Глава 10
Примерно через час, пыхтя и отдуваясь, я волокла сумку с гостинцами на пятый этаж больницы, где лежала Любимцева. Последний этап давался особенно тяжело. «Веселые» все-таки порядки в наших медицинских учреждениях! Если лифт даже и есть, то его все равно что нет: посетителям приходится подниматься пешком. А ведь иногда и больным тоже!
Когда Андрюша был совсем маленьким, мы попали с ним в детскую хирургию. В палате на седьмом этаже оказалось жарко и душно, а на улице, в тени деревьев, все-таки можно было дышать. И я брала сына на руки и шла в больничный двор, наплевав на свою травму шеи, оставшуюся в память об аварии, из-за чего у меня часто случались такие головные боли, что мне трудно бывало открыть глаза.
Вместе со мной те же семь этажей несколько раз в день преодолевали и другие чадолюбивые мамаши. Две санитарки, сидевшие церберами возле лифта, взирали на живой ручеек мадонн с младенцами на руках с тупым безразличием, лениво сплетничая и что-то жуя. Видимо, вредные тетки полагали: пациенты не баре, походят и пешком.
И еще. Врач сказал, что операция, по поводу которой сын попал в больницу, должна длиться полчаса, и я металась по палате, то и дело глядя на часы. Двадцать восемь, двадцать девять, тридцать минут… Я кинулась наверх, но за дверью операционного блока никого не было видно. Следующие полчаса я не жила, а медленно умирала от страха за свое дитя.
Андрюшку забрали у меня из рук, не позволив остаться с ним до тех пор, пока не подействует наркоз. Малыш отчаянно кричал и тянул ко мне руки, а я фальшиво улыбалась, не в силах ничего изменить. Ему было страшно, очень страшно моему ребенку, и я чувствовала себя предательницей.
До сих пор не могу понять, кому это нужно? Почему нельзя дать маленькому пациенту наркоз при матери, чтобы тот уснул в полной уверенности, что она рядом? Я готова была на все, чтобы только мальчик не переживал, но, увы: кроме меня, спокойствие ребенка больше никого не интересовало.
Наконец, ровно через час мучительного ожидания через анфиладу стеклянных дверей я увидела медсестру, толкавшую перед собой каталку. Андрюшенька вдруг вскинул ручки вверх, я кинулась к нему — и почувствовала ледяной холод его кожи.
— Он еще под наркозом, спит, — торопливо произнесла медсестра, увидев мой испуг.
— А почему мальчик… такой холодный? — запинаясь, произнесла я.
— Так холодно же в операционной. Так надо, — словно извиняясь, объяснила девушка.
Личико сына было бело-синим, и на нем застыла гримаса страха и боли. Я ревела, мне хотелось прижать ребенка к себе и согреть своим теплом, а дурацкий лифт все не ехал и не ехал.
Молоденькая медсестричка смотрела на меня с состраданием, сама едва не плача, потом вдруг, видно поняв мое желание, спросила:
— Хотите его взять? Я помогу, тут всего два этажа. И будет даже быстрее, чем на лифте. — И девушка в сердцах стукнула кулаком по кнопке подъемника, застрявшего где-то на первом этаже.
Конечно, я хотела. Я очень хотела! Так, что если бы не боялась навредить своему ребенку, уже бы давно сама схватила его на руки.
Юная медсестра помогла мне взять дитя, подоткнув одеяло так, чтобы оно не волочилось по полу, а я сняла туфли на каблуке и пошла босиком. Двигалась медленно, очень медленно, боясь споткнуться и навредить малышу, и те два пролета показались мне бесконечными…
На пятом этаже больницы, где лежала Любимцева, стоял забинтованный с ног до головы человек и курил. Я поставила на подоконник рядом с ним сумку и полезла в карман за запиской с номером палаты, как вдруг «мумия» повернулась и произнесла голосом Яковлева:
— Здравствуй, душа моя.
От неожиданности я едва не рухнула на пол.
— Игорь Семенович, ты?! Что случилось?
— Пустяки, душа моя. Сломаны два ребра. Все остальное цело, лишь слегка подпорчено.
— О, господи… — только и смогла выговорить я. — Что же ты здесь стоишь? Тебе ведь надо лежать!
