Глава 11
Ирина припарковалась у здания суда, вышла, нервно закурила. Она была очень бледной. Когда перед ней встала задыхающаяся от волнения Катя в легкой расстегнутой дубленке, с наспех стянутыми сзади волосами, она не удивилась, не обрадовалась, не огорчилась. Просто смотрела на нее своими цепкими глазами, которые в разных ситуациях бывали то зеленоватыми, то голубоватыми, сейчас они были непроницаемо серыми.
– Ира, – умоляюще произнесла Катя.
– Ну.
– Ты же знаешь все, ты человек беспристрастный, тебе поверят, что бы он там ни говорил. Ты скажешь, что он не виноват?
– Слушай, меня вызывают по вполне определенному вопросу. Я должна охарактеризовать его как начальника, коллегу. И все. Вот такой аспект. Я никогда не интересовалась его отношениями с женой. Видела ее два раза мельком. Бумаги к ним завозила. Страшное зрелище. Но это не мой вопрос.
– Ты можешь сказать свое мнение. Именно потому, что вы просто коллеги.
Ирина усмехнулась.
– Какие мы честные, правдивые девочки. Я просто коллега. А ты даже не морочила ему голову, пока он возился там один с этой несчастной Милой….
– Ну, скажи правду. А почему нет? Ты в него влюблена до смерти, это, я думаю, любой подтвердит. Я, как ты выразилась, голову ему морочила, потому что тоже люблю. А он в это время спасал безнадежную жену. Он ее с ложечки кормил, на руках носил, колыбельные пел…
– Я этого не видела, – нахмурилась Ирина. – Но не исключаю. Говорить о том, чего не видела, не буду. И потом: разве это меняет результат?
– Да. Даже мать может принять такое решение, чтобы ее ребенок не страдал. Потому что только она способна понять степень его страдания и прочувствовать это в сто раз сильнее.
– Это твои литературные изыски. В суде не пройдет. Тем более в суде, где есть только обвинитель. Я вдруг подумала… – она очень внимательно посмотрела на Катю. – Мы ведь с тобой обе не знаем, что чувствует мать. Такое совпадение. Так что твое сравнение неуместно. Я пойду.
Ирина погасила сигарету и какое-то время смотрела в узкую спину покорно уходящей Кати.
– Катя. Я… В общем, не наврежу. Не беспокойся.
…Сергей примчался с опозданием. Ему пришлось объясняться, чтобы его пустили в зал заседаний, Слава смотрел на него с первого ряда с выражением: «убил бы». Олег говорил суду о том, что произошло.
– …Моя жена Людмила уже не могла говорить. Я один принял это решение – прервать ее жизнь, точнее, убить ее. Это было восемнадцатого ноября, вечером. Я дал ей обычное снотворное, потом сделал инъекцию, в двадцать раз превышающую норму. Она остановила дыхание.
– Вы готовились к этому поступку? – спросил судья.
– Конечно.
– Подробнее нельзя?
– Очень трудно подробнее. Мне бы не хотелось.
– Может быть, вы обсуждали возможность такого исхода ее болезни с кем-то из близких?
– Конечно, нет.
– С ней вы это обсуждали? Иногда страдающие больные просят помощи родных…
– Да нет. Моя жена уже ничего никому не может рассказать. Хотела она умереть или, наоборот, молила меня о пощаде, проверить это невозможно. Извините, ваша честь, не могу ответить на ваш вопрос. Он вообще некорректен.
– Однако, Калинин. Продолжайте. У вас были мотивы избавиться от жены? Корыстный? Или вас просто утомил уход за больным человеком? Возможно, была особая причина?
– Корыстного не было. Утомил ли меня уход… Ну, как ответить на такой вопрос. Это было тяжело, главным образом, морально. Насчет особой причины… Я вижу в зале людей, которые с удовольствием о ней расскажут. Я полюбил другую женщину. Молодую и красивую. Думаю, вы пойдете по этому пути.
– А вот думать о наших путях вас никто не просил. На самом деле: как было? Вы считали, что смерть вашей жены приблизит возможность соединиться с любимой женщиной?
