Книга: Дом одиноких сердец
Назад: Глава 8
Дальше: Глава 10

Глава 9

— Я хочу, чтобы ты немедленно вышла из игры. Потому что это уже не игра.
На сей раз Максим не ходил по кухне, а сидел напротив Даши.
— Максим, там что-то не так.
— Даша, ты слышала меня? — повторил муж спокойно. — Я запрещаю тебе появляться в пансионате.
— Вовсе не обязательно, что тот… — она запнулась, — …что тот человек связан именно с пансионатом. Может быть, он просто…
— Безобидный маньяк, — кивнул Максим. — Дашенька, я больше не собираюсь обсуждать с тобой данную тему. С квартирой ты можешь делать все, что тебе угодно. Я тебе советовать ничего не буду. Но чтобы ноги твоей в пансионате больше не было!
— Там что-то не так, — негромко, но упрямо повторила Даша, и у Максима возникло желание стукнуть жену по светловолосой голове чугунной сковородой.
Он представил себе не очень большую, но толстую, с аккуратной деревянной ручкой сковородку и помотал головой. Такой у них дома не было. Была у его бабушки, которая пекла на ней блинчики, но бабушка давно умерла, а Дашка пекла блины на здоровенной тефлоновой сковородке…
— Ты зря головой трясешь, — прервала Даша его воспоминания. — Максим, поверь мне, пожалуйста! В «Прибрежном» что-то происходит. Пансионат… он как фасад, понимаешь? Я понимаю сама, что это все очень мелодраматично, но ведь Боровицкого и в самом деле убили! Там пациенты какие-то странные… и директриса, Лидия Раева, тоже… Знаешь, она очень не хотела разрешать мне разговаривать со стариками. Она даже в лице изменилась, когда я попросила. Но все равно разрешила.
— Господи, да совершенно понятно, что управляющая не хотела тебя туда пускать, — вздохнул Максим.
— Нет, Максим, ты меня не перебивай, — покачала Даша головой. — И эта Уденич, которая детей усыновляла, а они ее потом в дом престарелых отдали… она тоже говорила…
Перед Дашей как будто вновь стояла неопрятная тяжеловесная женщина в тренировочных штанах и потертом свитере навыпуск и шептала: «Убивают нас здесь, голубушка моя, вот и весь рассказ».
— Максим, она же сказала, что их там убивают! — Даша посмотрела на мужа широко открытыми глазами. — А я ее слова как-то мимо ушей пропустила. Ну, знаешь, чего только старики не выдумают!
— Правильно, — согласился Максим. — А после твоего забега по парку ты сразу стала ко всему серьезнее относиться, да? После того, как тебе самой чуть было голову не оторвали, идиотка ты безмозглая!
Голос его сорвался на крик. Даша быстро вскочила, подошла к мужу и крепко обняла его.
— Максимушка, прости меня, пожалуйста, — быстро зашептала она. — Я больше без Проши никогда ходить не буду!
Максим отстранился и взглянул на жену.
— Ты вообще больше никуда ходить не будешь, хоть с Прошей, хоть без Проши, — почти спокойно сказал он.
— Максим, но ты же понимаешь, Уденич вполне могла говорить правду! — Даша сделала круг по кухне и вернулась на табуретку. — И какой-то человек смотрел на меня из-за занавесок. А потом кто-то пытался меня догнать. Наверняка тут все связано!
— Да я почти не сомневаюсь, что связано, — кивнул Максим. — Очень может быть, что в этом последнем пристанище, или как там приют называется, в самом деле что-то нечисто. Но ты в этом участвовать не будешь. Банально, конечно, но пусть все странности и убийство Боровицкого расследует наша доблестная милиция.
Даша отвернулась к окну и какое-то время смотрела на волны желто-красных листьев в парке. А потом тихо сказала:
— Буду, Максим. Буду.
«Сковородка… — подумал Максим. — Самое лучшее, что можно придумать. Стукнуть по любимой голове, чтобы сама не мучилась и меня не мучила». Он потер виски и налил себе стакан воды из-под крана.
— В графине есть, — не оборачиваясь, заметила жена. — Не надо всякую отраву пить.
