Глава 18
Он встретил их однажды летом в Сочи. Эффектную женщину среднего возраста и полную девушку с капризным лицом. Князев обеспечивал себе очередное алиби, купив путевку в пансионат. На пляже он обратил внимание на старинное кольцо на пальце Тамары и довольно крупный бриллиант на тонкой цепочке на груди Виктории. Дождался, пока Виктория пойдет купаться, догнал, поплыл рядом. И вдруг крепко прижал ее к себе одной рукой. Она завизжала от страха, Вячеслав провел губами по ее шее и почувствовал, что девушка в принципе готова. Он хорошо знал этот тип — флегматичных с виду, не очень привлекательных, не уверенных в себе женщин, которых изнутри пожирает огонь любви. До поры до времени — безадресной. Ночью она пришла к нему в номер. Это был странный секс. Она расплывалась и таяла в его руках. Он был жестким и собранным, как хирург.
— Тебе хорошо со мной? — спросила уставшая, потрясенная Виктория.
— Мне нормально. Ты клевая баба, — ответил он.
Утром за завтраком он встретил серьезный, слишком внимательный взгляд Тамары. Он ей не понравился. «Крутая? — подумал Князев. — Ничего. Не такие с моей руки ели». В Москве он очень быстро зарегистрировал брак с Викторией. Его первая жена умерла при странных, только ему известных обстоятельствах, а человек его положения должен быть женатым. И эта «кулема», как он мысленно сразу окрестил Викторию, была именно тем вариантом, который его устраивал. Тамара пыталась уговорить Вику подождать, присмотреться, но дочка сразу надувалась и смотрела на нее, как на соперницу, которая хочет помешать ее счастью.
По палатам прошла медсестра: «Посетители, прощайтесь!» Блондин умоляюще посмотрел на нее: «Еще полчаса. Пожалуйста». Медсестра открыла рот, чтобы строго отказать, но Алиса тоже сказала: «Пожалуйста». Медсестра поджала губы и вышла. Алисе никто никогда не перечил.
Блондин, получив отсрочку, облегченно вздохнул. Он сидел на стуле рядом с кроватью. Алиса лежала в халате поверх одеяла. Он был у нее не один час, но ее это почему-то не тяготило. Даже с Виктором ей все труднее было выдерживать время свидания. Он слишком старательно не говорит о главном: о ее болезни, грозном будущем.
Пытается быть жизнерадостным, но после его ухода она чувствует себя выжатым лимоном. А с Валентином ей легко. Ей больше чем легко. Ей приятно. Это удивительный мальчик. Он не устает с восхищением смотреть на шестидесятилетнюю, смертельно больную женщину, тратит на нее все свободное время. Алиса хотела бы каким-то образом увидеть себя его глазами. Что за чудо он в ней нашел. Блондин умел ее слушать. Некоторые эпизоды ее актерской жизни он воспринимал как увлекательнейшие приключения избранных, главной среди которых была Алиса. Еще он умел молчать. Чувствуя, что она устала, он затихал, старался сесть так, чтобы свет не падал ей в глаза, чтобы Алисе казалось, что рядом вовсе не он, а теплая надежная ширма. Она находила Валентина остроумным и очень привлекательным. Ей приятно было, выбираясь из омута засасывающей боли, видеть его молодое, красивое лицо, его безупречно здоровое тело.
— Андрей Владимирович, — заглянула медсестра к главврачу. — У Голдовской этот посетитель. Невозможно его выпроводить. «Еще немножко, еще полчаса». И так каждый день.
— А она что?
— Она тоже: пожалуйста, пусть посидит.
— Значит, пусть сидит. И вообще, старайтесь заходить к ней, когда она вызывает. Для нее режим — далеко не самое главное. Отнеситесь к ней, как к особому случаю.
«Многовато у нас особых случаев, — сварливо думала медсестра, выходя из кабинета. — Да по мне, пусть он хоть ночевать остается».
