16

— У меня не было другого выхода! — Керстин так кричит, что эхо бьет мне в голову. — Ты не смеешь меня обвинять!

— Ты просто кровожадная, высокомерная, охреневшая от полной безнаказанности тварь. — Это Луис? Воспитанный и подчеркнуто галантный Луис? Не может быть! — Только ты виновата в том, что случилось. Если бы ты оставила Тори в покое…

— Она бы наделала кучу глупостей.

— У нее есть такое право. — Эд устал и словно погас. — Агент Бартон, у нас всех есть право делать те глупости, которые мы считаем нужным делать, главное — не нарушать закон. У меня уже готов материал, и когда его опубликуют, от вашей конторы камня на камне не останется.

— Этого не случится.

— Много на себя берете, Бартон. Вы не контролируете прессу.

— Не питайте иллюзий. И вообще, не понимаю, из-за чего мы ссоримся — она живехонька, я выстрелила в нее ампулой с сильным снотворным. Проспится, синяки сойдут, и будет как новая. Но безопасность нашей страны нуждается в ее помощи. И в вашей.

— Тори имеет право отказаться. — Эд нервничает. — А вы не имеете права нас задерживать.

— Ни один из вас не откажется, просто вы пока всего не знаете. Когда будете готовы слушать, я кое-что расскажу, а пока пусть Уолтер делает свое дело.

Уолтер? Интересно, башка у него уже переболела? Приложила-то я его изрядно… Похоже, я снова в доме на острове, и на моих ногах устроился кот.

— О нет! Керстин, я больше на пушечный выстрел не подойду к этой психопатке!

Ага, темнокожий доктор хорошо помнит меня.

— Уолтер, она спит. Посмотри, что можно сделать с ее вывеской, а то ведь приложилась к асфальту, когда падала.

— Не шумите. И идите все отсюда, без вас голова болит. Заберите кота!

— Ни за что. Тебе тоже не советую его трогать, он страшно злой, это тебе не Макс.

— Кто б сомневался! И хозяйку себе выбрал под стать. Зараза такая…

Кто зараза — я или кот? Наверное, в представлении Уолтера о мире — оба. Ладно, не буду его травмировать, прикинусь спящей. Тем более он мажет мое горящее лицо чем-то прохладным. Интересно, Керстин всю свою работу тащит домой или с нами особый случай? Хотя мне, в общем, до того и дела нет…

— Вот так, скоро снова будешь красивая, — приговаривает эскулап. — Ишь, стерва, спит, как ангел, а на самом деле… сумасшедшая какая-то, ей-богу. Ну, вот и лежи теперь спокойненько.

Врач собирает инструменты и уходит. Я лежу неподвижно, но кто-то снова заходит — я слышу, как кот зашипел. С чего бы? Какой-то парень, из тех, что в охране. Широкоплечий, тяжеловесный, в темном костюме-визитке. Держа в руке шприц, он подходит ко мне, наклоняется и осторожно поднимает волосы, оголяя шею. Э, нет, я не люблю, когда мне портят шкурку! Моя рука горячая и быстрая, пальцы входят в его горло. Шприц падает из ослабевшей руки, а глаза у мерзавца становятся обиженные, удивленные. И человеческие. Может, хоть сейчас станет немного человеком, перед смертью? Потому что я разорвала ему горло, и кровь хлещет на стены.

— Нет, Тори, оставь его нам!

Ага, Керстин Бартон снова занимается ловлей на живца, а в роли наживки опять я.

Они вваливаются в комнату гурьбой, вырывают парня из моих рук. Но я думаю, уже зря. Хотя раз Уолтер тут, шанс еще есть.

— Мы знали, что кто-то из наших информирует Монтою, и вот теперь у нас есть доказательство.

— А если бы…

— Мы установили тут камеры, он бы не успел ничего с тобой сделать.

— А если бы и успел, неважно, главное — поймать врага, любой ценой. Ты снова меня подставила, Бартон, и нам не о чем говорить. Я в тюрьме неизвестно за что, а ты тюремщица. Диалога у нас с тобой не будет.

