14
Комната большая, светлая, залита солнцем. Белые стены, белый потолок, белая мебель, белые занавески, белое шелковое белье — моя рука кажется совсем черной на фоне этой белизны. С белым был бы здесь явный перебор, если бы не большая золотистая ваза на полу с какими-то желтыми цветами. И если бы не он. Лежит около подушки и смотрит на меня глазами цвета меди с черными бездонными зрачками. Шелковистые черные усики, даже на вид бархатная шерсть, милый, слегка приплюснутый носик… Никогда не видела британских котов черного цвета.
Я не знаю, где нахожусь и как сюда попала. За окном океан, и мне бы надо встать и пойти посмотреть, куда я снова влипла, но мое тело отчего-то как ватное, а перед глазами ползут черные пятна.
— Ну, чего молчишь? Говори, что за дворец такой?
Британец щурится с высокомерным видом, потом поднимается и потягивается, выгнув спинку. Моя рука сама тянется погладить его, а он совершенно не против. Ну все, хорошего понемножку…
Я буквально сползаю с кровати. Меня шатает в разные стороны, кружится голова, и хочется пить, а графин с водой стоит на столике у двери. Я, конечно, доберусь до него — если придержусь за спинку кровати, потом за стенку. Но графин такой тяжелый, что я едва не плачу от отчаяния: не могу напиться, потому что нет сил налить себе воды! Да что ж такое, черт подери!
Я осторожно открываю дверь и выглядываю в коридор. Сзади раздается тяжелый мягкий звук — это кот спрыгнул на пол. Коридор тоже белый. Мне никогда не нравилась мода на белые стены, но сейчас их цвет тревожит меня меньше всего: я в незнакомом доме, в чужой рубашке и, похоже, снова влипла в неприятности. Коридор длинный, но вот есть кресло около одной из дверей, и я могу отдохнуть.
Что-то тяжелое и теплое прыгает мне на колени — а, это ты, черненький? Боже ж мой, а где Эд и Луис? И тетя Роза? И Гарольд?
Воспоминания враз вымели из моей головы сонную тьму, а в груди проснулась боль. Гарольд знал, что делал. Понял, что пуля летит в цель, — и согласился умереть вместо меня. Почему? Потому что любил? А я способна на такое? Не знаю. Возможно, до той минуты и он тоже не знал.
Кот возится у меня на коленях, сворачивается клубком. Так уютно умеют укладываться только кошки, и больше никто на свете: уляжется на колени теплый мягкий зверек, заурчит, и чувствуешь себя, как дома.
Последнее, что помню, — Эд несет меня к вертолету. Теперь — этот дом.
— Она проспит еще несколько часов, — звучит невдалеке откуда-то голос, который я знаю. — Просто нервный срыв. Похоже, мисс Величко уже много лет живет в постоянном стрессе. Когда ей удавалось в последний раз нормально отдыхать?
— Не знаю… Наверное, еще в детстве, до приезда в Штаты…
У тети Розы такой виноватый тон. Кто смеет делать ее несчастной?
— Ну так чего же вы хотели?
— Уолтер, но нам нужно…
— Керстин, я все понимаю, но человеческий организм особая система, все люди устроены одинаково, никто не сделан из железа. Просто последнее перышко сломало спину верблюда, как говорится в Писании. Все наладится со временем.
— Сколько?
— Месяц, может, чуть больше. Она истощена до крайности, и точнее вам даже сам Господь не скажет. Нужно время и хорошее питание. Никаких стрессов и побольше сна.
— Значит, допрашивать ее нельзя? — вплетается в разговор другой голос, мужской.
— Допроса третьей степени она не выдержит.
— Не паясничай, Уолтер!
— У меня есть преимущество: я врач. Все вы когда-нибудь окажетесь в моих руках. Если же хотите знать мое мнение на сей счет, извольте: эту женщину вообще не стоит допрашивать. Или она сама скажет то, что вы хотите знать, или не скажет ничего.
— Отличная перспектива!
— Шеф, вы спросили — я ответил. А сейчас мне пора. Загляну к пациентке, и в путь.
— Да, я понимаю. Спасибо, Уолтер.
— Нет, подождите! — Голос мне знаком, очень знаком. — Рон, это что, все, что вы можете сделать? Если эта девица что-то знает, мне она нужна. Ею займутся мои люди, которые вытрясут из нее…
— Не самая лучшая ваша идея, Билл.
— Вы собираетесь что-то сделать с моим ребенком? — Роза, похоже, сейчас сильно на взводе. — Сенатор, вы хоть понимаете, что Тори — пострадавшая сторона в ваших играх?
— Национальная безопасность страны…
— Мне плевать на безопасность страны. Но если вы или ваши люди посмеют прикоснуться к моей девочке, вы сильно об этом пожалеете, сенатор Мастерс.
Ну, так и есть, в разговоре участвуют сам Билл Мастерс. Вот это номер! И тетя Роза отчитывает его как мальчишку. Да, моя любимая тетя умеет говорить так, что никто слова не вставит. Правда, для этого должны быть веские причины, и сейчас они у нее есть.
