Книга: Знак Истинного Пути
Назад: Глава 14
На главную: Предисловие

Глава 15

— Эдуард, откуда он взялся? Вы его знали? — спросил Макар, глядя на Эдика.
Они сидели после похорон в гостиной. Все зеркала в доме были занавешены, цветы убраны, но здесь, в гостиной, не было ни зеркал, ни пустых ваз, и на секунду можно было представить, что ничего не случилось за последний месяц. Что в массивном кресле сейчас появится Игорь Сергеевич Бобров, а на диван присядет, исключительно прямо держа спину, Евгения Генриховна. Но на диване сидели Наташа с Эдиком, держась за руки, а в креслах расположились Бабкин с Илюшиным. Алла Дмитриевна и ее супруг исчезли куда-то сразу после поминок, Мальчик Жора, как и Ольга Степановна, не появлялись даже на похоронах. Тимошу Наташа с утра отвела в садик, и сейчас во всем особняке были они одни.
— Так вы его знали?
Макар подумал, что Эдуард Гольц держится неплохо после такого удара, как смерть матери. Хотя еще вопрос, что его потрясло больше — то, что она погибла, или то, что похитила его сына. То есть не сына, а племянника. Хотя в тот момент вообще-то сына…
— Знал, — вздохнув, ответил Эдик. — Это очень давняя история. Когда-то у мамы была подруга, Ирина Волейчук, а у той был сын. Борис попал служить в Афганистан и вернулся оттуда… вернулся конченым человеком. Тетя Ира показывала его психиатрам, ему прописывали какие-то лекарства, но ничего не менялось. Она как-то раз говорила, когда была у нас в гостях, что Боря стал пустой внутри. Да, я хорошо запомнил, так и сказала — что он стал пустой внутри. Тетя Ира думала, что хуже уже быть ничего не может, но потом Борис сел на иглу, и у нее в доме начался кромешный ад. Вы представляете себе бывшего афганца, который стал наркоманом?
Макар с Сергеем синхронно кивнули — они представляли.
— Тетя Ира снова пыталась его лечить, и опять без всякого результата. Тогда подключилась мама — нашла хорошую клинику, оплатила лечение, и он вышел оттуда совершенно другим. Правда, тетю Иру предупредили: от всего предыдущего лечения — а Борис много по больницам лежал, и в психиатрической тоже — у него в голове произошли необратимые изменения. Честно говоря, я никаких изменений не заметил, он всегда был молчаливый и какой-то странный. Но он все стал воспринимать на веру. Однажды тетя Ира ему сказала, что он матери моей должен быть по гроб жизни обязан, — так он каждый раз, когда она приезжала, глаз с нее не спускал. Просто сидел молча, ничего не говорил — только смотрел. Но все, что мама просила, делал. Сразу же, как собачка. А через несколько лет тетя Ира заболела и умерла, причем очень быстро. Борис остался один, и тут выяснилось, что он один не может — нужно, чтобы его кто-то направлял. Понимаете? Он даже за квартиру по счетам не мог платить, да и нечем было. Тогда мама ему помогла: отправила в дом деревенский, который еще родителям тети Иры принадлежал, а квартиру его стала сдавать. Вот на те деньги он и жил. Я его не видел много лет и даже не знал, что мама с ним какие-то отношения поддерживает. Думал, он сам постепенно научился жить. Как выяснилось, ошибся. Что с ним будет?
— Не знаю, — пожал печами Макар. — Наверное, ничего хорошего.
— Но как вы поняли, что… — Эдик запнулся, потом справился с собой и продолжил: — Что Тима похитила мама?
Макар с Бабкиным переглянулись.
— Мы до последнего не были уверены, — признался Сергей. — Все стало окончательно понятно, только когда ваша мама бросилась к машине. Но вообще-то мы шли методом исключения. Степан Затрава не подходил — кстати, не он убил Илону, — и в любом случае от него пришли бы какие-то требования. Я подозревал жену вашего дяди…
— Аллу Дмитриевну, — подсказал Эдик.
— Да, ее. Или ее супруга. Но у них совершенно не было мотива, чтобы похищать ребенка.
— А у мамы был.
