Последнюю новость в особняк привез Толя. Он пригласил с собой Настю. Попросил всех собраться в холле. Валентина привезла мать в коляске.

– В общем, я скажу не то, чего вы ждете. Мы не нашли убийцу. Мы только готовы сказать, кто убийцей не является по результатам экспертизы. На бритве, найденной в кладовке, есть кровь убитой и убийцы. Человек, который держал бритву, порезался, когда… ну, вы понимаете. Из этого следа ясно, что он был без перчаток. Из людей, живущих или работающих в доме, на лезвии обнаружены отпечатки только кухарки Лилии, которая, как известно, бритву нашла и спрятала. Она пришла на работу практически вместе с нашей группой, живет с семьей, алиби есть, ее видела охрана. Валентина, вы говорили, что в доме нет жизни из-за того, что все подозревают друг друга. Я приехал сказать, что вы можете прекратить эти домыслы. Среди вас нет убийц.

Рим с мукой взглянул на Сандру, та закусила губу и отвернулась. Валя с облегчением вздохнула. И тут раздался тихий дрожащий голос:

– Кто убил Наташеньку? Почему вы молчите?

Толя почти с ужасом посмотрел на мать. Она казалась ему безучастной. Он был просто не готов ответить…

– Мне очень жаль. Но поиски убийцы продолжаются. Я прошу вас вспомнить всех, кто приходил к Наталье, с кем она ссорилась… Вспомните все, это может нам помочь. Приношу извинения за то, что до сих пор не разобрались в этом преступлении.

Он взял Настю под руку и вышел с ней на террасу.

– Можно я закурю? Черт, как это все… Мать… Знаешь, я не могу смотреть на нее. Кстати, я обещал Валентине, что ты пообщаешься с матерью. Ну, типа, как с Алисой.

– Ты с ума сошел? Мы с Алисой подруги. Она хотела преодолеть болезнь, я ей помогала, чувствовала, как это сделать. А тут – чужой человек, я вообще ничего не умею и не знаю. Только опозорюсь. Нет, скажи ей, что я не могу.

– Ну, нет так нет. Что ты разволновалась?

На террасу вышла Валентина.

– Я тут говорила с людьми. Конечно, очень много знакомых было у Наташи. Были и разные мужчины, даже во время ее жизни с Геннадием. Может, ее убили из-за ревности? К сожалению, я могу только расспрашивать. Сама о сестре ничего не знаю.

– И все-таки. Что-нибудь о ней можете сказать? В свете того, что произошло.

– Она в детстве была очень рисковая. Знаете, как бывает: а давайте залезем на самое высокое дерево, а давайте посмотрим, что там, в самом страшном погребе… Однажды в жару она в школу пришла в купальнике! Потом началось! Нас вызывали, ее спрашивали, зачем, почему… Она сказала: «Хотела посмотреть, что получится…»

Толя оглянулся и обнаружил, что Насти на террасе нет. Они с Валентиной вернулись в холл и остановились на пороге. Ее мать сидела, сгорбившись и прижав ладони к лицу. Настя стояла неподалеку и смотрела на нее. Потом приблизилась. И вдруг негромко позвала: «Мама». Та посмотрела на нее с отчаянием, изумлением, надеждой. Настя сжала ее руки и улыбнулась. Та вдруг ответила ей нерешительной улыбкой.

– Меня зовут Настя. Можно, я еще к вам приеду? – сказала Воронцова.

Толя с Настей спустились с террасы, когда позади раздался голос Вали:

– Эй, гости дорогие. А мы за вами бежим-бежим. Вы же с нами не познакомились.

Они оглянулись удивленно: Валя бережно и гордо несла на руках чудесного ребенка с одухотворенным взрослым взглядом.

– Арина, – тихо сказал Толя и взял девочку за ручку. – Как ты поживаешь, Арина?

– Холосо, – спокойно ответила девочка и посмотрела на Валю.

