Глава 11

Х отя Нелл провела почти всю ночь в отчаянных раздумьях, они не принесли ей ни решения проблемы, ни тем более утешения. Пока Дайзарт оставался вне досягаемости, она ничего не могла сделать, не могла даже отыскать его, потому что если бы у него дома и знали, куда он отправился, не могла же она поехать вслед за ним! Однако самым важным для нее было найти Дайзарта прежде, чем он продаст ожерелье. Поскольку этого сделать она не могла, она стала думать – сможет ли он потом получить ожерелье обратно. Счет от Лаваль внезапно утратил всякое значение – причем настолько, что она, почувствовала даже легкое удивление: как это она боялась рассказать о нем Кардроссу? По сравнению с потерей ожерелья это казалось мелочью; мелочью, которая уже никогда не могла бы привести к несчастью, которое маячило перед ней теперь. Ее мучили полученные в детстве уроки нравственности: она так и видела перед собой серьезное лицо мисс Уилби, которая внушала ей, как тяжелы последствия попыток сокрыть содеянное. У мисс Уилби было множество примеров на все случаи, но ни один из них – даже ужасающая история некоего отщепенца, чей страшный конец на эшафоте явился в конечном итоге результатом того рокового дня, когда он стащил у матери из шкафа банку джема и не сознался в этом, – ни один из них не был так ужасен, как последствия попытки Нелл обмануть Кардросса. Она боялась, что, если она сознается, он никогда не поверит, что она вышла за него по любви, а не из-за богатства; и теперь ей казалось вполне вероятным, что, как это ни печально, его уже не заботит, любит она его или нет. Она вызвала у него подозрения, его глаза смотрели жестко; и еще ни разу после своего возвращения из Мериона он не пытался сделать нечто большее, чем просто поцеловать ей руку. Если его любовь еще не совсем умерла, правда о черной неблагодарности и подлости жены наверняка нанесет ей смертельный удар.

Она уснула только на рассвете; ее мучили кошмары, и проснулась она уже поздним утром, с опухшими и тяжелыми веками и с еще большей тяжестью на сердце.

Утром Кардросс не зашел к ней в комнату, а когда она встала, он уже успел уйти из дому; по словам его сестры, в жилете в голубую и желтую полоску и в пятнистом галстуке он выглядел настоящим пугалом. Судя по этому нелестному описанию, Нелл пришла к выводу, что в этот день члены Клуба Четырех Коней, должно быть, встречаются на Джордж-стрит и едут обедать на Солт-Хилл.

– Очень может быть, – сказала Летти. – Хотя зачем для этого строить из себя таких чудаков, я не понимаю.

Затем она сообщила Нелл, что ее кузина Селина прислала ей записку, в которой просила поехать с ней в коляске ее матери выбрать свадебный подарок для Фанни. С воинственным блеском в глазах она добавила, что, по ее мнению, против этого не может быть никаких возражений.

Нелл была рада, что может не чинить ей никаких препятствий. Она не очень жаловала мисс Селину Торн, но раз мистер Эллендейл уехал в деревню, трудно было усмотреть какой-нибудь вред в том, чтобы позволить Летти на час-другой выйти из-под ее наблюдения. Правда, увидев, что миссис Торн не прислала с дочерью никакой служанки, она предложила отправить с молодыми дамами Марту, но Летти только фыркнула, осудив ее за чопорность; Селина же довольно дерзко воскликнула, что ничего не может быть отвратительнее, чем слуги, подслушивающие интимные разговоры своих хозяев. Нелл на миг представила себе, как кузины, склонившись друг к другу, хихикают над «тайной», и уже не в первый раз подумала, что Селине не мешало бы пройти у мисс Уилби курс хороших манер. Однако она больше ничего не сказала, и после недолгого спора о подарках девицы отбыли; как поняла Нелл, их первым местом назначения был Пантеон-Базар; на этом замечательном рынке они, даже если не найдут подходящего свадебного подарка, наверняка выкинут кучу денег, накупив изящных пустячков для самих себя. Нелл была слишком рада, что у Летти поднялось настроение, и слишком сильно хотела предаться в одиночестве спокойному размышлению, чтобы возражать против такой программы.