— Да, — подтвердил Бабкин, — у вашей мамы был. Правда, пока мы догадались, что это может быть мотивом, прошло слишком много времени. Она считала мальчика Знаком. И Знаком плохим.
— А я-то, наивный, думал, что мама даже начинает к Тиму привязываться, — горько усмехнулся Эдик.
— Нет, она не привязывалась, — покачал головой Макар. — Думаю, в последнее время она очень плохо себя чувствовала: сначала возникли проблемы с бизнесом, причем серьезные, потом в доме убили девушку… К тому же у нее перед глазами постоянно был такой серьезный раздражитель. Извините, Наталья Ивановна, что я так говорю о Тимоше, но это правда.
— Я понимаю. И глупо, что мы сами ничего не замечали. — Наташа задумалась ненадолго. — Знаете, как-то раз нас с Тимом испугала машина… Точнее, не нас, а меня. Мы с ним возвращались из садика, и мне показалось, что на нас кто-то смотрит и хочет сделать что-то плохое.
— Ты мне не рассказывала, — насторожился Эдик.
— Да теперь-то уж дело прошлое, — махнула рукой Наташа. — А тогда я бросилась бежать от какой-то машины, потому что подумала, что она нас хочет задавить. Большая такая машина, джип, кажется. Водитель на меня посмотрел как на круглую дуру. Да я и сама так про себя подумала. А сейчас мне кажется, что я тогда была права.
— Только на тебя смотрела из сада мама, да? — поморщился Эдик.
Наташа кивнула, виновато глядя на мужа.
— Или из окна, — вздохнула она. — В общем, если бы я себе самой больше доверяла, то мы с тобой, Эдя, не занимались бы таким самообманом.
— Не думаю, — возразил ей Макар. — В смысле, не думаю, что вы смогли бы понять, чего хотела ваша свекровь. Евгения Генриховна свои чувства тщательно скрывала, но она больше не могла видеть вашего сына. Зла ему не хотела, а просто желала, чтобы его не было. Предложила отправить его к знакомым, но вы, Эдуард, отказались, что стало последней каплей. Ей, видимо, было очень плохо, если она пошла на такой шаг. А главное, совершенно непонятно, что она собиралась делать дальше. Уже одно это доказывает, как плохо ваша мать себя чувствовала, ведь госпожа Гольц, насколько мне известно, всегда просчитывала все на два шага вперед. А здесь ей было неважно, что будет дальше, — важно, чтобы сейчас жизнь хоть на какое-то время вошла в обычную колею. В конце концов, она в любой момент могла попросить Бориса подбросить мальчика к дому. А Тимофей все равно не смог бы рассказать, кто его похитил и где он был.
— Река без берегов… — задумчиво проговорил Эдуард, вставая с дивана и подходя к окну.
— Что, простите? — не понял Макар.
— Нет, ничего, — ответил Эдик, глядя на начинающие зеленеть деревья. — Постойте! — спохватился он. — Вы сказали, что не люди Затравы убили Илону. Но кто же тогда? Вы узнали?
— Узнали, — пробасил Сергей, доставая тетрадку.
— И кто же? — хором вскрикнули Эдик с Наташей.
— Мне жаль вас расстраивать, Наталья Ивановна, но… — Бабкин с сочувствием смотрел на маленькую, хрупкую женщину, сидевшую напротив. — Ваша повариха, Ольга Степановна.
— Что?! — ахнула Наташа. — Как Ольга Степановна? Нет, нет, Сергей, вы что-то путаете! Не может быть!
— Ольга Степановна? — растерянно вторил ей Эдик. — Но почему? Зачем?
— Прозвучит, конечно, смешно, — без тени улыбки проговорил Бабкин, — но Ольга Степановна убила Илону из-за денег…
День, когда Илона Ветрова показала Ольге Степановне чеки, стал худшим днем в ее жизни.
— И чтобы ты, вешалка перманентная, больше до меня не докапывалась! Понятно тебе? — Илона цедила каждое слово с большим удовольствием.
— Почему перманентная? — жалким голосом спросила Ольга Степановна, не в силах отвести взгляд от мятых бумажек, которые были для нее приговором.
— Потому. Я человек не злой, показывать чеки хозяйке не буду, — продолжала Илона. — Пока не буду. Но если ты еще раз опять до меня докапываться станешь, я тебе тоже устрою… В общем, ты меня поняла. Или нет?