– Да, конечно, все хорошо. – Голос Вали дрожал. – Только операция у нас послезавтра. Боюсь я очень. А вот Аришка не боится. Она у меня храбрая.

Настя сняла очки, сунула их в карман, двумя ладонями бережно обняла лицо ребенка. Внимательно посмотрела в огромные черные глазищи.

– Тише, тише, тише… Тише, болезни и напасти… Детки наши ничего не боятся, – заговорила-запела она. – Детки будут бегать и смеяться. Хорошие, любимые детки. А теперь давай свои ладошки. Открой. Ты не прячешь там птенчиков?

Арина засмеялась и протянула ручки.

– Все будет хорошо, – Настя серьезно взглянула Вале в глаза. – Это я вам точно говорю… Ну, то есть мне так кажется, – смущенно посмотрела она на Толю.

– Да ладно, – пробормотал тот. – Колдуй сколько влезет. Я только «за». Очки надень, пожалуйста. Мне так спокойнее. Ты в них, как в противогазе. Никто лица не рассмотрит.

– Отелло, – рассмеялась Валя.

– Он шутит, – совсем смутилась Настя. – И что вы все к моим очкам прицепились. А мне они нравятся.

Сергей смотрел на бледное лицо Веры Овсяницкой – без капли косметики, с очень сухой кожей, паутинкой морщин – и думал о том, как мало радости доставили ей финансовые успехи мужа. Мало радости – это мягко сказано. Сколько обиды, зависти, ревности, наверное, испытывает женщина, зная, что ее муж богат, что он осыпает золотым дождем другую, а сама она вынуждена считать гроши, оставленные в ящике стола. Ровно на неделю, по его расчетам. И при этом принципы! Ни слова, которое можно было бы истолковать в пользу мужа… Лицо у нее далеко не бесстрастное. Может, она и пыталась подавить в себе все чувства, но, скорее всего, просто загнала их поглубже, туда, где они причиняют боль постоянно. Самой небось кажется, что все прочно спрятано и скрыто. Сергей очень не любил провокации, игру на тайных страстях, но если прямого и честного диалога не получается…

– Понимаете, Вера, ваш муж находится в ситуации, когда его признание не очень-то и требуется. Есть улика, нет алиби, прослеживается мотив. Я могу передавать дело в суд… Но вас и там допросят… Честно говоря, мне просто интересно: вы как главный свидетель и в суде практически откажетесь от дачи показаний или вдруг все вспомните и начнете обличать мужа? Или приведете факты, его оправдывающие… От вас всего можно ждать, вот в чем дело. Извините, что вторгаюсь в вашу личную жизнь, но вам не удается скрыть свою неприязнь к мужу, возмущение его поведением… Он виноват перед вами, даже доверенность отказался подписать на получение вами денег хоть с одного счета. На что вы живете, кстати? Как выкручиваетесь?

– Как всю жизнь. Дело в том, что я никогда не относилась к категории продажных женщин, поэтому «выкручиваться», как вы выразились, вовсе не кажется мне самым унизительным занятием в жизни.

– А есть более унизительные занятия?

– Без комментариев.

– Знаете, дипломатический опрос свидетеля по делу об убийстве вовсе не является задачей следователя. Поэтому я заранее приношу извинения, но скажу, как есть. Дело не в том, что вы выкручиваетесь с деньгами всю свою супружескую жизнь. Дело в том, что эти деньги, причем очень большие, ваш муж приносил на блюдечке «продажной», как вы выразились, женщине. А это унизительно. Ну, и какой принцип мешает вам сказать, не ваш ли муж совершил убийство Ирины Менделеевой и ее сожителя? По нашему раскладу – больше некому. А вы как думаете? Понятно. Опять без комментариев. Ну, тогда я признаюсь в одном грехе: прослушал я ваше свидание с мужем. Вы ему практически угрожали. Вы считаете, что мы не в состоянии найти мотив его преступлений, а сами преступления вам кажутся очевидными.

