Книга: Рыцарь нашего времени
Назад: Глава 10
Дальше: Глава 12

Глава 11

Полина вышла из школы, пересекла двор по дорожке между голыми деревьями, которые уже через месяц должны зазеленеть, остановилась возле машины, ища ключи в своей объемной сумке. Она любила просторные сумки-торбы, но у них имелся один большой недостаток: Полина вечно теряла в них разные предметы, от ключей до книжек. Сегодня ребята в кружке, где она вела занятия, иллюстрировали японскую сказку о черепахе и обезьяне, и двенадцать их работ лежали в сумке между листами толстой книги – чтобы не помялись. Но ключи... найти ключи от машины между блокнотом, бутылочкой с водой, телефоном и прочими полезными и бесполезными вещами оказалось совершенно невозможно.
– Опять ключи ищешь?
Она замерла над сумкой лишь на секунду, а затем снова принялась шарить в ней рукой, но теперь без всякого смысла, чтобы изобразить видимость действий. Рассердившись на себя за глупое притворство, Полина обернулась к Денису, оставив сумку в покое.
– Между книгой и ближней стенкой сумки, – скучным голосом сказал он.
– Что?
– Ключи, которые ты ищешь. Они всегда у тебя там, когда ты возишь с собой книгу.
Она молчала, потому что сказать ей было нечего. Он выглядел плохо, очень плохо – глаза прочерчены лопнувшими сосудиками, веки – в синих прожилках, но был так же чисто выбрит, как и всегда, и пальто сидело на нем безукоризненно. «Манекен».
– Полина...
Его голос сорвался, ушел в хрип, и ему пришлось откашляться, чтобы продолжить.
– Полина, прости меня.
Он сделал к ней шаг, но девушка непроизвольно отшатнулась, и это заставило Крапивина остановиться.
– Я... Прошу тебя, скажи, что я должен сделать, чтобы ты простила меня! – вырвалось у него, и на долю секунды она почувствовала острую жалость, отзывающуюся болью в горле. Он казался больным, он казался невероятно несчастным и жалким.
– Не могу, – одними губами сказала она, но он понял.
– Но почему? – Лицо его, и без того бледное и нездоровое, побледнело еще больше.
Она отвела глаза, глядя на выщербленный асфальт под ногами – весь в мелких лужицах, в которых отражались кусочки неба. Поймав один синий кусочек и удерживая его взглядом, Полина прошептала то, что не могла сказать, глядя на Дениса.
– Потому что ты виноват в его смерти.
Она не смотрела на Крапивина и потому не увидела, как изменилось его лицо. Ужас, отразившийся на нем, сменился тоской, и вдруг оно застыло, словно лишившись всякого выражения. Он шагнул назад, не отводя взгляда от Полины, отвернулся и пошел прочь, не оборачиваясь.
Она не поднимала глаз до тех пор, пока не почувствовала, что он исчез за углом школы. Во взгляде ее застыла безнадежность человека, лишившегося счастья и понимающего, что случилось это по его собственной вине. Пальцы замерзли, хотя день был не холодный, и ей с трудом удалось расстегнуть верхние пуговицы пальто, которое отчего-то стало тяжелым, тянущим ее вниз, давящим на плечи.
Ключи оказались там, куда она всегда их бросала, когда брала с собой книгу, – между обложкой и ближней стенкой сумки.
* * *
Полина вернулась домой, вошла в квартиру, села на корточки и привалилась к стене. Обычно дом помогал ей, но сегодня Денис Крапивин застал ее врасплох, и она никак не могла прийти в себя. Напротив висел ее рисунок – стены песочного дворца, за которыми поднимается море, – и она задержала взгляд на оплывающей башенке. Один из самых ранних ее рисунков, полудетских, очень любимый дедом.
Стоило ей вспомнить о нем, как зазвонил телефон. Она знала, что звонит дед, еще до того, как увидела номер, высветившийся на определителе.
– Поленька, Швейцарца нашего арестовали, – сказал он взволнованно, не поздоровавшись. – Ты можешь себе представить? Арестовали за убийство Димы.
* * *
Новость об аресте Семена Швейцмана разнеслась быстро. Макар с Сергеем знали о ней через час после того, как Полина, услышав об этом от деда, ахнула:
– Кого?! Семена? Не может быть! За что его арестовывать, он ни в чем не виноват!
* * *
– Не арестовали, а задержали, – уточнил Бабкин, осторожно наведя справки через Мишу Кроткого, решив, что в данном случае его интерес к делу не может им ничем повредить. – Так я и думал, что по взрывчатке выйдут на исполнителя.