— Поняла, поняла, — торопливо закивала Ольга Степановна.
Илона смотрела на ее пошедшее пятнами лицо и испытывала глубокое удовлетворение. Ей захотелось продлить это состояние, а то и усилить его. Оказывается, очень приятно распоряжаться чьей-то судьбой, так же как обычно делает хозяйка.
— И попросите у меня прощения, — добавила она.
— Что? — дернулась Ольга Степановна.
— Просите прощения за все те гадости, которые вы обо мне говорили.
Ольга Степановна первый раз подняла глаза на Илону, и во взгляде у нее что-то мелькнуло. Она молчала.
— Ну? — недовольно сказала Илона. — Я жду вообще-то. Сколько раз вы меня при Жоре унижали, а? Вот и извиняйтесь.
— Нет, Илона, не буду, — покачала головой Ольга Степановна.
— Не будете? — удивилась девушка.
— Нет. Сейчас ты хочешь, чтобы я перед тобой извинилась, а через минуту потребуешь, чтобы я за тебя полы намывала? Хочешь — иди, показывай Евгении Генриховне чеки.
Илона, у которой и правда мелькнула мысль заставить Ольгу Степановну убирать в доме вместо себя, слегка оторопела. За свою короткую жизнь она никогда не сталкивалась с людьми, которые, доходя до определенной черты, приобретают несвойственную им твердость. Поведение Ольги Степановны стало для нее неприятной неожиданностью. Подумав, Илона сунула чеки в сумочку и поднялась.
— Ладно, пожалею вас на первый раз, — пожала она плечиками. — Но в другой раз — только вякните на меня!
Покачивая бедрами, она вышла из кухни. Ольга Степановна обхватила голову руками, сминая аккуратные завитушки, и застонала.
— Так вот почему она плакала, — потрясенная, проговорила Наташа. — Никак поверить не могу. Получается, Илона ее шантажировала?
— Да, — подтвердил Бабкин. — Именно так. У вашей Илоны был доступ во все комнаты, и она легко выяснила, сколько денег выдается на хозяйство вашему метрдотелю. Ведь Ольга Степановна в конце месяца называла потраченную сумму, правильно?
— Правильно, — кивнул Эдик. — Но мы, разумеется, никогда не проверяли, сколько потрачено. Может быть, мама первое время и контролировала, но потом…
— Потом перестала, — закончил за него Бабкин. — Я совершенно уверен, Эдуард, что ни вы, ни ваша мама не знаете, сколько стоит, например, сыр. Или молоко. Ольга Степановна называла вам сумму, завышенную процентов на тридцать, и никто из вас не смог бы поймать ее на обмане. Но Илона начала подозревать, что дело нечисто, и стала доставать чеки из мусорного ведра. Ведь в супермаркетах всегда выдают чеки, правда? Ольга Степановна бросала их в пакет с продуктами, как многие делают, чисто машинально, а потом выбрасывала вместе с пакетом. Илона убирала и на кухне тоже. Девушка собрала чеки за три месяца, и их оказалось вполне достаточно, чтобы понять махинации поварихи. Собственно говоря, хватило бы и двух. У нее дома я целую бухгалтерию обнаружил: она очень тщательно подсчитывала, сколько кухарка тратила на еду и сколько она брала с хозяев. Мне только интересно: что сделала бы ваша мама, господин Гольц, если бы узнала об обмане?
— Она бы ее, конечно, выгнала, — не задумываясь ответил Эдик. — И заставила вернуть все деньги, которые Ольга Степановна украла за эти годы.
— Вот именно. А Ольге Степановне деньги были очень, очень важны, судя по тому, где она сейчас находится.
— А где она находится?
— Вылетела вчера из Питера чартерным рейсом в Афины, так что она сейчас в Греции, — объяснил Макар. — Ольга Степановна слышала все разговоры, которые велись в столовой. Догадаться обрезать волосы, чтобы подозрение пало на Затраву, было несложно. Она вообще-то умная женщина, ваша Ольга Степановна.
— Не понимаю, — помотал головой Эдик. — Вот так, из-за того чтобы поехать в Грецию, убить человека?
