Глава 8

С утра в пятницу у Наташи были большие планы — поискать для Тимоши развивающие игры, купить несколько хороших книг и съездить наконец в Кунсткамеру. «Стыдно жить в Питере, — укоряла она себя, — и не знать толком ни одной достопримечательности. Тоже мне, бывшая учительница». Однако, возвращаясь из детского садика, Наташа решила, что одной в музей идти скучно, да и погода сегодня на редкость неподходящая. Подходя к дому, определилась окончательно: никуда она сегодня не поедет, а будет балбесничать весь день и читать что-нибудь эдакое… интеллектуальное. Или не интеллектуальное, а просто для своего удовольствия. Детектив, например. Причем не особенно заумный.

Ветер трепал ей волосы, слабое мартовское солнышко почти не грело, и Наташа уже представляла, как пролежит полдня на кровати в теплой комнате, а потом сладко поспит после обеда. «Елки-палки, а ведь я так превращусь в подобие господина Боброва», — неожиданно пришло ей в голову. Представив себя оттягивающей щеки в разные стороны, Наташа расхохоталась, так что на улице на нее удивленно обернулся какой-то прохожий. «А ведь и правда, я совершенно ничем не занимаюсь, — думала Наташа, подходя к двери, — и, самое интересное, получаю массу удовольствия. Просто от безделья! Хотя, конечно, со временем это пройдет».

Она вставила ключ в замочную скважину, но дверь неожиданно подалась под нажимом и открылась. Наташа покачала головой. Все-таки Эдик не прав: подобная забывчивость к добру не приводит. «Заходи кто хошь, бери что хошь», — приговаривала в таких случаях ее рязанская бабушка. Быстро раздевшись, Наташа поднялась на второй этаж и уже собиралась уйти в свою комнату, но тут ее внимание привлекла открытая дверь в конце коридора. Именно в той дальней комнате, где жили Игорь Сергеевич Бобров со своей супругой Аллой Дмитриевной.

Осторожно, почти на цыпочках подойдя поближе, Наташа заглянула внутрь. В этой комнате ей не приходилось бывать раньше. Странные кресла с изогнутыми ручками и неудобными спинками, маленький диван, покрытый черным пледом с белыми иероглифами, современный столик со стеклянной столешницей — в обстановке явно чувствовалось влияние Аллы Дмитриевны. «Понятно, почему Игорь Сергеевич предпочитает проводить время в гостиной», — пришло в голову Наташе. Неожиданно она заметила, что слева от входа есть еще одна дверь — а ей и в голову не приходило, что здесь смежные комнаты. Осторожно толкнув ее, Наташа просунула голову в щель, увидела краешек кровати и… быстро высунула голову обратно, застыв на месте. Почему-то ей было совершенно ясно, что именно она увидит в соседней комнате. В том, что на кровати сейчас лежит мертвое тело, Наташа нисколько не сомневалась, вопрос был только в том, чье это будет тело. Собравшись с духом и глубоко вдохнув, она толкнула дверь и одновременно услышала низкий женский голос:

— Я полагаю, мы можем придумать что-то еще, но, по-моему, девочка прекрасно себя зарекомендовала. А потом, ты оценила его реакцию?

— Да уж, непосредственно на себе, — второй голос принадлежал Алле Дмитриевне. — Откровенно говоря, повторения мне не хотелось бы, но если для пользы дела, то почему бы и нет.

Одним взглядом охватив обстановку комнаты, Наташа увидела пустую кровать, покрытую желтым покрывалом с цветами, и две женские фигуры у окна — Аллы Дмитриевны и Елены Семеновны. Не дожидаясь, пока ее заметят, она выскочила за дверь в коридор и остановилась. Щеки горели так, что Наташа приложила к ним ладони, но это не помогло. «Стыдно. Мало того что подслушала чужой разговор, так еще и нафантазировала какой-то бред. Господи, мертвое тело! А еще собиралась детектив читать!» Она пошла в свою комнату, на ходу доставая ключи из кармана джинсов и решая, что именно выбрать на сегодня из чтения. Пожалуй, пойдет «Дон Кихот» или «Тартюф». И никаких детективов!