— Но, мадам, интересы…
— Сенатор, скоро выборы. Я могу вам устроить много сюрпризов, если вы посмеете…
— Ваша дочь оказалась ключевой фигурой в этом деле, с ее помощью мы сможем поймать одного из самых опасных террористов.
— Однако не по своей воле оказалась! Именно вы и ваши люди втравили ее в историю.
— Позвольте уточнить. Наша служба не подчиняется сенатору. — Бартон явно злится, хотя голос у нее спокойный. — И я считаю неприемлемым…
— А мне плевать, что вы считаете! Мне нужна эта девчонка, она может знать…
— Исключено.
Тот, которого назвали Рон, говорит негромко, но все слышат и умолкают.
— Билл, не вы командуете здесь. И использовать моих людей вы не будете. Равно как и наших свидетелей. Тем более что это чревато… сами знаете чем.
— Я немедленно вылетаю в Вашингтон, и мы посмотрим, кто кого будет использовать!
Я ссаживаю кота на пол и иду обратно в комнату. Голова кружиться перестала, и вообще я отдохнула. Значит, меня все-таки поймали… А где Эд и Луис? И почему здесь тетя Роза? Что же теперь делать? А я знаю, что! Сейчас Уолтер зайдет ко мне, я стукну его по башке и кое о чем спрошу. А там поглядим…
Дверь открывается, входит темнокожий мужчина. Глаза у него при виде меня лезут на лоб, а я бью его по голове стулом, который стоял у двери, и он падает на пол. В приоткрытую дверь проскальзывает кот. Ничего, против его присутствия я не возражаю. А парень на полу лежит как мертвый. Странно, не так уж сильно я стукнула… Давай же, просыпайся!
Взяв в руки графин, я делаю изрядный глоток, а остаток воды выливаю на голову поверженного эскулапа. Тот открывает глаза, а в них обида и обвинение. Но мне плевать, я сажусь рядом и веско роняю:
— Дернешься — сломаю шею.
Врач испуганно таращится. Надо же такому случиться — второй раз повстречать меня и опять с тем же результатом. Это ведь тот парень, которого я вырубила в санитарной машине.
— Ты делаешь ошибку, — наконец произносит он.
— Душеспасительные беседы оставим до лучших времен. Лучше скажи, что это за осиное гнездо и где мои парни.
— Мы на острове Санта-Каталина.
— Калифорния?!
— Да. Послушай, тебе никто не собирается причинить зла, наоборот, мы хотим помочь!
— Мне не нужна ничья помощь. И у меня все было отлично в жизни, пока не объявились вы и не подставили меня. Что здесь делает Керстин Бартон?
— Вообще-то, живет тут.
Ого! Видимо, работа федерального агента оплачивается лучше, чем я думала. Хотя скорее всего зарплата тут ни при чем, значит, у нее есть иной источник дохода. И отчего-то в акции нефтяной компании я не верю.
— Где мои парни?
— Рыбачат с Эриком.
Рыбачат? Что за чушь! Я тут занимаюсь делами, а они рыбачат?! Но откуда мне знать, что этот тип говорит правду? Наверное, нужно все-таки сломать ему шею, так будет надежнее. Но пока не стану.
Кто-то идет по коридору, шаги быстрые и мелкие. Я нажимаю на сонную артерию на шее врача, вырубив его, быстро заталкиваю под кровать, а сама падаю в постель. Сердце бешено колотится, черный кот прыгает ко мне и устраивается рядом.
Дверь открывается. Если Уолтер сейчас придет в себя, быть беде. Надо было все-таки свернуть ему шею… Но что сделано, то сделано. Кого это принесло?
В комнату входит девочка лет четырех-пяти. У нее светлые волосы, голубые глаза и пухлый ротик.
— Вот он где… Стивен, иди сюда!
Мальчик, вошедший за ней, похоже, того же возраста, крепенький и синеглазый, кудрявое облачко темных волос обрамляет лицо ангела. Дети идут к кровати и с опаской останавливаются поодаль. Девочка явно посмелее и предлагает:
— Давай заберем его.
— Он же царапается. — Мальчик задумчиво накручивает прядь волос на палец. — Лучше скажем дяде Тиму, что кот здесь.
Беда никогда не ходит одна, мне следовало плотнее прикрыть дверь, чтобы дети не смогли открыть. Уолтер не вовремя очухался, принялся вылезать из-под кровати, и дети заорали на два голоса так, что слышно, наверное, в Канаде. Где-то хлопнула дверь, несколько пар ног топочут сюда. А мне некуда деваться, я выбегаю на балкон — внизу шумит океан, придется прыгать. Если выплыву, ночью вернусь сюда за тетей Розой.
— Тори, нет, подожди!
Крик Керстин застал меня уже в полете. Укуси себя за задницу, Бартон, я снова от тебя сбежала!
Принимая мое тело в свои объятия, океан отвесил мне здоровенную оплеуху, и я понимаю, что, кажется, не выплыву. Никогда я не любила воду за пределами ванной. Ну вот, видимо, я исчерпала все свои кошачьи жизни, поэтому теперь тону. И нет рядом Луиса, чтобы спасти меня, только Та-Иньи протягивает ко мне руки из солнечного круга. Но ее пальцы ускользают, кто-то хватает меня за запястье и тащит вверх.
