Глава 10

Дина договорилась с Аленой пойти следующим вечером на презентацию новой коллекции украшений в «Черный бриллиант». Она приняла это решение главным образом потому, что Алена на нем не настаивала. Наоборот, она была совершенно безучастной, подавленной и не склонной к разговорам.

— Нам это необходимо, — заявила Дина за обедом. — Я до сих пор не видела, как выглядят «счастливые» бриллианты.

— Счастливые бриллианты? — поразилась Анна Ивановна. — Это что ж такое? Чем они отличаются от несчастных?

— Свободой, — мрачно объяснила Алена. — Они не закреплены в оправе, а свободно плавают внутри полого прозрачного камня. Болтаются как люди, которым кажется, что они от этого счастливы.

— У тебя чудесное настроение, — улыбнулась Дина. — Самое время на людей посмотреть и себя показать. Прошу, не надевай завтра черный брючный костюм. Давай откроем весну.

На рассвете Дина как обычно вышла в сквер с собаками и подумала, что назвать весной эту промозглую слякоть может лишь человек, впавший в эйфорическое слабоумие. Тем не менее они отгуляли свой час, купили свежие газеты в одном раннем киоске и отправились домой спать. Раздвинув шторы в двенадцатом часу, Дина зажмурилась, так неожиданно засияло мартовское солнце. Да вот же она, весна! Если она сегодня не купит себе «счастливые» бриллианты, то когда же их покупать!

Наблюдая за беготней собак, Дина обратила внимание, что Чарли цепляется за ворс ковра лишними, «прибылыми» пальчиками на задних лапах. Она перехватила пса на бегу, подняла к себе на колени и осмотрела.

— Аристократическое излишество, — сообщила она внимательным шоколадным глазам. — Династический порок, если тебе это о чем-то говорит. Ничего страшного, но ветеринару показать нужно.

Топик при слове «ветеринар» быстренько лег и закрыл глаза, как будто он давно и крепко спит. А Чарли с готовностью спрыгнул с коленей и завертел хвостом, давая понять, что с Диной он хоть на край света.

— Ты у нас самый храбрый, — с уважением призналась она ему и стала быстро собираться. В гостиной Анна Ивановна уже разговаривала с Аленой. Скоро приедут стилист, парикмахер, и они начнут готовиться к вечеру.

— Нет, Анна Ивановна, ничем он меня не обидел. Наоборот, обращался, как с королевой, а не как с женщиной на одну ночь. — Алена похудела, осунулась. Она сидела на диване, съежившись, высоко подняв плечи, как будто у нее что-то болело, и беспомощно щурила глаза. Анна Ивановна впервые заметила, что она близорука. — Просто такие вещи понимаешь сразу. Что бы ты ни сделала, как бы ни лезла из кожи вон, что бы он ни делал, что б ни говорил — тебя для него нет. Ты пустое место.

Анна Ивановна не верила своим ушам и глазам. Когда она открыла дверь и увидела бледную, удрученную Алену, у нее сердце оборвалось: что- то случилось! Выяснив, что все живы, и напоив Алену чаем, Анна Ивановна так умело повела разговор, что Алена сама захотела с ней поделиться. Анна Ивановна изо всех сил скрывала свое изумление. Алена влюбилась? Безответно? В Игоря? Когда она думала об Алениной личной жизни, то представляла себе очередь олигархов, добивающихся ее благосклонности. Такая шикарная, стильная, недоступная женщина. Игорь, конечно, мужчина симпатичный, но совершенно из другой оперы. К тому же не надо быть большой умницей, как Алена, чтобы понять: он не просто любит Катю, порабощен ею навеки. В такой ситуации придумать слова утешения трудно. И все-таки Анна Иванова попыталась.

— Знаешь, это мнительность. Ты чего-то ждала, была к нему чересчур внимательной, вот и мучаешься сейчас, все по-своему трактуешь.