— Сколько дней уж лежу, надоело.
— Сколько? Ты же от Вики уходил целый и невредимый!
— Не дошел, — хмыкнул Яковлев.
— Фу, Игорь Семеныч, что ж я из тебя все как клещами тащу? — возмутилась я. — Можешь рассказать толком, что с тобой произошло?
— А нечего рассказывать. Шел домой, собирался сразу лечь спать. У самого дома меня подкараулили. Двое. Свернул за угол и сразу получил дубиной по башке. Упал. Дальше били ногами. Кто и за что — не знаю.
— Но должны же они были хоть что-то тебе сказать?
— Должны, — согласился Яковлев. Подумал и добавил: — Но не сказали.
— Игорь Семеныч, ты мне врешь, — жалобно заныла я, — и тем самым подвергаешь мою жизнь опасности. Я не смогу быть осмотрительной там, где должна. Ну, посуди сам, какой смысл тебя бить, если ты все равно не знаешь, за что?
— Для острастки, наверное, — пожал плечами Яковлев, — в надежде, что я сам догадаюсь, за что избит.
— Ага, — уныло ответила я, — так я и поверила. Преступники тоже люди, и ничто человеческое им не чуждо. А ну, как ты не поймешь, кто тебя предупредил, и подумаешь на кого-нибудь другого? Или твой враг страдает манией величия, полагая, что он у тебя — один-единственный?
Яковлев засмеялся:
— Честно, душа моя, я не в курсе, кто постарался. Может, объявится еще. Вот тогда тебе и сообщу.
— Ладно, — вздохнула я, — не хочешь говорить, не надо. Пошли в палату, будем продукты делить. Ты, наверное, здесь совсем изголодался? Вот теперь мне хоть понятно стало, чего меня вдруг в магазин понесло, и я набрала харчей на мотострелковую роту. Я подсознательно чувствовала, что покупать надо не на одного, а на двух человек.
Перед палатой Яковлев остановился, опасливо огляделся по сторонам и тихо сказал:
— Подожди. Я сейчас тебе незаметно передам кое-что на хранение, а ты спрячь куда-нибудь подальше. Если вдруг что-то со мной случится, сама разберешься, что с этим делать.
И только я открыла рот, чтобы задать возникшие у меня вопросы, как он распахнул дверь. В палате пахло пивом, рыбой и давно немытым мужским телом. Невольно задержав дыхание, я поморщилась и подумала, что у бедного Яковлева в такой обстановке должно сильно страдать его чувство прекрасного. Всегда элегантный, подтянутый, окруженный ароматом изысканного парфюма и вдруг оказался в помещении, где запахи, как в конюшне.
Два соседа Игоря Семеновича по палате, увидев меня, замерли. Потом один из них, молодой неопрятный бугай, присвистнул:
— Вот это кадры! Я и не знал, что такие не только в кино бывают. Семеныч, познакомь!
— Остынь, Петруха, у нее трое детей, — ласково отбрехался Яковлев.
— Врешь… — протянул Петруха, недоверчивым взглядом окидывая мою фигуру. — Девушка, вам муж нужен?
— Нужен, — потупив глазки и зардевшись, ответила я. — Только Игорь Семеныч неправду сказал, у меня не трое детей…
— Ха, ну что я говорил! — удовлетворенно хлопнул ладонью по коленке Петруха.
— Их у меня пятеро, — скромно продолжила я. — Два раза по двойне было. А продукты дорогие, такую ораву очень трудно прокормить…
И я замолчала, с надеждой в глазах ожидая ответа. Петруха стих. Видимо, его мозги были не предназначены для информации такого объема, и теперь она там не помещалась. Пока парень находился в коматозном состоянии, мы с Яковлевым быстро поделили продукты, часть он убрал к себе в тумбочку, а с остальными подсунул мне диск в бумажном конверте. С изрядно полегчавшей сумкой я выскользнула из палаты и отправилась искать Любимцеву.
Нашла я ее довольно быстро. Она лежала на кровати у окна и грызла яблоко, читая какую-то бульварную газетенку.
— Ой, Дианка, привет! — обрадовалась Людмила Анатольевна.
