Поздно ночью, когда давно уже прозвучал сигнал гасить огни, два саксонца все еще беседовали в спальне Эдгара. Паж принес вина и пирожных, расставив их на столе, Эльфрик в это время с удивлением разглядывал убранство покоев, гобелены, дорогие меха и серебряные подсвечники. Когда паж ушел, он поднял свой кубок, поглаживая пальцами украшавшую его резьбу.

— Вижу, богато тебя устроили здесь.

— Не жалуюсь, — ответил Эдгар, который уже настолько привык к серебру, золоту и роскошным занавесям, что не считал их достойными внимания. — Расскажи мне об Англии! Ты был с эрлом в Уэлльсе?

Эльфрик тотчас перешел к подробному рассказу об уэлльской кампании. Эдгар внимал ему, подперев голову руками, но вскоре на его лице появилось выражение удивления, смешанного с недовольством, и он прервал рассказчика вопросом:

— Подожди, кто это — Эдрик, о котором ты говоришь? А Моркер? Это один из сыновей Этельвульфа из Пивенси?

— Этельвульф? — воскликнул Эльфрик. — Конечно нет! Ведь Моркер — это сын эрла Эльфгара! Ты должен его знать!

Эдгар покраснел и тихо ответил:

— Ты забыл, что я уже тринадцать лет живу в Нормандии. Так, значит, у Эльфгара такой взрослый сын? Трудно в это поверить. Ну, продолжай! Не враждует ли Эльфгар с нашим эрлом? Я помню, что он был настолько осторожен, что…

— Он умер два года назад, — сообщил Эльфрик, — и оставил после себя двух взрослых сыновей, Моркера и Эдвина, но увы, они не унаследовали его мудрости. Моркер уже сцепился с эрлом Тостигом, правителем Нортумбрии, надеюсь, уж об этом-то ты знаешь?

— Конечно! Его жена приходится сестрой нашей герцогине, поэтому об их делах мы наслышаны предостаточно, даже больше, чем хотелось бы. Он живет в согласии с Гарольдом или все осталось по-прежнему?

— По-прежнему. Он такого натворил в своем графстве, что Гарольд объявил его вне закона, так оно по сю пору и осталось. Тостиг — наш враг. Он ненавидит эрла и, когда король умрет…

— О, король, король! Мне кажется, нас с тобой похоронят, а он все будет жить и жить! — быстро ответил Эдгар.

— Не думал я, что ты так любишь Святого. — Эльфрик внимательно поглядел на друга. — У нас, в Англии, все подданные Гарольда только и ждут смерти Эдварда, чтобы провозгласить королем именно нашего эрла. — Он перегнулся через разделявший их стол. — Эдгар, ты должен знать, скажи, что произошло между герцогом Вильгельмом и королем Исповедником, когда тебя брали заложником?

Этот вопрос явно не понравился Эдгару, и он с неохотой ответил:

— Не знаю, точнее, не уверен. Ходили странные слухи, что король собирался назвать своим наследником герцога Вильгельма. Здесь этой истории верят, но когда Эдвард послал в Венгрию за Этелингом, я подумал, что вот он, конец всем сомнениям, ведь Этелинг — родной сын Эдмунда Отважного, а потому и единственный законный наследник для Англии.

— Это так, но он уже умер, да и для саксонцев он не был тем правителем, который им нужен. Знаешь, Этелинг для нас был таким же чужаком, как и сам король Святой! Конечно, благодаря своему происхождению, он имел достаточно сторонников. Слава Богу, Этелинга уже нет в живых, а его сын, Этелинг Эдгар, слишком мал, чтобы принимать его в расчет. Мне кажется, положение Гарольда весьма устойчиво. Хотя тебе, находясь здесь, этого не понять, Эдгар, но он всесилен. Конечно, нормандского герцога ему нужно опасаться, но за нашим эрлом стоит вся Англия. Гарольд много лет трудился, чтобы обеспечить себе такое прочное положение. Если бы только ему удалось еще избавиться и от Тостига! Два других его брата, Гирт и Леофайн, вполне лояльны и владеют всей южной частью страны. — Эльфрик помолчал, потом спросил с удивлением Эдгара: — Слушай, а почему это у тебя такой странный вид? Разве ты не подданный Гарольда?

Эдгар вскочил:

— Что ты говоришь? Разве об этом нужно спрашивать?

Эльфрик долил вина в кубок.

