Глава 23
Капитан Ефимов в ожидании начала следственного эксперимента стоял у окна и смотрел на улицу. Совсем недавно он чувствовал себя неудачником, человеком с несложившейся личной жизнью, и вдруг все резко изменилось.
Сзади послышался шорох и звук тихих шагов, Олег обернулся. Серафима стояла в чем-то невесомо-белом, и от лица ее, казалось, исходило сияние.
— Здравствуй, — тихо произнесла она.
— Здравствуй. — Ефимов протянул руку и нежно коснулся ее щеки.
— Еще не пора?
— У нас есть пара минут.
Слова были не нужны. Уже от того, что они вместе, рядом, кружилась голова. Мужчина и женщина улыбались, глядя друг на друга, и между ними искрило такое напряжение, что окружающие это заметили.
Все вдруг смолкли, и в этот момент появился Ковалев.
— Чего постные такие? Случилось чего? — Он весело прошел на середину комнаты, взял из вазы орех, хотел раскусить его и тут увидел их — Олега и Серафиму.
Земля поплыла из-под ног, дернулось и провалилось куда-то в пропасть сердце. С первого взгляда Ковалев понял: все, труба! Серафима потеряна для него навсегда. Она — натура цельная, кому как не ему за прожитые почти двадцать совместных лет не знать это. Если она делала что-то, то всегда шла до конца, не останавливаясь на полпути. К тому ж эти двое — Серафима и Ефимов — так смотрели друг на друга, что казалось: невидимые, но прочные нити протянулись между ними, сплетаясь и завязываясь в узелки, которые уже было не разрубить никаким топором. И лично для него это означало одно — развод.
При этой мысли Ковалев взмок.
«Вероятно, можно еще что-нибудь изменить?» — затравленно подумал он, озираясь по сторонам и пытаясь понять, видят ли остальные то, что открылось ему.
К счастью, все вроде бы занимались своими делами, и Ковалев снова углубился в собственные размышления.
Вероятно, можно было что-то изменить тогда, когда он чувствовал, как не хватает Серафиме внимания и поддержки, его покаяния, наконец. Что помешало ему подставить ей плечо, измениться? Да ничего не мешало, просто было лень. Жена вращалась где-то рядом, в параллельном мире, пересекаясь с ним, только чтобы повесить свежую рубашку на плечики или приготовить обед. Будущее казалось нерушимым и прочным, и даже недовольство Серафимы не было проблемой для Ковалева: он никогда не чувствовал себя обделенным женским вниманием. Уйдет одна — будет другая…
А теперь вдруг он со страхом понял: ему нужна только она — Серафима. И все его увлечения, все загулы — лишь неуклюжая попытка доказать самому себе свою состоятельность, востребованность у той половины человечества, которую принято называть прекрасной.
И вот Серафима уходит от него, уходит уверенно, не оглядываясь, и Ковалев чувствовал, как рушится весь его столь тщательно выстроенный мирок.
Но самое страшное, он понял, что до сих пор ее любит. Любит свет в ее каре-зеленых глазах, ее волосы цвета меди, ее стройную, ничуть не располневшую фигуру. И красоту души, которую из всех своих женщин он нашел только в ней.
Ковалев прислонился к дверному косяку и схватился за сердце.
— Володя, вам плохо? — робко спросила Светлана, подойдя сзади и взяв его за локоть.
Ковалев резко дернулся. И от того, что не Серафима сейчас рядом с ним, почувствовал отчаяние и боль.
Он оттолкнул Светлану и истерично заорал:
— Мне?! Плохо?! Да кто ты такая, чтобы задавать подобные вопросы! Ты подзаборная дрянь, потаскушка, снимающаяся в порнухе! Что ты вообще можешь знать о боли? Что ты знаешь о добре и зле? Разве ты способна понять, что такое плохо?!
Светлана отпрянула, как от удара. В ее широко открытых глазах мелькнуло сомнение в том, что именно о ней все это сказал Ковалев. Потом девушка судорожно всхлипнула и, закрыв лицо руками, убежала.