Воздух так сладок! Однако вместе с ним приходит мучительный кашель. Кто-то держит меня, а я не могу вдохнуть — спазмы в легких разрывают меня. И все-таки могу что-то видеть — в руку мою вцепилась Керстин Бартон, которая яростно пялится на меня и отплевывается. Ну все, спецагент, теперь я утоплю тебя и наконец успокоюсь.
— Даже не думай! — Ее голос охрип. — Тори Величко, ты самая большая дура из всех, что я встречала в жизни. А дураков мне встречалось немало.
Молча нажимаю на ее плечи свободной рукой, и она уходит под воду. Но — утягивая за собой и меня. Что ж, я согласна. Если только ценой собственной жизни можно избавиться от этой суки, значит, так тому и быть. Теперь я понимаю Гарольда: за некоторые вещи цена одна — жизнь. И за любовь, и за ненависть. А я ненавижу спецагента Бартон до самых печенок и согласна умереть, если удастся прихватить ее с собой. Зеленоватая тьма закрывает мне глаза… та девочка в комнате, смешная такая, хотела кота забрать…
Не знаю почему, я тащу вцепившуюся в меня мертвой хваткой Керстин наверх. Она неживая и тяжелая, а я толкаю ее к солнцу, но сама тоже не совсем жива. Да дьявол с ней, с Бартон, пусть живет… Только последнее под вопросом — она никак не хочет дышать, и я пинаю ее в живот, в грудь. Наконец у нее начинается мучительный кашель, а я держу ее из последних сил и понимаю, что нам все равно уже крышка, сейчас мы обе утонем, нам никуда не доплыть.
— Ты… — Керстин измученно смотрит на меня. — Ты просто сумасшедшая, знаешь?
— Заткнись, а то снова передумаю.
Мы плывем рядом, но силы, чувствую, оставляют меня. Я буду плыть, пока смогу, а потом вода поглотит нас обеих.
— Еще немного продержись…
— И что? У нас отрастут рыбьи хвосты?
— Эрик… там его яхта, он идет за мной.
Яхта надвигается все ближе и ближе. Паруса ее белые и тугие и тоже любят ветер странствий, как я, но не любят воду. Только если я поднимусь на борт, убежать опять мне уже не удастся.
— Ты можешь поверить мне? — Бартон смотрит прямо в мои глаза. — Раз в жизни ты можешь кому-то поверить, зараза чертова? Я не хочу тебе зла, Тори. Ты должна мне поверить!
— Ничего я тебе не должна. Ты все лжешь, как все вы.
Волны толкают нас, мы цепляемся друг за друга, но это ничего не значит.
— Ладно же. Да, я виновата перед тобой.
Я усмехаюсь — вот это уже ближе к теме. Что она еще скажет?
— Но я ни минуты не предполагала, что случится так, как случилось. Слышишь? Даже представить себе не могла, что самолет упадет, а вам всем придется… Я не хотела этого, прости.
— Керстин!
Яхта уже рядом, ее борт мокрый и гладкий. Нам спускают веревочную лестницу, однако сил подняться по ней у меня нет. А Бартон уже лезет наверх. Ишь, карабкается — рада, что увильнула от смерти. Какой-то парень хватает ее, как самый дорогой клад. Тоже мне, нашел счастье.
Мне их счастье по барабану, взобраться по лестнице по-любому уже не смогу, просто цепляюсь за нее. И вдруг чувствую, что поднимаюсь, — лестницу кто-то тянет вверх вместе со мной. А потом две загорелых руки хватают меня и втаскивают на борт.
— Тори!
Вот мы и снова вместе, мальчики. Мы нужны друг другу — не как любовники, а как семья. Вы — мои братья, с вами я шла сквозь смерть и джунгли, мы одной крови — и можем верить друг другу. Вот это единственное, что имеет значение.
— Что ты опять сотворила? — Луис смеется, обнимая меня. — И вновь в неглиже… Тори, в нынешнем сезоне тонуть не модно, а у тебя это, похоже, входит в привычку.
— Ничего, сейчас причалим, и все будет хорошо. Могу себе представить, как волнуется твоя тетя. — Эд осторожно отпускает меня, я усаживаюсь на палубе, и они оба садятся рядом. — Думаю, в ближайшие дни все выяснится. Мы ждали, пока ты отдохнешь. К тому же должны приехать Хиксли и Брекстоны.
— Зачем?
— Ты была права, когда говорила, что самолет упал не сам по себе. — Луис надевает на меня свою рубашку. — Совсем на ветру посинела, простудиться не хватало…
Я ищу глазами Бартон. Та стоит невдалеке, а около нее мужчина — высокий, темноволосый, лет сорока пяти. У него удлиненные, пронзительно-синие глаза и необычный рисунок губ. Стройный и мускулистый, он красив той красотой, которую нечасто дарит мужчинам природа, но если уж наделяет таким даром, то щедрой рукой. Незнакомец смотрит на Бартон, как на самое дорогое сокровище. Так когда-то смотрел на меня Гарольд, и я знаю, что это значит.
