Комик Джон Руни устал притворяться спящим. Он не знал, который час, но по бледному свету в витражных окнах определил, что должно быть около девяти.

На узких скамейках было практически невозможно устроиться удобно, поэтому похитители разрешили заложникам собрать подушки с сидений и скамеек для коленопреклонения и расположиться на ночь на полу у алтаря. Однако подушки были маленькие и тонкие; мраморный пол вытягивал тепло из человеческих тел — по сравнению с ним городской тротуар казался уютным, как ортопедический матрац.

«Мне, пожалуйста, порцию ужаса с гарниром из переутомления, — подумал Руни, садясь и потирая глаза. — Королевскую порцию гарнира, если можно. Благодарю вас, господа похитители».

Трое бандитов сидели у задней стенки капеллы на раскладных стульях, потягивая кофе из картонных стаканчиков. Малыша Джонни и Джека нигде не было видно. Из-за масок и сутан бандитов невозможно было отличить друг от друга и пересчитать. Сколько же их было? Восемь, двенадцать? Может, больше. Кажется, они дежурили посменно, соблюдая строгий порядок.

С нарастающим гневом Руни смотрел, как один из них склонился над поминальной свечкой и прикурил от нее.

На плечо Руни легла рука, и к нему подсел Чарли Конлан.

— Доброе утро, парень, — тихо сказал Конлан, не глядя на него. — Храбро ты вчера выступил.

— Хочешь сказать — глупо, — скривился Руни, трогая засохшую ссадину на щеке.

— Нет, — ответил Конлан. — Ты поступил как мужчина. Теперь нужно сделать то же самое, только вовремя.

— Ты все еще хочешь драться с ними?

Конлан спокойно кивнул, и Руни с любопытством посмотрел на патентованный стальной прищур рок-звезды. На сцене Чарли создал себе имидж эдакого крутого рок-н-рольщика, но в жизни оказался еще жестче.

— Йо, — раздался шепот сзади. Мерседес Фреер, «карамельная шлюха», как прозвал ее журнал «Сорс», тоже проснулась и села за ними. Ночью ее выпустили из исповедальни. — Задумали что-то, негодники? — спросила она.

Руни подумал, стоит ли посвящать ее в подробности заговора, затем кивнул:

— Мы еще готовимся.

— Аминь, клевое дерьмо, — прошептала она. — Слушайте сюда. Один из этих перцев запал на меня. Вчера мы разговаривали через дверь этой кабинки. Видите, тощий хрен с дробовиком, посередине. Короче, можно это использовать. Я притворюсь, что хочу с ним перепихнуться или что-то типа того.

В капеллу вошел Малыш Джонни с кулером и подносом с кофе.

— Подъем, скауты! — заорал он, подойдя к проходу. — Задницы по местам, пора завтракать!

Внезапно с заднего ряда, где сидел преподобный Солстис, раздался низкий, глухой звук. Сначала Руни подумал, что у святого отца сердечный приступ, но звук стал громче, превращаясь в ноту. Старик запел!

— О-о-о, бла-а-года-ать, спа-асе-ен то-о-о-бо-ой…

Преподобный Спаркс, сидевший рядом с Солстисом, подтянул вторым голосом.

Руни закатил глаза. Как далеко зайдет этот абсурд?

Но через некоторое время даже он почувствовал, что наполненные чувством голоса двоих мужчин привнесли согревающее спокойствие в холод церкви. Заложники присоединились к священникам, и когда Руни увидел, что Малыш Джонни неодобрительно покачивает головой, он тоже запел.

Все были просто поражены, когда после гимна поднялась Мерседес Фреер и запела «Ночь тиха». От неожиданности Руни открыл рот, услышав чистую, классическую красоту ее голоса. Несдержанная на язык поп-старлетка спокойно могла солировать в опере.

— В яслях дремлет Дитя… — пела она. — В яслях дремлет Ди…

Резкий щелчок дробовика прервал последнюю ноту Мерседес. Все с шумом обернулись к главному входу церкви, откуда он раздался.

Леденящее кровь эхо выстрела как будто нажало кнопку сброса в мозгу Руни. Актер почувствовал, что решимость его угасла, как задутая свечка.

«Боже, спаси нас», — подумал он, впервые ощутив истинный вес этой мольбы.