— Заткнись! — Яковлев навис на Ковалевым, сжимая кулаки и готовый ударить. — Ты не имеешь права выливать свои душевные помои на ни в чем не повинную девчонку. Пойди и извинись!
— Сам извиняйся. Что, у тебя нет грехов? — прошипел разозленный Ковалев.
— Да, есть, — задумчиво сказал Яковлев. — И я сейчас же это исправлю.
Он вдруг подошел ко мне и упал на колени:
— Диана, прости. Я страшно виноват перед тобой. Может быть, мне и нет прощенья, но я взываю к твоему милосердию.
— Боже мой, Игорь Семенович, встань! — Я от неожиданности растерялась и не знала, как себя вести.
Яковлев отрицательно помотал головой:
— Не встану, пока ты меня не простишь.
— Но я даже не знаю, о чем ты говоришь? — изумилась я. — Ты подпилил мне каблук или насыпал сахара в бензобак? Ладно, так уж и быть: что бы ты ни сделал, я тебя прощаю. Вставай.
Яковлев поднялся с коленей и, машинально отряхнув пыль с брюк, сказал:
— Давай пройдем куда-нибудь. Не могу каяться в присутствии всех.
Мы удалились в пустую гостиную, он тщательно закрыл за собой дверь и, повернувшись ко мне, тихо сказал:
— Помнишь свой первый рабочий день у нас в редакции? Помнишь, как мы познакомились?
— Да, — кивнула я. — Ну и что?
— Я тогда не случайно привел тебя в бар.
— Конечно, неслучайно, — согласилась я. — Ты привел меня перекусить и выпить по чашечке кофе.
Яковлев криво усмехнулся.
— Я хотел отомстить Вике. Прекрасно знал, как она ревнива, и понимал, что, увидев тебя со мной, она будет злиться и переживать. А для того чтобы она не усомнилась в характере наших взаимоотношений, намекнул кое-кому, невоздержанному на язык, что у нас роман. Цели своей я добился — Вика была в бешенстве. Но вскоре я с ужасом понял, что ситуация вышла из-под контроля. Она решила отомстить и выбрала мишенью тебя. Конечно, я пытался остановить ее, но это только еще больше раззадорило Вику, и тогда я попытался поговорить с тобой. Ты, наверное, помнишь тот наш разговор в кафе?
Я опять кивнула.
— В общем, все было сделано бестолково и неуклюже, и ты мне просто не поверила. Пришлось вовлечь в игру Сусанну, попросить ее поговорить с тобой еще раз.
— Да, я помню разговор с ней. Но я и тогда не поверила. Выходит, во всех своих бедах виновата я сама. — У меня вырвался тяжелый вздох. — Давай забудем, а?
Яковлев горько усмехнулся.
— Сама… Ты или святая, или блаженная.
— Юродивая, ты хотел сказать?
Но он, не отвечая на мой вопрос, продолжил говорить:
— Любая другая на твоем месте не только не посчитала бы себя виновной, но еще и поклялась бы отомстить обидчикам.
— Я не мстительна, — поспешно отказалась я.
Яковлев вздохнул:
— Угораздило же меня влюбиться в Вику! Я часто совершал глупые поступки и ничему не учился на своих ошибках. Можно я тебя поцелую, пока муж не видит? — Не дожидаясь согласия, он наклонился и чмокнул меня в щеку.
В этот момент дверь с грохотом распахнулась, и на пороге возникла Вика.
— Ба! Какая трогательная сцена! — Глаза Вики были белы от бешенства. — Гадкий мерзкий ублюдок! Урод! Не успел отойти от меня и сразу переметнулся к ней! А ты… — надвинулась она на меня, — ты что, получаешь кайф, подбирая за другими объедки?
— Ты, похоже, о себе говоришь? — разозлилась я. — Только ты способна подбирать за другими «объедки»!
Вика замахнулась, собираясь меня ударить. Это было так неожиданно, что я даже не попыталась защититься, но Яковлев успел перехватить ее руку.
— Не смей!
