Глава 6

Снег, мелкий и редкий в самом начале, теперь валил крупными хлопьями. Илья шел спотыкаясь, то и дело падая в сугробы и с трудом поднимаясь. Шум города уже давно стих вдали, и лес обступал его непроглядной темной стеной. Сколько времени прошло – Илья не знал.

«Бог мой, неужели я заблудился? – думал он. – Как глупо. Но явно я или кружу на месте, или иду неизвестно куда... Что будет, если у меня так и не получится выйти на дорогу, к людям? Должно быть, тогда я замерзну в снегу».

Он в очередной раз провалился в сугроб – под снегом оказалась неглубокая яма – и охнул. Травмированная нога была зажата чем-то, как тисками, и попытка вытянуть ее причиняла сильную боль. Осторожно, стараясь не оставить в яме ботинок, он попытался освободить ногу. Закусив губы и сосредоточившись, Илья осторожно развернул стопу и вытащил ее из западни. Потом, вспомнив о том, что надо избавиться от оружия, достал пистолет из кармана, тщательно протер – на всякий случай: вдруг найдут, и кинул в ту яму, где только что побывала его нога.

Страх постепенно отпускал.

«Нет, здесь невозможно заблудиться: город рядом», – попытался успокоить себя Илья.

Но память тут же услужливо подсказывала случаи исчезновения людей в лесу. От курьезных до трагических. За Лосиным Островом издревле водилась дурная слава: трупы здесь находили регулярно. Об одном таком эпизоде несколько лет назад писали все местные газеты. Тогда на Лосиноостровской улице в аккурат напротив дома номер двадцать семь нашли мумифицированный труп висельника. Экспертиза показала, что провисел там мужчина целых полгода, и никто за это время по лесочку вблизи дома не прошел.

Еще, рассказывали старожилы, есть здесь такие места, которые иначе как гиблыми не назвать. Бывает, опустится на землю плотный серый туман, и горе тому, кто в это время в лесу окажется. Так и будет кругами ходить три-четыре дня, пока не обессилеет или туман не рассеется. А раньше дороги не найдет.

«Идеальное место для философов, отшельников и убийц, – невесело подумал Илья. – Но я-то ни к одной из этих категорий себя не отношу».

Между тем, стало заметно морознее. Илья остановился, поднял воротник куртки и постарался закрепить его в таком состоянии. В перчатках этого сделать не вышло, а едва он их снял, пальцы скрутило холодом.

– Черт, – пробормотал он, с тоской вспоминая оставленный на заднем сиденье автомобиля шарф.

Небо заволокло тучами, и сориентироваться, хотя бы приблизительно, где он и откуда пришел, не получалось. Тишина стояла гробовая, только от мороза изредка поскрипывали деревья. И лес, и без того зловеще мрачный, в этот момент будто ожил и смотрел на Илью пустыми глазницами вековых сосен.

Куда дальше идти, Захаров не знал. Одно было абсолютно ясно: надеяться на чью-либо помощь не приходится. Искать его все равно никто не будет.

Он натянул на озябшие пальцы перчатки и снова побрел вперед. Когда внезапно показалась просека, Илья обрадовался. Подумал, что спасение близко, но увы: дорога была тупиковой и оборвалась так же внезапно, как и началась.

Стертые в кровь ноги болели, саднило обветренное лицо, когда он, вконец измученный, добрел до какого-то длинного забора. В разрыве туч появилась луна, и Илья смог осмотреться. Прошел вперед метров двести, разыскивая лаз. Нашел. Вот только, протискиваясь неудачно, повернулся и задохнулся от боли. Вылез, едва не теряя сознание, и поморщившись, засунул руку под куртку. Вытащил всю в крови – кровью пропитался и бок куртки. Вслед за этим подступила дурнота, небо поплыло, закружилось, и Илья мягко осел в снег.

– Очнулся? Ну и молодец, – голос был глуховатый, старческий.

Илья попытался сфокусировать зрение, но перед глазами по-прежнему стоял туман. Голова гудела, во всем теле чувствовалась отвратительная слабость. Глаза сами собой снова закрылись, и он полетел в бездну.