Провожая Наташу взглядом, стоявший за углом Мальчик Жора ухмыльнулся, но ухмылка получилась больше похожей на гримасу. Смешно! Нет, ей-богу, смешно! В этом доме все только и делают, что подглядывают друг за другом — кухарка за Илоной, Бобровы за стариканом, а теперь еще и чернявая стервозина за самой Аллой Дмитриевной. Судя по тому, с каким лицом она выскочила из комнаты, услышала что-то весьма неприятное. Да, а для полноты картины надо приписать сюда саму Мадам, которая, похоже, прослушивает все телефонные звонки. Ухмылка исчезла с красивого лица Мальчика, оно стало озабоченным. Однако с лезущей не в свои дела женушкой нашего обожаемого Эдика нужно бы что-то сделать, а то она что-нибудь не то узнает. Если уже не узнала. Поразмыслив, Мальчик Жора подошел к комнате Бобровых и постучался. Прошло не меньше двадцати секунд, прежде чем дверь распахнулась и в проеме появилась Алла Дмитриевна, с легким недоумением взирающая на секретаря сверху вниз.

— Добрый день, Алла Дмитриевна, — обаятельно улыбнулся тот.

— Здравствуй. Я могу тебе чем-нибудь помочь?

Интонация ее ясно давала понять Мальчику, что от него требуется как можно скорее изложить свое дело и оставить госпожу Боброву в покое.

— Алла Дмитриевна, к вам сейчас в комнату заходила супруга Эдика. — Секретарь сделал небольшую паузу, чтобы смысл сказанного дошел до женщины. — И пробыла у вас, как я понял, достаточно долго. Она не сказала, случайно, куда направляется? Мне нужно ее найти, а сотовый телефон у нее недоступен.

Высокомерие на лице Аллы Дмитриевны сменилось удивлением, затем взгляд скользнул в сторону. «Вспоминай, вспоминай, — злорадно подумал Мальчик, — что вы тут такого обсуждали с подругой в последние десять минут».

— Скажи мне, Жора, — задумчиво проговорила наконец Боброва, — а ты не заметил, как долго мы с… с женой Эдуарда разговаривали?

— Точно не могу сказать, Алла Дмитриевна, — отрапортовал секретарь. — По-моему, минут пять-десять. Может быть, восемь. Да, пожалуй, восемь. С другой стороны, может, и семь. Хотя восемь все-таки ближе.

Алла Дмитриевна собиралась сказать что-то резкое, но передумала и пристально взглянула на Жору. Тот стоял перед ней с идиотской улыбкой сержанта, которого только что перед всем строем похвалил генерал.

— Спасибо, Жора. Нет, я не знаю, куда она пошла. В любом случае… спасибо.

Последнее слово много значило для Мальчика Жоры. Продолжая улыбаться, он попрощался и вернулся в кабинет Евгении Генриховны. Приобрести как минимум одного союзника в доме — это очень, очень неплохо, особенно если союзник не кто иной, как Алла Дмитриевна. В том, что она верно оценила его визит, Жора не сомневался.

В то время, как Наташа стояла перед приоткрытой дверью, гадая, чей труп она увидит на кровати, Эдик Гольц решил сделать небольшой перерыв, отпросился с работы на два часа и отправился в магазин выбирать своей жене подарок. Повода для подарка не было, но Эдик собирался его придумать — дарить Наташе всякую ерунду доставляло ему огромное удовольствие. В конце концов, если нашелся человек, который заботится о нем после смерти Элины, то он может и должен отплатить ему тем же. В раздумьях бродя по торговому центру и наблюдая свою бледную физиономию, многократно отраженную в сверкающих витринах, Эдик размышлял о том, как же ему повезло с Наташей. С ее появлением в его жизни такая неловкая, в общем-то, вещь, как постель, превратилась для Эдика в источник удовольствия, и он мог спокойно делать что угодно, не боясь гневного или, еще того хуже, презрительного окрика. С Наташей все было просто. Подумав об этом, Эдик улыбнулся, выбрал подчеркнуто простую и очень дорогую модель часов и пошел оплачивать приобретение.