— Умоляю, прости. Ты просто настолько изменился, что я многому удивляюсь.

Эдгар посмотрел на друга в изумлении:

— Да так… — Эльфрик отпил вина и повертел кубок в руках. — Если говорить прямо, ты слишком стал похож на нормандца.

Эдгар будто окаменел.

— Я? На нормандца?

— Думаю, так и должно было случиться, ведь ты прожил здесь так долго, — проговорил Эльфрик тоном извинения.

Эдгар умоляюще протянул к нему руки:

— Лик святой, ты только погляди на мою бороду, над которой все здесь смеются! Как ты можешь говорить, что я похож на нормандца?

Эльфрик некоторое время разглядывал друга из-под насупленных бровей.

— Дело не в твоем внешнем виде или саксонском одеянии, — медленно, как бы размышляя вслух, заговорил он. — Но когда ты говоришь, используя нормандские клятвы, приветствуешь своих здешних друзей, хлопаешь в ладони, подзывая разодетых в королевские цвета пажей, считаешь, что золотые кубки и приправленное специями мясо не заслуживают внимания, я вижу в тебе нормандца.

Эдгар обошел стол, положил свои ладони на руки Эльфрика и крепко сжал их:

— Ты ошибаешься. Я — саксонец телом и душой. Этим все сказано.

— Ну, вот, опять, что я говорил? — чуть улыбнулся Эльфрик, но поскольку Эдгар совсем уже рассвирепел, то добавил: — Ты так ко всему здесь привык, что даже не замечаешь, когда начинаешь говорить по-нормандски.

Покраснев, тот смущенно ответил:

— Если с моего языка что-то и слетает порой, то это вовсе ничего не значит. Я просто сказал — всегда.

Эльфрик расхохотался.

— Так отпусти меня! Неужели надо крушить мои кости, потому что ты все еще считаешь себя саксонцем?

Эдгар отпустил друга, но слова Эльфрика, казалось, причиняли ему боль.

— Вот когда увидишь Влнота Годвинсона, то перестанешь думать, что я стал нормандцем, — обиженно сказал он.

— Там, в зале, я заметил Хакона, а где же Влнот?

— Не здесь. Герцог дал ему дом в Румаре, и он живет там с нормандской свитой и своей любовницей. Думаю, это liesl ode. — Он спохватился, поймав себя на нормандском слове, и тотчас поправился: — Я хотел сказать, что такое положение для него — на всю жизнь.

— На всю жизнь, говоришь? Неплохо. Гарольду в Англии ничего больше не надо от его собственных братьев. Пусть Нормандец держит Влнота на здоровье, он не принимает его в расчет.

Эльфрик встал и потянулся.

— Не нравятся, знаешь ли, мне эти нормандцы. Чернявая какая-то порода, да еще любят все выставлять напоказ. Кто был тот громкоголосый человек, который ушел с герцогом, а потом вернулся такой важный, будто он здесь самый главный? Он еще ткнул тебя под ребро, отпустив шуточку, которую я не понял?

— Это был сенешаль, Фицосборн, — ответил Эдгар. — Разве я вас не познакомил?

— Нет, да мне как-то не очень хочется жать ему руку, — зевнул Эльфрик. — Уж слишком он похож на некоторых нормандских фаворитов нашего короля Святоши. Разодет в красное, просто в глазах рябит, драгоценностей понавешено — ослепнуть можно, а уж самодоволен — ну, вылитый павлин.

Эдгар было собрался возразить, но только крепко сжал губы. Не заметив многозначительного молчания друга, Эльфрик продолжал:

— Ненавижу, когда мужчина, как куртизанка, рядится в шелка.

— Твои суждения слишком суровы, у Фицосборна благородное сердце. — Эдгар заметил, что Эльфрик недоверчиво усмехается, и добавил: — Он мой друг.

— Тогда прошу прощения. Вижу, что здесь, в Руане, ты завел много друзей.

— И ни один из них тебе не нравится.

Эльфрик внимательно посмотрел на Эдгара и наткнулся на холодный ответный взгляд.

— Слушай, не хотел тебя обидеть. Может быть, ты привык к этим странным типам и не замечаешь тех недостатков, которые вижу я.

— Мне известны их недостатки. Когда я впервые оказался среди них, то чувствовал себя так же, как ты теперь. Но они проявили ко мне немало доброты, которую трудно забыть. — Эдгар посмотрел на догорающие свечи. Должно быть, было уже поздно. — Если нам завтра скакать в Ю, то лучше теперь лечь спать.