Спокойное размышление никак не подняло ее собственного настроения; зато когда через несколько часов вернулась Летти, она сияла, как не сияла уже давно. Как и ожидала Нелл, она была нагружена свертками, большая часть которых содержала такие сомнительные покупки, как пара нитяных перчаток, которые были так дешевы, что их просто нельзя было не купить, но которые по трезвом размышлении Летти решила отдать Марте; кошелек-чулок; несколько связок искусственных цветов, одну из которых она щедро подарила Нелл; газовый передник; два муслиновых носовых платка; коробочка вербенового мыла и турецкая бахрома, которая сначала ей понравилась, но теперь, когда она снова увидела ее, показалась уродливой. Для Фанни она купила золотой браслет и пару сережек, при виде этого прекрасного подарка Нелл воскликнула:

– Боже мой! Я не думала, что ты можешь позволить себе такую дорогую покупку!

– Нет, но я спросила Джайлза, а он сказал, что я могу купить, что захочу, – беззаботно ответила Летти.

Нелл сочла это знаком перемирия. А после некоторой паузы Летти произнесла слова, подтвердившие ее догадку:

– Он сказал, что разрешил тебе пригласить Джереми к обеду.

– Конечно, разрешил!

– А я уж было подумала, что это надувательство, но если это правда, я уверена, что идея была твоя, что это ты уговорила его. Я тебе очень обязана! Когда ты напишешь Джереми?

– Когда хочешь, – ответила Нелл. – Хоть сейчас.

– Нет, сейчас не получится! Видишь ли, он уехал к дяде и его не будет в Лондоне до завтрашнего вечера. Я подумала, душенька, что, если мы в пятницу поедем к Олмаку, мы встретим его там, и тогда – как по-твоему? – узнаем, сможет ли он прийти к нам?

Из этих слов было ясно, что свидание у Олмака было уже назначено. Нелл не сочла уместным пообещать, что поедет на ассамблею, но сказала, что сделает это, если будет лучше себя чувствовать, и этим Летти после недолгих уговоров и пришлось удовольствоваться. Будучи в подавленном состоянии, Нелл не могла без содрогания думать об участии в столь фривольном развлечении. Но ей удалось извлечь крупицу утешения из мысли, что теперь страстное отчаяние Летти немного улеглось и в ближайшее время она не совершит никакого безумства.

Летти оставалась такой же покладистой. Она теперь могла смотреть на Кардросса, не взрываясь от бешенства, и хотя была несколько томной, без прежней живости в поведении, было ясно, что она всерьез старается сдерживать свой темперамент.

Надеясь на приезд Дайзарта, весь следующий день Нелл не выходила из дому. Кардросс должен был сопровождать обеих дам на прогулку в Гайд-парк, но в конце концов с ним поехала одна Летти. Сначала она сказала, что не в настроении, но сразу же согласилась поехать, когда Нелл стала упрашивать ее составить Кардроссу компанию, а ей с головной болью позволить остаться дома. Летти была слишком погружена в собственные заботы, чтобы самой заметить, какой больной вид у ее золовки, но когда Саттон сказала ей, что беспокоится за свою хозяйку, она была готова сделать не только то, о чем ее просили, но и многое из того, о чем никто и не просил: она подложила подушку под голову Нелл, поставила под ноги скамеечку, накрыла ей колени шалью, протерла виски уксусом, предлагала самые разные лекарства, от нашатыря до камфары, и каждую минуту спрашивала, не стало ли ей лучше. Нелл терпеливо выносила эти ухаживания, но Кардросс, вошедший узнать, как она себя чувствует, воскликнул:

– Господи; Летти, да не дергай ее так! У нее от этого делается горячка!

Летти была готова обидеться, но он бесцеремонно вытолкал ее из комнаты и велел идти надеть шляпу, потому что коляска будет у дверей через несколько минут.

– А если хочешь, чтобы я дал тебе подержать вожжи, перестань кукситься, – посоветовал он.

