Эпилог
Самолет взлетел с часовым опозданием, и пассажиры ругались и ворчали, срывая злость на стюардессах. Женщина лет тридцати пяти в черном платье сидела молча, не обращая ни на кого внимания, и на все предложения стюардесс отвечала отрицательным движением головы.
Мужчина, расположившийся в соседнем с ней кресле, не без оснований считал себя дамским любимчиком, хотя ему давно перевалило за сорок. По опыту он знал, что самолетные знакомства бывают очень удачны, и считал грехом не воспользоваться таким случаем. Бросив на соседку заинтересованный взгляд, он с трудом смог отвести глаза и решил, что познакомится с ней во что бы то ни стало.
Выждав подходящий момент, он завел ничего не значащий разговор о погоде и задержках рейсов. Женщина отвечала вежливо, но суховато, и тогда, слегка раздосадованный, он прямо спросил, как ее зовут.
— Вика. Вика Кручинина.
А замужем ли такая прелестная женщина?
— Я вдова. — Она в первый раз за все время полета взглянула на него.
Стареющего ловеласа поразило выражение глубокой тоски в ее глазах. Поразило настолько, что он, почти профессиональный ловец женщин, смешался, забормотал что-то невнятное, какие-то извинения, и в конце концов скомкал беседу и отвернулся в сторону. А женщина в соседнем кресле отвернулась к иллюминатору и полулежала с открытыми глазами, в которых не отражалось ничего, кроме безбрежного, чистого голубого неба.
Максим Белоусов отложил в сторону совок, поднялся и отошел на пару шагов назад, оглядел результат своей работы. Мелкие рыжие бархатцы на могиле все-таки выстроились неровно, но он решил не пересаживать их, а вот светло-зеленый мох, выложенный вокруг цветов, пришлось поправить, чтобы смотрелось аккуратнее. В конце концов он добился того, чего хотел, и решил, что на сегодня достаточно.
Мелкий мусор, появившийся внутри ограды за то время, что его не было, Максим собрал в пакет и положил возле калитки, напомнив себе захватить его в машину. Обернулся к крестам и в который раз испытал острое чувство сожаления, глядя на знакомые фотографии.
Шаги за его спиной раздались как раз тогда, когда он собирался уходить.
— Хорошо получилось, — тихо сказала Алиса, прижавшись к нему.
Максим покосился на нее, отметил полуобморочную бледность, капли мелкого пота на висках, и тяжело вздохнул.
— Ты зачем из машины вышла? — сердито спросил он. — Я же тебе сказал: пятнадцать минут — и вернусь!
Не отвечая, Алиса присела на корточки — с видимым трудом — и поправила самый маленький цветок, наклонившийся надо мхом.
— Я уже приседать могу, — выдохнула она, задрав голову и глядя на него снизу вверх. — Не болит!
Он поднял ее со всей нежностью, на какую был способен, и едва удержался, чтобы не подхватить на руки.
— Я сама пойду! — Она предупреждающе выставила в стороны локти.
— Сама, сама! Топай давай, инвалид.
Очень медленно, сильно прихрамывая, Алиса вышла из ограды и побрела по дорожке к выходу с кладбища. Максим задержался на несколько секунд, глядя на фотографии мужчины и женщины, неуловимо похожих друг на друга — пухлых, рыжеволосых, улыбающихся ласковыми улыбками.
«Она вас наконец-то похоронила, — мысленно обратился он к ним. — Так что спите с миром. А я за ней присмотрю».
Он прикрыл калитку, догнал Алису, обнял ее и пошел рядом, то и дело оступаясь с узкой дорожки во влажную после дождя траву.
— Как нет билетов? — убитым голосом сказала Татьяна. — Посмотрите еще, пожалуйста!
— Девушка, ну что я буду смотреть? — устало вопросила пожилая билетерша за окошечком. — Вот, пожалуйста, здесь все показано… — И она ткнула пальцем в экран, как будто Татьяне что-то говорили суматошные квадратики, закрашенные в красные и зеленые цвета. — Видите, нет свободных мест? А, нет, подождите-ка…
Таня прижалась к окошечку, умоляя своего ангела-хранителя смилостивиться над ней и Матвеем и подарить два места — всего два, дорогой ангел, это ведь такая малость! Пусть даже они будут в конце зала…
— Нету. Увы, девушка, ничем не могу помочь.
Таня кивнула головой. Так она и думала. Ей ничем не могут помочь.
— Два в разных местах зала есть, — равнодушно поведала билетерша. — Двух рядом нет.
— В разных местах? — встрепенулась Таня, к которой вдруг вернулась надежда. — А где?
— Партер, третий ряд, десятое место, и восьмой ряд пятнадцатое место, — оттарабанили из-за стекла. — Будете брать?
— Буду!