— Нет, мы должны найти общий язык!

— Зачем? Я не стану помогать тебе в твоих махинациях. Мне чихать на безопасность страны, которая превратилась в держиморду. К тому же это тебе платят за грязную работу, при чем здесь я? А потому я хочу уехать отсюда. Немедленно.

— Но ведь нельзя же. Тебя ищут все, кто может передвигаться.

— Пусть. Жизнь моя, и я сама разберусь со своими проблемами.

— Я еще тогда поняла, что ты ищешь смерти. Вот только не могу понять, почему. Что произошло, Виктория, ты можешь мне сказать?

— Ты — последний человек, с которым бы я поделилась.

Верь мне, Бартон, потому что это правда. Я умею любить — бешено и страстно, а Эрик… Эрик бесконечно далек от меня, и нет ни единой, даже самой крохотной надежды.

Она срывается с места и выходит, а я сползаю с кровати и иду в душ.

— И все же я должна как-то найти с ней общий язык.

Голос Керстин слышен откуда-то сверху. Наверное, проделки системы вентиляции. Ну что ж, я не виновата.

— Она очень странная, — говорит Мицуко, добрая мачеха. — Знаешь, я не ощутила ее. Сидела рядом — и словно стена между нами стояла. Думаю, тебе нужно быть с ней честной. Но уверена ли ты, что хочешь этого?

— Представь себе, что я почувствовала, когда милая леди, тетя Роза, показала мне снимок… Словно мама каким-то образом вернулась ко мне! И у меня появилась сестра. Значит, меня что-то связывает с Россией, снова. Вот только Тори ужасна.

— Семейная черта, наверное. Попробуй настроиться на ее волну.

— Она не хочет. Как только мы встречаемся, обязательно ссоримся. И несколько раз Величко едва меня не убила, я жива не благодаря ее альтруизму, а только волею случая. Сегодня я чуть не застрелила ее, но вовремя поняла, что именно этого она и добивается, правда, не понимаю почему. Что происходит в ее голове? А ведь еще накануне ничего подобного не было. Что могло случиться?

Ничего не случилось, усмехаюсь я, невольная слушательница разговора, никак не предназначенного для чужих ушей, тем более — моих. Да, ничего особенного не случилось. Просто я встретила Эрика. Твоего Эрика, Бартон.

— Может, стоит отпустить ее?

— Монтоя поднял награду до миллиона долларов — таковы последние новости. У Тори было несколько артефактов, что-то они втроем все-таки нашли в джунглях, но не говорят, что. Так вот: сейчас с ней только браслет и нож, остальное куда-то исчезло. И из сейфа Монтои она что-то стащила, в том числе шкатулку Цин, а куда подевала, не знаю.

— Не может быть. Шкатулка Цин — легенда.

— Я эту легенду в руках держала. Даже открыла. Там сверху алмазы, образующие созвездие Большой Медведицы, нажимаешь на них — и крышка откидывается. Содержимое тянуло на умопомрачительную сумму — двадцать два огромных алмаза чистейшей воды, а сама шкатулка Цин вообще не имеет цены. И куда Тори все спрятала?

— Признай, что-то в ней есть.

— Уолтеру это скажи…

Они смеются, а я выхожу из воды. В зеркале отражается девица с синяком вместо лица. Ничего, бывало и хуже. Хотя — куда уж хуже?

Как бы там ни было, я не могу здесь оставаться. Нужно как-то вернуть себе свою жизнь, она мне нравилась.

— Тори, вы где?

Эрик. Что ему здесь надо? Хотя, конечно, дом его, может ходить где хочет.

— Сейчас выйду.

Он стоит на балконе, а вечер делает его лицо молодым и светлым. И я не могу наглядеться на него. За что на меня такое свалилось? Почему я должна была полюбить именно этого мужчину? Полюбить тяжело, без надежды… Я не хочу жить с таким грузом на сердце.

— Не смотрите на меня, мистер Гамильтон, синяк ужасный.

— Керстин иной раз и похуже приносит.