Из забытья его вывело влажное прикосновение к лицу. Большая белая собака сидела рядом и лизала ему щеки, преданно глядя большими, похожими на сливы, индигово-черными глазами.

– Собачка, – хрипло прошептал Илья, сам удивляясь шипению, которое вырвалось из его горла.

Он привстал, опираясь на локоть и дрожа от напряжения, и жадно напился из пластикового стакана. Воды было мало, только на дне, и мучительно хотелось еще.

– Где твой хозяин? Пусть мне водички принесет.

Пес, увидев обращенный на него взгляд, радостно гавкнул. Илья потянулся, собираясь погладить собаку, и тут же свалился обратно на постель. От этого небольшого усилия все перед глазами поплыло, комната завращалась как на карусели, и Илья снова полетел в пропасть. Проснулся он оттого, что в глаза било яркое солнце. В голове просветлело, и опять страшно хотелось есть.

Он огляделся. Старые бревенчатые стены, коричневые и запыленные в стыках. Вверху под потолком развешаны пучки целебных трав, косы лука и связки чеснока. Между выступающими потолочными балками, в самом центре – лампа, напоминающая древнюю керосинку. Ему показалось, что он провалился в детство и очутился в доброй рождественской сказке.

Словно в подтверждение его мыслей, дверь распахнулась и впустила клубы морозного свежего воздуха и покрытого снегом и инеем старика.

– Проснулся, касатик? – скрипуче произнес он. – Вот и ладненько. Сейчас кормить тебя буду.

Старик с грохотом сбросил дрова около горящей печи, снял телогрейку и повесил ее на вешалку у двери. Туда же кинул заячью шапку-ушанку, и она закачалась, как маятник. Илья смотрел на большой настенный календарь с отрывными листами и не верил своим глазам. Аккуратная красная рамочка обводила двадцать первое декабря.

– Какое сегодня число?

– Удивляешься? Три недели ты уже у меня.?Айки тебя нашел, – старик кивнул на пса, и тот, услышав свою кличку, встал и завилял хвостом. – Ты лежал, почти полностью занесенный снегом, только лицо было видно. Мы с Айки отрыли тебя и привезли сюда, в сторожку, на санях. Потом я обработал твои раны, закутал одеялами и оставил тебя согреваться. Ждал, пока тело не примет нормальную температуру. Перемерз ты сильно, да... И рана на боку опасение вызывала. Сейчас уже затянулась, слава богу, ребро, похоже, тоже срослось. Да и воспаления легких, к счастью, удалось избежать. Все остальное – травма ноги, разбитое лицо и более мелкие ушибы – было не столь опасно.

– Вы врач?

Старик тихо засмеялся.

– Я очень давно на свете живу, много успел узнать и испытать. Вот, к примеру, ты когда-нибудь чаем рану обрабатывал?

Илья отрицательно покачал головой.

– Вот то-то и оно, – кивнул старик, – а ведь чайная заварка и прекрасный антисептик, и шикарный адсорбент. Я бывший геолог, обошел с экспедициями всю Сибирь. А там, как ты понимаешь, всякое случалось. И болели, и сами себя лечили, и друг другу, чем могли, помогали. Да, забыл представиться: меня Константином Федоровичем зовут.

– А я Илья. Мы, кстати, от города далеко?

– Это смотря как считать, – мужчина усмехнулся. – Если по прямой, вроде и не очень далеко, а если кружить, так и не слишком близко.

– А вы как здесь, в лесной глуши, очутились, Константин Федорович?

– Когда на пенсию вышел, устроился на работу лесником. Поселился в этой избе – подальше от городского шума. Да так и живу здесь уж который год.

Лицо его посуровело, губы сжались. По всему видно стало, что дальнейший разговор о себе он продолжать не собирается. Константин Федорович взял стакан и плеснул в него немного яблочного сока.

Илья прекрасно понимал, что больше ему сейчас нельзя. Но это он понимал умом, а организм бунтовал и требовал «продолжения банкета». Выздоровление шло полным ходом, и есть хотелось просто зверски.