Ольга Степановна с утра соорудила салат из обжаренной трески (как любит маленький — без лука), сварила бульон с фрикадельками и сообразила, что фрукты на десерт у нее закончились. Можно было бы попросить Мальчика Жору съездить за ними, но Ольга Степановна захотела прогуляться сама, благо хороший магазин находился недалеко. Пока Эдик вдумчиво рассматривал витрины с часами, Ольга Степановна не менее придирчиво изучала содержимое прилавков с фруктами. «Бананы для Тимошеньки… и яблочек можно бы для него взять, только ведь они нехорошие… а Жене виноградику побольше».

Наконец фрукты, необходимые для всего семейства Гольц, были сложены в тележку, и Ольга Степановна предалась более приятному занятию. С такими же чувствами, с какими любящая бабушка выбирает подарок внуку, она подержала в руках мохнатые киви, убедилась, что они незрелые, исследовала чахлый сморщенный авокадо, поморщилась и купила манго. По вкусу — как крыжовник с елкой, но, говорят, полезно. Мальчик хоть и здоровенький, тьфу-тьфу-тьфу, но весной витамины нужны.

Добравшись до дома, Ольга Степановна обнаружила: уходя, она опять забыла закрыть за собой дверь. И обрадовалась, что Евгения Генриховна сегодня весь день на работе, а то задала бы ей жару за такую забывчивость. Женечка, конечно, человек добрый, но если что не по ней — то боже упаси.

Ольга Степановна прислушалась. Тишина. Нет, кажется, никто ее оплошности не заметил. Напевая негромко себе под нос, Ольга Степановна разобрала пакеты с продуктами и обнаружила, что оставила в кармашке сумки желатин.

— Ой, старею я, старею, — сообщила она самой себе, слегка кокетливо поглядывая, как в зеркало, на стеклянную дверцу шкафа с посудой. В ней отражалась моложавая крепкая женщина с аккуратно уложенными седыми волосами и маленькими морщинками вокруг глаз.

Поправив совершенно не выбившуюся прядку, Ольга Степановна надела фартук и пошла в прихожую за желатином. Там никого не было, но у Ольги Степановны появилось ощущение, словно кто-то недавно проходил здесь. Она удивленно огляделась, не понимая, что это значит. То ли слабый запах витал в воздухе, то ли герберы в вазе стояли как-то иначе… Непонятно. Вытащив из сумки пакетик с желатином, Ольга Степановна собиралась вернуться на кухню, но что-то ее остановило. Медленно и как-то неохотно она подошла к тяжелой резной двери в гостиную. Ни голосов, ни каких-либо звуков из-за двери не доносилось, но у Ольги Степановны сложилось четкое впечатление, что ей стоит войти в комнату. Сопротивляясь неожиданно возникшему глупому желанию, она хотела повернуться и пойти обратно в кухню, но дверь притягивала, манила, настойчиво просила открыть ее и заглянуть. Сжимая в руке гладкий бумажный пакетик, Ольга Степановна дотронулась до витой металлической ручки и чуть не отдернула пальцы — ручка оказалась вдруг теплой. Наконец она потянула дверь, та открылась, и Ольга Степановна вошла в гостиную.

Комната была пустой. Собственно, этого и следовало ожидать. Но какое-то неопределимое внутреннее чувство заставило женщину подойти к окну и внимательно осмотреть сад. Никого. Ни старика, ни даже прохожих за оградой не было. Ольга Степановна глубоко вздохнула и повернулась. В ближнем кресле, повернутом к окну, лежала Илона, подвернув ноги под себя, а на шее у нее вздулась багровая полоса с таким синеватым оттенком, какой бывал много лет назад у советских куриц. Эти куриные тушки с неожиданной четкостью встали перед глазами Ольги Степановны, заслонив на секунду лицо девушки с отвалившейся челюстью и высунутым неправдоподобно далеко сиреневым языком.

Мертвая Илона смотрела куда-то на гардины, и Ольга Степановна чуть не обернулась, чтобы посмотреть туда же. Остановило ее что-то, валявшееся на полу у кресла и приковавшее ее взгляд. Пряди черных обстриженных волос Илоны, а на них — ножницы. Ольга Степановна перевела взгляд на труп, заметила криво искромсанные волосы вокруг лица и дико закричала.