«Конечно, с такой работой и с таким мерзким характером Бартон должна частенько получать на орехи», — добавляю я мысленно. А вслух почти сочувственно произношу:

— Да, ее работа…

— Я уже привык. Хотя, конечно, полностью привыкнуть невозможно. Когда она иногда исчезает — с тех пор как появились дети, это случается все реже, но случается, — я места себе не нахожу, не могу спать. Знаете, брожу по комнатам, как лунатик. Понимаю, что ее работа важна для страны, но я эгоист, хочу, чтобы моя жена была со мной, в безопасности. Она как раз и обеспечивает безопасность — многим другим семьям, и я ничего не могу с этим сделать, только ждать.

— Да, тяжело…

Что еще я могу тебе сказать, любовь моя? Ничего. Мне нет места в твоем сердце. Мне нигде нет места. Наверное, Керстин наказала меня тем, что не убила.

— Очень тяжело. Знаете, Тори, я чрезвычайно рад, что вы появились в нашей жизни. Керстин тоже была рада. Но… все эти люди в нашем доме… Керстин и Рон никогда не приводили сюда никого, а теперь я не знаю, что и думать. Ситуация кажется мне опасной, потому что у нас дети.

Конечно, опасно. Неужели Бартон этого не понимает?

— У них же должны быть какие-то базы…

— И они есть. Но Керстин сказала, что впутала вас в какую-то ужасную историю и теперь вам угрожает опасность.

— Я могу о себе позаботиться, мистер Гамильтон.

— Эрик. Называйте меня так.

— Хорошо. Так вот о чем я толкую. До сих пор я отлично могла о себе позаботиться, и так будет и дальше. Передайте своей жене, пусть не беспокоится из-за мелочей. Я…

— Вы думаете, меня Керстин послала поговорить с вами? Она даже не знает. Вы похожи с ней, знаете?

Может, и похожа. Но точно знаю, на кого непохожа — на счастливого человека.

— Ну, не буду вам мешать, просто зашел узнать, все ли в порядке.

Эрик уходит, и я с тоской смотрю ему вслед.

Я в порядке. Буду в порядке, когда уеду отсюда. Потому что видеть тебя, быть рядом с тобой и одновременно так далеко — худшая из пыток. И я не знаю, когда смогу сбежать из этого ада. Мне нужно успокоиться, эмоции причиняют боль.

— Тори…

Ну вот, теперь сама Керстин явилась, собственной персоной. Какая честь! Меня что, нельзя оставить в покое? Или эта комната — место паломничества?

— Бартон, ты зачем снова притащила меня сюда? Здесь твой дом, в котором живут твои дети, а ты привела сюда смерть! Еще можно как-то понять, что ты подставила меня, — я чужой человек, моя жизнь в твоих глазах ничего не значит… Но здесь же твоя семья, как ты могла?

Она беспомощно смотрит на меня, как потерявшийся ребенок.

— Я думала… раз я виновата… раз с тобой из-за меня такое случилось, мне удастся тебя здесь защитить…

— Лучше бы ты не думала! Я немедленно должна уезжать отсюда. А ты забудь о моем существовании.

— Вам обеим нужно сесть за стол переговоров, — неожиданно звучит мужской голос.

Так и есть, эта комната — проходной двор. Бартон-старший зашел тихо и слышал все. Седые волосы, ослепительные голубые глаза, острые и холодные. Человек, всему знающий цену, и уж он-то не станет сомневаться.

— Не о чем говорить.

— Мисс Величко, вам никто никогда не говорил, что у вас жуткий характер?

— Наоборот, слышу с рождения. Но не считаю, что проблема моя.

— Так я и думал. В одном вы, безусловно, правы: наше дальнейшее присутствие в этом доме опасно. Сворачиваемся, у нас час времени. Пора убираться отсюда.

Они уходят, я собираю в сумку вещи, которые купил для меня Эрик. Ужасно хочется снова увидеть его — в последний раз. Просто увидеть. Хорошо, что хоть Эд с Луисом не беспокоят меня, — мои Синчи понимают, что мне нужно побыть одной. Мы чувствуем друг друга, как листва чувствует ветер… Мне жаль, что все так вышло.

— Тори, можно к вам?