Позже выяснилось, что оперативная группа, работавшая по этому направлению, нашла несколько сохранившихся фрагментов взрывного механизма. Сопоставление их с базой данных вывело следователя на другое преступление, совершенное десять лет назад аналогичным способом. Человек, отсидевший по тому делу, оказался бывшим спецназовцем, имевшим опыт работы с взрывными устройствами. Звали его Петр Петрович Арефьев.
– Заряд был заложен в двух местах: под бензобаком и в шлеме, – объяснял Сергей Илюшину. – Сработал от дистанционного сигнала. Устройство кустарное, исполнитель перестарался с тем зарядом, что был в самом мотоцикле, и оттого взрыв получился слишком мощным. Много ли там нужно...
Для того чтобы спрятать вторую часть заряда в шлеме, требовался доступ к нему. Это означало, что со шлемом поработал кто-то из тех, кого Силотский хорошо знал и кто мог беспрепятственно взять его шлем минимум на час, не вызывая подозрений.
– Внутри шлема есть так называемый слой безопасности, в нем-то и замаскировали взрывчатку. Под «скорлупой», то есть под внешней оболочкой шлема. Но для этого, как ты понимаешь, требовалось разрезать внутренний наполнитель, а потом аккуратно зашить его снова. Логично предположить, что один человек – знакомый Силотского – воспользовавшись подвернувшейся ситуацией, взял его шлем, а второй проделал всю работу.
Выйдя на предполагаемого изготовителя взрывчатки, следственно-оперативная группа выяснила, что он ходил в тот же спортивный зал, где занимались Силотский и Швейцман. Свидетели показали, что он был знаком с обоими и не раз беседовал с Семеном Давыдовичем. После проверки телефонных звонков бывшего спецназовца установили, что спустя полчаса после взрыва им был сделан телефонный звонок – один-единственный, на номер, который был зарегистрирован на Семена Швейцмана.
– Этого было бы недостаточно для задержания, – говорил Бабкин. – Но нашлись свидетели, которые подтвердили: Швейцарец хотел приобрести бизнес Силотского, и наш Ланселот даже собирался продать ему «Броню», но потом отчего-то передумал. Его маленький друг выразил Дмитрию Арсеньевичу крайнее неодобрение такими действиями.
– Неужели угрожал?
– Как ты догадался? – усмехнулся Сергей. – Именно так.
Секретарша Дмитрия Силотского показала на допросе, что Семен Давыдович приезжал в «Броню» примерно за два месяца до гибели ее шефа. У него состоялся разговор с Силотским, и девушка через дверь слышала, как Швейцман, повысив голос, заявил о том, что Дмитрий Арсеньевич нарушает предыдущие договоренности.
«Потом он стал говорить тихо, – рассказала она, – и я ничего не могла расслышать, но Дмитрий Арсеньевич ответил ему немного удивленно: „Сенька, ты угрожаешь мне, что ли?“ Его друг снова что-то пробубнил в ответ, а Дмитрий Арсеньевич рассмеялся и сказал: „А вот убивать меня не надо. Я тебе живым еще пригожусь“. Я запомнила, потому что через несколько секунд его друг выскочил из кабинета очень рассерженный и хлопнул дверью, а потом шеф попросил меня принести ему кофе, и вид у него был встревоженный».
Нашлись и другие свидетели, подтвердившие намерение Семена Швейцмана приобрести фирму Дмитрия Силотского, а также намерение самого Силотского продать ее. Причина, по которой владелец «Брони» передумал, осталась неизвестной, но реакция Швейцмана оказалась очень резкой.
Семена Давыдовича Швейцмана задержали, продержали двое суток, допрашивая.
И отпустили.
Задержанный спецназовец молчал, не отвечая ни на один вопрос. В его доме не нашли ни единого доказательства, свидетельствовавшего о том, что он изготовил взрывное устройство, аналогичное тому, что было использовано им десять лет назад.
Сам Швейцман, полностью отрицая связь со взрывником, не мог объяснить, зачем тот звонил ему в день убийства, и не помнил, о чем они разговаривали. Алиби его не подтверждалось свидетелями, но это не имело значения: оснований для ареста не было.
– Тебе не кажется странным, что Швейцарца не арестовали? – спросил Макар у Бабкина двумя днями позднее, когда стало известно, что Семен вернулся домой.
– А что ему могли предъявить в качестве обвинения? – вопросом на вопрос ответил тот. – Голый мотив? Этого недостаточно. Тот факт, что Арефьев звонил ему в день убийства? Это легко можно объяснить совпадением: они занимаются в одном зале, обменялись номерами телефонов, и тот, к примеру, хотел узнать что-нибудь о расписании работы тренеров. То, что Швейцман не помнит, о чем они разговаривали, не преступление.