Блондин не ушел в ту ночь. Ничего такого не было. Он вышел из комнаты, чтобы Алиса помылась, разделась и легла в постель. Она выпила снотворное и болеутоляющее. Он сказал, что посидит, пока она не уснет. Она уснула, его никто не гнал, и он просидел на стуле до утра, не сводя с нее глаз, боясь пошевелиться, чувствуя себя в раю. Что значит — ничего не было? Его жизнь сверкнула в коридоре хирургической клиники и потекла в другую сторону.
Ричард Штайн открыл конверт с маленькими снимками «Поляроида». Девушка с рыжей собакой. Собака положила ей лапы на грудь, а девушка смотрит на лохматую морду с таким восхищением, как будто это главное чудо света. Та же девушка в темном платье и косынке стоит на пороге явно больничной палаты с подносом в руках и сердито смотрит на фотографа. Какой выразительный взгляд: не смей мне мешать. Вот она в голубом костюме в группе каких-то людей. Внимательно и озабоченно смотрит на седую женщину.
Кем же она мне приходится? Внучатая племянница или что-то в этом роде. Неважно. Единственный родной человек на всем земном шаре. Родной по крови. Бывает ли что-то важнее? Интересно, она на самом деле такая немыслимая красавица или всего лишь фотогеничная?
Ричард набрал номер телефона Филиппа Нуаре в Москве.
— Филипп, я решил. Скажи ей все. Пусть готовится к путешествию. Я приглашаю ее в гости. Предложи ей выбрать место. Любое. Я куплю там дом.
Сергей позвонил Дине поздно вечером.
— Диночка, нам с Филиппом очень нужно с тобой поговорить. Это важно именно для тебя. Спустись через полчаса, пожалуйста, можешь с псом. Если, конечно, у него есть свои интересы на улице. Потому что в доме мы сможем обменяться с ним только гавканьем.
Когда Дина с Топиком вышли, серебристый «Фольксваген» Филиппа уже стоял у подъезда. Мужчины ждали, стоя рядом с Диной, пока Топик не побежал по своим делам. Потом Сергей сказал:
— Такое дело, Дина. Вот ты говорила, что у тебя нет ни одного родственника. А это не так. У тебя есть, как бы точнее выразиться, дядька…
— А в огороде бузина, — блеснул Филипп знанием русского фольклора.
Дина и Сергей с изумлением на него посмотрели.
— Как же так? — спросила Дина. — У мамы и папы не было сестер и братьев.
— Тут надо копать глубже. Сама рассказывала, что у тебя был в Харькове прадед с историческими неприятностями. Так вот, это его внук.
— В Америке?
— В ней. Но дело еще в том, что круче этого миллиардера хрен найдешь. Вот такие дела. Так что тебя с этими драгоценностями интуиция не подвела. А в других случаях подводила. Потому что он давно тебя пасет. Филипп — его представитель. Давай, мать, собирайся. Твой дядя, Ричард Штайн, ждет тебя в любом месте земного шара, где ты пожелаешь. Король встретит наследницу с надлежащими почестями.
— Но это невозможно, — растерянно сказала Дина. — Для собак — сорок дней карантина, что исключено.
— Ты в своем уме? Ну, присмотрит кто-то за псом.
— Нет.
— Ричард пришлет свой самолет, собака полетит зайцем, — сказал Филипп и радостно засмеялся.
— Дело не только в этом, ребята. Я не могу так сразу бросить Тамару, Алису, твое расследование, Сережа. Не хочу обидеть родственника, но это сейчас для меня важнее. Мы оба дольше ждали. И еще. У меня есть один дом, вот этот. Я тут всех своих потеряла. Физически потеряла. Но пока я здесь — они со мной. Я не могу это разрушить.
— Вот видишь, Филипп, — сказал Сергей. — Я же тебе говорил. В нашей истории не только дядя с прибабахом.
— Что поделать. Они — родственники. В чем не может быть никаких сомнений.
В дверь стукнули, явно ногой. Сергей открыл, не сомневаясь в том, что увидит Наташку. Да, видок. Пожалуй, то, что он задумал, не получится. Сергею позвонили из мужского журнала и заказали снимок «той модели», которую он снимал для «Элиты».