Еще через неделю Илья попробовал ходить. Медленно, держась за стенки и мебель, но все же сам. Он осторожно прошаркивал к окну и, сев на подоконник, подолгу смотрел на падающий снег и тянущиеся вверх крепкие стволы корабельных сосен. Всю жизнь Илья куда-то мчался, суетился, торопился жить. Он все делал на бегу, боясь не успеть, опоздать. И наверное оттого чувствовал себя загнанным зверем. А сейчас он вдруг поймал себя на мысли, что его словно обволакивает странное блаженство. Нега, нирвана, иначе не скажешь. И время такое тягучее, неторопливое, а день нескончаемо долгий, как в детстве.

Илья задумался. Почему же мы теряем позже это состояние тихого счастья, куда оно уходит? Может быть, исчезает со спешкой? Ребенок-то, он же совсем не зависим от времени, ему еще никуда не нужно торопиться.

Дверь отворилась и с шумом впустила Константина Федоровича. Старик громко постучал о половик валенками, сбивая с них снег, и начал раздеваться.

– Эх, хорошо-то как! – радостно сказал он, вешая одежду. – Такой день пригожий, душа радуется. Будто ангел от всего зла крылом все прикрыл.

Он поспешил к печи и, приподняв крышку на казане, довольно крякнул:

– Отлично получилось.

Аромат свежего борща разнесся по избе.

– Пахнет вкусно, – сглотнул слюну Илья.

– Так и хорошо, – Константин Федорович засмеялся, – это просто великолепно, что аппетит есть. Значит, организм на поправку пошел.

– А мне уже можно есть?

– Можно, можно. Давай топай к умывальнику, руки мой. Сейчас наливать буду.

«Три недели я провел без сознания, в бреду, – разглядывая свои тощие костлявые руки, думал Илья, – семья, должно быть, считает меня мертвым. А я и в самом деле едва не отправился к праотцам. Если бы не славный пес Айки – не было бы меня на свете. Надо будет ему мяса да костей сахарных купить, отблагодарить за добро».

Илья напрягся, пытаясь вспомнить, как все было, начиная с того момента, когда он упал в лесу в снег, но не смог. Потом в памяти все-таки смутно замельтешили диковинные образы. Чудилось, будто вырезал кто-то большим острым ножом в облачном небе «окно» и сквозь него глянули на землю звезды. Потом оттуда, из черной дыры неба, ударил белый луч, и тело Ильи невесомо поплыло вверх. Казалось, будто он уже поднялся к звездам и плавал среди них, освещаемый их мертвенным светом, когда теплое дыхание коснулось его лица. Белый волк с оскаленными клыками внимательно смотрел на Илью, свесив язык. Потом – скрип снега и шорох полозьев, крупные снежинки, залепляющие глаза и рот, и наконец теплый дух жарко натопленной избы. И после – какие-то бесконечные вязкие кошмары: бинты, запах камфоры, березового дегтя. Чудища, лезущие из щелей и щупальцами сдавливающее горло и грудь и не дающие дышать.

«Ну, хорошо, я спасен. Но дальше-то делать что? Как мне жить?»

Он вздохнул и обернулся на Константина Федоровича, будто ожидал от него услышать ответ. Старик понял его взгляд по-своему. Улыбнулся и махнул рукой в сторону стола:

– Присаживайся. Сейчас кушать будем.

Потом налил две миски остро пахнущего чесноком и лавром борща и выставил на стол тарелку со свежеиспеченными булками. Ощущение от пищи было пьянящее и такое сильное, что у Захарова закружилась голова.

Дождавшись, когда Илья утолит первый голод, Константин Федорович сказал:

– Ну что, мил человек, историю-то свою расскажешь? Или мне и дальше догадываться обо всем самому? Ты уж прости, сопоставил я кое-какие факты, вот и решил, что ты скрываешься от кого-то. Я не прав?

Илья отложил ложку. Долго сидел, раздумывая, потом поднял голову:

– Странная история со мной произошла. Даже не знаю, с чего начать.

– А ты просто рассказывай. Тогда я, может, и придумаю, чем смогу помочь.