– А угрозы?
– Угрозы – это еще не убийство. Как привязать Швейцмана к взрыву или хотя бы к тому, что он оплатил этот взрыв, – вот в чем загвоздка. Это, мой охрипший друг, куда сложнее, чем кажется со стороны.
Несмотря на насмешки, Сергей про себя сочувствовал Макару. Последние два дня он казался выбитым из колеи и даже несколько растерянным, чего с Илюшиным почти никогда не случалось. На рисунках он изображал одно и то же – скачущего всадника с копьем наперевес. Вокруг всадника оставалось пустое пространство – сколько Макар ни сидел в задумчивости над листом, на бумаге не появлялось ни единого штриха. Он выкидывал лист, брал новый, и снова безрезультатно.
Сергей, пользуясь вынужденным бездействием, работал над тем, что Макар считал знать излишним, – над связями Владимира Качкова. Бабкин пытался поговорить с его женой, Анной Леонидовной, с которой в первый раз встречался Илюшин, но наткнулся на неприкрытую агрессию. «Я знаю, где эта сволочь! – визжала женщина, загораживая ему вход в квартиру. За спиной ее маячили две любопытные мальчишеские рожицы, мальцов крик матери ничуть не пугал. – С проституткой своей укатил! Как детей ему рожать – так Анюта, как кормить-поить – опять Анюта, а как развлекаться с денежками – так чужая баба! Чтоб его нашли, скота такого, и посадили!»
Бабкин попробовал объяснить, что он как раз и хочет найти ее сбежавшего супруга, но Качкова тут же замолчала, насторожилась и зло сверкнула глазами. По ее лицу он легко мог прочитать нехитрые мысли. «А вдруг Володька за мной вернется? – размышляла Анна Леонидовна. – И не дура ли я буду, если сдам его? Останусь и без мужа, и без денег».
Она захлопнула дверь перед носом Сергея, и он услышал ее визгливый голос, обращенный к детям.
– Не вызывает у меня доверия эта дамочка, – сказал он, вернувшись к Макару несолоно хлебавши. – Она может и притворяться. Слишком уж агрессивна и напориста: агрессию легко изобразить.
Илюшин кивнул, но ничего не ответил. Очередной всадник с копьем отправился в мусорную корзину.
* * *
– Денис, поговори со мной.
Голос Швейцарца в трубке звучал вымученно. Крапивин подумал, что он делает над собой усилие, чтобы говорить.
– От меня шарахаются, как от зачумленного, – жалобно продолжал Сенька. – Риты дома нет, в офис ехать не могу, сам себя ощущаю преступником. Давай встретимся, поговорим... Или у тебя много дел?
Последнюю фразу Швейцман произнес совсем другим голосом, более сдержанным и собранным. «Боится, что я не захочу с ним встречаться, – подумал Крапивин. – Оставляет мне место для маневра. Хороший человек Сенька, заботится о друзьях. Точнее, о друге».
Кривая улыбка появилась на его лице, и усилием воли Денис заставил ее исчезнуть. Всего полчаса назад он вернулся со встречи с Ольгой Силотской, продолжавшей цепляться за него, искавшей успокоения в разговорах с ним – воплощенным здравомыслием, и вот следующий на очереди. Ольга не знала, как вести себя с Семеном, и, кажется, уже не была уверена ни в чем, в том числе и в его невиновности. «Я убедил ее. Я хороший друг».
– Давай там же, где и в прошлый раз, – сказал Денис. – Через час, хорошо?
* * *
Он ожидал, что Сенька начнет подробно рассказывать о последних двух днях, попросит его совета, но Швейцарец молча пил кофе, не глядя на него. Крапивин немного растерялся. Он привык, что из них двоих первым всегда заговаривает Сенька: вываливает все свои новости, передает впечатления, делится наболевшим, а он, Денис, в конце концов только подытоживает то, что ему самому кажется главным. Но сегодня Швейцман молчал, и это было непривычным и неправильным.
– Плохо выглядишь. – Швейцарец прервал молчание, и снова не той фразой, которую ожидал услышать Крапивин. – Что с тобой?
– Не выспался.
– Заметно. Отдохнуть бы тебе, Денис. Отпуск можешь взять?
– Отпуск? Как-то не задумывался...
– А ты задумайся. Хочешь, вместе куда-нибудь поедем?
Крапивин поднял на него потухший взгляд, в котором вдруг что-то промелькнуло.