— Привет последователям Распутина! — поздоровалась я голосом телевизионной шоу-women. — Во всем мире есть только два человека, стрескавших цианид и не подавившихся, — Людмила Любимцева и Григорий Распутин.
— Да ладно тебе, Дианка… — засмеялась Любимцева.
— Правда, у вас обоих был сообщник, — заговорщицки подмигнула я, — которого в других случаях обзывают «белой смертью», но в данном он нес жизнь. Кстати, ты уже знаешь, что именно в сахаре был обнаружен цианистый калий?
— Да? — изумилась Любимцева. — Это что же, выходит, отравить хотели Вику?
— Или всех нас. Но, поскольку сахар разрушает цианид, ты легко отделалась, не отправившись безвременно на небеса.
— Знаешь, мне Викин Шурик всегда не нравился, — ни с того ни с сего ляпнула вдруг Любимцева. — Какой-то он подозрительный. И глазки все время бегают…
— Ему-то это зачем? — удивилась я.
— Не скажи. Если поискать, мотив всегда найдется. Вот ты, например, интересовалась его предполагаемым мотивом?
— Я — нет. Мне парень не кажется подозрительным. И потом, мотивы искать — дело милиции, а не мое.
— А вот и нет! Ты сама должна быть заинтересована. Между прочим, чай, который я выпила, делала ты.
У меня вытянулось лицо.
— Хочешь сказать, что я сама себя чуть не отравила? Хотела покончить жизнь самоубийством?
— Не-ет, — засмеялась Любимцева, — я имею в виду, что отравили твой чай, хоть и выпила его я.
— Людмила Анатольевна, ты совсем запуталась. Меня травить Шурику вообще нет никакого смысла.
— А о тебе никто и не говорит. Отравить все-таки, как мне кажется, хотели Вику. Она же у нас такая беззащитная…
Я хихикнула:
— У меня о ней несколько иное мнение. Но если ты настаиваешь, пусть будет так. Тогда мотив грохнуть Вику мог быть буквально у каждого.
— Глупости! — уперлась Любимцева. — Я всех перебрала, Шурик — самая подходящая кандидатура.
— Да ну? А давай-ка переберем всех еще раз.
— Давай. Какой может быть мотив у Игоря? Он влюблен в Вику так давно, что уже и забыл, наверное, когда поцеловал ее в первый раз. С какой стати ему ее убивать?
— Вот именно! Если бы мне столь долгое время морочили голову, я бы уже давно мучителю крысиного яду подсыпала. Шучу. Неужели ты думаешь, что Яковлев в восторге от поведения Вики? — спросила я.
— Ну, если столько лет терпел… — задумчиво протянула Любимцева. И, помолчав немного, добавила: — Хотя, конечно, любое терпение когда-нибудь, да кончается.
Заметив, как посуровело ее лицо и загорелись праведным гневом глаза, я сочла за благо остановить Людмилу.
— Эй, эй, не увлекайся! Не забудь, что мы всего лишь играем. А в рамках этой игры мотив есть и у тебя, и у меня.
— У меня?! — ахнула Любимцева. — Да какой же у меня мотив?
— А Славик? Забыла?
Славик был другом, точнее любовником Любимцевой, которого она как-то раз привела в бар, где того заметила Вика и, недолго думая, отбила. Их роман был краткосрочным — уже через неделю наша непостоянная красотка увлеклась другим. Но Любимцева Славика так и не простила, хотя и долго переживала разрыв, а своих новых кавалеров больше с Викой не знакомила.
— А, — махнула она рукой, — так это когда было…
— Всего лишь в прошлом году. Чем твой мотив хуже моего или Яковлева?
— Ну, ты и придумала! — всплеснула руками Любимцева. — Да Славик козел, очень надо из-за него грех на душу брать.
— Это ты сейчас так говоришь, а год назад локти кусала.
Любимцева загрустила, видно, вспомнив.