— Да что тут трактовать, Анна Ивановна, — горько улыбнулась Алена, и глаза у нее влажно заблестели. — Он после ночи любви во сне Катю звал и плакал.

— Катю… — растерянно пробормотала Анна Ивановна. — Но это же его жена, и она больна. Такая напасть. Знаешь, я сплю одна, но если бы мне сказали, что я ночью Катю зову и плачу, я бы не удивилась.

— Если бы вы плакали, я бы тоже не удивилась. Но он — в той ситуации, после такой ночи…

— Алена, ты б себя не накручивала. Он привык о ней думать, а ты все-таки свалилась на него как снег на голову. Катя — очень красивая, милая женщина, но она не столь шикарная, как ты. Я к тому, что к таким, как ты, привыкнуть сложнее.

— Анна Ивановна, к таким, как я, привыкать не надо. Нас, таких, пруд пруди. Мы жизнь положили на то, чтобы шикарно выглядеть. Я с детства знала, какие мышцы нужно накачивать, какие витамины пить, сколько бегать, сколько плавать, сколько времени и денег убивать на косметологов, стоматологов, дизайнеров одежды. У меня не очень богатые родители, поэтому я рано научилась зарабатывать. Я всю жизнь пашу как лошадь, чтобы выглядеть, как шикарная кляча. Вы правы: какая- то очередь, условно говоря, олигархов существует. Но у меня на них аллергия! Я всегда думаю на свидании: вот я, бывшая школьная уродина, и вот он — школьный двоечник, дубина, научившаяся деньги воровать. Что изменят эти деньги?

— Ну, не скажи. Деньги меняют многое.

— Не то, что нужно. Моя беда в том, что я всегда знала, чего хочу. У нас в школе был один мальчик, который всем нравился. Красивый, отличник, добрый, умный, великодушный. Он мне каждую ночь снился. И была школьная красавица. На Катю, кстати, немного похожа. Пока мы все доводили свою внешность до совершенства, с каждым прыщиком бегали к пластическому хирургу, она плевала на все с высокой колокольни, ела пирожные, конфеты постоянно. А мы слюни пускали и дорогие зубы берегли. У нее передние зубы косо росли, но ее это совершенно не волновало. И на физкультуре она стояла предпоследней из-за роста, и живот распускала, и надеть могла жуткое тряпье. Все равно этот мальчик, как и все остальные, так в нее влюбился, что однажды прыгнул зимой с обрыва в чуть подмерзший пруд. Она от нечего делать ему приказала. Потом он несколько месяцев болел.

— Ну, и кем он стал, этот мальчик?

— По нынешним понятиям — никем. Нищий математик-теоретик. И муж, кстати, этой распрекрасной Аськи. Она уже в дверь не проходит из-за своих пирожных.

— Вот видишь. Наверное, она теперь тебе завидует. Ты — светская львица, вокруг тебя вьются богатые мужчины. Какая женщина об этом не мечтает?

— Та, которая знает этому цену, наверное. Дело в том, что школьные красавицы забрали все лучшее. Может, оно им и не нужно. Может, они на самом деле хотят хвостом мести перед денежными мешками без мозгов и чувств.

— Кате нужен Игорь, — мягко сказала Анна Ивановна.

— Не знаю. Не уверена.

В дверь позвонили, Топик вылетел из спальни и помчался мимо них в холл.

— Это Дина с Чарли, — радостно сказала Анна Ивановна. — Он ее всегда по звонку узнает.

— Хирургическое вмешательство пока не требуется, — торжественно возвестила, входя, Дина.

— Ты ради этого ездила к ветеринару? Меня бы сначала спросила, — проворчала Алена. — Ампутация «прибылых» пальчиков — это вмешательство в частную жизнь собаки. Чарли тебе сказал, что они ему не нужны? Да он, может, от них в восторге.

— Я тоже пришла к такому выводу. А вы о чем говорили, когда я вошла? Мне показалось, вы чем-то взволнованы.