Максим отпил воды, поморщился и выплеснул воду в раковину. Собственно говоря, все дальнейшие его слова были сейчас бесполезны — он хорошо знал свою жену. В некоторых вопросах она становилась непостижимо упрямой, и пересилить ее было невозможно. Подобных ситуаций возникало всего две-три за всю их совместную жизнь, но и их хватило, чтобы Максим хорошо запомнил интонацию, с которой Даша говорила о принятом решении. Этакую немного извиняющуюся, будто ей самой неловко за то, что она не может уступить. Именно так она только что сказала: «Буду, Максим. Буду». Все. Больше темы для обсуждения у них не было.
«Разводом ей пригрозить, что ли?» — тоскливо подумал он, и тут Даша произнесла:
— Помоги мне, пожалуйста, Максим. Я без тебя не разберусь.
Максим начал смеяться.
— Ну, Дашка! — сквозь смех выдавил он. — Правду говорят: наглость — второе счастье! Ты даже не хочешь подумать о том, каково мне будет думать, что тебя угробить могут в том мерзком пансионате, но мало того — меня же еще просишь о помощи. Ну ты, мать, обнаглела!
— Максим, я всего лишь хочу выяснить, о ком писал Боровицкий в своих рассказах, — твердо сказала Даша, обернувшись к нему. — Я не собираюсь шастать по пансионату ночью. Я просто несколько раз встречусь с некоторыми стариками. Уверена, что мне хватит, чтобы понять — кто из них кто. И без Прошки я больше ходить не буду, а с ним на меня вряд ли кто-нибудь вздумает напасть. Но с твоей помощью я все сделаю гораздо быстрее, понимаешь? — Она помолчала и негромко добавила: — Пойми, я не могу бросить это дело. Не могу.
Максим уселся прямо на пол и взглянул на Дашу снизу.
— Ладно, давай подумаем вместе. Предположим, твой пансионат — какая-нибудь база перевалки наркотиков, — довольно весело заявил он. — Почему бы и нет, а? Очень популярная сейчас тема, какой канал ни включи — везде то поле конопли найдут под глухой деревушкой, то большой начальник устроит грамотный наркотрафик. Правда, хорошее объяснение! Только тогда, — продолжал он, не давая жене себя перебить, — Прошка тебя ни от чего спасти не сможет, безумная ты моя женщина! Тебя просто пристрелят в том же лесопарке, и хорошо, если мы с Олеськой сможем оплакать твой изуродованный труп. А скорее всего, и не найдем ничего.
— Максим, хватит глупости говорить, — поежилась Даша. — Нет там никаких наркотиков.
— Хорошо, пусть будет разработка нового лазерного оружия, — согласился Максим.
— Да ну тебя!
— Милая моя, ты сама себе противоречишь. То говоришь, будто в пансионате что-то не в порядке, то отказываешься верить в реальную угрозу, исходящую из него. Кстати, — нахмурился Максим, — а почему заведующая вообще пустила тебя в пансионат? Ты ведь совершенно посторонний человек…
— Я ее припугнула, — призналась Даша.
— То есть как припугнула? Чем? Пистолетом, что ли?
— Понимаешь, я вспомнила все, что Боровицкий мне рассказывал о пансионате, и намекнула: мол, если она меня не пустит, я шум подниму. Вот она и согласилась.
Максим ошарашенно смотрел на Дашу.
— Слушай, у тебя вообще есть мозги в голове, а? — наконец спросил он. — Если там действительно очень серьезное дело затеяно, то ты выбрала самый худший способ выяснить о нем.
— Серьезное, но не настолько, — покачала головой Даша. — Максим, поверь мне, пожалуйста, как только мы с тобой раскроем, кого из пациентов Боровицкий зашифровал в своих рассказах, мы поймем, кто убийца. Может быть, ребус Петра Васильевича вовсе и не имеет отношения к тому, что в пансионате что-то неладное.
— О! — поднял палец Максим. — Первую разумную мысль услышал от тебя за сегодняшний день! До нее был сплошной бред душевнобольной.
— Тогда сдашь меня в тот же пансионат, когда состарюсь, — посоветовала Даша. — Максимушка, ты мне поможешь? Я без твоих мозгов не обойдусь.
— Ладно, — сдался Максим. — Но договариваемся — если еще раз за тобой кто-нибудь погонится или просто испугает тебя, ты выходишь из игры. Договорились?