– Не знаю, как ответить на этот вопрос честно. Конечно, так примитивно я не думал. Но в подсознании… Короче, признаю себя виновным в полном объеме.
Олег сел. Слава посмотрел на Сергея. Тот пожал плечами и прошептал: «П-ц! Подсознание! То, чего не хватало прокурору! Ты знаешь этого Диму бзикнутого? Он мне папки носил в генпрокуратуре. У него сейчас оргазм от этого подсознания. Видишь, речь в блокноте правит».
* * *
– Олега Витальевича я знаю больше года. С тех пор, как моя дочь Анна начала встречаться с его сыном Стасом. Жену его я видела несколько раз. Ну, что тут скажешь – она тяжелый инвалид. – Вера говорила охотно, с удовольствием. Ради такого случая она сходила в парикмахерскую, покрасилась, завилась и сделал маникюр.
– Что можете сказать о сути отношений между супругами Калининами? – спросил прокурор. – Было заметно, что полноценного, скажем так, мужчину тяготит необходимость ухаживать за калекой?
– Ой, ну как вам сказать. Ничего такого он мне не говорил… Но я женщина, я видела. Конечно, тяго… ну, как вы сказали. Ну, это не большая радость, разумеется.
– Приведите конкретные примеры, если можно.
– Ну, какие примеры. Прихожу я, к примеру, за дочерью… Я не хотела ей позволять оставаться там на ночь, потому что они нерасписанные. Прихожу. Он мне открывает, в комнату провел, а сам бежит к жене. Лекарства давать, уколы делать, горшки выносить, извиняюсь за подробность…
– Ваша мысль понятна, – вмешался судья. – Вы описываете свои впечатления от ухода за больным человеком, но у вас нет примеров того, что Калинина этот уход именно тяготил. Что он не жалел и не любил свою жену. Таких примеров нет?
– Ну, какие примеры. Говорю ж, я там редко бывала. Может, дочь моя Аня что-нибудь вспомнит… А насчет «любил» – я просто не знаю, что и сказать. Ну, я вас умоляю. А то ему некого было любить.
Сергей шепнул на ухо Славе: «Вот черт. Забыл. Хотел Олегу на этот случай гранату принести».
– У Олега Калинина была женщина?
– Ну а как же! Такая вся – в кино, что ли, снимается. Он ее как увидит…
– Что происходило с ним, когда он ее видел? Он ее видел в вашем присутствии? Пожалуйста, только факты.
– Допустим, он ее не видел в моем присутствии. Но мне же дочка рассказывала.
– Полагаю, вы можете сесть. То, что видела ваша дочь, она сама нам расскажет.
– Анна Сергеевна Самошкина, – томно произнесла Аня за трибуной. – 1990 года рождения. Не замужем.
– Анна Сергеевна, – обратился к ней судья. – Большая просьба: общие наблюдения относительно деталей ухода за больным человеком нам не сообщать. Это сделала ваша мать. Лично у вас есть что сказать по существу рассматриваемой ситуации?
– Какой ситуации?
– Хотел ли Олег Калинин избавиться от жены, поскольку она ему стала мешать? Скажем, по причине появления другой женщины.
– Ну а как же.
– Как понимать ваше заявление?
– Вот вы моей маме не дали сказать. А я видела. Своими глазами. Она приходит к ним, эта Катя, при живой – пока еще живой – жене. А он обмирает. Он вообще не сильно вежливый. А тут… просто стелется. Не знает, куда посадить, дотронуться, между прочим, постоянно старается. Ну, сю-сю, му-сю…
– Внятнее, если можно.
– А внятнее, – торжествующе произнесла Аня, – я вот что скажу. Вышла я нечаянно в прихожую, а он ей сначала сапоги надевает, молнии застегивает, потом зацеловывать начал… Вот просто всю. Мне даже стыдно стало…
У входа в зал раздался шум, возбужденный разговор, потом из-за руки охранника, придерживающего дверь, показалась взъерошенная голова Стаса. «Сука! – отчаянно прокричал он. – Ну, просто сука драная! И еще просила, чтоб я на ней женился! Да я лучше сдохну!»
– Наведите порядок, – ровно сказал судья. – Объявляется перерыв до завтра.