— Да так, — уклончиво ответила Анна Ивановна. — О Кате вспомнили.

— Я о ней вообще ни на минуту не забываю. Ой, забыла рассказать. Николай Иванович на днях такую историю поведал. У его знакомого тяжело больна же^на. Никто не мог ей помочь, там дело не только в болезни, но и в психологических проблемах. И вот она сама нашла какую-то ясновидящую или целительницу, короче, экстрасенса. Один раз сходила к ней, и все изменилось. Теперь у них в доме мир и покой.

— Она больше не тяжелобольная? — насмешливо спросила Алена.

— Больная, конечно, у нее что-то неизлечимое. Но ее отношение ко всему изменилось. Появилось умиротворенное, даже счастливое восприятие жизни. В общем, я так поняла. И подумала: а что, если найти эту колдунью? Катю ей показать? Или просто посоветоваться?

— Дина… — Алена смотрела на нее с недоумением. — Надеюсь, ты не всерьез? Ты же не веришь на самом деле в эту чертоплюшину?

— По большому счету, нет, конечно. Но вдруг? Я всегда допускаю какое-то «вдруг».

— А я верю, — заявила Анна Ивановна. — А врачам не верю.

— Послушай меня, Дина, — тоном терпеливой воспитательницы произнесла Алена. — Ты не можешь бегать ко всем колдунам, которые знакомым твоих знакомых мозги пудрят. Такую задачу перед тобой может поставить только твой Сергей, который натаскивает тебя на поиск как рабочую овчарку. Я считаю, что прежде всего нужно знать мнение специалистов. Кстати, я читала, что, например, Кашпировского проверяли ученые, после чего выдали лицензию на его, по-моему, чудовищную деятельность.

— Да… — задумалась Дина. — Кашпировский — сильный гипнотизер. Не знаю, как там насчет ясновидения. Но Вангу тоже проверяли ученые. Хотя сейчас, мне сдается, можно спокойно колдовать по лицензии, купленной в переходе или сляпанной на домашнем компьютере. И там будет настоящая печать Минздрава. Так поступить легче всего не только мошенникам.

— Ладно, девочки, всегда можно что-нибудь придумать. Главное — быть вместе в трудную минуту, — подытожила Анна Ивановна.

— А быть вместе в легкую минуту — тоже главное, — Дина прижалась к теплому плечу Анны Ивановны. — И потому слушайте мое решение: Анна Ивановна едет с нами на презентацию.

— Дина, ты что… Да я…

— Вы хотели посмотреть на «счастливые» бриллианты. Значит, вы на них посмотрите.

— Вы хорошо себя чувствуете, Галина Петровна?

Женщина, которую привели на допрос к следователю отдела убийств Славе Земцову, выглядела совершенно больной. Слезящиеся глаза, полуоткрытый рот, сухие потрескавшиеся губы, которые она постоянно облизывала. Слава достал из холодильника бутылку минеральной воды, налил полный стакан и протянул подследственной. Она жадно выпила, не глядя на Славу. Казалось, она его просто не видит. Сергей, которого Земцов вызвал на «странное» дело, как тот просил, не сводил глаз с лица женщины. Это было не лицо, а маска ужаса и смерти.

— Галина Петровна! — повторил Слава громче. — Вы меня слышите? Я спрашиваю, как вы себя чувствуете?

— Я? Да, слышу. Нормально. Чувствую себя нормально. Я только не знаю, где Маришка!

— Ваша дочь в больнице.

— А Витя?

— Если вы имеете в виду своего мужа Виктора, то он умер. Он убит. Галина Петровна, мы уже в третий раз начинаем разговор с этой точки. Если вы не в состоянии вспоминать то, что произошло в вашем доме, скажите. Мы вызовем врача.

— Зачем врача? У меня ничего не болит. Я могу вспоминать.

— Стало быть, возвращаемся к тому дню, когда вы отпросились с работы, сказав, что вам позвонили насчет заболевшей дочки. Вы помните?

