— Вы поступаете крайне неосторожно, дитя мое, — отчитывала Эмили Анна, когда девушка позднее вернулась в спальню госпожи. — Совать нос в такие дела не только недостойно вас, но и опасно. Это почти всегда заканчивается того или иного рода неприятностями.

Хозяйка замка сидела перед высоким зеркалом, а Эмили расчесывала ее длинные каштановые волосы. Анна явно пребывала не в лучшем настроении. В прошлом Эмили обычно удавалось смягчить ее несколькими удачно вплетенными в ткань разговора комплиментами или к месту вставленной шуткой. Свободомыслие девушки всегда становилось источником споров между ними, хотя оно же — при том, что Анна тщательно скрывала это, — странным образом связывало обеих женщин.

Но не сейчас. Похоже, старшую из них расстроило известие о скором возвращении мужа из похода.

— Я не ребенок, — возразила Эмили.

— Но ведете себя порой именно так. Подумайте только, ваш шут убил человека. И не какого-то простолюдина, а благородного рыцаря, кастеляна герцога. Теперь он скрывается в моем замке, а вы вынуждаете меня не только делать вид, что ничего не случилось, но и давать ему убежище.

— Он пришел сюда, моя госпожа, не потому, что скрывается от правосудия, а потому, что только здесь чувствует себя среди друзей, среди тех, кто понимает истинный смысл правосудия.

— Неужели дружба с ним так важна для вас, Эмили? Дружба с пройдохой, привыкшим прятаться здесь всякий раз, когда ему прижмут хвост? Разве ради него стоит забывать обо всем и отбрасывать наши законы и традиции?

— Рыцарь погиб в честном поединке, госпожа. У человека похитили жену и убили сына.

— Вы располагаете убедительными доказательствами? Кто может поручиться за этого человека? Кузнец? Мельник? Пекарь?

— А кто поручится за Болдуина? Разбойники, прячущие лица за забралами шлемов? Его жестокость и жадность не нуждаются в свидетелях.

Их взгляды встретились в зеркале.

— Герцогу не требуются свидетели, дитя мое. — После этих слов в комнате повисла напряженная тишина. Понемногу Анна смягчилась. — Послушайте, Эмили, вы прекрасно знаете, что Болдуина не считают здесь другом. Но не заставляйте меня выбирать между вашим сердцем и тем, что мы все понимаем как закон. Каждый сеньор управляет своими вассалами так, как сам считает лучшим. Жадность и черствость всегда были свойственны мужчинам, — продолжала она. — Они раздвигают нам ноги, оставляют в нас свое семя, а потом отворачиваются и сопят в подушку. Вам не понадобится много времени, чтобы понять — этот шут ничем не отличается от других. — Почувствовав, что ее слова больно задели девушку, Анна повернулась и взяла Эмили за руку. — Знай, для меня было бы радостью выставить Болдуина в глупом виде. Но только в отсутствие мужа. Однако твоя цена слишком велика, так что не проси меня становиться на сторону невеж и грубиянов, независимо от их происхождения.

— Ваш выбор в другом, госпожа, — в стремлении к справедливости или отказе от нее.

Глаза Анны похолодели.

— Не упрекайте меня в том, о чем сами не имеете понятия. Вам еще не приходилось управлять, и вы не знаете, какое это бремя. Вы никогда не были под властью мужчины. Да и здесь, при нашем дворе, вы всего лишь гостья. Может быть, пришло время отправить вас назад?

— Что? — изумилась Эмили, никогда прежде не слышавшая таких слов. Анна впервые пустила в ход угрозу.

— Все, что с вами сейчас происходит, еще не жизнь, а лишь подготовка к ней. Ваша жизнь уже определена. И какими бы сильными ни были ваши страсти, вам не изменить того, что предначертано.

— Я говорю не о себе, госпожа, а о человеке, ставшем жертвой несправедливости. Уверяю вас…

— Вы ни в чем не можете меня уверять, — резко перебила девушку Анна, — потому что сами ничего не знаете. Все, что вы говорите, всего лишь мечта. Вы слепы, дитя мое. Слепы и упрямы. И кстати, до сих пор, вопреки стараниям самых отважных рыцарей, так и не смогли найти себе мужа.

— Мужчины, о которых вы говорите, похожи на грязных быков, и воняет от них так же. Для меня они все равно что не существуют.

— А этот низкородный молокосос? Почему вы так уверены, что от него можно ждать большего? Этот позорящий вас флирт должно прекратить. Немедленно.

Понимая, что зашла в своей горячности слишком далеко и обидела Анну, Эмили отступила. Понемногу смягчилась и хозяйка замка.

— Вам всегда хватало смелости спорить со мной, — сказала она, протягивая девушке руку.

— Потому что я всегда доверяла вам, моя госпожа. Потому что вы всегда учили меня поступать правильно.

— Боюсь, ваше доверие переходит разумные пределы, — вздохнула Анна и поднялась.

Эмили опустила голову.

— Я дала ему обещание, госпожа. Прошу вас разрешить ему остаться здесь. Далее я не пойду. Вы бы и не знали ни о чем, если б я сама вам не рассказала. Пожалуйста, позвольте ему остаться.

Анна пристально посмотрела ей в глаза и, по-видимому, не найдя ответа на свои вопросы, покачала головой.

— Что же сделала с вами жизнь, дитя мое, если вы так ожесточены против себе подобных?

— Я не ожесточена ни против них, ни против кого-либо еще. — Эмили опустилась на колени и прижалась щекой к протянутой руке Анны. — Я только вижу, что есть и другой мир.

— Встаньте. — Хозяйка замка бережно помогла ей подняться. — Ваш шут может остаться. По крайней мере, до тех пор, пока Болдуин не спросит о нем. Надеюсь, он поможет сделать так, чтобы временное отсутствие Норберта ощущалось не так сильно.

— Он хорошо обучен, моя госпожа. Вот увидите, все будет в порядке, — радостно пообещала Эмили.

— Меня беспокоит то, чему он учится от вас. Этот другой мир, о котором вы говорите, может оказаться очень реальным. Он может возбудить ваше любопытство. Растревожить ваши чувства. Но поверьте мне, Эмили, он никогда не станет вашим миром, вашим домом.

Эмили содрогнулась от прозвучавшей в словах Анны уверенности и еще раз потерлась щекой о ее руку.

— Я знаю, госпожа.