Андреас вышел из здания районного ОВД. Он казался со стороны не то чтобы расстроенным – просто задумчивым. Абсолютно все, что он услышал от следователя Иванова, было предсказуемо на сто процентов. Никакой информации по поводу женщины, которая сгорела, у следствия нет. Экспертиза не проводилась, и неизвестно, будет ли. Слишком много резонансных дел. Материалы от пожарной инспекции рассматриваются, все документы по правам собственника данного строения изучаются, со страховой компанией работают. В этом месте Иванов впервые поднял глаза на собеседника.

– Вы понимаете, что будут тщательно рассматриваться две версии: поджог с целью получения страховки и преступная халатность, повлекшая смерть неопознанной жертвы?

– То есть в переводе на человеческий язык – вы будете рассматривать варианты сожжения мною неизвестной женщины с целью получения страховки или сокрытия преступной халатности? Отмазка у меня такая? С помощью трупа пустить следствие по ложному пути?

– Шутите? Ну-ну. Это для нас пока женщина – неизвестная. Для вас, может, известная. Раз в вашей собственности оказалась.

– Так. Теперь список подозрений по моему поводу оглашен. Оставляю за собой право требовать от вас полноценного расследования. В противном случае буду обращаться к более компетентным специалистам. Причина пожара ведь, возможно, в убийстве, которое вам не хочется расследовать. А вы, вероятно, просто собрались меня прессовать, пока я не «узнаю» покойницу. Это вам удобнее, да?

Андреас резко встал, вышел из участка, сел в свой джип и рванул со двора. Остановился метров через двести, съехал на обочину. Посмотрел на свои руки: пальцы подрагивали, произнес вслух скороговорку: «Карл у Клары украл кораллы», как в детстве у логопеда, – вот и теперь он заикается. Что и без проверки понятно: горячая волна гнева затопила мозг. «Ничего, – сказал он себе. – Это не страшно. Страшно, когда страшно». А он это уже проходил. Яркая картинка врывается в память, как агрессивный рекламный ролик в элегический фильм. Он, Андреас, умывается и знает, что они уже за спиной, эти четверо. Он медленно поворачивается: один с улыбкой дегенерата протягивает ему грязные портянки: «Постирай, сынок». Другой ставит перед ним свои нечищеные сапоги. Остальные помахивают ремнями с пряжками. Он отбрасывает ногой сапоги, идет на них, на этих. Вот один поскользнулся на мокром кафеле и упал. Он успевает это отметить. Потом все идет, как каждую ночь. Они бьют его сзади, захватывают руки ремнями, подсекают. Он падает и думает только о том, как сгруппировать мышцы, чтобы они не пробили ему сапогами грудь, не сломали ребра. Это называется «бить в душу». Следов на лице не будет. Когда они уходят, он добирается до своей койки, пытается наладить дыхание, усилием воли унять боль. Лекарств у него нет. Перед тем как провалиться в сон на пару часов, он всегда видит свою звезду. Он и сегодня выжил. А ведь выживают не все. Кто-то уезжает к маме в гробу. Кто-то становится рабом, и это тоже не называется: выжить. Однажды что-то куда-то просочилось. Приехала комиссия с корреспондентами. Появились материалы о том, что в этой части «дедами» стали уголовники. Министерство обороны опровергло эту информацию, но двое из тех четырех однажды исчезли из части.

Андреасу жаловаться было некому, да и мысль такая никогда не приходила в голову. Он всегда знал, что должен сам за себя постоять. Как? Вдруг мелькнула еще одна картинка. Утром он стоит во дворе, смотрит, как «дед» садится в грузовик, едет к воротам. И вот волна гнева топит мозг Андреаса, туманит его взгляд. Когда все прояснилось, он в растерянности увидел, что машина с «дедом» без всякой причины вильнула и влупилась в бетонный забор. Он не мог сдвинуться с места. Когда водитель с разбитым о руль лицом вылез из кабины и, хромая, пошел к казарме, Андреас вздохнул с облегчением и вытер пот со лба. Конечно, это совпадение, но если бы водитель пострадал, он посчитал бы это своим грехом. Что-то похожее происходило не раз, может, не так явно. Он научился гасить в себе гнев. Вот как сейчас.

Следователь Иванов какое-то время сидел над бумагами, размышляя: а не вернуть ли этого грека, чтобы взять подписку о невыезде? Сильно нарывается. Потом подумал, что всегда успеет, куда он денется. Он же страховку мечтает получить. А ему, Иванову, пора обедать. Он встал, пошел к двери и, открыв ее, споткнулся о порог. Упал неудачно: плашмя по длине коридора. Да еще нос разбил.

– Ты чего? – удивленно спросил его проходивший мимо сослуживец и помог подняться. – Пьяный, что ли?

– Я на работе не пью, – гордо сказал Иванов. – Вчера вечером немного… Черт-те чего мешают, ворюги проклятые. Я сразу почувствовал: что-то не то. Что делается, твою мать…