— Да. Я сказала девочкам и начальнику смены, что мне позвонили насчет Мариши.

— На самом деле вам никто не звонил. Почему вы отпросились домой?

— Не звонили?

— Ладно, поехали дальше. Вы пришли домой и увидели нечто такое, что вас потрясло. Кого вы увидели?

— Витю и Маришу.

— Что они делали?

— Наверное, телевизор смотрели.

— Они не смотрели телевизор. Ваш муж что-то делал с вашим ребенком, из-за чего вы выбежали на кухню, схватили нож, вернулись в комнату и нанесли ему десять ножевых ран. Вы убили своего мужа, Галина Петровна.

— О-о-ой! — раздался леденящий душу вопль. Иванова закрыла лицо руками, раскачиваясь будто от невыносимой боли.

Слава растерянно посмотрел на Сергея, который на протяжении всего допроса курил у окна. Тот пошарил в кармане куртки, нашел пластинку валидола, подошел к Галине Петровне, мягко отнял ее руки от лица и сунул в рот таблетку.

— Подержите, пожалуйста, под языком. — Она посмотрела на него, и Сергей содрогнулся: такое страдание было в ее смятенных глазах. — Слава, может, на сегодня достаточно?

— Посмотрим. Попытаемся сначала еще поговорить. Галина Петровна, вы увидели, что ваш муж истязает ребенка, и потом убили его в состоянии аффекта, то есть сильного душевного волнения, да?

— Нет, я ничего не видела.

— А ваша дочка рассказала, что отец над ней издевался, у нее по ногам текла кровь, и в это время вы вошли в комнату. Вот, читаю: «Мама не сколько минут стояла и смотрела». Так показала девочка следствию. Вы думали в эти несколько минут, что хотите убить его?

— Нет, я не могла. Я курицу в деревне зарезать не могу.

— Но вы в тот же день признались, что убили мужа по приказу какой-то гадалки. Что это значит?

— Да. Я ходила к гадалке. Она сказала: девочка не врет. Ваш муж — не человек. Я ей деньги заплатила.

— И она посоветовала вам убить мужа?

— Нет.

— Почему же вы так написали в признании?

— Я была на работе, а она мне сказала: иди домой.

— Она была у вас на работе?

— Нет, ее не было. Я услышала, как она сказала: «Иди домой».

— Так. Потом что произошло?

— Я пришла… увидела… Не помню, что я увидела. Но она мне сказала: «Убей его». Извините, молодой человек, скажите мне, Витя умер? Это правда?

— Правда, Галина Петровна. Послушайте меня: у вашего поступка есть очень серьезный мотив. Вам ничего сверхъестественного придумывать не нужно. Вашему адвокату будет достаточно легко вас защищать.

— Я не придумала.

— Хорошо. Вы можете назвать имя, фамилию, адрес этой гадалки?

— Нет. Я не знаю. Меня привезли. Одна… — Галина Петровна, посерев, стала валиться со стула. Сергей подхватил ее, перенес на диван.

— Слава, вызывай «Скорую».

— Вызываю… Сейчас приедут. Похоже, она сердечница.

— Похоже.

— А под невменяемую, как тебе кажется, она не косит?

— Трудно сказать. Но для человека, никогда не привлекавшегося, она слишком здорово это делает. И в таких обстоятельствах нужна, конечно, психиатрическая экспертиза. Но я вот о чем думаю, Слава. Она почти невесома. Как это у нее получилось — ножом?

— Причем, что характерно: десять ударов нанесены практически с равной силой. Все раны проникающие, поражены жизненно важные точки.

— Вы хорошо проверяли: там точно больше никого не было?

— Не было. Во-первых, есть свидетель — девочка, во-вторых, соседи видели, как Галина вошла в квартиру. Сразу после убийства Марина открыла дверь на площадку и стала звать на помощь. На ноже отпечатки пальцев Ивановой, она вся была в крови мужа. В общем, тут все точно.

