами, явно довольна их обществом, а его считает просто приятелем брата. Он удрученно размышлял, что, по всей вероятности, она считает его если и не седобородым стариком, то уж по крайней мере намного старше себя. Рауль был вовсе не высокомерен, но не мог себя заставить присоединиться к ее окружению, состоящему из желторотых юнцов, или вместе с парой десятков соперников заслуживать чем-то ее благосклонность.

Так могло продолжаться, наверное, очень долго, если бы не грубость, однажды допущенная Вильгельмом, лордом Мулен ла Маршем, кузеном герцога по женской линии.

Они с Раулем и прежде мало друг другу нравились. Лорд обладал невоздержанным нравом, чего Рауль не переносил, к тому же в Мулене жила природная жестокость, которую он и не старался обуздывать. Обиженные пажи лорда часто плакали навзрыд в укромных уголках, а его коней приводили в стойло с кровоточащими боками, израненными безжалостными шпорами. Он был женат, но его жена находила мало радости в обществе мужа, поэтому в каждом его доме можно было обнаружить женщину легкого поведения, его любовницу. Никто из них не задерживался долго, потому что все они быстро надоедали хозяину и он начинал выискивать новую пассию.

Лорд посетил двор, когда Эльфрида жила там уже более полутора месяцев. Необычная красота девушки немедленно привлекла его внимание. Конечно, вряд ли он мог представить себе ее в роли любовницы, но находясь вблизи столь очаровательного создания, он не мог отказать себе в удовольствии попытаться заигрывать с ней. У лорда было красивое жесткое лицо и, если он хотел, достаточно приятные манеры. Он начал ухаживать за Эльфридой, но вскоре заметил, что девушка побаивается его, словно хищника, нежно мурлыкающего и лениво выпускающего свои когти, а такой хищник, как клялись его недруги, в нем действительно скрывался.

Эльфриду предостерегали против Мулена. Одна из придворных дам Матильды рассказывала ужасающие истории о его мстительности, поэтому, хоть ей и наскучили ухаживания лорда, она не осмеливалась и словечко шепнуть Эдгару, боясь, что если брат вмешается, то навлечет на себя гнев Мулена. Некоторое время она ухитрялась держать поклонника на расстоянии, но однажды, прогуливаясь по одной из длинных дворцовых галерей, имела несчастье угодить прямо в его объятия.

Лорд полулежал на скамье, когда девушка появилась из-за поворота лестницы, ведущей из комнаты леди Гундред к галерее, которая в это время была пустынна. Эльфрида заподозрила, что мужчина подстерегает ее, и, полная страха, рванулась назад.

Но ретивый кавалер уже заметил ее и вскочил.

— Прекрасная Эльфрида! — начал он, направляясь к ней.

— Очень приятно, милорд. — Голос звучал испуганно.

Мулен стоял прямо перед ней, загораживая проход.

— Я не могу задерживаться, меня ждут, — объяснила она.

— Конечно, волшебное создание, — улыбнулся лорд. — Это я вас жду. Неужели вы бросите меня, безутешного, здесь? — Он попытался завладеть рукой девушки. — Фу, какая вы, однако, холодная! Взгляните, может быть, вам понравится эта безделица? — Цепь, усеянная гранатами, закачалась перед ее глазами.

— Благодарю, но я не могу принять столь дорогой подарок, — с достоинством ответила Эльфрида.

— Ну, что вы, моя дорогая, такая безделица, возьмите ее. — Какое-то мгновение он цинично попытался припомнить, которой из своих любовниц он впервые купил эту драгоценность. — Я могу подарить вам вещицы и получше, чем эта побрякушка.

— Вы очень добры, милорд, но я бы хотела, чтобы вы запомнили, что я не люблю такие игрушки, — решительно сказала Эльфрида. — Прошу вас, дайте мне пройти, меня и в самом деле ждут.

Лорд наконец сумел завладеть рукой девушки и потянул ее на скамью, вкрадчиво обвив правой рукой талию.

