Среди нас было немало глупцов, полагавших, что Антиохия не продержится и дня и падет после первого же штурма. В то первое утро напротив крепости выстроились сорок тысяч человек. Настоящее море белых туник и красных крестов.

Армия сил Господа, сказал бы я, если бы верил в Бога.

Мы выбрали своей целью восточную стену, представлявшую собой серую скалу в десять футов высотой, на которой стояли ее защитники в длинных белых рубахах и ярких голубых тюрбанах. Еще выше, на башнях, расположились лучники с сияющими в лучах утреннего солнца длинными изогнутыми луками.

Я слышал, как колотится сердце, и знал, что вот-вот прозвучит команда, и мне придется идти в наступление, бежать, но ноги словно вросли в землю. Вместо молитвы я шептал имя Софи.

В шеренге рядом со мной стоял, сгорая от нетерпения, юный Робер.

— Ты готов, Хью? — с бодрой улыбкой спросил он.

— Когда начнется, держись поближе ко мне, — сказал я, пообещав себе позаботиться о парне.

— Не тревожься, меня хранит Господь, — беспечно ответил Робер. — И тебя тоже, Хью, хоть ты в это и не веришь.

Прозвучала труба. Раймунд и Боэмунд, оба в полном боевом снаряжении, проскакали перед войском.

— Будьте смелы, солдаты! Исполните свой долг!

— Сражайтесь с честью! Бог на нашей стороне!

И в тот же миг из-за стен города послышался жуткий вой, в котором смешались тысячи голосов. Это турки дразнили и высмеивали нас. Я нацелился взглядом на одно из лиц над главными воротами.

Снова протрубила труба, и мы побежали.

Не знаю, какие мысли проносились в голове, пока мы, держа строй, двигались к крепостным стенам. Я успел лишь в последний раз обратиться с молитвой к Софи. И еще, помня о Робере, попросил Бога присмотреть за нами обоими.

Но я знаю, что бежал, захваченный общим потоком наступающих. За нашими спинами взлетели в небо тысячи стрел, но все они, ударившись о камень, попадали вниз, точно безобидные детские прутики.

Сто ярдов…

В ответ на нас сверху обрушился настоящий град пущенных с башен стрел. Я поднял щит, а они падали и падали, вонзаясь в щиты, пробивая доспехи. Справа и слева, впереди и позади меня люди падали, пораженные в голову, горло или грудь. Кровь била из ран, крики и стоны срывались с губ несчастных. Но остальные бежали. Робер был рядом со мной. Я увидел, как ворот достигла первая штурмовая команда. Наш капитан приказал следовать за ней. Со стен полетели тяжелые камни и горящие стрелы. Люди кричали и падали, придавленные к земле или пронзенные стрелами. Некоторые катались по песку, пытаясь сбить охвативший одежды огонь.

Первый таран ударил в тяжелые ворота высотой в три человеческих роста и отскочил от них, будто брошенный в стену камешек. Второй удар. Третий… Пехотинцы бросали копья, но те падали на землю, не долетая до цели, а сверху в ответ метали пики и изливали греческий огонь, расплавленную горячую смолу. Те, на кого она попадала, вертелись как ужаленные, крича от боли и стараясь сорвать вспыхнувшие туники. Другие, бросившись помогать товарищам, сами попали под тот же огненный дождь.

То была настоящая бойня. Люди, откликнувшиеся на призыв от имени Бога и проделавшие невероятно длинный и тяжелый путь, падали, как скошенные колосья. На моих глазах бедняга Мышь получил стрелу в горло и, ухватившись за древко обеими руками, рухнул на землю. На него тут же упал кто-то еще. Я был уверен, что тоже погибну.

Робер уже заменил одного из наших у ворот. Тяжелый «бык» раз за разом бил но воротам, но они не поддавались.