— Кто-нибудь собирается мне объяснить, что здесь происходит? — ворчу я.
— Конечно. — Луис ерошит мне волосы. — Но попозже, ладно?
— Почему не сейчас?
— Потому, что сейчас тебе хочется плакать.
— Нет.
— Твое «нет» ничего не меняет, Тори.
Луис прав, мне действительно хочется плакать. Но я не могу позволить себе расклеиться, пока Керстин Бартон торчит в этом мире — не хочу давать ей повод позлорадствовать. Так что просто сижу на палубе яхты и пытаюсь взять себя в руки.
— Тори, это мой муж Эрик. — Керстин Бартон уже переоделась в сухую одежду и нагло ухмыляется. — Эрик, это моя кузина Тори.
— Рада познакомиться.
Хозяин яхты так красив, что мое сердце разбивается на мелкие кусочки. Он нужен мне, отныне и навсегда! Но Эрик смотрит на солнце, а видит Керстин.
— Надеюсь, вы погостите у нас немного? — Его лицо кажется мне отчего-то знакомым. — Просто замечательно, что у Керстин появилась кузина, — прекрасно, когда семья объединяется. Вы очень похожи, знаете? Побудьте нашей гостьей, нам будет очень приятно.
— Поглядим. У меня есть работа.
Словно у меня есть выбор, оставаться или нет…
— Тори, идем, я дам тебе сухую одежду.
— Обойдусь. У меня есть собственная.
Правда, я понятия не имею, где она, но не надену ничего, что принадлежит Керстин, даже если мне придется ходить голой.
— До нее нужно еще добраться, а ты в ночной рубашке. Эд, сделай божескую милость, перенеси ее в каюту.
Я так понимаю, моего мнения никто не спрашивает… Эд поднимает меня и несет в каюту, предатель.
Яхта швартуется, я отворачиваюсь от иллюминатора.
— Так и будешь стоять? — Бартон, кажется, не замечает, как я сейчас зла. — Ты слышишь меня?
— Не глухая. Чего тебе от меня надо?
— Хочу тебе кое-что объяснить. Может, тогда в твою деревянную башку просочится какая-нибудь конструктивная мысль. Но имей в виду, дважды повторять не стану.
— И что ты сделаешь?
— Просто пристрелю тебя. Ты исчерпала лимит моего терпения. И еще: не смей грубить Эрику.
— А кто грубил?
— Ну не я же!
— Глупости, была предельно вежлива. Бартон, ты надоела мне до чертиков. Вы все мне надоели! Знаешь, чего мне сейчас хочется больше всего? Сесть в самолет, и чтоб он упал в самом сердце джунглей. И я оттуда больше никогда не выйду, лишь бы только вас всех не видеть.
— Вот оно как…
Керстин задумчиво смотрит на меня. Почему я ее не утопила? А, знаю почему…
— Оденься. Вот мои джинсы и майка.
— Твои вещи мне велики. Ты толстая.
— Не испытывай мое терпение! Оденься. Ты не будешь разгуливать голой по моему дому.
— Наверное, боишься, что твой муженек станет на меня пялиться?
— Нет, не боюсь. Эрику никогда не нравились кости, обтянутые полусгоревшей кожей. К тому же он любит женщин, которые следят за собой, а ты…
— Побегаешь с недельку по джунглям, и твоя задница не будет такой гладкой.
— Извини.
Бартон снова смотрит на меня. Наверное, ждет, когда из моих глаз выпрыгнет ягуар. Но напрасно.
— Где мои шмотки? Не хочу надевать твои.
— Я их выбросила. Они были рваные, пропитанные кровью. Эрик заказал тебе все новое, уже, возможно, доставили, а пока надевай то, что даю. Слушай… Скажи, почему ты не довела дело до конца?
— Ты о чем? А, поняла. Ты была уже мертвая, приятное воспоминание, да…
— Почему?
— Из-за девочки. Вдруг подумала: а если это твоя дочка? Вот утоплю тебя, а она станет тебя искать… Чего пялишься? На мне узоров нет.
— Ничего. Оденься, я устала воевать с тобой.
Керстин уходит, и весь мой запал летит псу под хвост. Собиралась наговорить ей кучу неприятных вещей, а теперь ощущаю такую усталость, что впору лечь прямо здесь и спать, спать, спать. Наверное, я никогда не отдохну.
Луис заходит в каюту без стука. Он уже разжился новой рубашкой, а я до сих пор стою перед кучей джинсов и маек — мне неприятна мысль, что придется сделать что-то так, как хочет эта сука Бартон.
— Давай помогу. Ты слишком ослабела, малыш.
— А ты?
— Я отдохнул. Тори, я хотел тебе сказать… Может, стоит дать ей шанс? По крайней мере, выслушай то, что она скажет. Тебя никто не заставляет любить ее, но прежде, чем делать выводы, нужно иметь всю информацию.