Он с силой оттолкнул ее, и Вика, не удержавшись на ногах, стукнулась спиной об стену и сползла вниз. Слезы хлынули у нее из глаз. Все выглядело очень правдоподобно, но я ей не верила. Мне казалось, она притворяется. Яковлев, судя по всему, был другого мнения. Игорь страшно побледнел и, придерживая здоровой рукой больную, бросился на колени перед Викой.
— Прости, душа моя, прости, — забормотал он. — Ты не сильно ушиблась? Господи, что я наделал… что наделал… Я люблю тебя, я жить не могу без тебя… прости, только прости…
Зрелище было душераздирающее, и я, чувствуя себя лишней, попыталась тихо выскользнуть за дверь. Но в этот момент на антресолях раздался шум, и оттуда, прямо мне под ноги, свалился кот Федот. Утробно мяукнув, он хотел вцепиться в Яковлева, но почему-то передумал и нежно потерся о его колено.
Яковлев удивленно вскинул брови:
— Вика, зачем ты надела ему…
— Пшел вон, брысь! — заорала Вика на Федота и стукнула его тапком.
Кот поспешно скрылся под софой и затих.
— Пойдем со мной, — склонилась Вика к Яковлеву, — мне нужно что-нибудь выпить, иначе я сойду с ума.
— Конечно, душа моя! — радостно откликнулся тот, вскакивая и протягивая ей руку. — И все-таки, зачем ты…
— Тсс, — Вика ласково улыбнулась и приложила палец к его губам. — Потом, все потом. А сейчас мне хочется выпить за наше примирение.
Я выскользнула из комнаты, торопясь рассказать все Даниилу. Но, к моему глубокому огорчению, муж шептался о чем-то с Ефимовым и зашипел на меня:
— Подожди, я занят.
Ковалев сидел в кресле и о чем-то думал. Мысли, судя по выражению его лица, были невеселыми.
Шурик, Викин незадачливый муж, изображал жуткую скуку, демонстративно позевывая. Но мне показалось, что на самом деле бравый лейтенант пытается вычислить, каковы его шансы остаться от всей этой истории в стороне.
Любимцева что-то щебетала витавшей в облаках и абсолютно не слушавшей ее Серафиме.
Я поискала глазами свободное место и обнаружила его возле Светланы. Очаровашка сидела, неестественно выпрямившись и вперив взгляд в пустоту.
— Будешь? — протянула я ей пачку сигарет.
Она молча вытащила одну, но взгляд ее по-прежнему оставался пустым и безучастным.
— Брось, — не выдержала я, — все пройдет и забудется, ничего не бывает вечно.
Ну вот, не зря же говорят, что от утешений женщины и дети только сильнее плачут! Светлана немедленно громко всхлипнула, словно поперхнувшись воздухом, и понеслась из комнаты прочь. Пришлось мне, проклиная свой длинный нос, вечно лезущий туда, куда не надо, бежать за ней следом.
Нашла я ее быстро. Она стояла, опершись о столик в прихожей, и беззвучно плакала.
— Успокойся, — я обняла ее за плечи и прижала к себе. — Все мы совершаем ошибки, и всем нам бывает больно, когда нас осуждают. Но не это самое страшное. Люди поговорят и забудут…
— Когда? — жалобно подала голос девушка. — Когда забудут? Я ведь один раз только и согласилась сняться, Вася уговорил. Он клялся, что никто не узнает, а получилось — сам же об этом и рассказал.
— Наплюй. И, главное, сама себя прости: распрями плечи и живи так, как будто и не было ничего. Людям вскоре надоест болтать, и они переключатся на другой объект: вокруг постоянно что-нибудь случается. Важно, чтобы ты сама перестала жить с опущенной головой.
— Спасибо тебе, — прошептала Светлана, преданно глядя мне в глаза, — я постараюсь.
— Ну, вот и умница, — я вытерла ее слезы. — А теперь давай приведем себя в порядок, припудрим носик, подкрасим глаза, и вперед. Главное — держи повыше голову. Вот так… — Я приподняла пальцами подбородок Светы и улыбнулась ее отражению в зеркале. Она несмело улыбнулась в ответ. Но тут мне на глаза попались Вика и Яковлев, вполголоса разговаривавшие о чем-то на кухне, я сразу забыла о Светлане, и та тихо ушла.
