Слава поставил три стула на равном расстоянии друг от друга и посмотрел на Сергея.

– Не, ну, цирк, ей-богу.

Они вошли – Олег, Николай и Лидия. Слава показал, где им сесть.

– Знаете, не в моих правилах групповые допросы, но вот мой товарищ, который многое сделал в расследовании, прямо скажем, ваших семейных преступлений, – он считает, что и разговор должен быть семейный. Как-то так. Давай, дирижируй, Сережа.

Сергей удобно устроился на Славином столе и посмотрел на присутствующих.

– Я полагаю, нам вместе следует разбираться в том, что известно не всем. Стало быть, пока откладываем на потом то, что практически ясно. Олег Калинин сделал признание в умышленном прерывании жизни своей жены Людмилы. Николай Соколов признался в убийстве жены Юлии под давлением неопровержимых доказательств. Его мать Лидия Соколова призналась в соучастии. Не расследованным остается эпизод с покушением на жизнь Станислава Калинина. Вероятно, виновных в этом здесь нет, но, возможно, вместе мы проясним какие-то детали. Нам не удалось найти лиц, которые хотели бы смерти именно Стаса. Но нам не удалось также доказать, что бутылка с водой, в которую был добавлен яд, предназначалась именно сыну, а не отцу. Эту воду мог выпить любой из них. Вот здесь мне чудится какой-то ответ… Любой из них. Честно говоря, до признания Олега Калинина я и смерть Людмилы вписывал в одну версию истребления семьи. Кому это было выгодно? У вас большие сбережения, Олег Витальевич?

– Вы ж проверили, наверно. Тысяч сто рублей на книжке держу на всякий пожарный. Живем на зарплату.

– Квартира одна, мы это тоже проверили, дачи нет.

– Была, моих родителей. Пришлось продать, когда Мила заболела.

– А что вам, Олег Витальевич, известно о родителях Людмилы?

– Мать ее умерла молодой, сразу после того, как мы поженились. Немного вместе прожили. Рак. Отец… Я долго ничего о нем не знал. Потом Мила рассказала, что отец ее учился в Москве, познакомился с матерью, уехал к себе во Францию… В общем, Мила была уже большой девочкой, когда он узнал о ее существовании. Он ее вызывал пару раз, иногда присылал деньги, звонил ей… Ее мать с ним не хотела говорить. У него была другая семья. Но Миле мать не мешала. Вот и все.

– Когда Людмила заболела, ее отец, Эжен Терр как-то проявлялся?

– Да. Он позвонил, когда стало ясно, что… ей совсем плохо. Я резко с ним говорил, ничего личного, просто был в ужасном состоянии. Мне профессор описал это… эту медленную, мучительную смерть при хорошем, постоянном лечении. Мила была рядом, говорить уже не могла, мы ждали, когда освободится для нее место в стационаре. Отец ее спросил, что нужно: деньги, лекарства. Я сказал, что все есть, и, кажется, бросил трубку. Он позвонил через час… Я сначала вообще ничего не понял. Он плохо говорит по-русски, а тут… Он страшно плакал. Я не знал, что сказать. Еле разобрал: он говорил, что не может приехать, потому что сам очень болен, уже не ходит… Вот и весь разговор. Он больше не звонил.

– Он жив?

– Я не знаю. Я даже его телефона не искал, когда она умерла… Ну, что я мог сказать отцу…

– Николай, Лидия, а вы не в курсе: отец Людмилы, Эжен Терр, известный банкир, жив?

Ответом было угрюмое молчание.

– Что такое? В чем дело? – настороженно спросил Олег.

– Дело в том, – сказал Сергей, – что все время болезни вашей жены контакт с ее отцом поддерживала ее двоюродная сестра Лидия. Она давала ему информацию, рассказывала, что они с сыном ухаживают за Людмилой, поскольку ее муж и сын – алкоголики. Они неоднократно получали от него крупные суммы денег. А когда узнали, что Терр умирает, Николай приехал туда с доверенностью Людмилы, мы ее скоро получим, видимо это фальшивка, и в присутствии нотариуса и адвоката Эжен, который к тому времени овдовел и потерял французскую дочь, написал завещание в пользу Милы. Практически все состояние, недвижимость, за исключением того, что было завещано фонду онкологической клиники, – отходило дочери Людмиле, в случае ее смерти – мужу Олегу, в случае его смерти – сыну Станиславу, а в случае смерти последнего – кузине Лидии и ее сыну Николаю. Завещание было обнаружено в доме Соколовых во время обыска. Показания по всем обстоятельствам его возникновения мы получили по видеосвязи от нотариуса и адвоката Терра. Письменные свидетельства сейчас готовятся.

– Ты что? – Олег медленно встал и двинулся к Николаю. – Ты что, ублюдок, моего сына хотел… Да я тебя…Мне терять точно нечего.

Сергей встал перед Олегом.

– Спокойно. Эти ваши методы… В общем, неуместны. К тому же по поводу покушения на вашего сына мы пока ничего утверждать не можем.