— Нет, не так, — сказала Наташа задумчиво, и все посмотрели на нее. — У нее была мечта. Понимаешь, Эдя, мечта! Для тебя поехать в Грецию — пустяки: купил билет и полетел. А для нее — нет. Тем более что она хотела не просто поехать туда на две недели туристом, а там остаться. Вот для чего ей нужны были деньги. Я помню, как она рассказывала мне про свой отдых — у нее даже лицо менялось. Сергей не прав — Ольга Степановна убила Илону не из-за денег. Она убила ее, потому что та отбирала ее мечту.
— Вы можете начать преследование, — помолчав, предложил Макар, но Эдик только махнул рукой:
— Никого я не буду преследовать. Я только поганца напугал хорошенько, вот и все.
— Секретаря, что ли? — догадался Бабкин. — А с ним что не так?
— Он работал на Затраву, передавал ему подробности предстоящих сделок, — объяснил Эдик. — Я его с самого начала заподозрил, но мама почему-то очень хорошо к нему относилась и не хотела мне верить. А зря. Я попросил ее безопасников как следует проследить за ним, и они быстро его вычислили. Ничего с ним не будет, — добавил он, заметив встревоженный взгляд Наташи, — физиономию его гадостную почистят, вот и все.
— Начистят, — сказал Бабкин.
— Что?
— Начистят, а не почистят, — повторил он. — Физиономию начистят. Почистят — это немножко другое.
Наташа фыркнула, а потом неожиданно расхохоталась в голос. Смех ее прозвучал так заразительно, что вслед за ней рассмеялись и Макар с Сергеем. Глядя на них, и Эдик заулыбался. Он смотрел на свою хохочущую жену и думал, что теперь все в его жизни пойдет по-другому. Пойдет, как надо. Они съездят на могилу Элины и перезахоронят ее в одной ограде с мамой, как и должно быть. Может быть, у них с Наташей родятся еще дети, и в доме будет много детских голосов. И, думая о будущем, Эдик Гольц улыбался радостно и открыто…
— Слушай, Макар, ну не может быть такой случайности, — говорил Бабкин Макару два часа спустя в гостиничном номере. — Нет, мне эта дамочка, конечно, нравится, но так не бывает.
— Все бывает, — философски ответил Макар. — Ты, Сережа, удивишься, какие бывают в жизни совпадения. А потом, не такое уж и значительное совпадение.
— Ни фига себе, незначительное! — присвистнул Бабкин, ставя на стол любимую кружку.
— Опять своих монстров достал, — поморщился Макар. — Слушай, давай я тебе приличную кружку подарю?
— Приличную не хочу. Хочу эту. — И Сергей полюбовался на надпись «Мы — монстры».
— Так ты хочешь сказать, что она своего Гольца совершенно случайно встретила? И знать не знала, что он родной братец той бедолаги, которая в лесу чуть ли не на ее руках померла?
— Да запросто. — Макар вспрыгнул на столешницу и уселся, болтая ногами. — У меня знакомая была, из Костромы. Поехала она с годовалой дочерью в Африку, в Танзанию, вслед за мужем. И вот заходит она там в какой-то магазин и видит белого человека. Он услышал, что она говорит по-русски, обрадовался. Оказалось, что тоже русский. Они разговорились. И представь себе, Сережа, — мало того что он, как выяснилось, учился с ее мужем в одной группе, так еще и встречался с ее подругой школьных лет, что уж совсем ни в какие ворота не лезет! Причем встречался не в Костроме, а в Москве, как они уже потом выяснили, когда она фотографии у него увидела.
— Ладно, убедил, — согласился неохотно Бабкин. — Но тогда другое объясни, раз уж ты про фотографии вспомнил. У Гольцев весь дом этими фотографиями увешан, и везде Элина эта несчастная. Что, твоя Наталья Ивановна не узнала ее, что ли?
— Конечно, не узнала, — пожал плечами Макар. — Она видела уже умершую Элину, видела очень недолго. И ты представь, какое у той было лицо. Даже если бы ее и не били — а ее сильно избили! — все равно, узнать в молодой девчонке, красивой и накрашенной, только что родившую тетку, два месяца шатавшуюся по лесам… У тебя, Сережа, завышенные требования. Ты половину своих знакомых не узнаешь, если они вздумают волосы перекрасить. Я вот о другом подумал. Ты представляешь: четыре года искать любимую дочь, тосковать по ней, над фотографиями плакать — и не узнать собственного внука, ее сына! И ведь госпожа Гольц не просто не узнала — она его возненавидела! Вот я как себе это представлю, как вспомню ее лицо, когда она поняла, кого похитила руками бедолаги-психопата, у меня мороз по коже.