— Я поняла, что ты имеешь в виду, — грустно сказала она. — Вика человек непростой, характер у нее не сахар, и у каждого могут найтись к ней претензии. Агента она как-то раз довольно грязно подставила, Аду, его жену, высмеяла при всех, с Ковалевым гуляла… Может, только у Светланы нет мотива, и то, кто ее знает…
— Ладно, Люда, не бери в голову, тебе сейчас вредно напрягаться. Кому надо, пусть и думают, а ты скорее поправляйся, хорошо? Кстати, чего ты так надолго здесь зависла?
— Язва у меня обострилась. Решила подлечиться чуток, на работу я всегда успею.
В этот момент дверь резко распахнулась, с грохотом ударившись о стену, и перед нами появился разъяренный Даниил. Лицо его было бело от злости, белки глаз вращались, и Любимцева судорожно перекрестилась:
— Батюшки святы, архангел Даниил!
Соседка Любимцевой по палате с перепугу запуталась в платье, которое успела натянуть только до половины, и заорала:
— Между прочим, воспитанные люди сначала стучат!
Не обращая на нее ни малейшего внимания, Даниил подлетел ко мне и, цапнув за руку, завопил:
— Что, черт возьми, происходит? Почему ты не отвечаешь на телефонные звонки? И вообще, черт возьми, тебе самой не пришло в голову позвонить мне?
Я, поморщившись, вырвала из его пальцев руку и полезла в сумку.
— А у меня нет телефона, — удивленно сказала я.
— Да ты что? — елейно произнес Дан. И тут же снова завопил: — А где же, черт возьми, твой телефон?
— Во-первых, перестань чертыхаться, а во-вторых, хватит на меня кричать! — возмутилась я. — Подумаешь, потерял меня на какие-то полтора часа, а устроил целую трагедию.
— Полтора часа?! — поперхнулся от негодования Дан. — Тебя не было три!
Я посмотрела на часы.
— Не преувеличивай, до трех часов не хватает целых двадцати минут. Кстати, у меня создается впечатление, что мой мобильник ты воспринимаешь как радиомаячок, по которому в любой момент можно определить местонахождение объекта. Я не окольцованная птичка!
— Я беспокоюсь за тебя! — взревел Дан.
Благоразумней всего было промолчать, что я и сделала.
— Муж волнуется, Диана, — не выдержала Любимцева, — его тоже можно понять.
— Это еще не повод для воплей, — вздохнула я. И добавила примирительно: — Наверное, телефон остался в машине. У меня, когда я подъехала к больнице, сумка раскрылась, вот трубка, видимо, и выпала.
Даниил обессиленно сел, опершись руками на колени и свесив голову. Мы с Любимцевой молчали. Наконец, после долгой паузы, мой муж устало произнес:
— Извини, просто я очень боюсь за тебя. А знаешь что… Я много раз тебе обещал посетить «Грот Дианы», вот и давай поедем туда сегодня.
— Дан, я тебя люблю! — взвизгнула я.
Мне давно хотелось попасть в этот ресторанчик, о котором я слышала много интересного.
Когда мы спустились в больничный двор, я по рассеянности забыла о своей машине и направилась к автомобилю Даниила. Он же, прекрасно все помня, пошагал к моему и оттуда ехидно наблюдал, как я переминаюсь с ноги на ногу, ожидая его.
— Девушка, вы не меня ждете? — крикнул супруг, усмехаясь.
Я смущенно двинулась к нему.
Взяв у меня ключи, Дан открыл машину, наклонился и, пошарив под сиденьем, извлек оттуда сотовый телефон.
— Ну, вот видишь, — обрадовалась я, — он действительно выпал.
— О чем ты бы и не вспомнила, если б не я, — хмыкнул Дан.
— Мне положено быть рассеянной, я творческий работник. Не всем же быть такими собранными и деловыми, как ты! — огрызнулась я.
Дома без Андрюшки было пусто, и я, заскучав, позвонила свекрови. Та заверила меня, что все просто великолепно, ребенок играет и нет нужды его срочно забирать.
— Отдыхайте спокойно, — заявила мать моего мужа.
Золотая все-таки у меня свекровь!
Я метнулась к шкафу — оценить, что можно надеть в ресторан. Потом побежала в ванную, оттуда — на кухню, выпить кофе. Дан, меланхолично жуя, следил за мной.
— Можешь не торопиться, мне еще на работу надо съездить. Так что в твоем распоряжении уйма времени.
