Глава 98
В приемном отделении окружной тюрьмы Палм-Бич меня обыскали и только потом проводили к камере.
— Что с вами такое, Келли? В крови, что ли? — Надзиратель покачал головой. — Жить на свободе не можете?
Мой отец лежал на металлической койке, глядя в никуда. Я остановился в нескольких шагах от камеры и несколько секунд просто смотрел на него. В тусклом свете, если присмотреться, даже в лице старика проступают черты, пусть и размытые, неясные, знакомые с детства. Перед глазами мелькнула давняя картина: Фрэнк возвращается домой на машине, взбегает по ступенькам, и мы видим у него в руках большую коробку. Мама в кухне. Джон Майкл, Дейв и я сидим вокруг стола, перекусываем после школы. Мне лет восемь-девять.
— Эвелин Келли! — Отец кружит маму по комнате и голосом ведущего телешоу провозглашает: — А ну-ка сюда!
Он срывает упаковку… Я до сих пор помню выражение лица матери, когда она увидела, что под крышкой. Роскошное меховое пальто! Фрэнк набрасывает его на плечи матери и снова кружит ее в подобие танца. Мама раскраснелась, в глазах изумление, восторг и недоверие.
Отец наклоняет ее едва ли не до пола и подмигивает нам.
— Посмотрим, что вы скажете, когда выглянете за дверь номер три!
Да, шарма ему было не занимать. При желании Фрэнк мог бы уговорить полицейского подарить ему дубинку.
Я шагнул к камере.
— Привет, пап.
Он перекатился на бок. Моргнул.
— А-а, Недди.
— Не знал, что принести, вот и принес… — Я протянул ему пакет с батончиками «Кит-Кэт» и вишневыми леденцами от кашля. Мать покупала их каждый раз, когда мы посещали его в тюрьме.
Фрэнк сел. Усмехнулся:
— Всегда говорил вашей матери, что от ножовки проку было бы больше.
— Я и хотел, да только у них теперь повсюду металлодетекторы.
Он пригладил волосы.
— Да, новые времена…
Я присмотрелся — худой, высохший, кожа с желтоватым оттенком, но спокоен, даже как будто умиротворен.
— Тебе что-нибудь надо? Я могу поговорить с Солли насчет адвоката.
— Не стоит. — Он покачал головой. — Джорджи сам все сделает. Знаю, ты думаешь, что я испортил дело, но пойми — по-другому я не мог. Есть кодекс, Нед. Даже среди такого дерьма, как мы. Моретти его нарушил. Убил моих ребят. Родных. Есть вещи, которые не должны сходить с рук. Понимаешь?
— Если ты хотел поквитаться за Дейва, надо было стрелять в Денниса Стрэттона. Он заказал ребят. И Дейва тоже. Ты помешал нам добраться до Стрэттона.
— Тогда объясни, почему я чувствую себя так, словно наконец-то сделал что-то полезное? — Он улыбнулся. — В любом случае я всегда работал по мелочам. Крупные проекты не для меня — кругозор не тот. И все равно, Недди, я рад, что ты здесь. Хочу сказать тебе кое-что.
— Я тоже.
Фрэнк наклонился и налил себе стакан воды.
— Знаешь, мне никогда не хватало проницательности увидеть в тебе то, что видели другие. Ты не получил от меня того, что заслужил. Даже когда поступил в университет. Одно могу сказать, Нед, — мне жаль, что я в тебе сомневался. Ты хороший парень. Ты…
— Послушай, пап, давай не будем сейчас об этом…
— Будем. — Он с натугой поднялся на ноги. — После смерти Джона Майкла во мне что-то сломалось. Наверное, я не мог признаться в том, что он погиб по моей вине. Я говорил себе: «Нет, дело в другом, просто мои парни такие же, как я сам. Они пошли по моим стопам. Так уж у Келли заведено». Когда ты получил работу в Стоутоне… черт, я был ужасно рад и горд за тебя.
Я кивнул.
— Тот день… хуже у меня не было. — Отец посмотрел мне в глаза. — Тот, когда ты прилетел…
— Да, когда мы хоронили Дейва. У меня тоже.
Глаза его потемнели от печали.
— Тот тоже. Но я говорю о том дне, когда мы встретились в Фенуэй-парке. Ты ушел, потому что не получил помощи. И вот тогда я вдруг осознал, как испоганил тебе жизнь. Понял, что ты вырос другим, настоящим, честным. Понял, что я сам… измельчал. Впрочем, нет, я всегда был мерзавцем. Дешевым мошенником. А вот ты вырос другим.
Он тяжело, с трудом волоча непослушные ноги, подошел к решетке.
— Недди, уже поздно, но хочу, чтобы ты знал. Мне очень жаль. Я виноват перед всеми вами. За то, что оказался слабым. За то, что подвел вас всех. — Он положил руку на мою. — Понимаю, одних слов мало. Ими уже ничего не поправишь. Но ничего другого у меня нет.
Слезы жгли глаза, и я попытался улыбнуться.
— Наверное, Дейв смотрит на нас сейчас и думает: «Боже, недельку бы назад я нашел этой мудрости достойное применение».
Фрэнк ухмыльнулся:
— Да уж, моя самая большая слабость: большие идеи и дерьмовая реализация. Но кое-что я все-таки успел поправить. Для твоей матери. И для тебя, Недди.
— Мы еще прижмем этого парня. — Я сжал его тонкие, сухие пальцы. Слезы потекли по щекам.
— Не сомневаюсь, сынок.
Наши взгляды встретились, и слова стали не нужны. Сол был прав. Я простил его. За все. Мне даже не пришлось ничего говорить.
— Пора, пап. Не знаю, когда увидимся. Я буду немного занят какое-то время.
— От всей души надеюсь, что уже не увидимся, — усмехнулся отец. — По крайней мере там, куда я собираюсь. — Он опустил руку.
Я отступил от камеры.
— Пока, пап. — Голос дрогнул, и я отвернулся.
Фрэнк еще стоял у решетки.
— Скажи, пап, то меховое пальто для мамы… Помнишь, ты принес его домой в большой коробке? Оно тоже было краденое?
Его взгляд задержался на мне, запавшие глаза напряглись, в них мелькнуло что-то жесткое, что-то вроде: «Как ты смеешь задавать мне такие вопросы?», но уже в следующий момент по тонким губам скользнула усмешка.
— Конечно, краденое. А ты что думал?
Я отступил в коридор и последний раз улыбнулся своему отцу.