— Ты, Макар, слишком чувствительный. Хотя, конечно, глупо получилось. Даже не глупо, а… не могу слово подобрать… нелепо, что ли. И обидно, что все так закончилось. Слушай, Макар, а про одного-то персонажа мы с тобой забыли совсем — про родного папашу мальчика. Как ты думаешь, могут они вот так же встретиться когда-нибудь?
— Не могут, — категорично заявил Макар.
— Почему ты так уверен?
— Потому что я вчера в Москву звонил и кое-что узнавал. Чтобы ты спал спокойно, скажу: Данилу Солонцева три недели назад убили в подъезде его собственного дома.
— Да ты что? Серьезно?
— Серьезнее не бывает.
— Может, ты и убийцу знаешь?
— Представь себе, да. Да и ты его знаешь — Иван Кордыбайлов. Он, собственно, и не прятался. Оказалось, это один из тех паломников, которые с Данилой ходили в тот раз. Видно, после нашего разговора его совесть и замучила. Он Данилу зарезал, как свинью, а сам пошел в милицию сдаваться. Так что встретиться с родным папочкой Тимофею не грозит. По-моему, оно и к лучшему. О, слушай, — встрепенулся Илюшин, — ты мне про фотографии напомнил! Я же их забыл отдать.
— Да ладно, наплюй, — посоветовал Бабкин. — У них своих полно. Не поощряй культа мертвых.
— Циник ты, Сережа, — укоризненно сказал Макар. — А я не такой. Пожалуй, отвезу фотографии.
Подходя к особняку уже в сумерках, Макар увидел, что во всех комнатах второго этажа горит свет. Дом красиво светился теплыми желтыми огнями. На пороге стояла Наташа, которой Макар позвонил еще из такси.
— Спасибо вам большое, — поблагодарила она. — Мы по одной из этих фотографий будем заказывать памятник. Пройдите, пожалуйста, прохладно же на улице.
Макар зашел в гостиную и отметил, что Наталья Ивановна сильно изменилась со времени их первой встречи. Утром он не обратил на это внимания, но сейчас оценил превращение. Лицо ее похудело и как бы приобрело законченность. Словно не хватало одного мазка на портрете, но вот художник положил его — и изображение ожило. Она куталась в пушистую белую шаль, которая очень ей шла, делала необыкновенно изящной. И морщинки в уголках губ, не видные с первого взгляда, не старили лицо, а делали его загадочным. «А ведь она, пожалуй, годам к тридцати пяти станет красавицей, — понял Макар, глядя, как милая женщина грациозно наклоняется, чтобы убрать фотографии в секретер. — Мог бы поклясться, что два месяца назад она была совершенно заурядной дамочкой. В меру симпатичной, но обычной. Интересно, что ее так изменило?»
— Бдыщ! Бдыщ! — раздался звонкий крик, и Макар вздрогнул от неожиданности. — Я тебя застрелил! Все, ты умер! Ложись и умирай! — кричал выскочивший из-за угла Тимофей, подпрыгивая на месте и размахивая игрушечным пистолетом.
— Тима, Тима, что ты! — принялась утихомиривать его Наташа. — Так нельзя на людей выскакивать. Хочешь пострелять — иди к Эдику.
— Нет, — нахмурился Тимоша, — я на него уже выскакивал, больше неинтересно. Я хочу на этого дядю! Почему на бабу Женю ты сама мне велела наскакивать, а на него не разрешаешь? Я его тоже хочу испугать.
— Потому что не разрешаю, — мягко, но непреклонно ответила Наташа. — Все, Тима, поднимайся к себе, скоро будем укладываться спать.
Насупившийся мальчик вышел из комнаты, и Макар услышал, как он топает и стреляет за дверью.
— Хорошо, что он так быстро пришел в себя, — сказал Макар. — Видимо, для мальчишек оружие — лучшее лекарство. Ну что ж, всего хорошего вам и вашему мужу!