— Ты что, и правда думаешь, что у нас все-таки будет пресловутая полная информация? Да они снова наврут нам с три короба. Я не верю ублюдкам из спецслужб. И не верю Бартон.
— Да, и у тебя есть на то основания. Но знаешь, мне кажется, что у нее к тебе личный интерес. Я думаю, Керстин всегда хотела иметь сестру.
— Ложь, кругом ложь, Луис! Они все лгут! А вот зачем — другой вопрос.
Наспех натянув на себя какие-то шмотки, я выбираюсь наружу. Эд ждет на причале, а вверху, на скале, я вижу дом. Но к нему ведет такая куча ступенек, что я сразу понимаю: век человеческий краток и полон скорби, блин…
Большая комната, светлая и холодная. Интересно, это в самом деле дом Бартон или секретная база? Тогда их неплохо финансируют. Вот на что идут мои налоги!
Хиксли и Брекстоны тоже сидят здесь. Мне им нечего сказать, я знаю им цену, и они знают, что я знаю. Но мне плевать на них. Я устраиваюсь в кресле, мои Синчи садятся по бокам. Брекстон изобразил улыбку, а Джейк помахал рукой — сам, даже не взглянув прежде на Мерион, которая торчит в кресле прямая и неподвижная, как фаллоимитатор в секс-шопе. Я в ее глазах существо бесконечно низменное, при том, что еще и иностранка. Керри, одетая в какой-то розоватый костюм, сидит с лицом персонажа японской анимации — невинно распахнутые глазенки и приоткрытый рот. По мне, так просто маска кретина, но сейчас это отчего-то модно.
Онизаходят по одному: седой загорелый человек с пронзительными голубыми глазами и лицом, иссеченным морщинами, немолодая азиатка в синем официальном костюме и Керстин Бартон в джинсах и клетчатой рубашке. Трое парней в темных визитках становятся по периметру.
Ну и что здесь происходит?
Дверь балкона приоткрывается, парень, стоящий около нее, хватается за пистолет — но в щель проскальзывает черный кот, который идет через всю комнату прямо ко мне и запрыгивает на мои колени. И я этому страшно, просто невероятно рада. Керстин удивленно таращит глаза и переглядывается с азиаткой. А седой собирается говорить, ему до кота и дела нет.
— Дамы и господа! Вас пригласили сюда неофициально, и я благодарен вам за то, что вы согласились приехать. Дело срочное, и никто не заинтересован в огласке того, о чем пойдет речь, в том числе и наша организация. Если все же кто-то из вас после решит поделиться с кем-нибудь тем, что будет сказано здесь, то имейте в виду: у нас имеются материалы, публикация которых весьма плохо скажется на репутации каждого. Керстин, ознакомь наших гостей с содержимым файлов.
Керстин тычет присутствующим в руки по папке, я спокойно открываю свою. В моей жизни нет ничего такого, что могло бы мне навредить в случае опубликования: там, где я обычно работаю, всем плевать на мой моральный облик.
Ну и что у нас тут? Записка, надо же! «Величко, не порти мне игру и сделай вид, что потрясена. Не понимаю, как тебе удалось прожить такую жизнь, но никакой грязи на тебя откопать не получилось. Причем подозреваю, это не потому, что ты так хорошо ее припрятала. Твоя жизнь — весьма жалкое зрелище».
Вот же сука! Я встречаюсь с Бартон взглядом. Она смотрит внимательно и как-то… Не знаю как, не могу найти определения. Тут явно новая ловушка. Да дьявол с ней, пусть играется. Но теперь Керстин знает, что я держала ее жизнь в своих руках и — помиловала, а могла бы и не быть жалостливой. А что там мои Синчи? Как у них обстоит дело с грязью? Нет, не хочу ничего знать!
— Откуда… откуда у вас… это? — выдавливает из себя Мерион. Ей сейчас парализует, точно. — Какое вы имеете право…
— Миссис Хиксли, повторяю: данная информация будет и дальше тихонько лежать, как лежала до сих пор, но если только вы сделаете попытку разгласить содержание сегодняшней беседы, папка попадет в руки полиции и репортеров. Предупреждение касается всех присутствующих.
Седой насмешливо скалится. А вот возьму сейчас и швырну им в лицо их паршивую папку! И уйду отсюда! То-то они запрыгают… Им-то для спектакля нужны все мы, иначе смысла в нем нет. Но, пожалуй, пока посижу, потому что гладить кота, спящего на моих коленях, — сплошное удовольствие.
— Давайте уже начинать. — Джейк раздраженно захлопнул папку. — Все понятно: грубый шантаж, но приемлемого выбора у нас, конечно, нет.
Да у тебя-то, рохля, какие могут быть тайны? Онанизмом в ванной занимался? А вот у меня выбор есть. Даже если бы в моей папке оказалась какая-то информация, я бы все равно швырнула ее в лицо Керстин Бартон и хлопнула дверью. Никто не смеет ставить мне условия, и никто не будет меня шантажировать! Только пока посижу, послушаю. Может, что интересного узнаю.