— Нет, не будьте столь жестоки, неужели мы никогда не сможем остаться наедине? Вокруг вас всегда полно этих глупых мальчишек или вы прячетесь среди фрейлин. А в это время я с ума схожу от желания. — Он уже крепко держал девушку за талию, пальцы впивались ей в спину, свободной рукой он игриво ущипнул ее щеку. Эльфрида вспыхнула. Лорд засмеялся, наслаждаясь ее смущением, позволил себе погладить ее по шее.

Бедняжка попробовала вырваться из его объятий.

— Отпустите меня, милорд! — потребовала она, стараясь, чтобы голос не дрожал. — Это не принесет чести ни вам, ни мне. Умоляю, дайте уйти! Меня ждет герцогиня!

— Выкуп, сударыня, ведь я вас взял в плен! — поддразнивал лорд. — Что вы можете предложить взамен? Мне нужно что-либо, настолько же ценное, как и сама пленница.

— Милорд. Это недоступные шутки. Мне что, позвать на помощь?

Руки лорда сжали шею девушки, лицо приблизилось, она подумала, что никогда не видела такого жадного рта, и в страхе всхлипнула.

— Твои крики можно заглушить поцелуями, колдунья. Ну, уж нет, не дергайся, я не причиню тебе зла, разве что разбужу дремлющую страсть. — Лорд отпустил ее шею, чтобы тут же, немедленно обхватить за талию и крепко прижать к груди. — Неужели я первым отведаю твою сладость, маленькая девственница?

В этот самый момент на другом конце галереи Рауль поднимался по лестнице, направляясь в одну из комнат. Он случайно поднял взгляд, и то, что увидел, заставило его замереть с рукой на щеколде. Рыцарь оцепенел, не двигался с места, глядя на Эльфриду с немым вопросом в глазах.

Мулен, едва заслышав шаги на лестнице, отпустил девушку, но все еще не давал ей пройти. Эльфрида была серьезно напугана, в синих глазах стояли слезы, она бросила на Рауля умоляющий взгляд.

Он оставил в покое щеколду и пошел по галерее, не торопясь, но с вполне понятными намерениями.

— В чем дело, господин Страж? — рявкнул Мулен, чуть не рыча. — Что вам здесь понадобилось? Если вы чего-то хотите от меня, скажите, и тут же получите!

— Благодарю вас, — невозмутимо ответил Рауль. — Мне ничего особенного не нужно, только освободите от своего присутствия галерею, Мулен, и поскорее.

Лорд взорвался.

— Господи, помоги, и этот выскочка осмеливается говорить такое мне в лицо?! Вы слишком зазнались д'Аркур! Убирайтесь вон, а не то, обещаю, вам не поздоровится.

— Приберегите такой тон для своих подданных, Мулен ла Марш! — Рауль не испугался угроз. — А вы, сударыня, разрешите мне проводить вас в будуар герцогини?

Благодарная Эльфрида пошла было к нему, но Мулен рванул ее назад.

— Стой, где стоишь, девица, я сам тебя провожу! — Оскалившись, он повернулся к Раулю, рукой нашаривая рукоять кинжала. — Вот что, шевалье! Мой кузен, герцог, будет знать об этом оскорблении!

Эльфрида заметила усмешку, промелькнувшую в серых глазах Рауля.

— Вы найдете герцога в кабинете, милорд! Идите и скажите ему, что вы разбушевались в моем присутствии. Разрешаю вам именно так и передать.

Он откровенно развлекался, но, обратив внимание на руку Мулена, положил на пояс и свою.

Мулен прекрасно понимал, что жалоба на Рауля скорее всего навлечет гнев герцога на его собственную голову, а не на голову фаворита, поэтому ему изменили остатки самообладания и он бросился на рыцаря с кинжалом в руке.

Эльфрида закричала:

— Берегитесь! Ой, берегитесь!

Но казалось, что Рауль был готов к нападению. Его рука взмыла вверх, сталь лязгнула о сталь, кинжал Мулена громыхнулся о каменный пол, и Эльфрида увидела, как из пореза на его запястье потекла кровь.