– Черт, – улыбнулась Вера. – Я совсем выпустила из виду, что вы можете подслушивать. Тогда тем более: какие ко мне вопросы? Раз вы знаете мою точку зрения.

– Ну, какая это точка зрения. Это месть униженной и оскорбленной женщины.

– И чем же я, по-вашему, так сильно унижена? – Вера сорвалась с ровного тона. – Тем, что у моего мужа были проститутки? Да если бы все жены богатых мужчин считали это большим унижением… Вы бы работать не смогли. К вам бы с ночи очередь занимали доносчицы.

– Перспектива заманчивая. Но я не думаю, что у вас рядовой случай. Далеко не все богатые мужчины держат жен в черном теле, даже при наличии любовниц. Мне как раз известны подобные ходоки, у которых именно жены официально богаче их в сотни, а то и тысячи раз. Вот таким женам нет смысла сдавать мужей в случае чего… А вы… Вот вы говорите о продажных женщинах… У вашего мужа была одна любовница, после Менделеевой, конечно. И он ее воспринимал не как проститутку, которой оплачивают услуги. Он, видимо, ее любил… Раз так рискнул. Вложил в нее все, что мог.

– Любил? Он ее любил? – Лицо Веры исказила злоба. – Да он просто от слабоумия придумал этот «замечательный» ход. Все перевести на курицу, у которой вроде бы и искать не будут. Он что, трудом грузчика заработал свои миллионы? Вы, наверное, уже знаете, что это за «честные» сделки. Сначала с Менделеевой, потом с этой… Между прочим, большую половину состояния они отобрали у ее бывшего сожителя. Путем грязного шантажа и угроз. Такая вот любовь…

– Ну, и такая любовь бывает. Он утверждает, что обожал Наталью Сидорову.

– Он такое говорит? Вы действительно думаете, что она у него одна была? Да он мне по пьяни рассказывал, что в Таиланде она ему ночью подсунула какую-то девку. А сама сидела и смотрела!

Вера стала задыхаться, руки у нее тряслись. Сергей смотрел на нее с сожалением. Но процесс пошел… Только в таком состоянии нельзя, конечно, допрашивать.

– Дать вам воды? Нет? Тогда, наверное, на сегодня закончим. Давайте продолжим в другой раз. Вам сейчас лучше не садиться за руль. У вас есть деньги на такси? Я могу дать вам машину.

– Есть. Я сама. – Вера быстро выбежала из кабинета.

Сергей в который раз читал дело Геннадия Овсяницкого. Пора думать над тем, каких свидетелей он вызовет в суд. Его прервал звонок Толи.

– Сережа, я сейчас в «Логове». Ты собирался вызывать Овсяницкую. Она у тебя?

– Нет, уже уехала.

– Догоняй, Сережа. Напротив квартиры Менделеевой живут мальчик и мама, она работает по ночам медсестрой в хосписе. Их не было, когда мы опрашивали соседей. Мальчика в тот день увезла к себе тетка пожить на неделю. В общем, он приехал. В ту ночь, когда убили Менделееву, он, как обычно, не спал, прислушивался, не возвращается ли мать. Смотрел в «глазок», когда лифт открывался. Он видел, как вернулась Ирина. А через какое-то время – короткое – лифт опять открылся. Вышла женщина! Она позвонила в квартиру Менделеевой, и ей открыли. Он даже видел, что она быстро ушла. Примерно описал ее со спины. Готов приехать на опознание.

– Но при чем тут Овсяницкая?

– Да при том, Сережа, что охранник «Логова», который с той ночи был в отгулах, показал: именно Овсяницкая вышла сразу следом за Менделеевой из клуба и поехала за ней. В ту же сторону, а домой ей в другую! Сам Овсяницкий уехал гораздо позже.