– Вместе? – тихо повторил он, подумав, что они со Швейцарцем и в самом деле могли бы поехать куда-нибудь вместе. Не в Турцию или Египет, а на Байкал или в Карелию...Он уже не помнит, когда последний раз был в отпуске, к тому же он совершенно не умеет отдыхать. Смешно, что человек, привыкший к одиночеству, не умеет отдыхать один.
– Ну да, вдвоем. Ритка меня отпустит, и махнули бы мы с тобой на недельку куда-нибудь... Попозже, когда этот дурдом закончится.
Крапивин хотел ответить, что согласен, но открыл рот и чуть не поперхнулся: он увидел, что по правой щеке Швейцмана – небритой, с мелкими черными колючками – стекает струйка крови. Она вытекала из уха, и Денис, ужаснувшись, подумал, что Сеньку били на допросах и этим объясняется его молчание.
– У тебя кровь течет, – сказал он как можно более спокойным тоном, доставая из кармана платок и протягивая Швейцарцу. – Приложи к уху.
Семен растерянно взял у него платок, машинально провел по левой щеке.
– По другой.
Швейцарец прижал платок к правой скуле, и Крапивину показалось, что вокруг них в кафе воцарилась убийственная тишина. Словно все – посетители и официанты – только и ждали, чтобы Швейцман увидел кровь на платке, закричал от ужаса – в том, что он закричит, не было никакого сомнения, – и тогда они тоже закричали бы, как по сигналу, и набросились бы на них обоих, обзывая их убийцами. Крапивин усилием воли попытался остановить застывающее, словно засахаривающийся мед, время, будто хотел пальцами задержать стрелки часов, но они выскользнули, изогнувшись, как на картинах Дали, и беспощадно отсчитали положенные секунды. Сенька провел по щеке и взглянул на платок.
– Да нет вроде крови... – непонимающе сказал он. – Денис, где?
Уставившись на его лицо, Крапивин обнаружил, что кровь и впрямь исчезла, сменившись желтой вязкой дорожкой, от которой пахло ладаном.
– Ошибся, – моргнув, сказал он. – Не кровь, воск.
– Какой воск?! Где?
Положив платок на стол, Швейцарец озабоченно ощупывал лицо, пытаясь понять, в чем же он испачкался и почему Крапивин смотрит на него таким диковатым взглядом. Денис хотел сам стереть восковой ручей, но увидел, что перед ним сидит вовсе не Сенька, а его восковая кукла, похожая на тех, что он видел в музее, только куда более грубая. Одна рука у куклы казалась толще другой, волосы неестественными пружинками торчали из головы, а искусственные растопыренные ресницы загибались в обратную сторону, целясь в глазное яблоко. И клоунский румянец на щеках был намалеван яблочными кружками, слишком густо и ярко.
Подделка выглядела так неубедительно, что Крапивину стало смешно. Кого они пытаются обмануть!
– Как где? – смеясь, спросил он. – Везде! Вот же он – воск! Разве ты сам не восковой?
Кукла перед ним моргнула, накренилась и стала падать – Денис испугался, что она опрокинет чашку с кофе и привлечет всеобщее внимание, а этого ему не хотелось. Он торопливо отодвинул чашку, и восковая фигура выровнялась, встала и вдруг потекла. Янтарные, пахнущие ладаном слои, словно от жара, стекали один за другим, и под ними частями обнажался Швейцман – сначала грудь, затем плечи и в последнюю очередь – лицо, на котором застыло глупое выражение. «Ему было неприятно под воском».
Дрожащей рукой Швейцман нащупал в кармане несколько купюр, бросил смятые деньги на стол и быстро вышел, стирая со лба остатки воска.
* * *
Рита сидела на диване – напряженная, сцепив руки, и смотрела в спину мужа. Он вернулся домой со встречи очень скоро и не стал ей ничего рассказывать. Выложив жене все, что он пережил за два последних дня, Сеня словно обессилел, и Рита полагала, что встреча с Крапивиным пойдет ему на пользу, однако поведение мужа говорило скорее о противоположном. Она гнала от себя гнетущую мысль, что причина заключалась в нежелании Дениса Крапивина общаться с другом после того, как нашлось столько свидетельств его причастности к гибели Ланселота.
Теперь Семен сидел перед компьютером, читая новости, в которых говорилось об аресте возможного убийцы Дмитрия Силотского.
– Врут, все врут, – пробормотал он. – Какой арест? Чертовы журналюги, хоть бы терминологию освоили, раз уж пишут на такие темы. Бездари!