Татьяна знала, что сидеть без нее Матвей не станет. Она и сама не представляла, как же так: она сидит где-то сзади, а он — через несколько рядов от нее… Ничего, она с кем-нибудь поменяется, и они сядут рядом. Она что-нибудь придумает, будет убедительной и устроит своему сыну настоящий праздник. Он так мечтал попасть на «Золушку» еще раз…
— Простите, мне это неудобно. — Светловолосая женщина, сидевшая рядом с девочкой лет шести, была вежлива, но непреклонна.
— Девушка, а меня вы уже спрашивали! — сердито встряла чья-то бабушка по соседству, хотя Татьяна и не пыталась обращаться к ней.
Таня кивнула, чувствуя себя виноватой за свой вопрос. На что она рассчитывала? Никто, придя на детский спектакль, не захочет смотреть его отдельно от своего ребенка. Желающих поменяться не нашлось — ни в дальнем ряду, ни в ближнем.
«Добрые люди, добрые люди, будет ли чудо со мной, иль не будет? — усмехнулась про себя Татьяна, вспомнив песенку Золушки. — Нет, не будет. Никакого чуда не случится».
— Ты что, меня одного оставишь? — подозрительно спросил Матвей, когда она усадила его на место в третьем ряду.
— Я чуть подальше сижу, во-он там! — С фальшивой бодростью она махнула рукой назад. — Совсем недалеко. Ты уже большой мальчик, а большие мальчики могут без мам смотреть спектакль. Ты же не испугаешься, правда?
Она произнесла последнюю фразу и сама себя отругала: зачем, зачем она ему это говорит? Зачем заранее настраивает сына на страх?
Но он насупился и помотал головой.
— Ну что ты, Матюша? — жалобно спросила Таня, наклоняясь и пытаясь заглянуть ему в глаза. — Матюш, ну ты же смотрел этот спектакль! Там нет ничего страшного, честное слово!
— Я не из-за страшного… Я из-за другого…
— А из-за чего?
Матвей хотел объяснить, что рядом с мамой все выглядит и воспринимается иначе, и именно из-за этого чувства он так любит сидеть рядом с ней в театре или в кино… Но не смог. Он сморщил нос и буркнул одним словом:
— Неиззачего. Просто так.
— А раз просто так, тогда нечего мне нервы трепать! — тут же вышла из себя Татьяна. — Радуйся тому, что я вообще смогла билеты достать! Все, сиди тут, а я пошла на свое место!
— Смотри-ка, свет гасят, — вполголоса заметила сидящая возле Матвея женщина своей дочери. — Третий звонок уже был, скоро спектакль начнется.
— Иди, а то Золушку не увидишь, — примирительно сказал Матвей. — И Лесничего тоже.
Вместо ответа Татьяна провела рукой по его вихрастой макушке и принялась протискиваться мимо детей и их родителей. Когда она разыскала свое место, спектакль уже начался, и на нее недовольно зашикали.
«Господи… посадила одного… накричала на него… что я за мать такая?!»
В полумраке зрительного зала она жадно высматривала обросший затылок сына, и тяжелая, давящая нежность стискивала сердце. Маленький, один, с нервной, вечно ругающей его матерью, которая даже не смогла купить два билета на спектакль рядом… Против воли в голове всплыло воспоминание: покрасневший Данила, подкидывающий мальчика, и замерший в воздухе Матвей, хохочущий во все горло. И как Прохоров приехал к ней, когда все закончилось, и рассказал о том, что теперь они с Алешкой могут жить спокойно, никого не боясь, и повторил те слова, которые она не захотела услышать и принять всерьез в их предыдущем разговоре. Теперь они эхом отдавались у нее в ушах. «Я хочу, чтобы ты вышла за меня замуж. Я люблю тебя, Танюша».
«А что, если…» Но она отогнала предательскую мысль. «Чудес не бывает, вот что я вам скажу. Никаких чудес не бывает. Мы не будем жить долго и счастливо. Я не выйду за него замуж. То, что так началось, не может закончиться хорошо!»
«А что, если…» Лицо Данилы, смотревшего на нее с сумрачной тоской, с какой-то неутолимой жаждой, заслонило танцующую на сцене Золушку. «Он мог бы сделать вас счастливыми. Ты могла бы сделать его счастливым…» — шепнул чей-то тихий голос — чужой, не ее собственный.
— Нет!
Кажется, она сказала это вслух, потому что с соседнего кресла на нее удивленно покосились. Таня постаралась взять себя в руки.
«Нет! — про себя возразила она искушающему голосу. — Или ты думаешь, что я не знаю, чем все закончится?! Он побалуется нами, как игрушками, а затем выбросит! Я не хочу… не могу…. Я боюсь!!!»
Золушка на сцене подошла к краю и теперь стояла в лужице расплескавшегося желтого света, прижимая к себе швабру. Это была та же самая актриса, что и в прошлый раз — большеглазая, с золотистыми, как у куклы, локонами и грустной улыбкой на нежном полудетском личике.
— Ах, как бы я хотела пойти на бал… — мечтательно сказала Золушка в затихший зал. — Там, должно быть, прекрасно, правда?
Зал молчал.
«Правда, — молча ответила Таня. — Только тебе там нет места. Твое место здесь, с сыном и больным братом».