— Договорились, — кивнула Даша.
— Тогда пошли читать, что нам еще твой Боровицкий припас, возьми его нелегкая.
* * *
«Инна столкнулась с этой бабулькой в августе, когда в их доме сломался лифт. Она поднималась по лестнице и услышала над головой пыхтение и вздохи. Посмотрев вверх, Инна обнаружила то, что и следовало ожидать, — раздутые бледные ноги в синих ручьях вен и две хозяйственные сумки.
— Подождите, пожалуйста, — позвала она. — Я вам сейчас помогу.
И быстро поднялась к ногам и сумкам. Низенькая бабушка, вся красная и потная от напряжения, умоляюще смотрела на нее.
— Доченька, уж помоги, а? — выдохнула она. — Совсем сил никаких моих нет. Что ж с этим лифтом-то делается?!
Инна бодро подхватила сумки, оказавшиеся ужасно тяжелыми, и поволокла их наверх. Старушка что-то бормотала, но Инна не вслушивалась. Она обдумывала рецепт салата, которым собиралась порадовать своего Витеньку сегодня вечером.
— Доченька, пришли, — раздался голос сзади.
Затаскивая сумки в квартиру, Инна машинально отметила ее запущенность.
— Ты уж прости, милая, что так не прибрано у меня, — засуетилась старушка неизвестно отчего. Будто Инна была долгожданной гостьей.
Ее суетливость и жалкая интонация так резанули Инну, что она неожиданно сказала:
— Меня Инной зовут.
— А меня Марьей Васильевной, — ответила старушка. — Давай, доченька, ты со мной чайку попьешь, а? Я вот и печеньица купила.
Инна собиралась отказаться, потому что дома ждали уборка, и салат, и еще куча неотложных домашних дел, но взглянула на сумки, на распухшие ноги и неожиданно для самой себя согласилась.
За чаем, заваренным в большом чайнике с красными цветами и непременным золотым ободком по краю крышки, Марья Васильевна рассказала о своей немудреной жизни: муж у нее давно умер, дочь уехала в другой город и о матери последние десять лет не вспоминает.
— Поссорились мы с ней, — рассказывала Марья Васильевна, кроша по столу дешевое печенье. — Я уж и не помню почему. Мы с дочкой все время ругались. А потом она письмо прислала — мол, все, мама, хватит тебе меня воспитывать. А я что — напрашиваться буду? Да никогда!
Старушка собрала пальцами крошки и задумчиво ссыпала их в свой чай.
— Марья Васильевна, что вы делаете? — спросила Инна.
— А? Что? — удивилась та. — Так ведь чай-то несладкий! Вот посластишь — и вкусно!
Она прихлебнула чай и расплылась в улыбке. Инна пододвинула к себе сахарницу и заглянула под крышку. Аккуратно закрыла и отодвинула обратно.
— Витя, ты себе не представляешь, — рассказывала она вечером мужу, ходя по комнате. — У нее там серные головки от спичек!
— Очень даже представляю, — отозвался супруг. — Бедная, одинокая женщина, определенно начала впадать в детство. Таких стариков — тьма-тьмущая! Жалко их, конечно…
На следующей неделе Инна заходила к Марье Васильевне дважды. Сначала принесла продукты, потом привела квартиру в порядок. Старушка бегала за ней по комнаткам, причитала, благодарила и всячески мешала. Зато под конец, когда Инна стала прощаться, вынесла из комнаты фарфоровую кошечку с отбитым хвостом и торжественно сказала:
— Деточка, это тебе, на память! Я тебя, милая, еще со школы помню. Ты мне всегда нравилась.
Инна взяла кошечку и дома долго не знала, куда ее пристроить. Безделушка невыносимо раздражала ее, но выкинуть не поднималась рука. В конце концов Инна спрятала фигурку в дальний ящик и села писать письмо дочери Марьи Васильевны. Адрес она посмотрела в адресной книжке, которая лежала у старушки на видном месте.
Спустя две недели пришел ответ. Супруг дочери в краткой записке посоветовал Инне больше не беспокоить его жену и не совать нос в чужие дела. Последняя фраза привела Инну в недоумение. «Хотите денег — идите в милицию», — написал мужчина.