Он взял тяжелый подсвечник и подхватил Эльфрика под руку.

— Я посвечу тебе до твоей спальни. — Эдгар попытался снять возникшее между ними напряжение. — Эх, завтра поскачем бок о бок, как во времена нашего детства. Помнишь, как мы взяли луки и подстрелили здорового оленя на землях Эдрика Дигера, а потом нас жестоко выпороли за это?

— Спрашиваешь! — рассмеялся Эльфрик. — Не повезло, что Эдрик тогда попался нам на пути. Эх, как давно это было! Эдрика убили в Уэлльской войне, храни Господь его душу. Сейчас его владениями правит племянник, сын его брата.

Эдгар, уже взявшийся было за дверной засов, удивился:

— Почему он? У Эдрика же был сын, когда я уезжал из Марвелла, да и госпожа Эльджив снова ожидала ребенка.

— Да, у него было несколько малышей, но проказа унесла всех. — Эльфрик остановился на лестнице. — Я совершенно потерялся в этом огромном дворце. Меня поселили рядом с тобой?

— Почти рядом. — Эдгар поднял свечу так, чтобы ее неверный свет указывал дорогу. — Эту башню построили недавно, всего три года назад. Мне разрешили поселиться здесь, поближе к Раулю. Это тот человек со смеющимися глазами, которого ты видел в зале. Все долгие тринадцать лет он был моим другом. Ты должен полюбить его ради меня.

— С удовольствием! Но мне кажется, я здесь не задержусь. Эрл вряд ли будет медлить, ведь никто не знает, сколько еще протянет король, а если Гарольд будет отсутствовать, когда он умрет, то все может провалиться… Но что же это за громадное холодное здание! Неужели ты можешь чувствовать себя здесь, как дома? Ведь оно такое же большое, как дворец короля Эдварда в Торни, и такое же высоченное, как аббатство, которое сейчас там возводят.

Эдгар провел друга вдоль одной из галерей и затем вверх по другой лестнице.

— Отец писал мне о королевском аббатстве. Да, долгонько его строят.

Он открыл дверь и придержал ее, пока Эльфрик не вошел в комнату. Все ее освещение состояло из одинокого тусклого светильника, но сонный паж тут же вскочил с тюфяка, лежащего в ногах резной деревянной кровати, и бросился зажигать стоящие на столе свечи.

— Все ли у тебя есть? — спросил Эдгар. — Если еще что-то нужно, только скажи и я прикажу пажу принести.

— Нет, ничего не надо. Спать, только спать. — Эльфрик оглянулся. — Смотри-ка, герцог принимает меня с большой пышностью, такие покои достойны принца.

Эдгар наморщил лоб, припоминая.

— Если я не путаю, то здесь действительно как-то спал принц. Это был Роберт Фризиец, первенец графа Болдуина, он тогда прибыл с фламандским двором на церемонию бракосочетания Вильгельма. — Саксонец внезапно усмехнулся. — Бешеный он был парень в то время, скажу я тебе. Мне иногда кажется, что милорд Роберт пошел в дядю. Нам с Жильбером д'Офей пришлось тогда хорошенько постараться, чтобы уложить его спать и удержать в кровати. Роберт так напился, что, когда шел, ухитрился ввязаться в ссору с Мулен ла Маршем и клялся, что перережет ему глотку. К слову сказать, полезное бы было дело, но, конечно, допустить такое было нельзя. Мы с Жильбером с ним еле справились.

Заметив, что Эльфрик слушает его невнимательно, скорее из вежливости, Эдгар замолчал: ему пришло в голову, что воспоминания о том, в чем друг не участвовал, вряд ли будут ему интересны. Он снова поднял свечу:

— Я уже ухожу, спи спокойно. — И, чуть поколебавшись, все же продолжил, хотя и чувствовал себя неловко: — Ты не представляешь, что для меня значит увидеть тебя снова после стольких долгих лет.

Ответ последовал незамедлительно.

— Для меня тоже. Но знаешь, прошло так много времени, что мы почти чужие друг другу! Эрл Гарольд должен убедить герцога разрешить тебе вернуться в Англию, а уж там ты забудешь свои нормандские привычки. — Понимая, что теперь их разделяет пропасть, Эльфрик все еще пытался навести мосты. — Мне так часто тебя не хватало! Правда, ты должен вернуться вместе с нами.