Золушка на цыпочках пробежала по сцене, умоляюще приложила руки к груди:
— Вы думаете, я не смогла бы танцевать как настоящая принцесса? Нет-нет, я научилась, посмотрите!
В оркестровой яме светло заплакали скрипки, и девочка закружилась под музыку со шваброй в руках.
«Кого ты обманываешь, Золушка?»
— Честное слово, у меня получится!
Прыжок, почти бесшумное приземление, руки, в упоении раскинутые в стороны…
— Смотрите!
Пируэт, еще один — и вдруг швабра надломилась с громким треском, и девочка упала.
Зал дружно ахнул, и Татьяна ахнула вместе с ним. Она едва не бросилась к сцене, потому что ужасно испугалась за несчастную маленькую замарашку. Но та вскочила, обвела взглядом зал.
— У меня не получилось… — растерянно сказала она, и Таня не смогла понять, кто это говорит — Золушка или актриса. — Ах, добрые люди, добрые люди… Неужели мне до конца жизни оставаться Золушкой?! Неужели я никогда, никогда не буду счастлива?!
Последнюю фразу она произнесла с такой тоской, что Татьяне стало не по себе.
— Пап, мне ее жалко, — вдруг отчетливо произнес детский голос за ее спиной.
— Мне тоже… — шепотом ответил мужской, и Тане захотелось обернуться, посмотреть на этого папу.
Она не обернулась, потому что Золушка на сцене снова начала петь, и Татьяна не могла отвести от нее глаз. Но песенка, в которой раньше звучала надежда, теперь, после ее падения, воспринималась иначе. На минуту Тане даже показалось, что сегодня она и все дети в этом зале вместе с ней увидят другой спектакль, с иной концовкой: Золушка так и не попадет на бал, принц не узнает о ней, и фея будет появляться лишь иногда, на праздники, и дарить крестнице кастрюли, половники и прочие необходимые кухонные принадлежности. Старшие сестры выйдут замуж, мачеха разведется с Лесничим и уедет с новым мужем в другое королевство, а Золушка так и останется жить при дряхлеющем отце, незаметно старея сама.
Добрые люди, добрые люди,
Кто пожалеет, а кто-то осудит…
«Чудес не бывает, милая Золушка. Господи, почему же мне так хочется, чтобы с тобой — ты слышишь, хотя бы с тобой — случилось чудо! По-настоящему!»
И неужели на белом коне
Счастье мое не приедет ко мне?!
«Потому что, если бы оно случилось, это означало бы, что оно может случиться и со мной! Со всеми нами, Золушка…»
Девочка на сцене замерла, остановившись на самом краю, протянула руки к залу. Высокий чистый голос запел умоляюще:
Добрые люди, добрые люди,
Будет ли чудо со мной, иль не будет?
Она не просто спрашивала, она просила о помощи, умоляла оставить ей хотя бы надежду на сказку, которая едва не разрушилась, когда она упала под взглядами переполненного театра.
Будет ли чудо со мной, иль не будет?
«Чудес не бывает, Золушка…»
И вдруг зрительскую тишину прорезал отчаянный громкий голос:
— Будет!
Мальчик в третьем ряду вскочил, всем телом подался к Золушке, обернувшейся к нему:
— Будет!!!
«Матвей?!»
Татьяне показалось, что она со своего места уловила изумление, мелькнувшее на лице актрисы. Золушка сбилась, и, вместо того чтобы начать следующий куплет, уставилась на мальчика.
— Я тебе говорю, будет! — в третий раз упрямо крикнул Матвей, позабывший обо всем и даже о маме, сидевшей где-то за спиной, далеко в темноте.
— Будет, будет! — внезапно поддержал его неподалеку девчоночий голос.
— Да! Будет! — выкрикнул ребенок, сидевший за Таней, и словно по сигналу, поданному предводителем, по всему залу стали раздаваться детские голоса:
— Будет!
— Будет, Золушка!
— Золушка, не плачь! Будет!
Оркестр смешался и замолчал. Актриса на сцене стояла, оторопев, расширенными глазами глядя в зал, где вскочившие дети выкрикивали одно слово, и отдельные их выкрики уже слились в громкий, скандирующий хор:
— Будет! Бу-дет! Бу-дет!
Захлебнувшийся оркестр вдруг пришел в себя, и опять зазвучала музыка, под которую улыбающаяся актриса закружилась на сцене. Татьяна стояла, прижимая руки к губам, видя перед собой сквозь слезы лишь сына, обернувшегося назад и вертящего головой в попытках найти ее, со счастливым выражением на лице: «Мама! Получилось!» Золушка снова пела, но это была другая песня — радостная, почти ликующая, и вслед за ней Таня верила, что все еще произойдет, все еще будет, и ничего не поздно исправить, потому что чудеса случаются — случаются со всеми…
Но никогда не устану опять
Верить, надеяться, ждать и мечтать.
Верить,
Надеяться,
Ждать
И мечтать.
notes