Макар Илюшин пошел к дверям гостиной, но в голове у него почему-то зазвучали несколько голосов. «Его мать держалась на редкость хорошо, — говорил размеренно Бабкин. — Первый раз вижу, чтобы женщина, у которой похитили ребенка, так себя вела. Уважаю, знаешь». — «Ты на бабу Женю сама велела мне наскакивать!» — кричал маленький мальчик с пистолетом в руке. «Эта Гольц, которая хозяйка, всю свою жизнь по каким-то знакам построила», — продолжал Бабкин. «Я его тоже хочу испугать!» — требовал звонкий детский голос.
Макар остановился у двери, и тут в голове у него всё прояснилось. Всё, абсолютно всё. Голоса замолчали, и детектив услышал, как за его спиной бьют старинные часы. Подождав, пока пробьет последний удар, Макар повернулся к Наташе. Та серьезно смотрела на него.
— Так, значит, вы… — медленно проговорил Макар. — Именно вы… Как же я не догадался…
— Вы о чем? — так же мягко, как она разговаривала с Тимом, спросила Наташа.
— Да, да, именно вы… — повторил сыщик. — Вот почему у меня было ощущение, что не все закончено в этой истории. Выходит, в бабу Женю можно стрелять, а в меня нет? — Он усмехнулся, но смешок получился невеселым. — Хорошо придумано. Вы знали, как и все в доме, про закидоны мадам Гольц со Знаками и попросили мальчика выводить ее из себя. Конечно, ведь все так просто! Если ребенок десять раз сказал, что он убил ее, то на одиннадцатый раз несчастная Евгения Генриховна, хочешь не хочешь, должна была увидеть в его словах Знак, правда?
— Просто детская игра, — пожала плечами Наташа.
— Нет, — покачал головой Макар, — не просто. И вовсе не детская, а ваша взрослая игра. И вы, Наталья Ивановна, вышли в ней победителем. У вас была хорошая тактика. Вы доводили Евгению Генриховну старательно и планомерно, заметив, что ее раздражает именно ваш сын и что на его слова она обращает внимание. С ее-то склонностью во всем видеть Знаки неудивительно. Ведь устами младенцев глаголет истина! Наверное, Тимофей постоянно произносил что-нибудь нехорошее для нее. И в конце концов она не выдержала. А Бабкин еще удивлялся, что вы так сдержанно себя ведете после похищения Тима: обычно мамаши в истерике бьются, а вы — само спокойствие. Вы знали, кто виноват в похищении, и тоже полагали, что ничего плохого Тиму не будет. Вы и уговорили мужа привлечь Сергея, чтобы он провел расследование. Думаю, уже в тот момент вы предполагали, чем оно закончится. Но для вас было важно, чтобы и ваш Эдик увидел, какой ужасный человек его мать. Интересно, когда вы на самом деле поняли, что ваш Тимофей — сын Элины Гольц?
Наташа не ответила. Она смотрела на Макара задумчивым взглядом, но видела перед собой не его.
* * *
Молодая женщина с окровавленным лицом лежала на смятой траве под качающимися соснами. Глаза у женщины были закрыты.
Наташа присела на корточки и всмотрелась в несчастную.
— Господи, да ведь она совсем молоденькая, — потрясенно выдохнула она. — Просто очень уж замученная.
— Милицию надо вызвать… — бубнил Олег. — Наташка, отойди от нее подальше…
— Олег, она умерла, — не оборачиваясь, ответила Наташа, и в ту секунду женщина открыла глаза, оказавшиеся очень яркими, синими. Она смотрела прямо на Наташу. Та не успела ни вскрикнуть, ни отшатнуться, как женщина прошептала:
— Спасите… не отдавайте им…
Она глядела умоляюще, и, подчиняясь этому взгляду, Наташа наклонилась к самым губам умирающей.
— Элина… я Элина Гольц… расскажите маме… — шепот становился все тише, все неразличимей.
— Где твоя семья? — почти закричала ей в лицо Наташа.
— Евгения… ее зовут Евгения… скажите маме…
Неожиданно лицо женщины чуть искривилось и застыло. Теперь оно было похоже на лицо куклы, которую кто-то по недоразумению перепачкал красной и черной краской. Наташа хотела что-то сказать, но поняла, что уже поздно. Широко открытые синие глаза смотрели на заходящее солнце, и выражение у умершей было такое, словно она поняла что-то важное перед смертью.