Звонок застал Макара, когда он возвращался к машине. Растерянно захлопав себя по карманам, Илюшин тихонько выругался — он думал, что здесь мобильник уже не будет работать, вот и спрятал его черт знает куда. Неизвестный названивал долго и упорно. Наконец Макар нащупал телефон и прижал его к уху.

— Да, я слушаю.

Пауза.

— Господин Илюшин?

— Да, я. С кем я разговариваю?

— Это Евгения Генриховна. Господин Илюшин, мне нужна ваша помощь.

Вот так. Без предисловия, без «как ваше здоровье?». Впрочем, деловая женщина, что с нее взять.

— Чем я могу помочь? — вежливо поинтересовался Макар.

— В моем доме произошло убийство. Два часа назад.

Макар охнул про себя и тут же собрался с мыслями.

— Кого убили? — быстро спросил он.

— Илону, мою помощницу по дому. Ее задушили и оставили тело в гостиной.

Макар тут же вспомнил высокую черноволосую девушку, при встрече зазывно махнувшую было в его сторону тощеватым бедром, но быстро оценившую, что с ним ей ловить нечего. Он еще тогда подумал, что девушке лучше убирать волосы в прическу — они ей явно мешали. Интересно, что голос у Евгении Генриховны почти не изменился — непохоже, что она волнуется. Сильная женщина.

— Вы вызвали милицию, я надеюсь?

— Разумеется. Она сейчас в доме. Излишне объяснять, что я не рассчитываю на профессионализм ее сотрудников. И не думаю, что они раскроют преступление.

— А вам нужно, чтобы преступление было раскрыто? — не удержался Макар. И пожалел о своем вопросе — телефон вполне может прослушиваться, даже если госпожа Гольц звонит с сотового. Да и вопрос неумный.

Евгения Генриховна помолчала секунду — Макар услышал в трубке тихий скрип открываемой двери — и негромко, но очень резко сказала:

— Мне нужно, чтобы вы нашли убийцу.

— То есть вы хотите, чтобы я вернулся? — ответил Макар вопросом на вопрос. — Вы хотите, чтобы я прервал выполнение своего задания?

В трубке повисло молчание, на сей раз куда более долгое. В конце концов госпожа Гольц приняла решение:

— Нет, не хочу. Но я прошу вас помочь. В любом случае — вы же детектив.

«А вот это очень по-женски, — усмехнулся Макар. — Действительно, я же детектив. Правда, нахожусь за тысячу километров от места преступления, но все-таки…»

— Евгения Генриховна, — проникновенно сказал он. — Помочь вам я сейчас могу только одним: посоветовать другого хорошего детектива. Все остальные варианты требуют моего присутствия. Если вы хотите, я тотчас развернусь и поеду в Питер. Если нет, то запишите телефон Сергея Бабкина. Он в Москве. Вот все, чем я могу вам помочь. Хочу предупредить: если вы выберете Сергея, то больше не обращайтесь ко мне за помощью в данном вопросе — вмешиваться я не буду. Я занимаюсь тем, чем занимаюсь, и ничем другим. Что вы выбираете?

— Диктуйте телефон, — не раздумывая, ответила Евгения Генриховна. — И будьте любезны, позвоните вашему другу, предупредите его.

Через пять минут, поговорив с Бабкиным, Макар уселся в машину и начал, по выражению Сергея, «морщить извилины». Любопытно, любопытно. Может статься, что убийство вообще не имеет отношения к исчезновению девушки — даже скорее всего, что не имеет, но может быть и наоборот. В любом случае, пока известна только личность убитой. В отличие от той несчастной, которая похоронена под простым деревянным крестом около деревенской церкви. Правда, рассказ батюшки кое-что прояснил, но не все. В частности, самого главного — где Элина Гольц. Но Макар уже был уверен, что дорога Элины закончилась не здесь.

Он завел машину, посмотрел на карту и тронулся с места. Через пять минут в зеркале перед его глазами отражался только позолоченный крест, но скоро исчез и он.

