19
Ника гонит машину так, что Максим с Алексеем просто вжались в сиденья и молча ждут удара.
– Вот он, элеватор.
Машина тормозит, Ника выскакивает наружу, хлопает дверцей, Булатов бежит за ней.
– Никуша, подожди!
Но она не может ждать. Она бежит ко входу – он закрыт. Где-то там ее ребенок, и она попадет внутрь в любом случае.
– Надо открыть.
– Паша сказал, там дверь с торца.
– Леш, где здесь торец?
– Давай обойдем вокруг.
Ника обходит стену – кругом запустение, здание очень высокое, по внешней стене вверх идет пожарная лестница. Ника видит дверцу – на фоне огромного здания она кажется крохотной – это не дверца, а скорее люк, и она дергает его – нужно открыть, но металл примерз.
– Отойди, Ника.
Алексей отодвигает ее в сторону, Матвеев становится рядом:
– Дай подсоблю…
– Макс, одной рукой!
– Ничего, я и одной.
Эти несколько страшных часов Матвеев молчал. Он думал о том, что будет, если Димка не вернется домой, – и по всему выходило, что ничего уже не будет. Когда ушла Томка, это было тяжело, больно, невыносимо, но мысль о том, что сын может погибнуть, казалась ему чудовищной. И он замкнулся, закрылся от всех, потому что говорить он не мог и сделать ничего не мог.
Когда позвонил Олешко и сказал, где искать, и Ника, в чем была, выскочила из дома, он бежал за ней и думал только об одном: скорее! Когда Ника гнала машину через город, рискуя разбиться, он думал, что машина едет слишком медленно. Хотя какая-то его часть, придавленная внезапно свалившимся ужасом, взывала к разуму – слишком быстро едет машина, разобьется! Но разум, наполненный ужасом, твердил: скорее, скорее, скорее!
И вот они здесь, железная дверь примерзла, будь она неладна, но там их дети, и они эту дверь зубами будут грызть и откроют.
– Максим Николаевич, да зачем же самим-то!
Это подоспела машина с охраной.
– Уж извините, но догнать вас не смогли, – охранник искоса поглядывает на Нику. – Вам бы, Ника Григорьевна, в гонках участвовать. Шумахер нервно курит в сторонке. Ну-ка, ребята, беремся!
Они крутят колесо, ржавый механизм поддается с трудом.
– Мама!!!
Из-за угла появляется Марк, за ним вприпрыжку бегут Димка с Иркой. Одетые самым живописным образом, пахнущие кладбищем – живые, здоровые дети, и Нике кажется, что это сон, но Марек живой, продрогший, ее Марек – вот он, и Ирка с Димкой тут же.
– Сынок…
– Ну, что я вам говорил? – Марк победно смотрит на друзей. – Мать всегда находит меня. Я знал, что надо просто подождать.
– А чего ж не ждал-то? Господи, в тапочках, на снегу! Марк!
– Скучно было в темноте сидеть.
– Немедленно в машину! – Булатов поднимает Ирку на руки – ноги ее почти не держат. – И в больницу, сейчас же. Все, Ника, за руль ты не садишься. Я поведу. Дети, выбросьте эти жуткие балахоны, от них несет моргом.
Охранники, весело переговариваясь, тоже грузятся в джип. Ника оказывается на заднем сиденье, рядом Марек, и она обнимает его, странно пахнущего, замерзшего, но несомненно живого. Дети наперебой рассказывают, как им удалось выбраться из страшного подвала. И о трупах, и о лестнице – а Ника с Максом молчат. Она прижимает Марека к себе, ему пришлось согнуться, чтобы мать могла его вот так прижать, но он не спорит и не возмущается. Мама пахнет домом, детством, счастьем, и снова все хорошо.
– Ты молодец, племяш. – Матвеев смотрит на него с уважением. – Не растерялся, не скис и ребятам не позволил сдаться.
– Да они не сильно-то и сдавались. – Марк счастливо смеется. – Димка вообще боец.
– А я – нет. – Ирка смотрит в окно. – Я очень испугалась…
Ей грустно, что она не может сейчас быть рядом с мамой, даже позвонить, и то не может, но она и рада этому – маме волноваться нельзя.
– Бояться можно по-разному. – Булатов одновременно смотрит на дорогу и в зеркало заднего вида, чтобы видеть Нику. – Один, когда боится, теряет способность думать и действовать, другой мобилизуется и ищет выход, а плачет потом.
– Мы не плачем. – Димка сопит, уткнувшись в рукав отца. – Даже Ирка не плакала…
– Ну, немного-то плакала, вначале. – Ирка смотрит вперед. – Завтра маме позвоню…
В приемном покое их уже ждут. Стефанию Романовну привез Олешко, Семеныч с Ларисой хоть и не дежурят сегодня, приехали почти одновременно. Детей увели осматривать, а Ника встречается глазами с Олешко.
– Я сделал все, как ты просила.
– Спасибо, Паша.
Он сжимает ее ладонь.
– Ты хорошо держалась, Ника.
– А ты спас моего ребенка и меня.
– Работа такая.