Рауль резко наступил ногой на упавший кинжал. Сталь со скрежетом переломилась.

— Убирайся, я сказал! — Голос его был таким суровым, какого Эльфрида никогда и не предполагала в нем. — Еще немного, и я пожалуюсь герцогу.

Лорд Мулен, пришедший в себя после небольшого кровопускания, устыдился своего предательского нападения, поэтому сердито сказал:

— Вы сами меня спровоцировали, говорите герцогу все, что пожелаете, я больше не хочу иметь с вами дела.

Зажав пальцами запястье, чтобы остановить кровь, он повел на Эльфриду разъяренным взглядом и пошел к лестнице.

Девушка подбежала к Раулю, изможденная этим кровавым происшествием, и ухватилась за него дрожащими руками:

— О, какое несчастье, что же он теперь сделает? — спросила она, обратив на рыцаря испуганные глаза.

Рука Рауля легла на ее ладонь.

— Ничего не будет, леди, — успокоил он. — Вы не должны его бояться. Я постараюсь, чтобы он больше к вам никогда не подходил.

— Но я боюсь за вас! — воскликнула Эльфрида. Ее губы дрожали. — Он такой жестокий! Я вас во все это втянула, а ведь знаю… мне говорили, как ужасно он мстит.

Рауль сначала удивился, потом смутился.

— Месть Вильгельма Мулена?! Если речь только об этом, не следует бояться за мою безопасность. Я знаю эту горячую голову уже много лет, и мы не впервые вытаскиваем кинжалы. — Заметив, что девушка все еще бледна и испугана, он подвел ее к скамье. — Я мог из него и побольше крови выпустить за то, что он вас так перепугал. Не хотите ли передохнуть минутку? Я постою рядом и буду отгонять людоедов.

Леди Эльфрида, которую очень ждала герцогиня, без возражений уселась и улыбнулась своему спасителю.

Рауль опустился на колено, все еще держа ее за руки.

— Дитя, он уже ушел, вы в полной безопасности. А сейчас, когда вы перестанете дрожать, я отведу вас к герцогине и вы забудете этого невоспитанного драчуна.

Эльфрида робко взглянула на него и увидела в глазах выражение, которое заставило ее сердце затрепетать. Она отвела взор.

— Господин, вы очень добры, — пробормотала она, — и я так благодарна вам за защиту. Правда, я… у меня нет слов, чтобы сказать вам… — Голос совсем пропал, но девушка понадеялась, что рыцарь не сочтет ее слишком глупой, хотя и имеет для этого все основания.

Оба молчали, наконец Рауль нарушил тишину.

— Вам нет нужды благодарить, я не желаю большего счастья, нежели служить вам.

Рука Эльфриды вздрогнула под ладонью рыцаря. Она подняла глаза и посмотрела на него.

— Служить мне? — повторила она. — Мне? Я думала, что не нравлюсь вам!

Слова вырвались прежде, чем девушка смогла остановить их. Эльфрида покраснела и опустила голову.

— Не нравитесь?! — Рауль коротко усмехнулся и, склонив голову, поцеловал ее изящные пальцы. — Эльфрида, да я боготворю вас!

Девушку охватила дрожь. Рыцарь не видел ее лица, но руки своей она не отняла.

— Если бы я поехал в Англию к вашему отцу и попросил вашей руки, — внимательно наблюдая за ней, спросил он, — вы вышли бы замуж за нормандца?

Это было слишком неожиданно, слишком быстро для Эльфриды. Тем не менее она тихо промолвила:

— Конечно, господин, конечно!.. А теперь, мне кажется, пора идти к герцогине, она меня давно ждет.

Рауль немедленно поднялся, опасаясь, что встревожил ее. Они медленно шли рука об руку вдоль галереи. Девушка украдкой поглядывала на рыцаря, размышляя, скажет ли он что-нибудь еще или нет, и одинаково страшась и того, и другого. Она усиленно подыскивала слова, которые дали бы ему определенную надежду, но и приличествовали ее девической скромности… Однако она ничего не могла придумать, а ведь покои герцогини были уже рядом. Тогда в полном отчаянии Эльфрида вымолвила:

— Отец просил меня, чтобы я не выходила замуж, пока брат не вернется в Англию. И я дала такую клятву Богоматери много лет назад.