Эрик как будто услышал мои мысли.

Я беру на руки черного кота. Он такой мягкий и приятный — и такой опасный. Я обязательно заберу его с собой. Надеюсь, Бартон не станет возражать. А если и станет, все равно.

— Хотел еще кое о чем поговорить с вами.

— Мне жаль, что из-за меня у вас неприятности. Но я уже уезжаю, и…

— Нет, я не о том.

Он так близко. Есть в нем нечто столь благородное, отчего я чувствую себя рядом с ним, как папуас на Венском балу. И между нами пропасть, которую не преодолеть. Да ему и не нужно.

— Эрик, вы…

— Ничего не говорите. И возвращайтесь — вместе с Керстин и ребятами. Я так понимаю, вы сомневаетесь в выборе? Эд подходит вам, поверьте моему опыту. Наверное, на правах родственника я могу дать вам такой совет.

Он держит мою ладонь, но нет — это мое сердце упало ему в руки. Эрик, я так давно искала тебя… И все зря.

— Иногда мы ищем где-то вещи, которые уже и так имеем, — вдруг произносит он.

— Что вы хотите сказать? — Муж Керстин и правда читает мои мысли?

— Тори, я не слепой. Я достаточно прожил на свете и знавал множество женщин. Конечно, я могу ошибаться — но думаю, что не на сей раз. Вы из тех женщин, для которых любовь может стать проклятием или благословением. Я знаю. Я женат на такой женщине. Для таких, как вы и Керстин, середины не бывает, и это плохо. Конечно, я все заметил — привык замечать, годы одиночества и ожидания научили меня. И я не хочу, чтобы вы мучили себя.

— Не надо лишних слов. Все, что вы можете сказать, мне известно и так. Я не собираюсь причинять вам беспокойство, вы никогда больше меня не увидите. Я никогда не напомню о себе — ни вам, ни миссис Гамильтон.

— Тори, я не то хотел сказать.

— Не то?

— Нет, совсем другое. Я слишком счастлив с Керстин, она досталась мне ценой страшных испытаний, и я все время боюсь потерять ее. Поэтому не хочу причинять вам боль — ведь сам хорошо знаю, что такое боль. Просто поверьте мне: это все пройдет, а Эд сделает вас счастливой — просто пойдите ему навстречу. Потому что иногда, чтобы быть счастливым, нужно выйти навстречу своему счастью.

— Вы не причиняете мне боль. Я… Прощайте, Эрик.

— Но вы вернетесь?

— Нет. Я не гожусь вам в родственницы. Вы правы, середины для меня нет.

Я забираю из его рук свою ладонь. Давай, Тори, уходи отсюда. Запомни эту минуту, когда его руки держали твои огрубевшие от работы и приключений пальцы. Это все, что есть в остатке. Несчастливых людей гораздо больше, чем счастливых.

— И все-таки я верю, что вы вернетесь.

Зачем мне возвращаться? Разве недостаточно того, что я выгляжу в твоих глазах идиоткой? Идиоткой, которой тычут в руки первую попавшуюся игрушку, лишь бы успокоить и вытолкать за дверь… Не бойся, Эрик, я не вернусь. Это было бы глупостью.

Черный кот выглядывает из моей сумки. Вот упрямое создание! Что же мне с тобой делать, красавчик? Но жизнь без тебя будет пресной.

— Эрик позаботится о тете Розе. — Бартон тоже одета в дорогу. — Парни уже в салоне. Где ты лазишь, Величко?

Где, где… Признаюсь в любви твоему мужу, Бартон, усмехаюсь я мысленно.

Что мне делать с моей жизнью? Она перекорежена до основания и превратилась в ад. Никогда не думала, что за такой короткий промежуток времени жизнь может разрушиться настолько безвозвратно и полностью. Всякое у меня случалось, но это даже для меня чересчур.

Я хочу сохранить это ощущение — моя ладонь в руках Эрика. Хочу помнить его голос.

Вот и все, Виктория. Теперь раздели свою жизнь еще раз: до Эрика и после, но без него. То, что останется, собери заново. Если сможешь.