— Я бы хотел получить такую возможность. — В голосе Эдгара чувствовалась безнадежность. И он пошел к выходу, грустно уронив на прощание: — Слишком уж долго я был в заложниках.

Эдгар вернулся по галерее к лестнице, которая проходила мимо комнаты Рауля, расположенной под его собственной. Он немного постоял в нерешительности около двери друга, потом поднял щеколду и вошел.

Рауля разбудило тепло свечи, поднесенной к его лицу. Он сморгнул, приподнялся на локте и машинально потянулся к мечу.

— Ты не в поле, — рассмеялся Эдгар, — а твой меч, слава Богу, вон в том углу. Проснись же, это всего лишь я, Эдгар.

Рауль протер глаза и сел, удивленно глядя на ночного гостя.

— Это ты? Почему так поздно?

— Ничего. Я только что проводил Эльфрика в его спальню.

— Так, значит, ты, бородатый варвар, будишь меня лишь затем, чтобы сообщить столь важную новость? — негодовал Рауль.

Эдгар присел на краешек кровати.

— Сам не понимаю, зачем пришел, — признался он. — Ты поскачешь завтра с нами в Ю?

Рауль снова откинулся на подушку и, сонно помаргивая, рассматривал Эдгара.

— Все саксы много пьют, — пробормотал он, — а уж если друзья встретились после долгой разлуки…

Эдгар прервал его.

— Если ты, бритобородый, считаешь, что я под мухой, то глубоко заблуждаешься. Так едешь завтра с нами или нет? Мне бы хотелось, чтобы ты поехал.

Казалось, Рауль задремал, но при этих словах он открыл абсолютно ясные глаза, в которых не было и следа сна.

— Конечно поеду, но я не думал, что понадоблюсь тебе. Ведь вам с Эльфриком о многом надо поговорить.

Эдгар произнес настолько безразлично, насколько смог:

— Да, надо бы, но мне бы хотелось, чтобы ты познакомился с моей сестрой… и увидел эрла Гарольда.

Получилось очень неубедительно, он и сам это понял. В груди болело, наверное, это было сердце. Эдгар попытался объяснить Раулю, насколько тяжело навалившееся на него разочарование, но не мог найти нужных слов. Ему казалось, что нормандец обязательно поймет, как горько обнаружить пропасть между собой и другом, которого так радостно было увидеть снова. А оказалось, они совсем чужие. Эльфрик рассказывал об Англии, и та представлялась еще более далекой, чем Англия его снов. Эдгар помнил имена, давно забытые на его родине; новые люди, незнакомые ему, появились на месте прежних; невольно он задался вопросом, не забыли ли и его тоже. Тринадцать долгих лет саксонец мечтал о родине и друзьях юности, верил, что вновь обретет утерянное счастье жить дома, пожмет им руки, будет твердо стоять на родной земле. Ему и в голову не приходило, что могут возникнуть сложности между ним и таким человеком, каким был Эльфрик. Пришла внезапно острая мысль: Эдгар вспомнил, что тринадцать лет назад не было у него более близкого друга. Но их встреча, такая долгожданная, такая желанная, лишь усилила чувство отчуждения. Эльфрик уже принадлежал далекому прошлому. А здесь, испытующе поглядывая на него, лежал единственный настоящий друг, с которым его объединяли общие воспоминания, для которого его сердце было открытой книгой.

Эдгар повернулся и посмотрел на Рауля, слегка улыбаясь:

— Ты помнишь, как Фризиец пытался зарезать Вильгельма Мулена, когда здесь был фламандский двор?

Рауль расхохотался.

— Это когда ты окатил благородного гостя кувшином холодной воды, чтобы привести его в чувство? Конечно, помню, но почему ты спрашиваешь?

Эдгар помолчал.

— Да просто так. А про кувшин Жильбер врет, тот просто случайно разбился над Робертом, а уж если он и промок, то сам был виноват, а вовсе не я. На следующий день он и сам в этом признался.

— Да будет так! — сонно проговорил Рауль. — Слушай, иди спать. То ты сообщаешь, что проводил Эльфрика в спальню, то интересуешься, поеду ли я завтра с вами, а сейчас вдруг озаботился, помню ли я шуточки десятилетней давности. Это что, все для того, чтобы я проснулся?