Повернувшись, он подошел к креслу Нелл и взял в свои руки ее запястье. Под его пальцами пульс так бешено заколотился, что он сказал:

– Если к нашему возвращению вам не станет лучше, я пошлю за доктором Байи.

– О, прошу вас, не надо! Я ведь не больна! Просто у меня болит голова, и мне не следует выходить на такое жаркое солнце, – быстро ответила она. – Я скоро буду в полном порядке.

– Надеюсь, – сказал он, отпустив ее руку. Потом взглянул на Саттон. – Позаботьтесь о ее светлости!

Ответом на это требование был реверанс, исполненный исключительного достоинства. По опущенным глазам камеристки и по ее приподнятым бровям он мог бы увидеть, как она глубоко оскорблена, но он больше не смотрел на нее. Его взгляд был прикован к лицу жены; ей показалось, что выражение его лица смягчилось; после минутного колебания он наклонился к ней и поцеловал в щеку.

– Бедняжка Нелл! – сказал он.

Он ушел, прежде чем она успела вымолвить хоть слово, и она почувствовала почти непреодолимое желание разрыдаться. Однако сумела совладать с ним и с изрядным самообладанием уверить Саттон, что ей уже лучше и чтобы окончательно выздороветь, нужно только час-другой отдохнуть. Она полагала, что, если ей никто не помешает, она сможет заснуть.

Это пошло бы графине на пользу, но сна у нее не было ни в одном глазу. Она пробовала заинтересоваться новым романом, но обнаружила, что прочитала три страницы, не поняв ни слова; каждый раз, заслышав шум экипажа на улице, она вскакивала и подбегала к окну; а когда она взялась за вышивание, чтобы хоть чем-то занять себя, а не вышагивать по комнате, руки у нее так дрожали, что она не могла сделать ни стежка.

Дайзарт не пришел, и она была так разочарована, что ей понадобилось все ее самообладание, чтобы встретить вернувшегося домой Кардросса со спокойным лицом. Ее воспитание пошло ей на пользу: по ее поведению невозможно было заметить, в каком смятении находятся ее чувства, а когда ей предложили не ездить вечером в Итальянскую оперу, она только посмеялась над такой излишней заботливостью и сказала мужу и золовке, чтобы они не пытались завернуть ее в вату.

Дайзарт заявился к ней без предупреждения назавтра в полдень. Она сидела с Летти в гостиной, пытаясь привести в порядок свои чувства, взбудораженные визитом мисс Берри. Добрейшая дама пришла справиться о ее здоровье, но едва в комнату вошла Летти, она мгновенно привела девушку в исступление, начав с весьма серьезным видом обсуждать ее личные дела. Все ее слова отличались отменным здравым смыслом и делали честь как ее сердцу, так и уму, но ее манера говорить была невыносимой. Ее привычка повторять одно и то же по многу раз только раздражала; она говорила торопливо и чересчур эмоционально, а ласкательные слова и преувеличенные знаки своей привязанности, которыми она пользовалась, чтобы вызвать больше доверия, послужили только тому, что Летти вконец разозлилась. Едва мисс Берри ушла, как явился Дайзарт; когда он вошел в гостиную, щеки Летти еще пылали гневным румянцем.

– Дайзарт! – вскричала Нелл, вскочив с кресла.

– Привет, Нелл! – ответил он с веселой небрежностью. – Я так и думал, что ты дома. – Он критически оглядел Летти и спросил голосом заботливого брата: – А вы-то из-за чего взбесились?

– Пока еще не из-за вас! – ответила Летти с чувством, но весьма невежливо. – Не сомневаюсь, милая Нелл, что ты хочешь остаться наедине со своим мерзким братцем! Что касается меня, то я бы предпочла поговорить с торговцем пончиками, так что я удаляюсь и буду сидеть в библиотеке, пока он не уйдет!

– Ну и злюка! – слегка удивившись, заметил виконт, – Да что я такого сделал, что вы обе на таком взводе?

Не соизволив ответить и только испепелив его презрительным взглядом, Летти с высоко поднятой головой выплыла из комнаты.