Рауль остановился и посмотрел ей в глаза.

— Эльфрида, но, когда он вернется, что тогда?

— Я не знаю… Не думаю, что отец хотел бы, чтобы я вышла замуж не в Англии, — робко сказала девушка.

Она была такой милой, что Рауль еле удержался, чтобы не расцеловать ее здесь и немедленно. Эльфрида высвободила свою руку и пошла к двери будуара. Когда ее пальцы уже сжали ручку двери, она осмелилась взглянуть на Рауля еще раз. Девушка колебалась, на ее губах трепетала очаровательная улыбка, и вдруг, поражаясь собственной смелости, она выпалила:

— Мне самой, господин, нравятся нормандцы.

Рауль рванулся вперед, но она уже скрылась за захлопнувшейся дверью, прежде чем он успел ее придержать.

Ночью, когда на улицах зазвучал колокольный перезвон, призывающий гасить огни, он пришел в комнату Эдгара, который сидел за столом, изучая в пламени свечей свою охотничью пику. Увидев вошедшего, сакс улыбнулся.

— Привет, Рауль! — Он ногой пододвинул другу табурет. — Садись! Мы весь день не виделись. — Эдгар заметил, что друг намекающе смотрел на пажа, который отбирал оружие для охоты, и протянул руку, чтобы хлопнуть парня по плечу. — Иди, Эрлуин, — приказал он, — возьми с собой эти штуки да смотри, чтобы к следующей охоте на моей пике и пятнышка не было.

— Как прикажете, господин, — тихо ответил паж и поспешил выйти.

Эдгар вопросительно посмотрел в глаза друга.

— Что-то случилось, Рауль?

— Да, — без обиняков признался тот.

Рауль не стал садиться: размышляя о чем-то, он глядел в окно и никак не мог решиться начать.

В глазах Эдгара заплясали чертики.

— О каком-таком зловещем событии ты собираешься мне сообщить? Сегодня ты скакал на моем Варваре в Лильбон, и что, загнал его? Или твой добрейший отец не пришлет мне из Аркура борзую, как обещал?

Рауль улыбнулся.

— Ничего подобного! — Он отошел от окна в глубь комнаты. — Эдгар, как думаешь, может твоя сестра выйти за нормандца?

Услышав это, сакс подпрыгнул и схватил его за плечи.

— Что я слышу, человек?! Так вот, значит, как обстоят дела? Конечно, может, о чем речь, я буду только рад, если этим нормандцем будешь ты!

— Благодарю, а что скажет твой отец?

Эдгар опустил руки.

— Может быть, и согласится, если я за тебя как следует попрошу, не знаю. — Голос его звучал неуверенно, глаза помрачнели.

— Я мало что могу предложить твоей сестре, — неловко продолжал Рауль, — потому что до сих пор не обеспокоился приобретением земель или титулов. У меня есть только те деньги, что платят рыцарям, но, думаю, герцог повысил бы меня в чине, если б я захотел. Об этом говорили, но я стремился остаться рядом с ним и не видел ничего путного во владениях, которыми бы мог обладать. Но если я женюсь… — Он замолчал и серьезно посмотрел на Эдгара. — Что скажешь на это?

Некоторое время Эдгар ничего не отвечал. Казалось, он с трудом подыскивает слова, которые бы правильно выразили его мысли. Когда же наконец прозвучал ответ, то произнесен он был весьма неуверенно.