— Нет, но мне спать вовсе не хочется, поэтому…

— Поэтому и я не должен? Благодарю, саксонец!

Эдгар встал.

— Эльфрик считает, что герцога можно убедить отпустить меня, — безо всякой связи с предыдущим сказал вдруг он. — Что ты на это скажешь?

— Нет, — отрезал Рауль, снова приподнявшись на локте, — потому что я буду умолять держать тебя покрепче, Эдгар, ты еще не можешь нас оставить! Неужели Эльфрик вытеснил всех из твоего сердца? Фицосборна, Жильбера, Неля, меня?..

Какое-то время Эдгар не отвечал. Затем посмотрел прямо в глаза Раулю и тихо сказал:

— Для меня сейчас только один друг — это ты. И нет нужды об этом говорить.

Все, в чем он не мог признаться, скрывалось за этими словами. «Друг должен понять, — думал Эдгар, — и не спрашивать больше».

Некоторое время в комнате царила тишина, которую нарушил Рауль, весело заявив:

— Но, Эдгар Бородач, если ты и дальше будешь мешать мне спать, то у тебя будет одним другом меньше. Вот так-то!

Тени, казалось, отступили, между друзьями вновь восстановилось полное понимание. Эдгар фыркнул и, испытывая необычное удовольствие, вышел, обдумывая остроумный ответ друга. А Рауль еще некоторое время бодрствовал, насупленно глядя на лунные блики в ногах постели.

— Эх, Вильгельм, Вильгельм, мой господин, — тихо произнес он, — лучше бы вы не брали в заложники Эдгара, наверное, это испортило ему жизнь.

Утром ночные печали казались полнейшей чепухой. Эдгар проснулся с мыслью, что он несправедлив к Эльфрику. За день-другой, думал он, их прежние отношения вернутся. Кроме того, мысль о том, что сестра и эрл находятся на расстоянии всего какого-нибудь дня пути от него, переполняла сердце чудным волнением, которого Эдгар, пожалуй, не испытывал с самого детства. Он забеспокоился, когда узнал, что герцог не собирался отправляться прежде, чем пообедает, но не мог придумать никакого убедительного повода, чтобы одному поспешить в Ю.

— Пойми, Эдгар! Даже если ты прибудешь прежде герцога, — убеждал его Фицосборн, — то сам знаешь, что наши посланцы прибыли к графу Ги только этим утром, значит, он должен послать кого-то в Борен, чтобы освободить Гарольда, поэтому-то я очень удивлюсь, если ты увидишь его раньше завтрашнего вечера.

Эдгар схватил его за рукав:

— Постой, Вильгельм! А что, если граф Ги не отпустит Гарольда?

Фицосборн расхохотался.

— Тогда мы введем наши войска в Понтье! Успокойся ты, граф вовсе не так глуп.

— А что за послание отправил герцог? — с волнением поинтересовался Эдгар.

— Очень краткое, — ответил Фицосборн. — Он предлагает Ги выдать вашего эрла со всеми сопровождающими его людьми и имуществом.

Эдгар помрачнел.

— Совсем краткое… Армия и в Понтье. Почему это его так волнует, что происходит с Гарольдом? — Он отошел от Фицосборна. — Чего-то я здесь недопонимаю, но чувствую опасность. Вильгельм, во имя нашей дружбы, скажи, герцог не хочет повредить эрлу?

— Ни за что на свете! — честно ответил сенешаль. — Не горячись ты по пустякам, Эдгар. Насколько я знаю, никакого подвоха здесь не замышляется, а я все-таки здешний сенешаль, и, надеюсь, кое о чем осведомлен.

Как раз перед обедом прискакал Влнот Годвинсон с несколькими приближенными.

Эльфрик увидел из окна галереи, как тот, въезжая во двор, крикнул Эдгару:

— Что за изящное разнаряженное создание прискакало? Ты когда-нибудь видел такого миленького юнца? Кто это? Не понимаю, как только ты можешь восхищаться этими нормандцами?

Эдгар глянул через плечо. Влнот во дворе слез с коня и занялся стряхиванием воображаемой пыли с длинного пунцового плаща.

— Он не нормандец, — с удовлетворением сообщил саксонец другу. — Это не кто иной, как Влнот Годвинсон собственной персоной, дружище. Лучше иди спустись и поздоровайся.

— Этот попутай — Влнот?! — Эльфрик разинул рот.