Рита хотела пожалеть его, прижать курчавую голову к своей груди, но ей мешало то, в чем следовало признаться сразу, как только они пришли в себя после его возвращения. Она не сказала тогда, а следовало бы, потому что невысказанное мучило ее... и пугало.
– Сеня! – позвала она, решив, что может воспользоваться и своим правом на сочувствие. – Сенечка, послушай меня!
– Да, слушаю... – Он не отвернулся от компьютера, но так ей было даже легче.
– Сенька, – жалобно проговорила Рита. – Мне ночью без тебя снились крысы. У меня был кошмар!
– Знаешь, – помолчав, отозвался муж, – у меня последнее время ощущение, что вокруг меня одни сумасшедшие. Следователь этот... а теперь еще...
– Что?!
Он обернулся, удивленный ее криком, но Рита уже вскочила, выбежала из комнаты и бросилась в их спальню. Швейцман заторопился за ней, но дверь перед ним захлопнулась, в ней повернулся ключ.
– Рита, Риточка! – взволнованно позвал он, не понимая, что случилось. – Хорошая моя, девочка! Девочка, я что-то не то сказал? Что случилось, ласточка?! Рита, да открой же!
Заткнув уши, Рита повалилась на кровать, пораженная тем, что сказал ей муж, не задумываясь. Сумасшедшая?! Он считает, что она сходит с ума?! И может говорить об этом так просто, между делом, изучая касающиеся его новости?
Швейцман скребся под дверью, прислушиваясь, но не слышал ни звука. У него даже мелькнула мысль выбить дверь, но он понимал, что будет смешон: его сил не хватит на это, а если и хватит, вспышка обиды и ярости у жены не повод для того, чтобы ломать хорошую дверь.
– Девочка моя! – позвал он еще раз. – Прошу тебя, выйди, поговори со мной! Чем я тебя обидел?!
Тишина.
Швейцарец сел на пол, обхватил руками голову. Мысли его путались, и от невозможности посоветоваться с женой, как он делал в таких случаях, он почувствовал себя совсем плохо. Он чем-то обидел ее... чем? Сидел за столом, смотрел новости, не видя ничего, кроме заголовков, вспоминал Крапивина, от которого бежал, бежал в прямом смысле слова, забыв в кафе кашне, подаренное Ритой, напуганный выражением его лица, на котором глаза с остановившимся взглядом и кривящийся рот жили отдельно друг от друга. Рита что-то сказала, и он ответил – не ей, а своим мыслям. Что она сказала?
Это было важно. Концентрация на одной мысли помогла Семену прийти в себя, и он, приложив ладонь к горячему вспотевшему лбу – он всегда легко потел, от малейшего волнения покрывался капельками, которые, высыхая, оставляли за собой неприятное ощущение влажного озноба, – сосредоточился на воспоминании о том, что же сказала Рита.
Теперь молчание жены в комнате помогало ему – если бы она плакала, Швейцман не смог бы думать ни о чем ином, кроме ее слез. Рита плакала так редко, что он каждый раз пугался до полусмерти, как будто она могла умереть от плача, сам понимал, что это глупость, но ничего не мог с собой поделать. Он встал, постоял, напряженно вспоминая и постепенно убеждаясь, что не может вытащить из своей памяти ничего, кроме лица Крапивина, о котором он думал в ту минуту, когда жена что-то робко сказала за его спиной.
Поколебавшись, Швейцман вернулся в комнату, уселся перед компьютером, по экрану которого летели в далекую черную глубину вращающиеся цветные октаэдры, и постарался мысленно вернуться на пятнадцать минут назад. Октаэдры, переливаясь, навевали сонливость, он чувствовал, что от напряжения последних дней проваливается в неглубокие сонные ямы, окончательно теряя связность мыслей. Но очередная такая яма помогла ему – неожиданно один из октаэдров словно зацепил синим краем ушедшее ощущение, потащил его за собой, вытаскивая все остальное: и шуршание Ритиного платья, и звук ее голоса, и – самое главное! – смысл ее слов.
«Что-то про крыс... Кажется, что ей приснились крысы... или она снова их испугалась».
Швейцарец вскочил, сон слетел с него. Он подошел к двери, за которой на кровати лежала Рита, содрогаясь в беззвучных рыданиях, постоял, обдумывая что-то.
И попятился назад, приняв окончательное решение.
* * *
Узнав о том, что Семена Швейцмана отпустили, Макар тотчас вышел из своего полусонного состояния. Он рысцой пробежался по комнатам, высматривая неизвестно что, а несколько ошеломленный его быстрым преображением Сергей ходил за ним следом, соображая, что же может искать Илюшин.