— Ну не нужна она им, не нужна, — объяснил ей вечером Виктор. — Больная старуха, что ты хочешь…
Инна хотела, чтобы больная старуха жила где-нибудь в другом месте и не имела к ней, Инне, никакого отношения. Или чтобы лифт не ломался и она никогда бы не встречала Марью Васильевну.
Потому что ей, Инне, хотелось жить своей жизнью, заниматься любимой работой, проводить время с любимым мужем! А вместо этого почти каждый день она заходила к Марье Васильевне, готовила еду, периодически убирала в ее квартире и выслушивала то детский лепет, то вполне связные речи — в зависимости от того, насколько хорошо чувствовала себя старушка.
Два раза Инна, сжав зубы, заставляла себя идти домой, а не к больной старухе. Но у нее перед глазами вставала жалкая сутулая фигура, и Инна чувствовала себя последней сволочью.
— Милая, ты у меня просто мать Тереза, — удивленно шутил Витька.
Инна пыталась объяснить ему, что она и хотела бы бросить свою благотворительность, да не может. Но муж ее не понял.
— Не хочешь ходить к бабульке, так не ходи. Какие проблемы? — сказал он. — Совесть мучает? Совесть должна мучить ее дочь. А ты помогла уже всем, чем могла.
Конечно, Виктор был прав. Но только в теории. А на практике Инна попала в зависимость от собственной совести. Теперь она заходила к Марье Васильевне каждый день, включая выходные. Муж сначала недоумевал, потом начал сердиться.
Инна с нетерпением ждала их совместной поездки в Париж, которую они наметили полгода назад. Но за три дня до их отъезда Марья Васильевна свалилась с сердечным приступом. Инна примчалась в больницу, насовала денег всем, включая уборщицу, долго добивалась беседы с врачом… И уже совсем решила, что вот сейчас уедет домой, как вдруг молоденькая медсестра взяла ее под руку и быстро повела за собой.
— Вообще-то у нас не полагается пускать посторонних, — нашептывала медсестра, — но для вас и вашей бабушки…
Инна застыла в дверях, глядя на жалкое лицо с закрытыми глазами. Сделала шаг и почувствовала, что под ногами что-то хрустнуло. Таракан. Жутко воняло хлоркой и чем-то отвратительным, прокислым. Марья Васильевна открыла глаза и застонала. Лицо у нее было в чем-то желтом, уголки губ запеклись.
— Принесите мне воды и губку, — сказала Инна медсестре непререкаемым тоном, ненавидя себя.
Девочка выскочила за дверь и через минуту вернулась.
— Выйдите, пожалуйста, — вежливо и отстраненно попросила Инна, как она разговаривала со всеми сотрудниками своей фирмы.
Как и сотрудникам, медсестре не пришло в голову возражать этой красивой и властной женщине. Инна осталась одна. Она умыла Марью Васильевну, привела в порядок кровать, а потом набрала номер мужа.
— Витенька, — сказала она в трубку, — я не смогу поехать. Марья Васильевна заболела…
Вернувшись домой после приступа, Марья Васильевна совершенно впала в детство. Виктор так и не простил жене, что они не поехали в Париж. Все соседи в доме благословляли Инну, а соседка по площадке так и сказала ей:
— Инночка, голубушка, дай вам бог здоровья за вашу доброту! Если б не вы, Марья Васильевна давно бы уже померла!
Сознание зацепило одно слово — «померла». Инна представила, что Марьи Васильевны больше нет, и поняла, что ей нужно сделать.
Один за другим она перебирала планы убийства и от каждого отказывалась. Удушить женщину она бы не смогла. Утопить — трудно физически. Вытолкнуть из окна? Устроить удар током?
По утрам Инна смотрела в зеркало и не узнавала свое лицо. Неужели это она, Инна Востокова, владелица преуспевающей фирмы? Это она обдумывает, как избавиться от старушки, которой сама же и начала помогать?
«Ты в ответе за тех, кого приручил», — звучало у нее в ушах, когда она делала очередную попытку бросить Марью Васильевну на произвол судьбы. Но теперь поступить так было совершенно невозможно — старушка стала почти беспомощной. Инна наняла сиделку, но после работы не могла не зайти в маленькую квартирку, в которой пахло болезнью. И, глядя в пухлое улыбающееся лицо, ненавидела и его, и себя, и собственную ненависть. У нее начинали дрожать руки, и однажды сиделка удивленно спросила:
— Что с вами, Инна Владимировна? Вам плохо? У вас даже лицо перекошено.