Яковлев, судя по долетавшим до меня словам, продолжал заискивающе подлизываться к Вике, а она это милостиво ему позволяла. Выражение лица ее было высокомерным, что странно не вязалось с нервозностью и неуверенностью движений. Она резко открыла кухонный шкафчик, постояла в задумчивости, тяжело опершись на дверцу рукой, потом захлопнула ее и снова, словно что-то вспомнив, распахнула. Яковлев замолчал и с удивлением посмотрел на нее:
— Тебе помочь, душа моя?
— Нет! — отшатнулась Вика, и в лице ее мелькнуло что-то хищное.
Яковлев сник.
— Все-таки ты до сих пор меня не простила.
Не знаю, почему, но мое сердце вдруг бешено заколотилось, и кровь прилила к щекам. Мне было обидно за Яковлева и жаль его. И еще я люто ненавидела Вику. Что-то нехорошее, черное поднялось со дна души, и я вцепилась в телефонный столик, около которого стояла, так, что побелели костяшки пальцев. Андриенко тем временем достала из кухонного шкафчика изящные рюмочки на витых ножках и поставила их на стол. Руки ее дрожали, и это странно не вязалось с выражением задумчивой отрешенности, застывшим на Викином лице. Яковлев медленно разлил водку, а она села рядом, напряженно выпрямив спину и не глядя на него.
К счастью, в этот момент зазвонил телефон, и я с облегчением схватила трубку:
— Вика, тебя к телефону! — крикнула я в сторону кухни.
Она раздраженно опустила руку, Яковлев отставил рюмочку и ободряюще кивнул:
— Иди, душа моя, я подожду.
Виктория прошла мимо меня, едва не толкнув плечом, и раздраженно бросила на ходу:
— Могла бы и принести трубу.
Я лишь злорадно улыбнулась.
— Игорь Семенович, — сказала я, подходя и садясь на Викино место напротив Яковлева, — ты слышал историю написания одного из произведений Владимира Ильича Ленина?
— Какого? — рассеянно улыбнулся он.
— А что, о каком-то все-таки слышал? — Я быстро поменяла рюмки местами. Яковлев проследил за моими манипуляциями, усмехнулся, но ничего не сказал. Видимо, списал мое странное поведение на «жгучую любовь» к Вике.
Он спокойно поставил вторую рюмку перед собой и как ни в чем не бывало приготовился меня слушать.
— Так что там Владимир Ильич?
— Ах да. «Лучше меньше, да лучше, — сказал Владимир Ильич, после секса с Надеждой Константиновной, вспоминая Инессу Арманд».
— Хорошенькие анекдотики ты рассказываешь, — хмыкнул Шурик, неожиданно появившись и плюхнувшись рядом со мной. — А с виду такая скромница.
— Ну что ты, Шурик, с твоей-то фээсбэшной школой, так обманываться в людях… Чему ж тебя там учили? — невинно спросила я.
Бравый лейтенант скрипнул зубами, но промолчал.
— Все, брейк! У нас день примирения, а не разжигания вражды, — принялся разнимать нас Яковлев.
Я в этот момент подумала, что если мои подозрения верны, то в моей рюмке может оказаться яд. Словно в подтверждение этих мыслей, в нее спикировала муха и, дернувшись, застыла.
— Ой, муха в рюмку упала, — пробормотала я, поднимаясь.
— Чувствует, куда падать, — ехидно прокомментировал Шурик.
Я встала и выплеснула содержимое в раковину. Затем, тщательно вымыв емкость, снова налила водки.
— Зачем же выливать? — возмутился моим поступком Яковлев. — Можно было вытащить мушку-то…
— Да ладно, не мелочись, — вздохнула я, — Шурик своей долей с тобой поделится.
— Не поделюсь. Может, я напиться хочу?
— Не получится, — подумав, сказала я.