Илья говорил долго и путано. Выкладывал все свои сомнения и тревоги. Повторялся, но, даже понимая, что пересказывает все не первый раз, не мог остановиться. Выговорившись, он посмотрел вопросительно на Константина Федоровича.

– Что скажете? Есть у меня шанс?

Старик сидел, склонив голову и молчал. Потом крякнул и, вытерев губы полотенцем и повесив его на спинку стула, произнес:

– Вот что я совершенно точно понял: тебе надо на какое-то время из большого мира исчезнуть. Пока ты не разберешься, кто и зачем тебе хотел навредить. Согласен?

Илья кивнул:

– Да.

– Тебя, как я понимаю, уже считают покойником, – продолжал Константин Федорович, – и если ты будешь появляться среди людей – непременно кто-нибудь тебя узнает. Если хочешь – можешь оставаться и жить здесь. Вдвоем веселее.

– Нет, это исключено. Я должен, мне необходимо во всем разобраться!

– И как ты это себе представляешь? Внезапно оживешь? А дальше что?

В этот момент в открытую форточку донесся звук тяжелого дыхания, и раздался скрип снега. У Ильи сжалось сердце. Все, что происходило после аварии, его бегство – нельзя назвать обдуманным шагом. Он действовал спонтанно, гонимый страхом, по наитию, чувствуя, что он должен так поступить. И вот теперь впервые задумался: а действительно, что дальше?

– Что мне говорить, если сейчас сюда войдут? – встревоженно спросил он.

Константин Федорович встал и выглянул в форточку.

– Не боись. Этот гость сюда не зайдет, лось он потому что. А вот то, что на тебе лица нет – это плохо. Бояться не надо, так ты сразу на себя внимание обратишь.

– Да, вы правы. Я не думал о том, что буду делать дальше, и сейчас мне стало омерзительно страшно. Но сидеть все время здесь – нет, я так не могу. Я должен выяснить, что происходит. А как я сделаю это, не появляясь в городе? Бред.

Константин Федорович горестно вздохнул.

– А я-то, старый дурень, размечтался. Думал, будешь помощником мне. Ладно, попробую тебе помочь. Результат не гарантирую, но попытка не пытка. Рискнем?

– Каким образом? – Илья насторожился, и старик в ответ рассмеялся.

– Ух, какой ты пуганый. Даже в предложении помощи пытаешься дурной умысел узреть.

– Жизнь такая была. Сложная, – Илья смутился.

– Ну так что, пробуем? Сегодня фаза Луны подходящая – новолуние. Следующего придется двадцать восемь дней ждать.

– А давайте!

– Вот и ладно. Знаю я один заговор, еще мой дед им пользовался, да и меня научил. Дает он как бы невидимость. Говорю «как бы», потому что на самом деле тебя видеть-то будут, вот только замечать перестанут. Будто ты мебель или часть стены. Понимаешь?

– Примерно.

– Сегодня самое подходящее время. Так что ты пока отдыхай, а я готовить все нужное начну.

Илья действительно чувствовал головокружение и тошноту. Или волнение так сказалось, или сил после болезни еще не успел набраться, но заставлять упрашивать себя он не стал. Подошел к постели и со вздохом облегчения погрузился в сон.

Проснулся только к вечеру. Константин Федорович сидел за столом и что-то писал. Заметив взгляд Ильи, поманил его к себе.

– Проснулся? Вот и хорошо. А у меня все сделано уже. Ждал только, когда встанешь, чтобы к делу приступить.

– Да, я готов. – Илья сел в постели и по-детски кулаками протер глаза.

– Ну и отлично.

Старик выставил на стол ступку с пестиком, положил в нее пучки трав, налил в миску воды и зажег свечи.

Илья наблюдал за ним, откинувшись на спинку стула и прикрыв веки. Опять в сон клонило, даром что только встал.

Константин Федорович, бормоча что-то себе под нос, тер в ступке травы. Он методично размалывал их в порошок, затем брал щепотью и сыпал на пламя свечи, читая заговор. Ароматный дымок тянулся к потолку, и Илья изумленно вглядывался в возникающие картины.

Вы разглядывали в детстве облака? Не правда ли, там можно увидеть все, что угодно – медведя, слона, горы, дельфинов...