— Итак, в данном вопросе мы пришли к согласию. Теперь я намерен перейти непосредственно к делу. Вы все знаете, что 21 июня сего года из аэропорта Майами вылетел самолет, на борту которого находились трое членов экипажа — пилот Бен Кайтел, штурман Стюарт Хок и стюардесса Линн Келли, а также шестеро пассажиров. Ну, вас друг другу представлять не нужно… У каждого из вас были срочные дела в Ла-Пасе, но только один из вас всегда летал этим рейсом. Вы поднялись на борт, самолет взлетел, а на середине пути у него заглох двигатель, и он упал среди джунглей, но не взорвался. Экипаж погиб, а вас взяли в плен бандиты.
— Для чего вы это рассказываете? — Брекстон раздраженно краснеет. — Мы все там были.
— Да, все вы там были. Я говорю для того, чтобы не упустить из поля зрения факты. У каждого из вас образовались дела в Ла-Пасе, но только вы, мистер Брекстон, летали туда регулярно, раз в неделю.
— Ну и что? Там находится одна из наших фабрик, а летать этим рейсом дешевле, чем содержать собственный самолет. Деньги любят счет.
— Безусловно. Но вам приходится мириться с присутствием других пассажиров.
— Билет из Майами в Ла-Пас — удовольствие не из дешевых, его далеко не все могут себе позволить, общество приличных людей меня не тяготит.
— Да, понимаю. Господа, я знаю, что испытываю ваше терпение, но вы должны выслушать меня. Так получилось, что в данном деле переплелись интересы многих людей. С одной стороны — сотрудники нашей службы довольно долго отслеживали террориста Курта Монтою. В частности, агент Бартон за последние месяцы подобралась к нему довольно близко, сорвав несколько террористических акций, которые готовил сын местного кокаинового короля. Поэтому у нас возникла необходимость в том, чтобы Монтоя был уверен: агент Бартон летит в Ла-Пас, в то время как она находилась совсем в другом месте. Вы все успели заметить удивительное сходство агента Бартон и мисс Величко, и мы решили использовать это. Курт Монтоя получил информацию и следил за передвижениями мисс Величко, агент же Бартон смогла предотвратить опасность, грозящую стране. Конечно, наши люди также следили за мисс Величко и при первой же опасности вывели бы ее из игры, но риск был минимальным, потому что агент Бартон нужна была террористам только живой. Да, мы не имели права ставить под угрозу жизнь ни в чем не повинной женщины, но иногда безопасность страны требует от нас предпринимать и такие шаги. Когда мисс Величко села в самолет, мы сняли наблюдение — ее ждали в аэропорту Ла-Паса. Мы представить не могли, что бортовой компьютер был испорчен за несколько минут до вылета, а потому горючее не долили. Курт Монтоя сделал первый ход, и это одна часть истории. Вторая же выглядит совсем нехорошо. Когда мисс Величко после катастрофы осмотрела экипаж, то, как опытный врач, сразу поняла, что пилоты были отравлены, а стюардесса убита ударом по голове.
— Что? — Мерион даже подскочила. — Это невозможно! Глупость какая!
— Нет, миссис Хиксли, в данном случае я полностью доверяю выводам мисс Величко. Она врач с очень высокой квалификацией и прекрасной репутацией, к тому же с огромным опытом работы в экстремальных условиях, а значит, поставить диагноз без анализов и снимков вполне способна. И наше дальнейшее расследование показало, что мисс Величко была права. Кстати, именно благодаря ее наблюдательности мы смогли выяснить, что же произошло на самом деле. Пилоты были отравлены перед вылетом. Мы опросили персонал, дежуривший в тот день, и один из них показал, что пилот и штурман перед отлетом всегда пили кофе, который им приносила стюардесса Линн Келли — из автомата, стоящего напротив стойки администратора.
— Значит, она их и отравила. — Брекстон в нетерпении уже извелся. — Что ж еще?
— Конечно, отравила. Но — зачем?
— Может, ее нанял тот ваш террорист.
— Нет. Наш террорист только испортил бортовой компьютер, подключившись к нему удаленно, что уже установлено, а потому в баки не долили горючего. Зачем впутывать сюда молодую девушку, тем более если она сама летит в том же самолете? Нет, Линн Келли не знала, что в кофе подмешан яд. Тогда возникает вопрос: откуда же он там взялся? Хорн, пригласи мистера Доббса.
В комнату входит невысокий мужчина в опрятном сером костюме. У него такой добропорядочный вид, что, наверное, даже апостол Фома поверил бы ему на слово.
— Мистер Доббс, узнаете ли вы кого-то из присутствующих?
— Конечно. — Вежливо кланяется свидетель. — У меня, знаете, отличная память на лица. Вот эта молодая леди покупала кофе в автомате вместе со стюардессой, и они о чем-то говорили — так, словно были знакомы.
Доббс указывает на Керри, а та сидит невозмутимая и холодная. Маска хрупкого цветка сползла с ее лица, и сейчас красавица выглядит так, что о ней можно сказать одно: перед нами дочь народа, известного своей изощренной жестокостью и хитростью.
— И что? — прищуривается Брекстон. — Что это доказывает?
