* * *

Она никогда не была в такой странной квартире. Одна, очень большая комната с белоснежными стенами, потолком и даже полом. Огромные окна были затянуты шторами из тонкой черной кожи. Черной кожей обтянута огромная кровать у одной из стен, черными были столы и стулья, ковер, массивная кованая люстра. Даже шелковое покрывало на кровати и наволочки на подушках были черными. Даша забралась на черный высокий стул у черного же бара и, встретившись с прямым напряженным взглядом нового знакомого, небрежно спросила:

– А бумага в сортире у тебя тоже черная?

– Можешь сходить проверить, – ответил тот, доставая с полки большую бутылку виски. – А что, тебе не нравится у меня?

– Да нет. Прикольно, конечно. Как в морге.

– Я сразу понял, что ты девчонка веселая. Может, познакомимся? Меня Павлом зовут.

– А меня Антуанетта.

– Серьезно? Ну, что ж. Простое русское имя. Сразу хочу предупредить. Еды у меня нет. Так, орешки, засахаренные фрукты и каштаны. Из Парижа, между прочим. Ничего? Ты не слишком голодная?

– Если этих каштанов много, то ничего. Тащи. А я пока на самом деле в туалет схожу и заодно немного сполоснусь.

– Да, прими душ. Можешь халат надеть, в ванной висит.

– Рубль за сто, что он черный.

Халаты в ванной оказались белыми, черными были полотенца. Даша с любопытством разглядывала флаконы на полочках, заглянула в шкафчики. Странно, только мужские лосьоны, туалетная вода, дорогой одеколон. Есть питательные кремы, но мужики теперь тоже мажутся. Ничего, указывающего на постоянное присутствие в этой квартире женщины, не было. Почему тогда этот Павел вел себя как партизан? Из клуба она вышла через обычный выход, а он через черный. Велел отойти за угол и лишь там посадил ее в свой черный «Бумер». Остановил машину за несколько домов до своего на Новокузнецкой улице, высадил, дал ключи от подъезда, объяснил, как ими пользоваться, а сам подъехал на машине с другой стороны. Видно, есть кого бояться кобелю черно-белому. Может, жена в другой квартире. А где деньги, интересно знать? Не может такого быть, чтобы здесь их не было. От этого склепа просто несет баблом.

Даша вытерлась после душа, закуталась в пушистый халат и вернулась в комнату. У бара никого не было. Даша оглянулась и обнаружила Павла полулежащим на кровати в черном шелковом халате. На сервировочном столике стояли бутылки, тарелочки с фруктами, жареными каштанами и прочей ерундой. У Даши уже здорово сосало под ложечкой. Она присела рядом и недовольно спросила:

– Может, у тебя хоть хлеб есть? Такое впечатление, что ты не женщину сегодня собирался снять, а канарейку поймать.

– Извини. Просто не держу еды дома. Я здесь почти не ем, а все, что может испортиться, вызывает у меня ужас.

– А. Ты из тех, которые любят нахлобучиваться на ровном месте. Ладно. Что поделаешь. Придется эти мышиные остатки погрызть.

– Выпей сначала. – Павел протянул Даше стакан с золотистой жидкостью.

Она выпила с удовольствием, залпом, бросила в рот горсть орешков, затем несколько засахаренных фруктов. Ей стало тепло и хорошо. Она поерзала, раздвигая полы халата, положила ногу за ногу, высоко открыла худенькие бедра. Павел не шевельнулся. Он лишь смотрел ей в лицо своим навязчивым, прилипающим взглядом. «Морока какая-то, а не мужик», – подумала Даша, и вдруг ей показалось, что комната слегка качнулась. Она встряхнула волосами, посмотрела на стол, на черную застекленную витрину с фарфоровыми фигурками. Все стало каким-то размытым. «Что за хрень с глазами?» Даша встала, чтобы пройти в ванную и промыть глаза водой, но сразу покачнулась из-за слабости в коленях. Вроде выпила всего ничего… Острая догадка пронзила Дашин мозг. Она столько раз наблюдала поведение людей после того, как подсыпала им в стакан сильное снотворное. Это оно! Она ощутила смертельную опасность, как уколы множества иголок по всему телу. Нужно быстро что-то придумать, время еще есть. Нужно успеть. Даша улыбнулась Павлу.

– Ой, я что-то совсем косая. Устала, наверно. Будь другом, принеси воды из холодильника. А то я не дойду.

Когда Павел вернулся к кровати со стаканом воды, Даша лежала, раскинувшись на черных подушках, и сладко всхрапывала. Он постоял минуту над ней, затем подошел к встроенному шкафу. Дверцы темного непрозрачного стекла раздвинулись, Павел нырнул внутрь и появился рядом с Дашей, подтолкнув к кровати другой сервировочный столик. Даша видела сквозь неплотно прижатые ресницы толстые веревки, ремни и холодные блестящие лезвия. Он нагнулся над ней так низко, что она почувствовала его неровное дыхание. Она сладко потянулась, как в полусне, протянула к нему руки:

– Иди ко мне, котик, а то я засыпаю совсем.

– Сейчас, – нехорошо хмыкнул Павел. – Сейчас все будет. Сейчас ты проснешься.

Даша почувствовала, как он весь собрался. Движения стали резкими, точными. Он стал ловко стаскивать с нее халат. Приподнял ее безвольное тело, положил голову себе на плечо… И тут же взвыл, как раненый зверь. Даша впилась зубами ему в ухо. Павел пытался ее оторвать, но от этого боль становилась еще нестерпимей. Он упустил время, когда протянул руку, нащупывая ножи и скальпели на столике, острое лезвие вонзилось ему сначала в один глаз, затем во второй. Свинцовый сон, пытавшийся раздавить Дашины мозги, отступил перед ее страшной яростью. Даша даже забыла об опасности. Она резала, колола, истязала стонущее, всхлипывающее существо, сознательно сохраняя ему жизнь. И лишь, когда он устал даже хрипеть, она вонзила нож ему в сердце. До ванной доползла на четвереньках. Смыла с себя кровь, кое-как оделась, нашла сумку, едва справилась с входной дверью, затем с дверью подъезда, но не смогла сделать больше ни шага, рухнула за углом дома. «Если усну – мне конец», – отчетливо сформулировала она задачу самой себе и впилась зубами в руку. От боли мозг встрепенулся. Полчаса, в течение которых Даша оттаскивала свое тело от дома Павла, были самыми тяжелыми в ее жизни. Она увидела наконец перед собой открытую дверь в какой-то подвал и скатилась в затхлую темноту. И сразу провалилась в глубокий сон.