Кирилл Панин вышел из своих «Жигулей», которые, конечно, были в его жизни не первой машиной. Но он менял только на «Жигули». Принципиально. Генерал позвонил в ворота дома сына, и Надежда очень быстро их открыла, как будто ждала. По выражению ее лица он сразу понял, что ждала она не его. Андрюху ждала. Он завел машину во двор, вышел и приобнял ее.

– Здравствуй, Надя. Может, тебе и не до меня, но поговорить нужно.

– Ну почему не до вас, Кирилл Игнатьевич? Я никуда не собираюсь, ничем таким не занята. А в морозилке у меня всегда есть сырые пока пирожки с яблоками, капустой, картошкой. Сейчас поставлю в микроволновку, пока чай или кофе заварю, они будут готовы. Я тоже еще не завтракала.

– Да, – одобрительно протянул Кирилл, направляясь к дому. – Хозяйка ты хорошая. Готовишь вкусно. И женщина хорошая. Но выглядишь плохо. Сейчас, я имею в виду.

Надежда посмотрела на него устало, измученно, но не смогла сдержать улыбку. Всегда верен себе с этой своей казенной прямолинейностью.

– Постарела? – решила она уточнить.

– Да вроде нет. Но какая-то ты… Никакая, одним словом. Слушай, я не Игорь, чтобы сказки рассказывать да байки плести. Вот не пойму, в кого он у нас такой. Ты женщина сдержанная. Мы с Андреем вообще не мастера болтать и в переплет попадать. А он…

– Да? – с резким смешком перебила она. – Вы с Андреем не мастера в переплет попадать? Точно?

– Надя, ты успокойся и не начинай выяснять то, что к делу не относится. Я насчет этой истории со спасением, которая нашему мальчику действительно может боком выйти. И я скажу почему. У него репутация хулигана, бродяги. Мы-то знаем, что он парень хороший, справедливый. Просто любит представления устраивать, потому и институт такой выбрал. Но люди злые могут наговорить черт-те чего. Я и сам немного удивился, как это он вдруг спасать кого-то подорвался…

Они вошли на веранду. Кирилл сел в плетеное кресло, посмотрел вокруг. Чисто, современно, как всегда, но что-то не так. У нее всегда стояли вазы с цветами. Много. Сейчас их нет совсем. Он был совсем не психолог, но в этом все же увидел что-то символическое. Разлад у них с Андреем окончательный.

– Я быстро, – сказала Надя. – Вам чай или кофе?

– Воды. А еще лучше квасу, но у тебя, наверное, нет.

– Почему? Я сама делаю.

Через десять минут на столе стояли тарелки с горячими румяными пирожками, кувшин с холодным квасом, хрустальные стаканы. Кирилл налил себе, предложил Наде, та отрицательно покачала головой. Он какое-то время сосредоточенно и с видимым удовольствием поглощал пирожки, запивая квасом. Надя ни к чему не притронулась.

– Извини, что я так… Как из голодного края. Просто у меня такого не бывает – домашних пирожков. Жене некогда: ребенок… Да и не умеет она, я думаю.

– Что поделаешь, – сухо посочувствовала Надежда и сдержала реплику о том, что его первая жена очень даже умеет печь пирожки. Подумав об этом, она сразу почувствовала к нему неприязнь. Это не совпадение – что он оставил верную, умную, красивую жену, а его сын не один год влюблен в девчонку. Это гены. Как говорят в народе, «от осинки не родятся апельсинки».

Выражение ее лица не изменилось, но неприязнь Кирилл почувствовал даже своей не слишком нежной кожей. Ну, что делать. Он особенно и не рассчитывал на любовь. Да и кто и когда его в жизни любил? Первая жена, которая его просто терпела? Сын, который вспоминает о нем в трудной для себя ситуации, а увидев, слушает, как будто заговорил старый пень в саду? Или внук Игорешка, его любимец, который вообще приезжает, чтобы удивиться, какой у него дед дурак? У второй жены во время ссор самое убийственное оскорбление – «ты, генерал». Понятно, она рассчитывала на поместье, охрану, кортеж и почести. Любовь у них и не ночевала. Малыш… Он вроде любит. Малыш, который двух строчек стихотворения запомнить не может. Все будут говорить, что у него отец такой: на старости лет надумал сына родить, который куда младше внука. «Ничего, – сказал про себя Кирилл. – Вынесем все. Не поддадимся на провокации».

– Надя, – произнес он как можно проникновеннее, – зачем ты все это затеяла? Обвинение Андрея, версии какие-то насчет того, что он и девушку вроде бы убил, и жениха ее искалечил, и Игоря чуть ли не подставил?

– Это называется затеяла? Говорить правду, когда родной сын в опасности?

– Он не в опасности, хотя нужно его поддержать, тут ты права. Народ у нас встречается халатный. Но не любым же способом! Андрей ночевал тут, с тобой в одном доме. Это называется алиби.

– Алиби называется ночь в одной постели. А мы спим на разных этажах.

– Но ты не можешь свои предположения, основанные на… допустим, на ревности, подавать следствию как факт. Ты не видела его ночью. Но это, извини, безумие, допустить, что он уезжал в Москву, чтобы как-то подстеречь Арсения и пробить ему голову. Есть такая вещь, как презумпция невиновности, и понять это должна именно ты, а не следователь, у которого с таким пониманием может быть плохо, поскольку ему нужна раскрываемость.

– А нет, Кирилл Игнатьевич, тут никакой презумпции невиновности. И алиби нет. Потому что я несколько раз заглядывала в щель его спальни. Я часто так делаю. У меня бессонница. Так вот, один раз я увидела его лежащим на кровати, он тоже не спал. А в другой раз его там не оказалось. И в третий тоже. Я выходила во двор. Машины тоже не было!

– То есть как? Он ничего не говорил… Ты уверена? Может, ему надо было за сигаретами съездить, за водкой, ну, не знаю… Надо спросить. – Кирилл был потрясен и растерян.

– Да! За солью и спичками! – Надя сначала искусственно рассмеялась, а потом это перешло в истерический хохот, который вылился в рыдания.