– Не мешало бы ей и охладиться, – сказал Дайзарт; закрывая за ней дверь.

– О Дай, слава Богу, что ты наконец пришел! – произнесла Нелл, с трудом сдерживая волнение. – Я в таком горе – в таких душевных страданиях!

– Господи, ты ничем не лучше этой дурочки! – сказал Дайзарт, запуская руку в карман и извлекая оттуда пачку банкнот. – Вот тебе, глупышка! Разве я не обещал, что на этот раз все устрою!

Почти отшатнувшись от пачки денег, она с горьким упреком воскликнула:

– Как ты мог! О Дай, Дай, что ты натворил! Неужели ты думал, что я возьму деньги, полученные таким образом!

– Этого следовало ожидать! – вскричал Дайзарт. – Вообще-то я так и знал, потому и постарался не говорить тебе, что собираюсь сделать! Когда дело доходит до истерических выходок, не знаю, кто из вас хуже – матушка, или ты!

– Истерические выходки! – повторила она, с ужасом глядя на него. – Ты это так называешь? О, Дайзарт!

– Да, черт возьми, именно так! – сверкая глазами, ответил виконт. – И позволь тебе сказать, моя девочка, что вид святоши тебе вовсе не идет! К тому же все это чушь! Я могу еще выслушивать подобную дребедень от матушки, но только, черт возьми, не от тебя. Более того, это уже слишком! Позволь сказать тебе, моя благочестивая сестренка, что если бы Феликс Хедерсетт не помешал тебе, ты бы взяла в долг у этого старого мошенника с Кларджес-стрит!

– Но, Дай! – пролепетала она. – Это же разные вещи! Может быть, я поступила неправильно – то есть я точно знаю, что неправильно, – но ведь не подло!

– Да перестань изображать из себя идиотку! – выйдя из себя, потребовал он. – В жизни не слыхал такого вздора! Что это на тебя наехало, Нелл? У тебя же не было привычки поднимать шум из-за ерунды!

– Какая же это ерунда! Надеюсь, ты так не думаешь! – умоляюще сказала она. – Я бы лучше придумала что-нибудь сама, чем толкать тебя на такой поступок! Мне в голову не приходило… О, если бы я сказала Кардроссу правду!

– Да, если ты собиралась гнать такую волну, как сейчас, лучше бы ты ему сказала! – заявил Дайзарт. – Я всегда знал, что у тебя волос долог, а ум короток, но не до такой же степени! У тебя не все дома, вот оно что, Нелл! Сначала ты мне житья не даешь, чтобы я нашел для тебя деньги, – а откуда, по-твоему, я должен был взять три сотни? Потом, когда я придумываю способ, у тебя только и хватает ума, чтобы все испортить; а когда я наконец притаскиваю тебе пачку наличных, ты меня даже не благодаришь, а читаешь мне распроклятую проповедь! А ведь я специально сломя голову примчался в город, как только у меня все получилось – ведь я решил, что иначе ты впадешь в депрессию или выкинешь что-нибудь идиотское. Честное слово, у меня появляется желание предоставить тебе самой выпутываться из своих бед!

– Это я во всем виновата! – печально сказала она, ломая руки. – Я впала в такое отчаяние, и так глупо было просить тебя помочь мне…

– Можешь не горевать по этому поводу! – перебил он. – Не скажу, что я был от этого в восторге, – и теперь, когда все в порядке, могу тебе признаться, что в какой-то миг мне показалось, будто я влип в историю, – но я не жалуюсь. По крайней мере, если бы ты не заставила меня покрутиться как следует, я бы сейчас не стоял здесь богатый, как Крез!

– Нет, Дайзарт!

– Ну конечно, нет, не такой уж я богатый, – согласился он. – Собственно говоря, я надеялся, что будет больше. Но все равно хватит, чтобы некоторое время пошиковать, а это будет приятная перемена! Ей-богу, Нелл, я ведь так промотался, что мне не на что было играть! А теперь у меня шесть тысяч и семь сотен! И это, не считая моего долга тебе и сотни, которую я должен Корни.