— Тем не менее что-то не так. Хотя в такой ситуации сила может появиться даже у немощного. Спасибо тебе, старик. Я буду забегать, если ты не против.

Дина вошла в кухню и требовательно посмотрела на Анну Ивановну.

— Говорите, что с Аленой случилось? Я заметила: вы от меня что-то скрываете. И она мрачная как колумбарий. Она не заболела?

— Ох, Диночка, я тебе скажу, потому что ты все равно узнаешь. Глупость большую она совершила.

— Алена? Глупость?

— Девчонка, она и есть девчонка. Если ее не обидят, она сама себя обидит.

— Неужели…

— Ты даже себе не представляешь, что про изошло. В Игоря Катиного она влюбилась без памяти, да еще переспала с ним. А он среди ночи стал Катю звать и плакать. Она теперь себя заживо съедает. Ой, в дверь звонят. Наряды привезли.

Дмитрий пришел с работы раньше, чем обычно. С гордым видом показал Вале пакет с продуктами. Около часа пробыл на кухне, после чего поставил на столик перед диваном тарелку горячего бульона с кусочками белого куриного мяса и блюдце с разрезанными пополам свежими помидорами и огурцами.

— Поешь, — нерешительно попросил он. — Конечно, это не так вкусно, как у тебя, получилось, но ничего, есть можно. Я сам почти полкастрюли слопал. Правда, за целый день даже перехватить ничего не удалось.

Дмитрий и сам не знал, почему он все время чувствовал неловкость в присутствии неожиданно и непонятно отчего заболевшей жены. Что-то вроде вины. Хотя с какой стати? Но этот ее взгляд… Валя приподнялась на одном локте, глотнула пару ложек ароматного бульона, съела кусочек мяса. Кровь как будто быстрее потекла по жилам. Да, нужно есть, набираться сил. Но нервный спазм вновь перехватил ее горло.

— Спасибо, очень вкусно, — она устало откинулась на подушку. — Только я не могу больше. Извини. Я потом доем. Можешь даже не уносить.

— Да ты что! Я разогрею и опять принесу. Ты лежи, отдыхай. Слушай, а давай диван раздвинем? Я с тобой лягу. Будем телевизор смотреть. Если я тебе, конечно, не помешаю. А то мне лежать там, в спальне, одному как-то… Как будто тебя дома нет.

— Да я только рада. Как ты мне помешаешь? Я сама себе очень мешаю. Целый день в такой неприятной компании… — Валя говорила шутливо, но в то же время тревожно думала, не похоже ли это на жалобу, нытье больной, заброшенной жены.

Дима уже помогал ей пересесть на кресло, ловко раскладывал диван, стелил свежее белье, принес из спальни еще подушку, одеяло, помог Вале лечь. Она пристально следила за выражением его лица всякий раз, когда он до нее дотрагивался. Она не вызывает у него отвращения? Он не преодолевает себя? Если бы он только знал, каких невероятных усилий стоит ей уход за собой. Тот уход, который она бы ни одному человеку не доверила. Особенно этому, единственному… Он никогда не будет ухаживать за ней, как за калекой. Если дело дойдет до этого, она убьет себя. А пока у нее есть изнурительная работа на весь день. Добраться до туалета, привести себя в идеальный порядок в ванной, надеть чистую сорочку, сполоснуть грязную. Она даже голову каждый день моет. Возвращается к своему дивану, как из дальнего похода. Долго лежит, прислушиваясь, как замирает от усталости сердце, чувствует, какой холодной стала кожа на лице, руках и ногах. Ждет, пока кровь наладит свое течение и ее тело станет живым. Почти живым.

За все дни болезни Вале впервые было хорошо. Дима лежал рядом, она вдыхала запах его тела и сигарет, умилялась тому, с какой непосредственностью он реагирует на бокс, который показывают по телевизору.

— Ты представляешь? Нет, ну ты подумай! — обращался он к ней время от времени, и она понимающе кивала.