— Но только чтоб там были твой вкус, фантазия, выдумка. Просто б…и у нас есть.
Наташка с готовностью согласилась. Но, придумывая образ, ситуацию, он совсем забыл, что она изменилась: потускнела, подурнела, повзрослела. И конечно, совсем не следит за собой.
— Есть хочешь? — спросил он, надеясь определиться по ходу дела.
— Давай, — безразлично сказала она.
Съев несколько толстых кусков колбасы со сладкой булкой, она уставилась на него: «Ну и чего?»
— Заявка на тебя поступила, как на знаменитость. Толстый, блестящий мужской журнал.
— Для педиков, что ли?
— Думай, Наташа, думай. Зачем педикам твои портреты? Мужскими называются журналы, которые читают мужчины.
—.А женщинам запрещено, что ли?
— Ладно, не будем тратить время на условности. Надо решить, как тебя снимать.
— В смысле — голой или нет?
— Да это как раз уже решено и заказано. В жанре «ню», то есть обнаженная натура.
— «Ню» так «ню». А почему я? Так им понравилась?
— Понравилась.
Сергей серьезно смотрел на Наташу. Он знал по опыту, что из трехсот моделей для съемки пригодны от силы десять. Лицо должно быть выразительным, неглупым, способным передать эмоциональную суть и так далее — параметров не счесть. Если имеется в виду серьезная работа. Но иногда все это есть, и чувствуется рука хорошего мастера, а снимок неинтересен. Яркая, банальная картинка, каких тысячи. Значит, в модели не было чего-то главного. Чего-то, что трудно определить словами. У Наташки было банально хорошенькое личико, ее молодость, конечно, привлекала. Что касается остального, то Сергей считал ее полной дурой. Но в ней было что-то, чем не обладает большинство людей. Некое сочетание качеств нашло удачное выражение во внешности. И объектив это. ловит.
— Я кое-что придумал, но теперь засомневался. Запустила ты себя. Слушай, сходи-ка в душ, вымой голову шампунем раза три, физиономию потри мочалкой. У тебя под глазами мешки! Тебе сколько лет, подруга?
Когда она вышла, завернутая в полотенце, розовая, облепленная мокрыми прядями длинных волос ниже поясницы, к нему вернулась надежда.
— Помнишь, как мы познакомились? Ты сидела в пыли и лопала мороженое от большого куска. Мисс Мороженое! Помнишь?
— Ну?
— Я сказал: «Ты сейчас будешь мисс Мороженое». Сергей сдвинул два стола, достал из сумки большой кусок розового шелка и положил его, как скатерть.
— Ложись. Оставайся в полотенце. Только не поправляй его, когда оно начнет разматываться.
Затем он открыл холодильник и стал доставать оттуда самое разнообразное мороженое, которое он заранее положил в синие и красные керамические формочки. Шоколадные розы, замороженные фрукты украшали белые, розовые, желтые, зеленые кремовые горки. Сергей облепил Наташку со всех сторон этим великолепием, удовлетворенно отметил изумленный и восторженный блеск ее глаз, яркий румянец. И лишь потом подобрал макияж. Розовую, блестящую, «несъедаемую» помаду, темно-синюю тушь для ресниц и легкие мазки теней — голубых, розовых и золотых. Чуть-чуть пудры, чтобы видна была превосходная, здоровая кожа. И блестящий розовый лак на руках и ногах.
— А теперь двигайся, ешь, рассматривай, пробуй. Делай что хочешь. Я пока пристраиваюсь.
— Вот это кайф! — только и сказала Наташка и погрузилась в удовольствие. Она ела шоколадную розу рукой. Затем брала ложечку и выедала фруктовую начинку, облизывала пальцы, разрушала произведения кулинарного искусства. Полотенце давно уже ничего не закрывало. Она не пыталась лечь в красивую позу, и он этого не хотел. Она садилась, скрестив ноги, ложилась на живот, ей нисколько не мешали сладкие струйки, которые текли уже по всему телу.