«Пора кончать с этим, — поняла Инна. — Иначе я сойду с ума».
В среду вечером она вышла из лифта возле квартиры Марьи Васильевны, обдумывая идею с передозировкой. И сразу на нее обрушились голоса:
— Инночка, беда-то какая!
— Инна Владимировна, — голос сиделки, — я не виновата! Она сама встала…
— Все там будем… Да уж и возраст-то у нее был…
Дверь распахнулась, и санитары вынесли в мешке тело.
«Умерла! — поняла Инна. — Сама умерла!»
Счастье и облегчение нахлынули на нее. Такое беспредельное счастье и облегчение, что она чуть не задохнулась. Инна закричала, лицо залило слезами, и она почти упала на колени перед мешком. Кто-то подхватил ее под руку, соседки отвели Инну в сторону, уступая дорогу двум небритым мужикам с носилками. В сутолоке кто-то проговорил:
— Батюшки! Инна Владимировна, бедная, как убивается-то! Любила покойницу, прими господь ее душу.
Инна закрыла глаза и с облегчением потеряла сознание».
* * *
— Все, милая, — сказал Максим, дочитав рассказ и откладывая рукопись в сторону, — твои построения ни к черту не годятся.
— Почему? — насторожилась Даша.
— Потому что из всех историй к твоим богатеньким стариканам может подходить только первая. А во всех остальных, если ты заметила, есть приметы времени. И они никак не могут относиться к событиям сорокалетней давности, а то и больше. Вот, погляди… — Максим порылся в листах и выудил один из нижних. — Про девочку-сироту, Ирину… Эпизод с паспортисткой не мог произойти тридцать лет назад. И двадцать тоже не мог. А какую, скажи, пожалуйста, милостыню она просила на кладбище?
— Да я и сама знаю, — начала было Даша, но муж не дал ей договорить.
— А про журналиста с женой? — повысил он голос. — Что за бизнес они ставили на ноги? Видеопрокатный! В Советском Союзе? А уж последняя история с бизнесвумен и несостоявшейся поездкой в Париж — просто курам на смех! Что мы тут с тобой пытаемся найти?!
— Да подожди ты, дай сказать! — рассердилась Даша. — Я уже думала над этим, как раз хотела с тобой посоветоваться. Пойми, вовсе не обязательно, чтобы Боровицкий конспектировал их биографии. Даже, скорее всего, наоборот. Я думаю, что каждая история — что-то вроде аллегории. Понимаешь, история из прошлого, переведенная на язык нашего времени.
— Ты хочешь сказать, — задумчиво произнес Максим, — что Инна могла быть, скажем, преуспевающим партийным функционером?
— Ну да, что-то в таком роде. Не забывай, что Петр Васильевич был писателем, любящим всякие ребусы и загадки.
Максим покивал головой и сложил листки аккуратной стопочкой.
— Хорошо, — согласился он, — вполне возможно. Тогда тебе будет еще сложнее определить, к кому какая история подходит. Кстати, ты заметила, что рассказ про Инну и старушку — первый неправильный рассказ? Твой Боровицкий описал небольшой эпизод, причем в самых мрачных оттенках.
— А мне как раз показалось, что не в самых мрачных, — возразила Даша. — Ведь она же бабушку не убила, правда?
— Слабое утешение, — пробормотал в ответ муж. — Между прочим, Дашка, это первая история, где участвует старый человек. Как в доме престарелых. Тебя это не наводит ни на какие мысли?
Даша старательно покопалась в своих мыслях.
— Нет, Максимушка, не наводит, — с сожалением призналась она.
— А меня наводит. По-моему, концовка немного притянута за уши.
— В каком смысле?
— В таком, что Марья Васильевна подозрительно вовремя умерла. Может, на самом деле Инна убила старушку? А Боровицкий историю зашифровал. Дописал счастливый конец, вроде как все само собой свершилось. И что мы тогда имеем?
— Что мы тогда имеем? — повторила Даша, осмысливая предположение мужа.
— Мы имеем первый рассказ, в котором совершается убийство.
Назад: Глава 8
Дальше: Глава 10