Она ухватилась за спинку кресла, чтобы не упасть, потому что колени ее дрожали. Бледная как полотно, она с ужасом смотрела на любимого брата; задыхаясь, она только и смогла выговорить:

– Не надо! Дай… О Дай, ты не мог! Только не таким способом!

При мыслях о внезапном богатстве его лоб было разгладился, но теперь снова нахмурился.

– Да? – мрачно спросил он. – А почему?

– Дайзарт, ты сам должен знать почему! – горячо воскликнула она.

– Вот тут ты ошибаешься, моя девочка, потому что я не знаю! – заявил он. – Вы очень меня обяжете, миледи, если скажете, что сделали с теми деньгами, которые выиграли в прошлом году в Донкастере! Очень мило: выслушивать все это от девчонки, которая выиграла три заезда кряду! Тогда ты не испытывала угрызений совести, верно? О нет, ты была в восторге! – Он обвиняюще ткнул в нее пальцем. – И не вздумай говорить мне, что ты не была в Донкастере, потому что я сам там был! Кардросс привозил тебя в гости к Морпетам в замок Ховард, и ты приехала оттуда с целой кучей народа! Бесполезно отрицать это; я же помню, как ты говорила мне, что единственное, что тебе не понравилось в Ховарде, – это старый граф, такой накрахмаленный, что аж страшно! Вот так! И что ты можешь на это ответить?

В полнейшем недоумении она пролепетала:

– Но… но… я не понимаю! При чем здесь это? Я прекрасно все помню! Но… – Она внезапно осеклась и ахнула. – О, возможно ли?.. Дай, миленький Дай, ты что, выиграл эти деньги?

– Ну конечно выиграл! – ответил он с живейшим изумлением. – А откуда же еще, черт возьми, им взяться?

Она упала на диван, одновременно смеясь и плача.

– О, какой я была дурой! Я подумала… Нет, ерунда. Дай, значит, фортуна наконец переменилась? Расскажи мне, как это было! Где ты был? Как… Все, все расскажи!

– В Честере, на Королевских скачках, – ответил он, глядя на нее с чувством неловкости. Ему казалось, что с ней происходит что-то странное, и он уже хотел спросить ее, все ли с ней в порядке, когда ему в голову пришло удачное объяснение ее странного поведения. – Слушай, Нелл, ты, случайно, не растянула ножку? – улыбаясь, спросил он.

– Растянула ножку? Нет! – удивленно ответила она.

– То есть я хочу спросить – ты не в положении?

Покраснев, она покачала головой.

– Нет, – с грустью сказала она.

– А-а… А я подумал – может быть, дело в этом. – Увидев помрачневшее лицо сестры, он одобрительно заметил: – Ну, не расстраивайся! У тебя еще куча времени, чтобы завести детский сад. Я не удивлюсь, если ты окажешься такой же, как мама.

– Да, она тоже так думает, но только… О, это не важно! Расскажи мне, как это у тебя получилось!

– Господи, это было совершенно невероятно! Один шанс из пятнадцати, Нелл! И у меня и в мыслях не было, что мне повезет! Что ты, я даже не знал о существовании этой лошади, не говоря уж о том, чтобы ставить на нее! Любой бы сказал тебе, что только одна лошадь может обойти Костра – и это Молокосос. И знаешь, что со мной случилось? – Она покачала головой, и он усмехнулся. – Такое бывает раз в жизни. Началось все в субботу вечером. Я решил заглянуть в… в общем, не важно, как называется это место, ты все равно не знаешь! Это такой клуб, куда я иногда забредаю. В общем, зашел я туда выпить пива, осушил кружку, и, будь я проклят, в ней оказался огромный таракан!

– Фу! – вскричала Нелл с отвращением.

– Да, мне это тоже не очень понравилось, – согласился виконт. – Но самое странное, что он не был дохлым! Немного, правда, намок, когда я вытряхнул его на стол, но, черт побери, чего еще было ожидать? Вскоре он совсем ожил, и тогда мы пустили его взапуски с пауком, которого… один мой приятель вытащил из паутины.

– Тараканы и пауки? – с отвращением переспросила Нелл.