Сидеть в кресле Сергею было неудобно, но он не показывал виду. Он вообще не любил кресла, особенно такие мягкие, предпочитая устраиваться на полу, но позволить себе расположиться на ковре в чужой гостиной не мог. Интересно было наблюдать за реакцией людей, стоящих в комнате, — никто из них не садился. Тело уже увезли, милиция уехала час назад, никого, разумеется, не задержав, и теперь у Сергея была, как выразилась Евгения Генриховна Гольц, полная свобода действий. Возникал один закономерный вопрос — как ей распоряжаться, этой свободой.

Бабкин еще раз оглядел людей в комнате — ему нравилось почему-то называть их персонажами. Итак, персонажи… Три дамочки разного возраста, из которых одна, самая старшая, потихоньку утирает глаза платочком, вторая нервно теребит рыжий локон, а третья, с бледным взволнованным лицом, к чему-то прислушивается. У мамы Бабкина была своя классификация всех особ женского пола, и сейчас он без труда определил видовую принадлежность каждой из присутствующих. Утирающая глаза платочком — безусловно, «хозяюшка». Рыжая бледная кобылка — «стерва рациональная». Маленькая брюнеточка с лохматой гривкой — «замухрышка».

Теперь с мужиками. Евгения Генриховна успела познакомить Сергея со своим сыном, Эдуардом, но сейчас того не было в комнате. Впрочем, даже если бы и был… По своему опыту Бабкин знал, насколько непредсказуемыми могут оказываться такие бесцветные, неплохо зарабатывающие мужики, воспитанные сильной и успешной мамой. Про Эдуарда Гольца он слышал еще от Макара, но тот о нем собственного мнения составить не успел. «Ну что ж, и мы не будем торопиться», — решил Сергей и перевел взгляд на вальяжного мужчину в замшевом коричневом пиджаке. «Ага, брат Евгении Генриховны, по совместительству муж рациональной стервочки. Пожалуй, самый собранный из всех присутствующих. И стоит в такой позе… ненапряженной, и к супруге со словами утешения не подходит». Только Сергей это подумал, как рыжая дамочка, нервно мотнув головой, подошла к супругу и негромко сказала что-то. Тот не отозвался. Дамочка повторила, наклонившись к мужу поближе, и тогда тот ответил. Что именно, Бабкин, конечно же, не расслышал, но зато увидел, как женщина дернулась и резко отошла от мужа. Постояла секунду, словно в нерешительности, и вышла из гостиной. Бабкин бросил взгляд вокруг себя, но никто не обратил внимания на то, что произошло: все стояли, задумавшись, по разным углам комнаты и со стороны представляли собой довольно занимательную скульптурную группу. А вот еще фигура — темноволосый парень лет тридцати, «смесь Джеймса Бонда и жиголо», как определил его для себя Бабкин. С него он и решил начать.

— Слушай, — Бабкин неуклюже поднялся с кресла и сделал шаг к Бонду, — подсоби, будь другом: надо бы стульев принести. Из кухни, там, или еще откуда.

Прежде чем ответить, парень помолчал пару секунд, изучая непонятного толстяка, глыбой нависшего над ним, но потом решился:

— Пойдемте, из столовой принесем. Действительно, все стоят, как памятники…

Он не договорил, но Бабкина позабавило сходство их ассоциаций. Не торопясь он вышел за парнем из гостиной и свернул в длинный коридор.

— Меня, кстати, Сергеем зовут, — негромко напомнил он о себе, когда они дошли до столовой. Парень встрепенулся:

— А меня Жорой. — И пожал Бабкину руку. — Извините, я со всеми этими делами даже не представился.

Бабкин неопределенно махнул рукой — дело, мол, обычное, убийство на всех так действует. Вместо того чтобы взять стулья и перенести в гостиную, Жора сел и потер лоб рукой.

— Черт, никак в себя не приду. — Он помотал головой, точь-в-точь как недавно рыжая кобылка. — Утром с Илонкой болтали, а через час…

— Ее нашли вы?

— Нет, метрдотель наша закричала как резаная, и я прибежал. А она в кресле лежит… — На лице Жоры явственно отразилось воспоминание о том, что он увидел.

— Не понял, кто это — метрдотель?

— Та бабулька с седыми волосами. Она в доме за всю еду отвечает, вот и зовем ее метрдотелем. По-хорошему, надо бы ее кухаркой называть, только вот ей не понравится.