После бокса они смотрели новости. Потом Дмитрий покурил на кухне, вернулся, зевнул со вкусом, лег и погасил свет. Он повернулся на живот, обнял ее одной рукой, и его дыхание сразу стало ровным.

— Дима, — срывающимся голосом позвала Валентина, — подожди минуту, не засыпай. Я все хотела спросить, как ты относишься к тому, что мы сейчас не можем быть вместе? Тебе тяжело или ты уже привык?

— Ну, о чем ты думаешь, — сонно и ласково пробормотал он, прижимая ее голову к своей груди. — Нетяжело и не привык. Мне главное, чтоб ты опять стала здоровой, а между нами все как было, так и будет. Все хорошо.

— Действительно хорошо? — напряженно спросила Валя, с отчаянием понимая, что остановить себя она уже не может. — Тебе хватает Анжелы?

Темная комната как будто взорвалась для обоих. Дмитрий резко сел и включил лампу.

— Что ты сказала? Что это значит: хватает ли мне Анжелы? Ты сошла с ума?

— Нет. Я просто все знаю! — Валя почувствовала, как знакомая волна гнева заполнила, ослепила ее мозг. Она даже ощутила прилив сил.

Она сейчас встанет. Она бросит ему в лицо эту тяжелую лампу, разобьет окно, выбросится на улицу. Нет, она не подарит ему свободу так легко. Она куда-нибудь уедет, а утром ворвется в офис, увидит его с этой шлюхой, выцарапает ей глаза и будет кричать, кричать, кричать… Валя вдруг услышала свой голос — хриплый, страшный. Оказывается, она уже кричит. Она бросает ему в лицо угрозы.

— Ты не боишься, что я убью себя, тебя, ее? Или ты надеешься, что я тут безмолвно подохну сама собой? Пусти! Не смей меня держать! Ты убил меня, но я в этот ад полечу вместе с тобой. Если я вцеплюсь тебе в горло, никто не разожмет моих рук. Ты не знаешь. Мне нечего терять. Я единственную подругу загубила из-за тебя.

Она видела его бледное лицо, глаза с расширенными от ужаса зрачками и понимала, что эту минуту пережить нельзя. И вдруг откинулась на подушки, раздавленная страшной слабостью. Погас свет. Нет, это она теряла сознание. Дима стоит над ней с мокрым полотенцем и рюмкой, от которой пахнет валокордином. Она послушно пьет капли, жестом показывает, чтоб он положил ей полотенце на грудь. Затем еле заметным кивком просит его лечь рядом. Она чувствует, как он дрожит под своим одеялом, как бешено бьется его сердце. Она не может шевельнуть даже пальцем руки. Неужели ее разбил паралич? Они лежали так и не спали до рассвета. А потом как будто услышала спокойный голос: «Ты пережила эту ночь». Валя повернулась лицом к мужу и сказала:

— Я живу для того, чтобы любить тебя. Если тебе это не нужно, дай мне, пожалуйста, знать. Только подумай. Если не надо, не добивай меня жалостью. Я справлюсь. Я хочу, чтобы мы остались людьми.

Дмитрий прерывисто вздохнул и уткнулся лицом в подушку.

— Господи, как же это все! Я разбит. Я не знаю, что мне делать. Ну, конечно, мне нужно. Я не могу жить без твоей любви. Но что ты сказала насчет загубленной подруги? О ком это? О Кате? И при чем тут ты и я?

— Не знаю, о чем ты говоришь. Ты разве не понял? Я была не в себе.

Ирина утром не смогла дойти до кровати. Она уснула прямо на диванчике в кухне. Женя проснулась рано и вошла попить воды. Увидела спящую маму, вернулась в комнату за пледом и накрыла ее. Потом заметила на столе две фотографии. Посмотрела на них удивленно. Совершенно незнакомые люди. Женщина с широким, волевым лицом и мужчина с улыбчивыми красивыми глазами.