– Где же, где же он... – повторял тот, отмахиваясь от предложений Бабкина помочь ему в поисках. – А, нашел!
Он вытащил из шкафа за хвост серо-зеленый шарф и торжествующе помахал им перед носом Сергея.
– Зачем он тебе? – удивился Бабкин. – Ты больше не кашляешь, и горло у тебя не болит...
– Для антуражу, – туманно объяснил Макар, наматывая шарф на шею. – Кроме того, он мне нравится.
Сергей пожал плечами в знак того, что не может разделить симпатию Илюшина, и поинтересовался, куда решил отправиться его друг.
– Думаю, ты не собираешься сидеть в квартире, обмотанный шарфом, как тот инспектор из фильма?
– Я собираюсь наконец познакомиться с дамой, с которой, кажется, знакомы все, кроме меня.
– С Томшей? А ты знаешь, где она живет?
– Имея под рукой Интернет, это не так сложно выяснить. Набери, пожалуйста, в поисковике запрос по ее фамилии и слову «скульптор».
До квартиры-мастерской Томши, находившейся на другом конце города, они добрались довольно быстро, потому что по настоянию Бабкина поехали не на машине, а на метро. Макар только одобрил смену транспорта – он любил метро, и его, в отличие от Сергея, не угнетали толпы людей и постоянный шум. Бабкин же руководствовался соображениями безопасности: его преследовала мысль, что в машине их подловят в тот момент, когда они меньше всего будут этого ожидать.
Решение оказалось правильным: центральные улицы и Кольцевая стояли в пробке, и они застряли бы надолго. Тем не менее, выбравшись из метро, Сергей вздохнул свободнее.
Нужный им пятиэтажный дом они нашли быстро и, поднявшись по лестнице на верхний этаж, позвонили в дверь с табличкой в виде длинного питона, надпись на боку которого удостоверяла, что скульптор Мария Сергеевна Томша проживает именно здесь. Сергей, в противоположность Макару, вовсе не был уверен, что хозяйка окажется дома, но дверь им открыли очень быстро. На пороге стояла небрежно одетая сутулая девица с желтыми волосами и неприязненно разглядывала визитеров.
– Анька, кто там? – крикнули из квартиры, и Бабкин узнал голос.
– Вы кто? – хрипло спросила девица.
– Мы к Марии Сергеевне.
Девица, поколебавшись, пустила их внутрь, и Сергей с Макаром оказались в просторной комнате, по-видимому, объединенной из двух. Узкий темный коридор уводил в глубь квартиры, оттуда доносился запах плова. В комнате не было никакой мебели, кроме двух стульев; чисто вымытые окна беспрепятственно пропускали свет, падавший на многочисленные скульптуры.
– Анька, дура, подгорело! – бросила Томша, появляясь из коридора, и осеклась, увидев мужчин.
Но тут же на лице ее появилась улыбка узнавания, и она шутовски поклонилась Бабкину, бросив оценивающий взгляд на Илюшина. Тот учтиво поздоровался, представился, но прежде чем назвать цель их визита, покосился на желтоволосую девицу, повернувшуюся к ним спиной. Томша отреагировала немедленно:
– Слышала, что я сказал? – она подтолкнула девицу в сторону коридора. – Иди, следи за пловом.
Та ушла, шаркая дырявыми тапочками по паркету.
– Ну что, хотите посмотреть? – с двусмысленной улыбкой спросила Томша, махнув рукой в сторону скульптур и не сводя глаз с Макара.
– Сначала я хотел вас кое о чем спросить. Если вы не против, конечно.
Томша, пожав плечами, указала на стулья, а сама, не дожидаясь, пока они сядут, опустилась на пол, приняв непринужденную позу. Излишне непринужденную, как показалось Сергею: на скульпторше была мужская фланелевая рубашка, доходившая невысокой Томше до колен, и когда она села, полы рубашки распахнулись, обнажив полные смуглые ноги, которые Мария Сергеевна поджала под себя по-турецки. Они лоснились, словно их намазали маслом, и, уловив еле слышный запах сандала и каких-то незнакомых ему восточных пряностей, Сергей подумал, что так оно и есть.
Сегодня ее глаза в щелочках опухших век казались еще меньше, как будто она не выспалась. Волосы по-прежнему висели неаккуратными прядями вдоль лица, пухлые губы блестели, словно их смазали чем-то жирным, и Бабкин вспомнил про плов на кухне. Он не мог объяснить себе, в чем притягательность этой женщины – она скорее отталкивала его, но в ее развязной непринужденности, полном пренебрежении к внешности и в бесстыдном внимании к мужчинам было что-то влекущее.