— Хорошо, когда для тебя еду готовят, — протянул Бабкин, присев наискось от Жоры. — У вас ведь семья большая.

— У них, — поправил его парень. — Я-то, к сожалению, не семья. — Он усмехнулся, но ухмылка получилась неестественная. — Я, так сказать, золотая рыбка. Которая на посылках.

«А старуха у нас, значит, госпожа Гольц, — хмыкнул про себя Бабкин. — Любопытное распределение ролей». А Жора продолжал, не обращая на него внимания:

— Семья тут состоит из двух человек — из Евгении Генриховны и нашего маленького Эдика. А все остальные — так сказать, обслуживающий персонал.

— Опять не понял, — помотал головой Бабкин. — Вот женщина, рыжая такая, и ее муж — они разве не родственники? И еще одна, с черными волосами, помладше. Мне показалось, она родня хозяйки.

Жора помолчал немного, разглядывая свои ногти (с маникюром, как отметил Бабкин), потом тоном легкого превосходства протянул:

— Понимаете, Сергей, жизнь наша так устроена, что формально можно быть в родстве, а фактически… А фактически — удовлетворять чьи-то потребности. И терпеть вас будут только в том случае, если вы хорошо их удовлетворяете. Если же плохо — попросят вон в любой момент. А это, по-моему, и есть главный признак обслуживающего персонала.

«Самоуверенный дурак, — поставил диагноз Бабкин. — Причем со склонностью к заумствованию. Будет трепаться до посинения обо всех и забудет, как меня зовут, к концу своего монолога. Ну что ж, это и хорошо — пускай поет». Только Сергей открыл рот, чтобы задать очередной вопрос, как Жора прекратил рассматривать свои ногти, перевел на него глаза и неожиданно спросил:

— Ну что, господин детектив, понесем стулья страждущим или вы еще не все узнали?

…Спустя полчаса в кабинете Евгении Генриховны Сергей говорил:

— Собственно говоря, что вы ожидаете от меня услышать? Кроме того, что ваш секретарь отличается редкостной проницательностью, я вам пока ничего сообщить не могу. Да и то не исключаю, что информацию он получил от вас.

— Нет, — отмела его предположение хозяйка, — Мальчику я, разумеется, ничего не говорила. Да и дело вовсе не в том… просто… Видите ли, поскольку известно, кто убил Илону, ваше присутствие было нужно вовсе не затем, чтобы подозревать кого-то из домашних.

Слегка опешив, Сергей уставился на Евгению Генриховну во все глаза. Лицо у нее было бледное, губы стянулись в тонкую красную ниточку, но впечатления невменяемой женщины она вовсе не производила. Скорее даже наоборот — Бабкин готов был поклясться, что госпожа Гольц принадлежит к той категории людей, которых опасность заставляет мобилизовать все силы. Бизнес-вумен, одним словом. К таким женщинам Бабкин относился настороженно, видя в них исключительно заказчиков и партнеров, но никак не подруг жизни настоящего мужчины. Нет, женщина-подруга должна быть существом нежным, мягким, а после убийства, совершенного в ее доме, она должна утирать тонким платочком слезы и говорить прерывающимся голоском. Однако голос Евгении Генриховны не только не прерывался — в нем вообще не было слышно ни малейшего сомнения. «Известно, кто убил Илону»… Хм…

— Я вас правильно понял? — осторожно уточнил он. — Вы знаете, кто убил девушку?

— Разумеется, знаю, — раздраженно отозвалась Евгения Генриховна.

— Простите мое нескромное любопытство, но зачем тогда вам нужен я?

Госпожа Гольц пристально посмотрела на Бабкина темными, почти черными глазами, и он почувствовал некоторое замешательство. Черт, ну не умеет он с такими бабами работать! Вот с мужиками — любыми — за пять минут находит общий язык, а с такими… «Пускай Бегемота посылают, он обаятельный», — не к месту всплыла у него в голове цитата, и он недобрым словом помянул Макара.

— Ваш сарказм неуместен, — наконец сухо проговорила Евгения Генриховна. — Я сейчас изложу вам все обстоятельства, а вы ответите мне на некоторые вопросы.