— Мы не в суде, поэтому я скажу так: теоретически ваша жена могла всыпать яд в кофе, пока говорила со стюардессой. Ведь вы постоянно летали этим самолетом, ваша жена время от времени сопровождала вас, а значит, была знакома с Линн Келли и вполне могла заговорить с ней при встрече. Думаю, миссис Брекстон купила такой же кофе, всыпала в него яд, а потом подменила стаканы, отвлекая бортпроводницу разговором.
— А могла и ничего подобного не делать. Сплошные домыслы! — не успокаивается бизнесмен.
— Нет, это один из фактов: яд был в кофе, и, кроме стюардессы, к стаканчикам мог прикоснуться только один человек — ваша жена. Потому что только она одна из всех присутствующих была там. Мы осмотрели мусор, который вывезли в тот день из комнаты отдыха пилотов, и в нем обнаружили контейнер-подставку с пластиковыми стаканчиками из-под кофе, на двух из которых имелись отпечатки пальцев пилотов и вашей жены. Отпечатков Линн Келли на них не оказалось, хотя должны были там быть, если стюардесса вынимала стаканчики из автомата и ставила в подставку. А на подставке ее отпечатки были. То есть бортпроводница взяла подставку со стаканчиками и отдала пилотам, а уж те сами вынимали их из креплений. Именно в этих стаканчиках были обнаружены следы медленно действующего яда растительного происхождения — прошло немало времени, прежде чем пилоты почувствовали недомогание. Одним словом, можно говорить об установленном факте: миссис Брекстон подменила подставку с кофе. Мистер Доббс, что еще вы видели?
— Эта леди купила такой же кофе, что и Линн Келли минутой позже. Кофе стоял на столике у автомата в двух одинаковых подставках. Леди показывала стюардессе какие-то фото, и обе смеялись. Понимаете, я обращаю внимание только на действия персонала, в том и состоит моя работа. И я заметил, что Линн Келли не должна была носить пилотам кофе, но обычно носила. Она была, знаете, очень милой девушкой — веселой, доброй, готовой помочь.
— Спасибо вам, мистер Доббс, вы можете идти.
Добропорядочного вида господин выходит под аккомпанемент молчания. Я вижу в озвученной версии несколько слабых мест, но — мы и правда не в суде.
— Зачем бы Керри это делать, если ей и самой лететь на том же самолете?
Похоже, Брекстон собрался защищать супругу. Вот только как надолго его хватит? Большинство мужчин в таких ситуациях сбегают сразу, а старик еще держится. Ставлю на три минуты, при условии что Керолайн виновна.
— Хороший вопрос. Отчего бы нам не спросить саму миссис Брекстон. Что вы скажете, мэм?
— Ничего. Все сказанное вами — полнейшая чушь. Да, я знала Линн и виделась с ней в день вылета в Ла-Пас. Мы немного поболтали — девушка нравилась мне, но Фрэнк не одобрял подобных знакомств. Если в том и состоит моя вина, попробуйте пойти с этим в суд. Да самый тупой адвокат камня на камне не оставит от вашей теории! Как тут было замечено, я ведь тоже была в самолете.
Азиатка хорошо держится. Если и правда кофе отравила она, то у нее крепкие нервы, если обвинение ложь — просто стальные. Если бы меня огульно обвинили, я бы вела себя совсем по-другому, но все люди разные, а азиатов и подавно не поймешь.
А седой тонко улыбнулся.
— Вы действительно летели на том самолете… Кстати, мы все-таки нашли его. И тела пилотов и стюардессы нашли. Вернее, то, что от них осталось. А вот ваш багаж — нет.
— Что?
— В самолете были вещи, принадлежащие пассажирам. Не все, конечно, но были. И среди них не обнаружилось ни одной вашей. Почему? Вы отправились в путешествие на несколько дней, не взяв даже смены белья?
— Возможно, его не погрузили! Или украли!
— Нет. Потому, что его там не было и быть не могло. — Брекстон наливается яростью. — И ты это знаешь, Керолайн.
Я выиграла, старик умывает руки. Собственно, чего еще ждать от такого, как он?
— Вот как?
— Да. Ее багажа не было, потому что я буквально в последнюю минуту приказал жене сесть в самолет. И чем больше она упиралась, тем больше я настаивал.
— Почему, мистер Брекстон? — Бартон враждебно смотрит на старого хрыча.
— Потому, черт подери, что мне это нравится.
Кажется, бизнесмен сейчас лопнет от ярости. Еще бы, ведь ему пришлось показать свое гнилое нутро. Прилюдно.
— Нравится ломать людей?
— Да. Сначала Керри казалась весьма податливой… У каждого человека есть стержень, что, собственно, и делает его человеком. У кого-то он на поверхности и достаточно твердый, у другого — глубоко внутри, но одинаково интересно сломать его. Только так обретаешь власть. Мне нужно, чтобы люди мне подчинялись, потому что на мне лежит огромная ответственность, и…
— Думаю, причина вовсе не в ответственности. — Бартон презрительно морщится. — Да, гниловатая история.