Макар подумал, что так мог бы выглядеть божок сластолюбия. Но в следующую секунду Томша перевела взгляд с Сергея на него, и то, что он прочитал в этом взгляде, заставило его прибавить «и гордыни». Старый Чешкин был прав.
Не пытаясь выдавать себя и Бабкина за покупателей, Илюшин рассказал, чем вызван их визит, упомянув в качестве причины рассказ Полины Чешкиной. Услышав о девушке, Мария Сергеевна раздвинула толстые губы в довольной улыбке.
– Помню эту дурочку, – насмешливо протянула она. – Приходила, бедненькая, зубками у меня стучала – то ли от страха, то ли от холода, уж не знаю. Не поверила Димке Силотскому, красавчику моему, решила сама спросить у Маши, правду ли ей сказали.
– И вы ей подтвердили слова Силотского, – утвердительно произнес Макар.
– Не подтвердила, – поправила его Томша, – а рассказала то, что было. Может, мой рассказ с Димочкиным и не во всем совпал – он фантазер был тот еще, мог и придумать ерунды для красоты сюжета. Я ведь не в курсе, что он ей плел.
Она потянулась нарочито медленным движением, исполненным звериной грации, зевнула. Несмотря на нелепое телосложение, двигалась она пластично, как танцовщица.
– Дениска Крапивин хотел, чтобы я его друга выманила из дома, – равнодушно проговорила она. – Мне что, жалко, что ли? Во-первых, не чужой человек попросил, а во-вторых, он мне за такое развлечение заплатить обещал.
– Заплатил?
– А как же! Дениска мальчик не бедный, ему мелочиться незачем.
– А вы знали, чем вызвана его просьба? – спросил Сергей, стараясь скрыть неприязнь.
– Зачем мне об этом знать? Он сам не говорил, а я не спрашивала. Может, Дениска хотел другу подарок сделать?
Мария снова призывно улыбнулась Сергею.
– Подарок получился на славу, – промурлыкала она с довольным видом. – Димка примчался, как будто его за ниточку потянули. Мы ведь с ним до этого расстались – надоел он мне немножко, решила отдохнуть от мальчика...
В том, что она называла тридцатипятилетнего мужчину мальчиком, тоже было что-то дразнящее и одновременно противное.
– А тут и самой стало любопытно! Я его по-хорошему встретила: белую сорочку надела, с эдакими прорезями... вот тут и вот тут, – она показала, где именно были прорези, откровенно потешаясь над сыщиками. – Очень она Димочке пришлась по вкусу. Я его не с пустыми руками встретила, а за вином спустилась, конфет-фруктов прикупила, и пока ходила, он и примчался, сокол мой. Вот удивился-то, что ему не открывают! – она рассмеялась от воспоминаний. – А тут я поднимаюсь, с вином и фруктами. В пальто. А под пальто у меня... – она подмигнула Бабкину, – только та самая белая сорочка. Знала я, что Димочка оценит! Жаль, конечно, что потом ему нелегко пришлось, друзья-то совсем от него отвернулись. Дениска Крапивин, хитрец такой, и руку ему перестал подавать при встрече, и Сеньку-Швейцарца на это подговорил. Димку я жалела, да...
– А ведь вы были знакомы и с Николаем Чешкиным, – не задумываясь, заметил Бабкин. – Его вам совсем не жалко?
Лицо Томши неуловимо изменилось. Исчезла веселость, глаза помрачнели, и ее улыбка стала похожа на гримасу.
– Не тогда, так на день позже, – отрезала она. – Хотите, чтобы я причитала, как остальные: «Ах, какой талантливый мальчик погиб»? Не смешите меня! Видела я их талантливого мальчика – больной он был, законченный шизофреник. Его бы лечить надо, а вместо этого с ним возились, как с недоношенным. А уж как старый дурак над ним трясся – смотреть смешно было.
– Под старым дураком вы, надо полагать, подразумеваете Владислава Захаровича? – осведомился Макар.
– Именно так и надо полагать, – передразнила Томша. – Как еще его назвать? Не уберег внука-то, как ни старался.
– Вы тоже сыграли в этом некоторую роль, – не удержался Сергей.
– Бросьте! Не я, так другая баба оказалась бы на моем месте. Димочка был известный ходок, мужской силой его бог не обидел. Да и Дениска Крапивин постарался бы, и не получись у него в тот раз, получилось бы в другой. Он, Дениска, человек упрямый: если что в голову себе вбил, так добьется непременно.