Он пошел за Эдгаром в зал, не находя слов, чтобы выразить свое возмущение.

Влнот вошел через главный вход. Эльфрик обратил внимание, что пунцовый плащ был подбит зеленым и застегивался на одном плече золотой брошью, сплошь усыпанной изумрудами. Юноша носил туго подпоясанную тунику из сукна, доходящую ему почти до щиколоток, которую украшала кайма из пятилистников, вышитых зеленым на белом фоне, на ногах были сапожки из мягкой лайки. Руки его украшали многочисленные кольца и браслеты, а аромат мускуса так и витал вокруг него в воздухе. Влнот, подняв белую ручку, приветствовал Эдгара.

— Я прибыл в полнейшей спешке, — начал он по-нормандски. — Итак, Гарольд пребывает на этих берегах, закованный в кандалы! Берегитесь!

— Влнот, ты еще помнишь Эльфрика Эдриксона? — бесстрастно спросил Эдгар и подтолкнул друга вперед.

Влнот подал тому руку и произнес несколько вежливых слов. Он говорил по-саксонски, как иностранец, причем было понятно, что никакого интереса к соотечественнику у него не возникло. Вскоре юноша извинился, что вынужден их покинуть, и проследовал вверх по лестнице на галерею, небрежно поигрывая легкой плетью и вполголоса напевая обрывки какой-то песенки.

В отряде, который отправился после полудня в Ю, были и Влнот, и Хакон, причем если последний скакал рядом с Эдгаром и Эльфриком, то первый гарцевал впереди, среди своих нормандских приятелей. На ночь все остановились в Аркуэ, что еще более разожгло нетерпение Эдгара, но тем не менее на следующий день приехали в Ю вовремя.

Граф Роберт, извещенный об их приближении, ожидал на подступах к Понтье.

— Поедем навстречу Ги, — предложил герцог и спросил: — Он взял с собой всех захваченных, как я просил?

— Именно так я понял, — ответил граф Роберт. — Час назад прискакал сквайр с посланием от Ги, в котором он обещает повиноваться. Граф лично сопровождает эрла. Мне передали, что они очень мирно скачут рядом, на запястьях ястребы, как будто на охоту собрались.

Так и оказалось. Меньше чем через час они увидели небольшой отряд, впереди которого, бок о бок, скакали два человека, очевидно пребывающих в полнейшем согласии. Обе кавалькады сблизились. Рядом с Раулем, подавшись вперед, в седле сидел Эдгар, пытаясь получше разглядеть происходящее. Рауль услышал, как он промолвил:

— Он точно такой, как был, совсем не изменился, ни на йоту!

Маленькая свита герцога остановилась на дороге, все соскочили на землю, кроме него самого. Граф Ги и его спутник пришпорили своих коней, опережая эскорт, и мчались, поднимая клубы пыли. Сквозь них Рауль разглядел эрла Гарольда, истинно гиганта, будто сросшегося со своим конем. Голубая мантия, под цвет его бесстрашных глаз, развевалась за плечами, густые волосы растрепал ветер. У него была кудрявая, аккуратно подстриженная золотистая бородка, но что больше всего привлекло внимание, так это налитые силой мышцы и блуждающая по лицу улыбка, казалось никогда надолго не покидавшая его.

Он резко осадил коня перед герцогом и низко поклонился.

— Приветствую тебя, Нормандец!

Голос был звонким и приятным, эрл говорил по-нормандски с чуть заметным акцентом.

Герцог, непринужденно подбоченившись, сидел в седле. Его открытый взгляд, казалось, охватывал Гарольда целиком. Он двинул коня вперед, пока тот почти коснулся коня эрла.

— Приветствую тебя, Гарольд Годвинсон! — сказал он и протянул эрлу руку.

Гарольд крепко пожал ее и некоторое время не отпускал. Наблюдатели заметили, как бугрились мускулы на мощных руках, блестели на солнце золотые браслеты. Голубые глаза пристально вглядывались в серые, Жильбер д'Офей вдруг прошептал на ухо Раулю:

— Итак, двое великих наконец встретились. Какой он белокурый! И какой наш герцог против него смуглый!

— Примите благодарность Гарольда за вашу помощь, — сказал саксонец.

Он повернулся к стоящему поодаль графу Понтье и с улыбкой произнес:

— Граф Ги полностью загладил свою вину за происшедшее. Милорд герцог, надеюсь на вашу доброту по отношению к нему.