Скорее всего, Керстин права. У старого козла хобби — ломать всех, до кого дотянется. А привычка причинять боль не как ответ на удар, а просто так — очень опасная привычка, можно нарваться на того, кто даст по морде именно тогда, когда меньше всего ожидаешь. Что, собственно, и случилось.
— Потому вы приказали жене сесть в самолет? Чтобы показать свою власть? — Моя новоявленная кузина выворачивает старика, как перчатку.
— Да. И что?
— Ничего. Окажись, не дай бог, конечно, на месте вашей жены, я убила бы вас раньше. Керолайн, а можно вопрос? Зачем именно в самолете? И почему вы отравили не его кофе, а пилотов?
— Чтобы он почувствовал свою смерть.
Ну конечно же! Чтобы старик садист падал вместе с самолетом в полном сознании и чувствовал свою беспомощность. И понял, что никакими деньгами не откупится от жуткого падения и ожидания впереди смерти. Я была там и знаю, как это. Очень страшно, можете мне поверить.
— Но вы же могли просто развернуться и уйти, не послушаться. Муж не отменил бы поездку, и никакого «потом» с разводом, изгнанием из рая и дележом не было бы. Зачем вы сели в самолет?
— Чтобы видеть, как он умирает.
Вот ведь… Разлюбезный супруг так достал ее своими экспериментами, что Керри была готова умереть, лишь бы увидеть, как умирает мучитель. Я знаю, как и это бывает — час назад познала цену ненависти.
— И вас не волновала судьба остальных людей, летевших на этом самолете?
— Простите. Я о них не думала.
Обычная штука — мы думаем только о своих неприятностях. Большинство людей решают свои проблемы, наступая на головы ближним.
— А стюардесса? — Мерион тяжело дышит. Наверное, примерила сказанное здесь на себя.
— Линн Келли? — Бартон морщит нос. — Экспертиза показала, что девушка погибла от удара тупым предметом в теменную часть головы. Череп был проломлен, предмет найден — тяжелая никелированная трубка телефонного аппарата, стилизованного под старину. Она сорвалась с крепления в момент падения и ударила стюардессу. Сила падения и последующего удара о землю придала трубке такое ускорение, что стюардесса погибла практически мгновенно. Мисс Величко была абсолютно права, когда говорила, что та была убита ударом по голове сверху. Но в данной истории это единственный несчастный случай, остальное — преступление.
— И что вы теперь с ней сделаете? — Брекстон холоден и деловит, как палач.
— А ничего. — Седой улыбается, как аллигатор из зарослей. — Наше расследование было закрытым и интересовало нас постольку, поскольку в деле был замешан Курт Монтоя. Все остальное просто акт доброй воли по отношению к вам — как к потерпевшей стороне. Мы решили, вы имеете право знать.
— И вы отпустите ее? — Брекстон снова в ярости. — Она же убийца!
— Мистер Брекстон, мы не полиция, и нас не интересуют семейные конфликты.
— Тогда я сам заявлю на нее! Керолайн покушалась на мою жизнь!
— Вы этого не сделаете. — Керстин серьезна, но в ее глазах пляшут веселые огоньки. — В противном случае информация, которая содержится в папке, с которой вас ознакомили, тоже получит огласку. Конечно, вы подадите на развод, но… вам придется отдать бывшей супруге часть имущества. Ведь ни один из вас не может себе позволить раскрыть рот.
— Она же совершила преступление! — Мерион яростно смотрит на Керри. — И останется безнаказанной?
— О, миссис Хиксли, вам ли говорить о преступлениях… Вы прекрасно знаете, что многие из них остаются безнаказанными. Между прочим, в папке, полученной вами, только небольшая часть того, что нам известно о вас.
Ну да, по логике старика и Мерион, преступление Керри вылезло на свет, значит, ее необходимо осудить, а если все шито-крыто, как у них, то им можно и дальше творить беззаконие. Такова их мораль. Сейчас бизнесмен и бизнесвумен наступили на грабли, что сами же и бросили в траве, — и те ударили их в лоб с такой силой, что искры из глаз.
— Что ж, смерть троих людей останется на совести миссис Брекстон, ей теперь с этим жить. А мы вас больше не задерживаем, дамы и господа, — сурово закончила спецагент Бартон.
Дамы и господа поднимаются и уходят, не глядя друг на друга. Что ж, отличный получился спектакль, разыграно как по нотам, — под ворохом собственных проблем мои бывшие попутчики не увидели дыр в версии с террористом, которые увидела я. Все они теперь думают только о Керри, а об участии в произошедшем спецслужб и не вспомнят. Разве что постольку, поскольку их будет волновать разглашение своих грязных тайн. Умно. Надо признать, ход был отличный — докопаться до правды, чтобы самую правду и скрыть.
Следом за дамами и господами удаляется седой со свитой.
— А вас, мисс Величко, и вас, джентльмены, я попрошу остаться, — вдруг произносит Керстин.
Помните старый фильм о разведчике? «А вас, Штирлиц, я попрошу остаться…» Но вряд ли кто-то из присутствующих видел этот сериал, а то бы посмеялись вместе.