Через пятнадцать минут, закончив записывать, Бабкин постарался осмыслить ситуацию. Итак, мы имеем Степана Затраву, движимого желанием завладеть бизнесом госпожи Гольц. Мы имеем с его стороны ряд действий, направленных на моральное подавление противника. Короче говоря, война войной. И наконец военные действия дошли до того этапа, без которого полноценная война — не война, а именно: до физического уничтожения противника. Сергей покачал головой.

— Честно говоря, Евгения Генриховна, такой сюжет очень подходит для фильма про сицилийскую мафию, но не очень годится для наших российских реалий.

— Не вижу в нем ничего необычного, — парировала госпожа Гольц. — Если люди Затравы считают возможным переломать руки одному из моих мастеров, то почему бы им не сделать следующий шаг? А потом, вы забываете об одной важной вещи.

— О какой?

— О волосах, которые отрезали. Я ведь говорила вам: когда Ольга Степановна нашла девушку, у той были отрезаны волосы. И сверху лежали ножницы.

Бесстрастный тон, которым Евгения Генриховна излагала подробности, заставил Бабкина примерить на нее роль убийцы. Но в следующую секунду госпожа Гольц произнесла тем же невозмутимым тоном:

— Кстати, что касается меня, то у меня — алиби. На целый день. Я была в своем офисе с самого утра.

«Волосы. Черт, еще и волосы! А еще не в меру активный конкурент! Хорошая у меня петрушка вырисовывается…»

— Что вы хотели у меня спросить? — Бабкин решил переключиться.

— Во-первых, нужно ли мне рассказывать в милиции то, что я сообщила вам?

— Нужно, конечно, — без колебаний ответил Сергей. — Им ваша информация может помочь раскрыть преступление, потому что, согласитесь, возможности прокуратуры куда больше, чем возможности одного отдельно взятого детектива. А потом, вам сокрытие истории о нападении на ваш бизнес вообще ничего не дает. Да я и не сомневаюсь, что через очень короткое время следователь будет в курсе. Поэтому чем меньше неправды, тем лучше.

— Ну что ж, — кивнула головой Евгения Генриховна, — вполне разумно. Тогда второй вопрос: вы, лично вы, согласитесь взяться за это дело?

Старательно взвешивая слова, Сергей ответил:

— Видите ли, я пока не вижу, чем могу быть полезен. Ведь фактически дело идет о собирании улик. Понятно, что Затрава не сам убил вашу несчастную уборщицу. Следовательно, надо перешерстить все его окружение, выяснить, кого он применяет для таких дел, допросить и так далее. Со всем этим два опера справятся на порядок лучше, а главное, быстрее меня. Хотя бы потому что у них есть «корочки» и люди обязаны с ними разговаривать. А со мной — нет.

Бабкин решил не объявлять раньше времени, что «корочки» есть и у него, честно купленные два года назад за не слишком большую сумму. Но он искренне не понимал, что может сделать в данной ситуации.

— Все, сказанное вами, справедливо, за исключением одного, — заметила Евгения Генриховна. — Если бы наши правоохранительные органы работали честно, я бы не обратилась к вам. Но Затрава покупает всех. Я не сомневаюсь…

Она не договорила, но Бабкин понял. В голове у него мелькнула мысль, что при таком раскладе его труп, как и труп дочери госпожи Гольц, Макар будет искать до конца своих дней, но детектив постарался неприятную мысль отогнать. В конце концов, сейчас же не бандитские девяностые! «Сейчас бандитские двухтысячные», — шепнул зловредный голос в голове, но Сергей не стал его слушать.

— Так что вы хотите от меня? — устало повторил он в третий раз.

— Я хочу, чтобы вы собрали улики. Чтобы вы нашли человека, который убил Илону.

— И что вам это даст?

— Многое. Тогда мои слова будут подкреплены фактами. Тогда делом будет заниматься уже не районная прокуратура, или кто там его расследует, а совсем другие люди.

— Хорошо, — кивнул Бабкин, сдаваясь. — Но мне нужны все данные по убийству…

— Тут вы можете не волноваться, — махнула рукой Евгения Генриховна. — Вам окажут полное содействие.