– Ну да, вот именно – целая куча! Их там полно!

– Но, Дайзарт, это же отвратительно! Должно быть, в том доме невероятно грязно!

– Да, пожалуй, – согласился он. – То есть точно, только это не важно! Дело в том, что почти все поставили на паука. Я и сам думал, что он придет первым, честно тебе скажу – с виду это был прекрасный бегун, с набором шикарных ног. Я, конечно, не ставил на него, потому что моим взносом был таракан, но я не думал, что он победит.

– А он победил? – взволнованно спросила Нелл.

– Опередил на половину дистанции! – сказал виконт. – То есть стола. Мы их поставили рядом, и мне показалось, что мой таракан слегка обалделый, да так оно и было, но не успел я отправить его на старт – подтолкнуть вилкой, – и он сорвался как стрела и мчался по прямой до самого финиша! Знаешь ли, у паука была возможность обойти его – это был прекрасный бегун! Беда в том, что он заартачился; если бы он не поджимал ног, только бы его и видели! Ну вот, мой Джонни-таракан тоже пытался было халтурить, но стоило мне его подтолкнуть, он снова мчался на первой скорости, и все время прямо! Глядя на него, трудно было представить, что он умеет так здорово бегать. Я-то думал, он едва будет тащить ноги, а он оказался молодцом, да!

– Дай, какой же ты чудак! – со смехом воскликнула Нелл. – И что, ты выиграл все деньги на таракане?

– Ну конечно нет! Это была только забава! Я выиграл какую-то мелочь.

– А что с ним было потом? – не удержалась от вопроса Нелл.

– Откуда я знаю? Наверное, отправился обратно. Я как-то о нем не думал. И вообще забыл об этом, когда забег кончился. С чего мне было о нем думать? Но знаешь, Нелл, в воскресенье ночью, когда я ложился спать, я откинул покрывало и увидел на кровати здоровенного таракана! Каким же я оказался тупицей, что сразу не понял, что это значит! Только в понедельник меня осенило. Я просто пошел посмотреть, как делают ставки у Тратта, и кого бы ты думала я там увидел? Старика Джерри Стоу! Нет, ты его не знаешь – ты не водишь знакомства с такими типами, но в определенных кругах это известная личность. Я однажды оказал ему пустяковую услугу; ничего особенного, но послушать его, так я спас ему жизнь. Короче говоря, он мне шепнул на ушко, чтобы я все, что у меня есть, ставил на Королевских скачках в Честере на лошадь по имени Таракан! Я чуть не упал, ей-богу! Я и не слышал про такую лошадку и вообще не собирался играть на этих скачках, потому что не люблю неравных шансов, и к тому же Костер был явным фаворитом, исключая разве что Молокососа. Но конечно, когда Джерри подсказал мне, я решился: сопоставив шансы, я понял, что Таракан – это верняк. Единственная беда – откуда было взять столько денег, чтобы сделать порядочную ставку? – Он нахмурился и умолк. Оживление в глазах Нелл погасло, и она пытливо и настороженно смотрела ему в лицо. – И я сделал то, чего никогда не делал раньше, – сказал он, качая головой. – Такая пошлость! Пойми, если бы я не знал точно, что лошадь выиграет, я бы никогда так не поступил!

Она слабо улыбнулась:

– Что же ты сделал, Дай? Скажи мне, пожалуйста!

– Занял сотнягу у Корни, – коротко ответил он.

– О-о-о! – Это был долгий вздох невыразимого облегчения. – Я-то думала, ты сделал что-то… что-то возмутительное!

– Пора бы тебе знать, что клянчить в долг у друзей – это возмутительно! – сурово сказал виконт. – А если бы лошадь не пришла первой? Хорошенький бы у меня был вид!

– Ну да, но я уверена, что мистер Фэнкот ничего бы такого не подумал!

– Конечно нет, но мне-то от этого не легче! Наоборот, только хуже. Я не против того, чтобы иметь карточные долги или долги у торговцев, но, если хочешь знать, я не настолько прогнил, чтобы доить своих друзей.