Сейчас дым рисовал более изящно и страшно. Илье то чудились черепа с черными провалами глазниц, то всадник с косой на плече, несущийся куда-то вскачь. Потом померещилось огромное войско, марширующее по небу, и корабль-призрак, отплывающий из разрушенной гавани. Илья старательно таращил глаза и часто моргал, прогоняя мрачные видения. Когда, в какой момент он перестал отделять явь от сна, он и не заметил. А может быть, это даже и не сон был, и он грезил с открытыми глазами.

Ему вдруг привиделся один эпизод из его давнего прошлого.

– Илья! Илья, просыпайся, – старик испуганно трясет его за плечо.

– А? Что? – Захаров испуганно вскакивает. – Где Карина?

– Слава богу, жив. – Константин Федорович облегченно оставляет плечо Ильи и садится рядом. – В первый раз вижу такую реакцию на курения. Испугал ты меня, минуты три разбудить тебя не мог. Кто такая Карина?

Илья потрясенно молчал, все еще во власти видений. Потом мучительно застонал, обхватив голову руками.

– Господи, какой же я дурак! За полтинник уже перевалило, а я все не успокоюсь, все себя поедом ем. Думал, забылось давно, быльем поросло. Но нет. Была у меня когда-то женщина, которую я очень любил. Порвал с ней, потому что не решился оставить жену и детей. Но чувство вины!!! Мне казалось, что я давно избавился от него. А вот ничуть не бывало.

Он, болезненно поморщившись, потер левую сторону груди ладонью.

– Сердце болит? – встревожился Константин Федорович.

– Да, что-то давит последнее время.

– Ты, главное, не нервничай, худое в голову не бери, – он встал и подбросил в печь дров. – Тут что важно?

– Что? – эхом откликнулся Илья.

– Понять, что все – в руках божьих. И нам с тобой порой не дано понять, какой поступок правильный, какой ложный. Еще со времен Адама и Евы все перепуталось, и люди часто принимают зло за добро, а добро – за зло.

– Нет, я с этим совсем не согласен. Человек способен отделить зерна от плевел.

Константин Федорович пожал плечами, как бы показывая тем самым, что отказывается вступать в полемику:

– Твое право. Я свое мнение высказал.

Илья тоже спор продолжать не стал. Он встал и, набрав из ведра воды, поставил греться на печь. Посуда после обеда все еще оставалась грязной, и его это раздражало: чистюля по натуре, Илья не переносил в доме ни малейшего беспорядка.

Спустя неделю он отправился в Москву, несмотря на уговоры Константина Федоровича не торопиться. Пальто, в котором был Илья во время аварии, сильно пострадало, и надевать его в Москву значило бы привлечь к себе внимание.

– Вот, куртку возьми, – Константин Федорович достал из шкафа синюю летную куртку с меховым воротником, размера на два больше, чем он носил. – Она почти новая, я ее раза два надевал. В ней и не холодно будет, и не столь она приметная, как твое пальто. Оно дорогое, должно быть?

Илья неопределенно кивнул. Одежду он давно покупал, не глядя на цену, а только по двум критериям: насколько ему вещь нравится и идет.

Константин Федорович отправился его провожать, решив, что сам Илья проделать длинный путь по лесу еще не в состоянии. К станции они шли не торопясь, и по дороге старик беспрестанно напутствовал Илью:

– Смотри, не забудь мне папирос купить. «Беломор» бери. Другие не люблю. Да, и не задерживайся в Москве. Я тебя буду ждать с четырнадцати до пятнадцати ноль-ноль на остановке. Помни, что три часа дня – крайний срок. Мы и так за час домой не доберемся, как бы ни торопились. Большую часть пути придется в сумерках идти. А если стемнеет, то и вовсе беда: ночью в лесу нехорошо, легко можно заплутать. Так что смотри, не опаздывай.

Илья молча кивал и только сильнее стискивал зубы. Теперь он уже жалел, что решился на дальнюю дорогу – болела поврежденная грудь, и кружилась от слабости голова. Но гордость не позволяла ему в своей физической немощи признаться.