Отовсюду на нас сыпались стрелы, камни и расплавленная смола. Избежать смерти можно было только чудом. Взглянув на стену, я, к своему ужасу, заметил, как два здоровенных турка поднимают огромный чан с кипящей смолой, готовясь вылить ее на головы таранящих ворота. В последний момент я прыгнул и, оттолкнув Робера, вместе с ним покатился по земле. Зловонная черная масса хлынула на наших солдат. Падая на колени, они вопили от невыносимой боли. Люди корчились, рвали пальцами глаза и сдирали обожженную кожу. Воздух наполнился страшным запахом паленой плоти.

Прижав Робера к стене, я огляделся. Наша армия несла ужасные потери, вокруг в муках умирали люди. Никто уже не таранил ворота, и брошенные «быки» валялись рядом с погибшими.

Как-то сам собой штурм обернулся беспорядочным отступлением. Услышав сигнал трубы, солдаты поворачивались и устремлялись прочь от стен, а вслед им, поражая на бегу, летели копья и стрелы.

— Пора и нам убираться отсюда, — крикнул я Роберу.

Мы вскочили и понеслись что было сил. Я молил только об одном: чтобы стрела какого-нибудь сарацина не впилась в спину.

Тем временем крепостные ворота отворились, и из-за массивных створок появились десятки размахивающих саблями всадников в тюрбанах. Они бросились за нами с азартом преследующих зайца охотников, вопя как сумасшедшие: «Аллах акбар!»

Несмотря на численное превосходство врага, нам ничего не оставалось, как только остановиться и принять бой. Я выхватил меч и, смирившись с неминуемой смертью, повернулся навстречу первой волне всадников.

В следующее мгновение мимо пронесся быстрый как вихрь сарацин, и голова стоявшего рядом солдата покатилась по земле. Другой орущий турок врезался в наши ряды с такой отчаянной решимостью, словно сам искал смерти. Мы набросились на него и изрубили на куски. Но наши потери были гораздо больше, и скоро от отряда, к которому примкнули мы с Робером, осталось несколько десятков человек. Обращенные к Богу молитвы не помогали — турки рубили нас на скаку.

Я схватил Робера за рукав и потащил в сторону. Едва мы успели немного отдалиться, как один из конников заметил нас и, вскинув над головой саблю, устремился в атаку. Я заслонил собой Робера и поднял меч, решив — пусть будет, что будет. Клинки встретились. Сила удара была такова, что все тело мое содрогнулось. Я опустил глаза, ожидая увидеть отделенные от туловища ноги, но, слава Всевышнему, все обошлось. Сарацину повезло меньше, и он, вывалившись из седла, барахтался в облаке пыли вместе с рухнувшим конем. Я прыгнул к нему раньше, чем он успел подняться, и изо всех сил воткнул в горло меч. Изо рта турка хлынула кровь.

Никогда прежде мне не приходилось никого убивать, но в тот день я рубил и колол все, что двигалось, как будто всю жизнь готовился именно к этому.

Из ворот крепости непрерывно выезжали и выезжали всадники. Обрушиваясь на наши разрозненные отряды, они вырубали их на месте. Кровь заливала землю, повсюду валялись отсеченные куски человеческих тел. Поспешившая нам на помощь конница была отброшена с большими потерями. Казалось, от армии уже ничего не осталось.

Сквозь дым и пыль я тащил Робера к нашему лагерю. Стрелы были уже не страшны, но люди все еще погибали на поле брани от острых турецких сабель. Красные кресты стали неразличимы на залитых кровью туниках.

Я и сам весь перепачкался кровью. Своей ли, чужой? Ноги жгло от брызг расплавленной смолы. И все же, хотя на моих глазах по-прежнему гибли люди, меня переполняло чувство гордости. Я храбро сражался. И Робер тоже. Я смог защитить его, исполнив данную себе клятву. И хотя мне хотелось плакать о павших товарищах, скорбь перевешивала радость от того, что я остался в живых.

— Вот видишь, Хью, — сказал, усмехаясь, Робер. — Я был прав — Бог все-таки уберег нас.

Тут он согнулся, отвернулся, и его стошнило.