— Дело не в состоянии. Никто в Нормандии не имеет больше прав на то, чтобы стать и очень богатым, и очень могущественным. Я прекрасно понимаю, что герцог даст тебе все, только глазом моргни, и не опасаюсь, что тебе не под силу будет сделать свадебный подарок. — Эдгар неожиданно усмехнулся, но улыбка быстро сошла с его губ. — Дело не в этом. Мы дружим много лет и я не знаю человека, более достойного стать мужем Эльфриды, я так бы хотел… нет, я больше всего на свете хочу, чтобы вы поженились. — Он захватил рукой складку тяжелого полога, скрывавшего от глаз его кровать, и стал мять ее в пальцах. — Но это все только мечты, Рауль, глупые напрасные мечты.

Рауль молча стоял, обреченно ожидая продолжения. Эдгар наконец оторвался от своего занятия, умоляюще сказав:

— Между нами пропасть! — Он так надеялся, что друг сам поймет то, чего не стоило произносить вслух.

— Но ты сам рассказывал мне, что твой отец привез невесту из Нормандии, — напомнил Рауль.

— Это так, но прежде все было по-другому. — Эдгар решительно сжал губы, не в силах объяснять подробнее.

— Так ты запрещаешь мне приближаться к твоей сестре? — прозвучал прямой вопрос Рауля.

Эдгар грустно покачал головой.

— Я очень хочу назвать тебя братом, — ответил он, — но боюсь того, что может принести будущее. Да и помолвки так не устраивают. — Он улыбнулся. — Вы с ней не простолюдины какие-нибудь.

Рауль почувствовал подступавшее раздражение.

— Клянусь сердцем, если леди Эльфрида доверится мне, я женюсь на ней, несмотря на все условности!

— Слышу речь нормандца, — мягко возразил Эдгар. — Разбойничай, сметай все с пути, хватай свою добычу!

Рауль, стараясь сдерживать поднимающийся гнев, заговорил более спокойно.

— Это не обо мне! Может быть, я и говорю слишком раздраженно, но ты прекрасно знаешь, что никогда ничего бесчестного я не совершу.

— И не сомневаюсь, — ответил Эдгар, — однако выхода не вижу.

Но в сердце Рауля цвела весна, для которой всяческие сомнения и дурные предчувствия были чужды, поэтому его снова охватил приступ раздражения.

— Боже, Эдгар, неужели нельзя обо всем этом забыть? Разве для нас, маленьких людей, так уж важны честолюбивые устремления вождей? Уверяю тебя, я не хочу думать только о дурном.

— Свободный землевладелец недворянского происхождения может жениться по собственной воле, друг мой. — Эдгар улыбнулся. — Иди своим путем, мне больше нечего тебе сказать, но ты и сам знаешь, как эти устремления могут повлиять на наши судьбы.

Вырвав у Эдгара разрешение общаться с Эльфридой, Рауль решил больше не терять времени. Девушка вела себя робко, но не отталкивала его. Когда красавица видела, что рыцарь приближается, то улыбалась, а если во время утренней охоты его конь оказывался рядом с ее лошадью, то и ухитрялись скакать чуть в стороне от других. Вскоре Рауль вновь заговорил о любви, и на этот раз она не убежала. Эльфрида понимала, что не должна слушать признания мужчины, который не получил разрешения ее отца на брак, знала, как скромная девушка должна вести себя, что говорить, и тем не менее в одну из таких прогулок близко склонилась к рыцарю. И кто посмел осудить Рауля за то, что он обнял ее?

Они поклялись друг другу в верности, и Рауль не отпустил руки Эльфриды.

— Я мог бы послать письмо вашему отцу в Англию, но мне эта идея почему-то не нравится. Думаю, что получу холодный ответ, как вы полагаете?

— Я боюсь того же. Конечно, моя мать была нормандкой, но отец вообще не переносит нормандцев с тех пор, как король стал так привечать их в Англии. Если Эдгар замолвит за нас словечко, то, может быть, отец и смягчится.

— Ваш брат всегда будет моим другом. Я приеду в Англию как можно скорее после того, как вы вернетесь туда. — Неожиданно рыцарь спохватился, испугавшись. — Эльфрида, а вы не связаны ни с кем какими-то обещаниями?