– Кое-что не сходится... – протянул Бабкин. – Если Крапивин все это придумал, так зачем же ему нужно было прекращать общение с Силотским? Раз он сам его подставил?
– Вы что, не знаете, что ли – Димка Силотский на внучку Чешкина глаз положил. А глаз у него был... – Томша хихикнула, – как у жеребца. Если приглядел себе кобылку, так покрыл бы ее, не сомневайтесь. А Денис – мальчик умненький, решил так: раз не получилось, выставим Силотского виноватым. Он всегда оказывался в белом, наш Дениска, что бы ни происходило.
– А что еще происходило? – тут же спросил Макар.
Томша помолчала, без выражения посмотрела на него.
– А мне ведь работать надо, – наконец сказала она, поднимаясь на ноги. – Так что, мальчики мои сладкие, извините, в следующий раз побеседуем.
Илюшин с Бабкиным вынуждены были подняться вслед за ней. У Сергея заиграл телефон в кармане, он достал его и, пристально глядя на экран, нажал на кнопку.
– Да? – произнес он, отходя чуть в сторону от Макара и Томши. – Что? Хорошо, скоро будем.
Он закрыл телефон и вернулся к ним.
– Может, посмотрите что-нибудь? – Томша указала подбородком на скульптуры. – Мало ли... вдруг заинтересуетесь?
Макар кивнул и стал обходить комнату, вглядываясь в безглазых гипсовых сов, в искореженные головы, по воле скульптора приобретшие расплющенную форму, отчего нос наезжал на глаза, а несоразмерно увеличенное ухо закрывало рот, в абстракции, дополненные фрагментами человеческого тела, выпиравшими из куба или шара с вмятинами. Увиденное произвело на него удручающее впечатление. «Пора выбираться из этого мертвого царства. То, зачем мы приезжали, уже сделано».
– Нравится, красивый ты мой? – со смешком спросила сзади Мария Сергеевна. – Или ты в этом ничего не понимаешь?
– Владислав Захарович говорил о ваших... скульптурах, – уклоняясь от прямого ответа, сказал Макар, сделав крошечную паузу перед словом «скульптурах».
Пауза эта не осталась незамеченной. Женщина вскинула голову, губы ее изогнулись, отражая презрение к мнению Чешкина. «Вот кого лепить надо», – подумал Илюшин, обернувшись к ней.
– Анька! – крикнула Томша. – Поди сюда!
Девица вышла из темноты коридора, уставилась на скульпторшу блеклыми глазами.
– Проводи гостей, они все посмотрели, – приказала та и, не прощаясь, ушла из мастерской.
* * *
– Зачем ты ее спровоцировал? – негромко сказал Бабкин, когда они спускались по лестнице. – Разозлилась она не на шутку...Тьфу, противная баба!
– Во-первых, потому что она – противная баба, как ты верно заметил. Мне хотелось напоследок вывести ее из себя, и я не мог отказать себе в этом маленьком удовольствии. Во-вторых, я хотел убедиться в том, что она знает, какого мнения о ней и ее скульптурах Чешкин. И я в этом убедился. Знает, знает Мария Сергеевна, что Владислав Захарович называет ее творчество поделками, и ее это очень задевает. Старик был прав.
Они вышли из подъезда, остановились под козырьком, закрытые от желающих посмотреть на них из окон. Сергей достал телефон.
– Успешно? – осведомился Макар, глядя через его плечо на экран.
– Более чем. Хорошая игрушка, надо было раньше такую приобрести.
Он нажал одну за другой несколько кнопок, и маленький фотоаппарат, замаскированный под мобильный телефон, послушно вывел на экран крупную фотографию Марии Сергеевны Томши.
* * *
В «Броню» они приехали к обеду, позвонив по дороге нужному им человеку. Начальник службы безопасности встретил их в дверях, проводил в свой кабинет. Сотрудников не было видно – то ли они ушли обедать, то ли постепенно разбегались в поисках новой работы, и в коридорах стояла тишина, нарушаемая негромким женским голосом за одной из дверей, повторявшим, словно заведенный: «Да, я вас слушаю. Да. Да. Я вас слушаю».
– Взгляните.
Бабкин протянул включенный фотоаппарат, на экране которого высветился последний сделанный им снимок.
– Можем на монитор компьютера вывести, если хотите, – предложил Макар, но мужчина покачал головой.
– Не надо выводить, хорошо видно. Да, это одна из баб, встречавших Качкова. Я ее частенько с ним видел, она обычно дожидалась его неподалеку, в кафе.
Назад: Глава 10
Дальше: Глава 12