Она смутилась и смиренно попросила прощения. Нахмурившись, он взглянул на нее и вдруг спросил:

– Если ты подняла этот шум вовсе не из-за того, что я играл на скачках, то откуда же, по-твоему, я достал эти деньги?

Покраснев, она опустила голову:

– О, Дайзарт, я была такой глупой!

– Это понятно, но это ни о чем мне не говорит! Почему ты так взбеленилась? Не хочешь же ты сказать, будто решила, что я напал на чью-то карету и ограбил чужого человека?

– Нет… хуже! – прошептала она, прижимая ладонь к горячей щеке.

– Не будь такой мямлей! Хотел бы я знать, что может быть еще хуже!

– О, Дайзарт, прости меня! Я подумала, что ты взял ожерелье!

– Не может быть. Я же предупредил тебя, что не трону твоих драгоценных побрякушек, так что не пудри мне мозги!

– Не мои драгоценности, а ожерелье Кардроссов!

– Что-о?

Она невольно отпрянула.

– Ты… решила… что я… украл… ожерелье Кардроссов? – со зловещим спокойствием произнес виконт. – Ты что, сестрица, совсем рехнулась?

– Н-наверное, я р-рехнулась, – призналась она. – Это все потому, что ты напал на меня! Мне бы в голову такое не пришло, если бы ты не захотел украсть мои драгоценности и продать их! Я подумала…

– Слушать больше не желаю, что ты там подумала! – громовым голосом перебил виконт. – Господи, как ты смеешь говорить мне, будто решила, что я способен взять то, что не принадлежит ни тебе, ни мне?

– Нет, нет! Я думала, вдруг ты решил, что она принадлежит мне! И знал, что я его не люблю, вот и…

–…вот и стянул его, когда тебя не было поблизости, – вещь, которая стоит много тысяч фунтов! – гневно перебил он. – Только для того, чтобы уплатить твой паршивый долг! Ах нет, я забыл! Не просто уплатить твой долг, верно? Я дал тебе три сотни – очень мило с моей стороны, ей-богу! – а сам прикарманил семь тысяч с лишним! А что, по-твоему, я сделал с этой штукой? Продал ее какому-нибудь ювелиру или, может быть, снес в заклад? Неудивительно, что ты так засуетилась! Интересно только, как же я тогда не угодил в Ньюгейт?

Он вскочил с дивана и расхаживал по комнате в таком гневе, что она тряслась от страха. Не смея приблизиться к нему, она умоляюще сказала:

– Я поступила очень дурно и прошу прощения, но если бы ты знал… о, Дайзарт, не надо на меня так злиться! Все было так ужасно, а я оказалась гораздо слабее, чем я думала! Я же знаю, как докучала тебе, а когда я прочла твое письмо в той самой комнате, где оно было спрятано, а я вспомнила, что однажды показывала его тебе… О, это непростительно, но…

Он перестал ходить по комнате и теперь стоял, глядя на нее неподвижным взглядом.

– Погоди! – резко перебил он. – Что ты хочешь сказать? Ожерелье пропало?

– Да, именно так. Поэтому я и впала в такое безумие, Дайзарт!

– Боже мой! – воскликнул он, слегка побледнев. – Когда ты это обнаружила?

– На следующий день… во вторник. Обнаружила не я, а моя камеристка. Она тут же сказала мне, и тогда мне и пришло в голову, что… Будь у меня время подумать, я бы, может быть… Но времени не было!

– Не в этом дело! Что ты сказала служанке?

– Что отнесла ожерелье к Джеффри починить застежку. Она уверила меня, что никому не сказала о пропаже, и я ей верю.

– Кардросс знает?

– Нет, нет! Как, по-твоему, я могла сказать ему, если подумала, что это ты взял ожерелье?!

Он с шумом втянул в себя воздух.

– Вот тебе и раз! – с сарказмом сказал он. – Ожерелье три дня как пропало, твоя распроклятая прислуга знает об этом, а ты не сочла нужным поставить в известность Кардросса или хотя бы попытаться найти его! Потрясающе! И что же ты намерена делать, моя девочка?