Эльфрида, покраснев, покачала головой, и сразу же начала объяснять, как такое могло случиться, потому что, конечно, дорасти до двадцати лет и не выйти замуж, не уйти в монастырь или, по крайней мере, не обручиться было настолько необычно для девушки ее положения, что почти бросало тень на репутацию. Она посмотрела прямо в смеющиеся глаза Рауля и с достоинством ответила:

— Правда, ваша милость, в том нет моей вины.

Улыбка рыцаря стала еще шире. Он перецеловал каждый пальчик ее руки в отдельности, пока она не отстранилась от него, сказав, что в любой момент кто-нибудь может выйти на галерею и увидеть их. Рауль послушно отпустил руку, чтобы немедленно обнять ее за талию. Никаких возражений не последовало, наверное, потому, что они сидели на скамье и опираться на руку было очень удобно.

— Милая, расскажи, как так получилось, что в этом нет твоей вины? — прошептал Рауль на ушко Эльфриды.

Очень серьезно, с трепетом в голосе она рассказала, что еще ребенком была обручена с Освином, сыном Гундберта Сильного, владельца восьмидесяти хайдов в графстве Эссекс.

— Он вам нравился? — прервал рассказ Рауль.

Оказывается, Эльфрида почти не знала своего нареченного. Они никогда не встречались наедине, объяснила она, потому что в Англии не было принято уединяться с мужчиной, пока не выйдешь за него замуж. Освин был порядочным юношей, но умер ужасной смертью, как раз в то время, когда она достигла брачного возраста. Он поссорился с неким Эриком Ярлсеном, злобным чужаком, приехавшим в Эссекс из Дании. Эльфрида точно не знала, в чем была причина ссоры, кажется, Освин чем-то оскорбил датчанина. После этого, на мясопустной неделе, юноша свалился в жестокой лихорадке, некоторые называли ее желтухой, так как его кожа стала лимонного цвета. И, хотя он, следуя советам знахарки, постясь, проглотил за девять дней девять вшей, хотя пойманную накануне дня Святого Джона лягушку живьем прикладывали к его запястью, чтобы выманить лихорадку, ничего не помогло. Болезнь не уступила, Освин слабел день ото дня, пока в конце концов не отдал Богу душу, сраженный, что называется, в самом начале жизненного пути.

— После всего случившегося некоторые, а среди них был и отец Освина, Хундберт, стали обвинять в этой смерти Ярлсена. Говорили, будто его выпроводили из Дании, потому что он занимался там всякой мерзостью и его считали колдуном. — Девушка, схватив Рауля за руку, вздрогнув, быстро перекрестилась. — Наши люди заявили, что он применил против Освина колдовство, — это когда человек лепит фигурку своего врага и втыкает в нее шип, молясь, чтобы тот поскорее умер.

— Тьфу, черная магия! — с отвращением скривился Рауль. — И что же сделали с Эриком?

— На совете старейшин нашего графства он предстал перед главным судьей и отверг обвинение, требуя провести испытание. Тогда священник взял две палочки, на одной из которых был изображен святой крест, а на другой его не было, и предложил Эрику тянуть. Тот, помолясь Богу, чтобы он подтвердил его невиновность, вытянул одну, — девушка ближе придвинулась к Раулю, — и она оказалась пустая, так что все решили, что Господь счел его виновным в том, что он колдовством извел Освина.

— А что было потом? — спросил Рауль.

— Некоторые говорили, что он должен заплатить виру, то есть выкуп, которым облагается виновный в смертоубийстве. Освин был королевским таном, как и мой отец, поэтому вира за его смерть была большой, целых двенадцать сотен шиллингов, Эрик их, наверное, и заплатить бы не смог. Но главный судья решил, что от такого ужасного преступления нельзя откупиться серебром, и приказал забить его насмерть камнями, что и сделали в Хоктайде. Я сама этого не видела, но мне рассказывали. Вот так и получилось, что я до сих пор не обручена.

Обе ручки девушки покоились на груди Рауля, их щеки чуть соприкасались.

— Вы сожалеете об этом, моя птичка? — спросил он.

— Нет, — призналась она, — сейчас уже нет.