Местные эстеты причисляли особняк Даннов к лучшим образцам архитектуры неоелизаветинского стиля. Ни мне, ни Сэмпсону в Саут-Исте подобные постройки не попадались. Внутри, как и во всяком богатом доме, уютно и безмятежно. Каких только драгоценных вещиц тут не было — декоративные тарелки на стенах, восточные ширмы, французские солнечные часы, турецкий ковер — все это вместе почему-то походило на японский или китайский алтарь. Я припомнил изречение Пикассо: «Дайте мне музей, а я уж найду, чем его заполнить».

Рядом с одной из гостиных находилась маленькая ванная, куда и затащил меня сразу же по прибытии шеф полиции Джордж Питтмен.

— Послушайте, Кросс, чем вы тут занимаетесь? Что намереваетесь делать?

Ванная была маловата для двух здоровенных мужиков и все-таки сильно отличалась от обычного сортира: пол застелен ковром работы Уильяма Морриса и даже стульчак украшен каким-то орнаментом.

— Намеревался выпить кофе, а далее — посетить утренний брифинг.

— Не делайте из меня идиота! — взорвался Питтмен. — Что вы себе позволяете!

Хоть бы здесь не устраивал сцен. Макнуть, что ли, головой в унитаз, чтобы угомонился?

— Сбавьте тон, иначе я уйду. — Я по обыкновению старался вести себя деликатно и благоразумно — один из моих недостатков.

— Кому это вы тут приказываете сбавить тон? Кто, черт возьми, позволил вам и Сэмпсону уйти домой прошлой ночью? По какому праву вы притащились на квартиру Сонеджи?

— Это все, что вы хотите узнать? Из-за этого мы торчим в сортире?

— Да, из-за этого! Имейте в виду — расследование веду я. Это означает, что, прежде чем завязать шнурки на ботинках, вы должны спросить меня.

Я не мог сдержать ухмылки:

— Интересно, почему вы так себя держите со мной? Разве об этом говорит Луи Госсет в «Офицере и джентльмене»?

— По-вашему, мы тут в игрушки играем, да, Кросс?

— По-моему, вам пора прекратить, иначе вы тут застрянете надолго, — отрезал я и вышел из сортира. Питтмен не решился последовать за мной. Довести меня несложно, но делать из себя идиота я не позволю.

В самом начале девятого в изысканной гостиной собралась группа по спасению заложников. Очень скоро я почуял неладное: что-то у них шло не так. Сначала выступила Джеззи Фланаган из Секретной службы — я ее запомнил с того утра в школе. Она стояла напротив потрескивающего камина, украшенного ветками остролиста, маленькими свечками и рождественскими открытками: на некоторых вместо традиционных снегов были изображены наряженные пальмы или сани Санта-Клауса, летящие по небу над Малибу. Данны не так давно обосновались в Вашингтоне: кажется, год назад Томас Данн получил назначение председателя общества Красного Креста.

Джеззи в пышной серой юбке и строгом черном свитере выглядела весьма официально, напоминая симпатичную преуспевающую женщину-адвоката.

— Сонеджи позвонил в полночь, потом еще раз, где-то около часа, — начала она. — Мы не ожидали, что он свяжется с нами так быстро. Первый звонок сделан из Арлингтона. Он сразу дал понять, что о детях ничего не скажет, кроме того, что они живы, и не позволит пообщаться с ними. Судя по всему, он уравновешен и прекрасно контролирует себя.

— Запись голоса проанализировали? — задал вопрос Питтмен. Если бы нас с Сэмпсоном и здесь выставили за дверь, он бы оказался в нашей компании — его тут ни в грош не ставили.

— Над этим работают, — кратко ответила Фланаган, не собираясь распространяться на эту тему. Она отлично владела собой.

— А сколько времени он был на связи? — поинтересовался судья Ричард Галлетта.

— Очень недолго, к сожалению. Тридцать четыре секунды, — четко и вежливо ответила Фланаган.

Вот умница! Я все больше ей симпатизировал: совершенно не робеет перед аудиторией. Кажется, несколько лет назад ей доверили руководство весьма серьезными операциями в Секретной службе, наделив почти неограниченными правами.

— Мы полагали, что он уже недосягаем, как вдруг раздался звонок из Арлингтона. На такую удачу никто не рассчитывал, — рассказывала Фланаган с печальной полуулыбкой, и мужчины невольно улыбались в ответ.

— Почему он решил позвонить еще раз, как вы думаете? — откуда-то из глубины гостиной всплыл судебный исполнитель, полный лысый человечек с трубкой во рту.

— Позвольте продолжить, — вздохнула Фланаган. — К сожалению, звонки — не единственная новость на сегодняшний день. Прошлой ночью Сонеджи убил агента ФБР Роджера Грэхема прямо на пороге его дома.

Группу бывалых, видавших виды копов трудно чем-нибудь поразить, но это известие нас просто ошеломило. У меня ноги так и обмякли. Мы с ним столько проработали бок о бок, и в минуту опасности я всегда знал, что он прикрывает меня с тыла. Я и раньше имел причины ловить Сонеджи, но теперь это стало просто делом чести.

А понимает ли Сонеджи, какую реакцию вызовет убийство агента? — подумалось мне. А что, если понимает? Меня как психолога убийство Грэхема напугало больше всего. Это означает, что преступник отлично подготовлен и чувствует в себе силы наслаждаться игрой. Он жаждет крови. Все это не очень вяжется с похищением детей ради выкупа.

— Он оставил довольно откровенное послание, отпечатанное на библиотечной карточке, — продолжала Фланаган. — Оно обращено ко всем нам: «Кретин Роджер мнил себя большой шишкой. Но он ошибался. Опасность грозит тому, кто возьмется за это дело!» И подпись: «Сын Линдберга».