– Все свободны, – с облегчением вмешался Слава. – В смысле уведите их так, чтобы они были подальше друг от друга. Ф-у-у-у! – выдохнул он, когда они с Сергеем остались вдвоем. – Ну и семейка, скажу я тебе.

– Ты все-таки не путай, – устало сказал Сергей. – Лидия – тетка совершенно фанатичная, за сына любого убьет и ограбит. И еще возьмет на себя все его преступления. Тут трудно будет разобраться. Николай – не то что отморозок, но мозги изуродованные, сам видишь. А Олег… Ну, как ни крути, как ни относись к тому, что он сделал, – он мужик… Ну, хороший он мужик. Честный, храбрый, сильный. Никто не знает, как поступил бы на его месте. Он годами со смертью жены боролся, будто с врагом… Что случилось потом… Боюсь, трудно нам с ним будет. По всему вижу, топить он себя решил.

– А как же Катя?

– Из-за нее и будет топить. Из-за нее не признался раньше. Он Кате убийцу навязывать не собирается в качестве спутника жизни. Боюсь, она его потеряла… Но я с твоего разрешения поищу в его квартире что-нибудь, в кабинете рабочем… Просто, чтоб все для себя прояснить.

Ирина очередную ночь пролежала с открытыми глазами. К утру поднялась, заварила кофе, сделала несколько глотков. Вообще-то шевелиться придется. Надо заниматься фирмой, пока нет Олега. Нужно навестить Алексея. На похороны Игоря она не поехала. Зашла в ближайшую церковь, поставила свечку, оплатила молебен за упокой души. Ждет его душа от нее знака или нет, время, наверное, покажет. Когда умерла мама Ирины, она долго и страшно маялась, ходила босиком по битому стеклу. И все ждала какого-то знака. Прошло примерно полгода, и однажды утром Ирина проснулась от того, что мамин голос произнес, как в детстве: «Вставай, Ирочка. Опоздаешь». Таким был мамин знак. С того дня началось возвращение к себе. Сейчас Ирина опять сидела среди руин своей жизни и от телефонного звонка чуть не выронила чашку. Некому ей теперь звонить!

– Ира, – выдохнула Катя. – Извини, что я так рано. Но мне просто больше некому звонить. Сережа сказал, что не может помочь. Понимаешь, Олег заявил, что не хочет меня видеть. В общем, следователь не дает мне свидания, потому что Олег отказывается. Ты представляешь? Что мне делать?

– А что с этим можно поделать? Жди, пока захочет увидеть.

– Ты прекрасно понимаешь, о чем я говорю. Он решил что-то нехорошее. Типа просить, чтобы его расстреляли… Ой, это у меня юмор такой идиотский. Я в отчаянии, нужно же что-то предпринять…

– Что, например?

– Сережа сказал, что Олег отказался от адвоката. Ира, попробуй к нему попасть, на коленях тебя прошу. Ну, хоть узнай что-нибудь о нем.

– Нет. Не потому, что я не беспокоюсь или помочь не хочу. Просто у нас так заведено: если один не зовет, другой – не напрашивается. Это мужская дружба, тебе, конечно, не понять, но тут эмоции надо держать при себе.

– Не понять. Мне не понять такую дурацкую дружбу. Что надо при себе держать? Вот я, например, точно знаю, от каких мучений он захотел Милу спасти. Я знаю, что она его об этом просила. Мы в одной больнице лежали. Когда у нее начинался этот страшный приступ, она сестер за руки хватала, показывала, чтоб помогли… уйти. Но он не даст мне на суд прийти. Не позволит это сказать. Ну, это может быть и правильно: найдется кто-нибудь, кто скажет, что мы заодно, что он убил из-за меня.

– А что – нет?

– Конечно, нет! Господи боже мой! Он несколько лет провел при ней сиделкой. Да, он любит меня. Но он лучше всех знал, что ей жить в любом случае осталось совсем немного. Там, у Вятского, лечится одна девушка, у нее сначала тоже был такой диагноз, потом оказался рассеянный склероз… В общем, она знает Милу, говорит, что она и ее просила… Ира, сходи к Олегу. Нам надо знать, что у него на уме. Я боюсь… Ладно, не буду.

– Чего ты боишься?

– Что он, как Игорь… Не захочет с этим оставаться. Он же ничего не боится.

– Бред! Ты просто дура законченная, если такая чушь тебе в балду залетела… Как только язык повернулся… Олег, он же… Говори, кому звонить. Я пойду.

Ирина бросила телефон и посмотрела время. Звонить можно часа через два, не раньше. Она заметалась по квартире. Нет, ну, угораздило же Олега с этой полоумной связаться. Чтоб такое в голову пришло… Ирина смотрела на часы через каждые пять минут, травила свою злость. Была бы она ближе, эта чертова Катя, – точно ее придушила бы. Потому что Ирина ей поверила. У Олега не может быть третьего пути. Если он не хочет больше видеть Катю… Значит, он хочет пойти за Милой. Объяснить ей все там… Он ведь и правда на нее дышать боялся, так жалел. Ирина это тоже знает.