— Ты что, есть сюда пришла? — вдруг строго спросил Сергей.
И она посмотрела на него сквозь высохшие пушистые пряди угрюмо и недовольно. Нежный рот был как цветок в каплях растаявшего мороженого, а припухшие, сердитые глаза говорили: как ты мог оторвать меня от самого главного? Я же мисс Мороженое! Вот! Оно! Сергей поснимал еще немного. Рассказал ей пару анекдотов, чтобы она смеялась, запрокинув голову и зажмурив глаза, вспомнил историю про найденного в лесу инопланетянина «Алешеньку», чтобы глаза ее стали круглыми от удивления.
— Все. Можешь доедать, если не лопнешь. Или можешь спустить в сортир.
— Ты что, дурак? Лучше я лопну.
— Но до того как это произойдет, я хотел бы с тобой серьезно поговорить. Слезь со стола. Ты Дину любишь? Хочешь ей помочь?
— Ну?
Сергей изложил ей свой план. Как он и полагал, нравственных метаний у Наташки он не вызвал. Обговорив все детали, он спросил:
— Как ты думаешь, чего он боится больше всего? Наташка подумала и скромно сказала:
— Он ради меня чего хочешь сделает. Потерять меня боится.
У клиники Дина встретилась с Виктором Голдовским. Он так изменился, как будто сам был болен, а не Алиса.
— Знаешь, у нее боли.
— Знаю, — ответила Дина.
— Она не хочет пока, чтоб ей морфий кололи. Но врач сказал, на всякий случай он должен быть. Я привез. Сестре оставлю.
— Раз не хочет, значит, терпимо, Витя. Я понимаю, ей нужно, чтоб голова оставалась ясной. Тебе говорили, что с ее диагнозом никто ничего точно знать не может? Все бывает.
— Да, говорили. Слушай, Дина, что ты думаешь об этом странном парне, который у нее торчит? Почему она его не прогоняет? Что ему нужно?
— Я полагаю, ему ничего не нужно. Кроме того, чтобы смотреть на любимую актрису. Фанат, как говорится. А она… Знаешь, как тяжело думать о близких людях, когда болезнь или какое-то несчастье тебя от них отрывает? Как немыслимо думать о разлуке? А тут просто чужой, восторженный человек, которому все равно, что будет дальше…
— Мне не кажется, что ему все равно.
Дина постучалась в комнату к Алисе и в дверях столкнулась с Блондином. Они кивнули друг другу, и Дина подумала: «Странный — это очень мягко сказано».
Алиса ей обрадовалась:
— Ты редко ко мне приходишь.
— Если бы ты сказала, что тебе нужна сиделка, я бы тут же переехала. Но ты же справляешься, да? Мне кажется, я тебе только помешаю… А этот парень, влюбленный трубадур, он тебе не мешает?
— Ты знаешь, нет. Это просто удивительно. Мне хорошо от того, что он здесь сидит. Я его не стесняюсь… У меня бывают отвратительные ситуации. Не хотелось бы, чтобы кто-то видел. А у него, я чувствую, все это не вызывает отторжения. Не меняет отношения… преданного, что ли. Конечно, всех удивляет, что я позволяю ему все время быть здесь. Но вы даже не представляете, какой это прелестный человек. И очень красивый, правда?
— Правда, — улыбнулась Дина, простонав про себя: «О боже! Как ужасна жизнь». — Я еще зайду. К Тамаре пойду. — Но пошла она не к Тамаре, а в кабинет главврача. Андрей обнял ее так крепко, что она не могла вздохнуть. И в то же время чувствовала, что по-настоящему легко ей дышится именно в его объятиях. Как будто рядом с ним ее место.
— Я хочу снять для нас квартиру. Где-нибудь рядом с твоим домом, чтоб тебе недалеко было ездить.
— Но тогда лучше рядом с клиникой, чтоб тебе недалеко было ездить.
— Ты будешь опаздывать.
— Я буду приходить раньше и готовить еду.
— Это слишком.