— Почему?
— Одной бутылкой вы с Яковлевым не напьетесь. Тем более что сейчас еще и Вика придет.
— Тебя кто сюда звал? — зашипела на меня вернувшаяся Андриенко. Шурика она нарочито игнорировала.
— О, легка на помине! — не осталась я в долгу. — Вспомни лукавого, тот и появится.
— Душа моя, не будем ссориться, мы ведь собирались за мир пить, — вскочил Яковлев.
— Ну, смотри, я тебя не звала, — сказала мне Вика, и глаза ее опасно сверкнули.
Шурик встал и молча достал из шкафчика еще две рюмки. Я вдруг обратила внимание, что в дверце торчит ключик, который я когда-то давным-давно потеряла, проживая в этой квартире еще с Иваном. А вот Вика, поди ж ты, его нашла.
— Ну-с, дамы и господа, давайте выпьем за мир! — довольно улыбнулся Яковлев.
Мы дружно чокнулись, я поднесла рюмку к губам, потом быстро выплеснула содержимое в цветочный горшок, стоявший рядом. Во-первых, меня внезапно охватил страх, а если все-таки в рюмке остался яд? Тогда Андрюшка останется сиротой. И во-вторых, терпеть не могу водку — я от нее быстро пьянею и теряю контроль над собой. Сухая земля тут же впитала влагу.
Яковлев, до этого с любовью смотревший на свою обожаемую Вику, поднес рюмку ко рту, хотел уже отпить, как тут случилось невероятное. Вика резко вскочила и ударила его по руке. Рюмка вылетела, и хрусталь жалобно звякнул, разбиваясь.
— Т-ты что? — от неожиданности начал заикаться Яковлев.
Вместо ответа Вика лихим жестом опрокинула содержимое своей в рот. Того, что произошло дальше, никто не ожидал. Вика вдруг захрипела и, схватившись за горло, упала. Все оцепенели.
Первой очнулась только что вошедшая Любимцева:
— А-а-а… — заорала она с нарастающей силой. И вдруг завыла, как корабельный гудок: — Ы-у-а!
— Вика! — дико закричал Яковлев, бросаясь к ней и пытаясь здоровой рукой поднять Андриенко.
Тем временем на вопль Любимцевой принеслись капитан Ефимов, мой муж, следователь прокуратуры и все остальные присутствовавшие в квартире. Отпихнув Яковлева, Олег принялся нащупывать на шее Вики пульс. Потом заглянул ей в глаза и, наконец, в последней надежде приложив ухо к сердцу, тяжело произнес:
— Мертва.
Любимцева зарыдала.
Следователь вытер мигом вспотевшую лысину.
— Ну, что ж, Даниил Сергеевич, — устало произнес он, — в деле можно поставить точку.
— Как точку? — перепугалась Любимцева. — А как же Вика? Кто ее убил?
— У вас есть что сообщить следствию? — повернулся к ней следователь прокуратуры. — Может, вы видели, кто отравил гражданку Андриенко?
— Нет, — проблеяла Любимцева. — Только, кажется, Диана хотела выпить из ее рюмки…
— Диана пила из моей рюмки, — грустно поправил Яковлев, прощавшийся в тот момент с любимой женщиной.
— Но я ее предварительно помыла. Да и вообще я ничего не пила, — начала оправдываться я.
— Но как же так? Неужели мы не имеем права узнать, кто виноват в смерти Сусанны и Васи? Кто подсыпал цианид в чай, который выпила Любимцева? И кто убил Вику? Это ведь близкие нам люди, и мы хотим знать, кто виновен в произошедшем! — Ада была готова разрыдаться.
— Даниил Сергеевич, выручай, — обратился к моему мужу следователь. — Честное слово, если я сейчас не уйду, у вас тут будет еще один труп. На сей раз мой. Устал до чертиков. Будь добр, расскажи все народу, введи в курс дела.
Не уверена, что Даниилу очень уж хотелось тратить время на удовлетворение народной жажды знаний о добре и зле, но, увидев устремленные на него глаза, он не смог отказать.