Фраза — про полное содействие подействовала на Бабкина странным образом. Он неожиданно ощутил себя новобранцем перед лицом генерала, выигравшего несколько ожесточенных сражений. Или мелким просителем перед лицом, облеченным такой властью, что о ней можно говорить только шепотом. «Разрешите откланяться» уже просилось у него с языка, но тут Евгения Генриховна пододвинула к нему бумажку, предварительно что-то написав на ней.

— Вот сумма, — пояснила она, глядя в непонимающие глаза Сергея, — которую вы получаете в любом случае. Плюс — еще столько же, если находите исполнителя. Вот по этим телефонам будете связываться со мной, а вопрос со следователем я решу в ближайшие четыре часа. Все, что знают они, будете знать и вы.

«Аудиенция окончена», — понял Сергей, встал, аккуратно свернул бумажку, поклонился и быстро вышел из комнаты. За дверью он еще раз посмотрел на число, выписанное красивым почерком без наклона, хотел что-то сказать самому себе, но только махнул рукой. Интересно, как его Макар охарактеризовал, если ему предлагают такие деньги? «Интересно, какая гадость тебя ждет, если тебе предлагают ТАКИЕ деньги?» — поправил его тот же зловредный внутренний голос. На этот раз Бабкин решил к нему прислушаться и быть очень осторожным.

На следующее утро, сидя в гостиничном номере, Сергей изучал данные по убийству Илоны Андреевны Ветровой, двадцати двух лет, русской, незамужней, приехавшей откуда-то из-под Тулы. Убита около полудня — задушена куском бечевки. Бечевка валялась тут же, рядом с местом преступления. Судя по всему, девушка задушена в том же кресле, где ее нашли. Волосы обрезаны обычными ножницами, которых в каждом хозяйственном магазине — по три штуки на стольник. Ножницы демонстративно брошены на волосы сверху. Убийца, по-видимому, проник в дом через наружную дверь — ни камер, ни сигнализации там не установлено, а некоторые из живущих в доме вообще не закрывают ее за собой днем. Дама, работающая поварихой, призналась, что забыла закрыть дверь, уходя в магазин. И она же нашла тело около двух часов дня. Любопытно, любопытно… Надо бы получше присмотреться к дамочке.

Чем больше анализировал Бабкин данные, тем сильнее крепло в нем ощущение, что в доме должен быть сообщник. Просто не может его не быть! Нужно было знать кучу вещей: что дверь оставляют открытой, что в доме именно в тот день никого не будет, что жена Эдуарда Гольца отводит ребенка в садик, а жена Боброва уезжает в свою галерею… Хотя постойте, вот как раз жена Гольца была днем дома. И Боброва, кстати сказать, тоже. «Полный бред!» — выругался Сергей и поднялся со стула. Стул освобожденно скрипнул, но преждевременно: Бабкин сел на место, и ножки издали жалобный звук. «Полный бред. Что за убийство в присутствии трех, а то и четырех человек в доме? В любой момент исполнителя могли заметить. И потом, откуда он знал, что девушка будет убираться в гостиной именно в это время? Вот если ему было все равно…»

Сергей опять встал со стула и подошел к окну с видом на помойку. Машина, стоявшая около мусорных контейнеров, вытряхивала длинной железной лапой их содержимое себе внутрь. Сергей заметил мелькнувшую среди каких-то объедков игрушку и засохшие цветы. «Все равно… Да, убийце вполне могло быть все равно. Тогда он шел убивать не конкретную Илону Ветрову, а любого человека, который оказался бы в доме. Желательно — женщину, потому что ему нужно было обрезать ей волосы. Но и с мужчиной он бы справился. А в таком случае ему нужно было знать не так уж и много: что дверь часто не запирают, что в доме постоянно находятся какие-то люди, что выйти можно через заднюю дверь, а камер слежения нет. Собственно говоря, достаточно даже для неподготовленного человека, а уж если Затрава держит своего мастера для подобных дел, то и подавно».

Удовлетворенно хмыкнув, Бабкин налил в любимую чашку, которую всегда возил с собой, сока и выпил его одним глотком. Пора было приступать к активным действиям.