«Элина Гольц», — повторила про себя Наташа. Перекрестила мертвую женщину и тихо-тихо попросила:
— Господи, прими душу рабы твоей Элины Гольц.
И в ту же секунду закричал ребенок…
* * *
— Так когда? — повторил настойчивый голос, и Наташа очнулась.
В дверях стоял Макар Илюшин и неприязненно смотрел на нее.
— Незадолго до похищения, — медленно ответила она. — Я не сразу поняла… точнее, не сразу поверила самой себе. А потом было уже поздно — Евгения Генриховна похитила Тимошу.
— И вы, конечно, решили никому ничего не говорить, — усмехнувшись, сказал Макар.
— Нет… — Наташа собралась с мыслями. — Поймите, Макар, я не была ни в чем уверена. Это было бы слишком удивительное совпадение. Окончательно я поверила только тогда, когда приехали вы и ваш друг.
Макар покачал головой.
— Даже если так, все равно вы виноваты в том, что доводили ее, пока жили в доме.
— Я просто хотела, чтобы она отпустила сына от себя, — негромко и словно самой себе сказала Наташа. — Чтобы она дала нам возможность жить своей жизнью — нам троим, а не только мне и Тиму…
— Чего вы хотели, мы уже не узнаем, — жестко оборвал ее Макар. — Но добились вы одного: Евгения Генриховна решила избавиться от мальчика единственным доступным ей способом.
— Вы хотите сказать, что и в этом тоже виновата я? — спокойно спросила Наташа. — В том, какой способ она выбрала?
— Нет, не хочу. Но вы, Наталья Ивановна, сыграли свою роль во всем, что произошло, причем роль, на мой вкус, довольно неприглядную.
— Мне жаль, что вы так думаете. — Голос Наташи звучал по-прежнему спокойно и доброжелательно. — Вы мне нравитесь, господин Илюшин, и мне не хотелось бы приобретать врага в вашем лице.
— А мне хотелось бы еще меньше, — ответил Макар, уже вполне овладевший собой. — Как показали последние дни, человек, которого вы числили в своих врагах, очень плохо кончил.
— Мне очень жаль, — мягко произнесла Наташа.
Макар постоял немного молча, глядя на пушистую белую шаль на ее плечах.
— Я вам не верю, — сказал он наконец, повернулся и, не прощаясь, вышел.
После его ухода Наташа, подумав, вынула фотографии из секретера и поднялась наверх. Она открыла дверь кабинета Евгении Генриховны своим ключом, зажгла свет и задернула шторы. Зеркало было завешено белой простыней — она сняла ее и, аккуратно свернув, положила на стол, рядом с фотографией Элины Гольц. Господи, как же много времени ушло у нее на то, чтобы найти семью Элины! И кто бы мог подумать, что она окажется за сотни километров, в Питере… А вот встреча с Эдиком удалась неожиданно просто — так просто, что она удивилась. И все последующее тоже удалось легко — наверное, потому, что она сама влюбилась в него. «Нет, не влюбилась, а полюбила, — поправила саму себя Наташа. — Как Тимошу. Сразу, с первого взгляда».
Она взяла фотографию и стала рассматривать ее, отмечая, что Тим ничем, кроме цвета глаз и волос, не похож на биологическую мать. А уж характер у него так и вовсе ее, Наташин. Улыбнувшись этой мысли, она сунула фотографию в рамке вместе с принесенными Макаром Илюшиным в нижний ящик стола — туда, где лежали старые и уже ненужные документы. Проверила, закрыты ли ящики письменного стола.
Теперь все, что она хотела, было сделано. Можно было возвращаться к любимой семье — Эдику и Тиму.
Наташа поправила шаль на плечах и, перед тем как выключить свет, посмотрела на себя в зеркало.
За плечом у нее покачивался размытый круг — серая луна, темной половиной обращенная к окну. Наташа моргнула, и круг исчез. Хороший Знак. Совершенно определенно — хороший Знак.
Новая госпожа Гольц улыбнулась и вышла из кабинета.
Назад: Глава 14
На главную: Предисловие