— А он великодушен, твой эрл, — пробормотал Жильбер Эдгару. — Я бы скорее передал его герцогскому правосудию.

— Это было бы непохоже на Гарольда, — гордо ответил Эдгар.

Вильгельм посмотрел на графа Ги. Тот подъехал поближе.

— Сеньор, я подчиняюсь, — сказал он с достоинством.

Вильгельм слегка улыбнулся.

— Просите какой хотите выкуп, граф, я заплачу.

Ги вспыхнул от удивления и пробормотал слова благодарности.

— Вот так-то! — В шепоте Жильбера явственно звучал триумф. — Это похоже на герцога Вильгельма, мой дорогой саксонец.

— Поскачем с нами в Ю, граф, нам надо оговорить условия, — предложил Вильгельм.

— Эрл Гарольд, со мной три человека, которых вы будете рады увидеть снова.

Он поманил из свиты саксонцев, а Гарольд выпрыгнул из седла.

— Влнот! — закричал он и помчался вперед большими прыжками, раскрыв объятия навстречу младшему брату. Эрл схватил элегантного Влнота за плечи и некоторое время держал на расстоянии, вглядываясь в него радостными глазами.

— Слушай, так ты из ребенка превратился в мужчину! — воскликнул он. — Как! И Хакон здесь? Мой малыш-племянник, так ты вымахал ростом с майский шест, клянусь, я просто карлик по сравнению с тобой!

Эрл заключил обоих юношей в объятия и тут заметил рядом преклонившего колени Эдгара. Влнот и Хакон тут же были отодвинуты в сторону, Гарольд подошел к тану и, подняв его, тепло заглянул в глаза. В голосе эрла появилась неожиданная мягкость, которую почувствовали все.

— Эдгар, друг мой! Благодарю Господа, да ты все такой же!

— И вы, мой господин. — У Эдгара слова застряли в горле.

Гарольд все никак не отпускал его руку.

— Знаешь, у меня в свите твоя сестра. Плохой я друг, если вверг ее в такую опасность. Но с ней ничего не случилось, это храбрая девушка, вполне достойная своего брата. — Он отпустил одну руку тана и хлопнул по плечу Эльфрика. — Благодарю, Эльфрик, ты правильно поступил.

Подъехал эскорт графа Понтье, незнакомые рыцари смешались с нормандцами. Гарольд подвел герцога к небольшому паланкину и представил ему госпожу Гундред.

— И что ты думаешь? — обратился Жильбер к Раулю.

— Об эрле? Теперь я понимаю, почему Эдгар так его любит.

— И я понимаю, — поддакнул Жильбер. — Кто-то сказал мне, что он старше герцога, но я бы не поверил. А где Эдгар? Наверно, побежал к сестре!

Но уже через несколько мгновений Эдгар был снова рядом с Раулем и нетерпеливо тянул его за руку.

— Рауль, пойдем к сестре. Знаешь, она стала взрослой женщиной, а когда я уезжал, она была еще малышкой! Я даже не представлял… Ну, пойдем же! Я уже рассказал ей про тебя, она очень хочет познакомиться с тобой, дружище.

Рауль передал поводья коня своему оруженосцу.

— С радостью, — сказал он и последовал за другом ко второму паланкину.

— Эльфрида, я привел Рауля д'Аркура, — представил друга Эдгар, отводя полог в сторону и гордо смотря на Рауля.

— Леди… — непринужденно начал Рауль, но тут же замолчал, в изумлении уставившись на незнакомку.

Слова приветствия замерли у него на устах, а хорошие манеры мгновенно были забыты. Перед ним было самое прекрасное женское лицо, которое он когда-либо видел в своей жизни.

— Эльфрида так же хорошо говорит по-нормандски, как и я, — тем временем пояснял Эдгар, наивно полагая, что плохое знание саксонского было причиной столь странного молчания друга.

Пара огромных глаз доверчиво с улыбкой глядела на Рауля, решившего, что никогда в жизни он еще не видел такой глубокой синевы. Ручка высвободилась из-под пледа, а робкий нежный голосок произнес:

— Ваша светлость, друзья моего брата — мои друзья.

Рауль протянул к ней руку, а Эдгар удивился, почему так дрожат эти смуглые изящные пальцы. Они почтительно сомкнулись на ручке Эльфриды.

— Добро пожаловать, леди. — Рауль запинался, как самый косноязычный мальчишка.