Никто этого не слышал, никто бы и не понял – только им двоим понятно, что враг мертв и больше не навредит. Но сегодня Ника примирила его с тем, другим, от которого он так бежал, и теперь нет больше двойственности, и можно не носить маску – друзья всегда все правильно поймут, и он сам наконец сегодня тоже правильно себя понял.
– Мама, как ты?
– Ничего, Никуша, держусь. Я уж думала, потеряю вас обоих…
– Видишь – обошлось.
Семеныч выходит к ним деловитый и раздраженный.
– Вы до сих пор здесь?
– Но…
– Молчи, ходячая катастрофа. Я вынужден был звонить начальнику дорожной полиции, просить, чтоб отозвал своих орлов, гнавшихся за тобой по городу. Тебя за руль пускать вообще нельзя, ты на знаки и светофоры специально внимания не обращаешь или очки тебе выписать? Леха, зачем ты пустил ее за руль?
– Попробуй не пусти ее…
– Это да.
– Ты-то откуда знаешь, Семеныч?
– Сам видел, в окно. Лехину машину сразу узнал, но что за рулем не он, понял в момент – так ездит только один человек. Тут же и позвонил, чтоб права у тебя, бестолочи, не отобрали – скажи спасибо, что он у меня ждет плановой операции. В общем, так. У всех троих – переохлаждение, у младшего – легкое обморожение пальцев стоп, у девочки – ушей и стоп. Марк пока в порядке, но, зная его почти с пеленок, я готов к сильнейшему бронхиту. Так что дети останутся здесь на три-четыре дня как минимум. А теперь езжайте домой, нечего тут митинговать. Голова не болит?
– Есть немного, – отвечает Ника.
– Алексей, проследи, чтоб она выпила таблетки – одну синюю и одну белую.
– Она говорит, что синие – это яд. – Булатов решил слегка подразнить Нику. – Мол, склероз у Семеныча, таблетки перепутал.
– Она тебе завтра скажет, что земля квадратная, лишь бы таблеток не пить. Проследи. Все, некогда мне с вами.
Он уходит – его зовут к больному, и хоть смена не его, но раз уж он здесь…
– Сердится – значит, все хорошо, – Ника чувствует страшную усталость. – Ой, а дома-то…
– Все уберут, пока мы здесь. – Олешко ухмыльнулся. – Я нанял трудолюбивую клининговую фирму, а попросту – уборщиков. За двойную оплату. Ковры придется выбросить, остальное сделают в лучшем виде.
– А охранник выжил? – Ника помнит два силуэта, нарисованные мелом на полу и ковре.
– Выжил, – Олешко невесело улыбается. – Правда, часть легкого ему пришлось удалить, но Семеныч говорит, люди и с одним до ста лет живут, а с полутора – до двухсот. Врет, конечно, но парень будет жить.
– Отличная новость. – Булатов подает руку Стефании Романовне. – Едемте домой пить чай, а? Плюшек каких-нибудь купим по дороге.
Предложение всем нравится. Они грузятся в машину – в тесноте, да не в обиде! – потом Матвеев с Олешко идут в супермаркет покупать «плюшки», и Павел выносит два огромных пакета – ну а что, их снова много, надо же что-то есть!
Они поднимаются наверх, квартира уже блестит, пахнет чистотой и морозом – окна открывали, чтобы проветрить. И голый пол, непривычный без ковра.
И Буч, сидящий на столе и поедающий ветчину из тарелки.
И это дом, и все живы.
– Утопить его жаль, конечно… – Матвеев смотрит на котенка, абсолютно не смущенного тем, что его застали на столе. – Откормленная зверюга, что ж топить, когда столько продукта в него вложено. В прямом смысле слова. Но расположился по-хозяйски, а это не дело.
– Очень даже дело. – Алексей смеется. – Это же кот из Красного Маяка, то бишь из Никонова, а никоновские коты – особые.
– Да видел я ваше кошачье царство. – Матвеев вспоминает свой приезд в городишко и улыбается. – Удивился тогда, как много их у вас, и все один в один – наглые, деловые и откормленные.
– Это местная традиция. – Булатов наливает воду в чайник. – Паш, чашки достань. И пожрать бы…
– Так купили все, сейчас достану. – Олешко выкладывает из пакетов колбасу, сыры, соки, фрукты, йогурты. – Картошечки бы… соломкой жаренной.
– Обойдемся. Леха, ты давай, про котов рассказывай. – Матвеев разворачивает конфету. – Нику бы позвать.
– Я ей потом расскажу. – Булатов заваривает чай. – Там пирожные были… Паш, ставь на стол!
– А Буч?
Кот все это время невозмутимо сидит на столе. Люди снова при нем, а значит, мир обрел ясность. Правда, корма ему, уходя, не насыпали – но это не страшно, он нашел на столе свою ветчину. А сейчас они принесли еще что-то, что с момента попадания в квартиру тоже принадлежит ему.
Булатов берет котенка и пересаживает его на табурет:
– Вырос ты, брат, на дармовых харчах, бока отъел нешуточные. Ставим посуду, дамы заждались. Так вот, что касается никоновских котов. Есть местная легенда о том, что когда купец Никонов построил стекольный завод, то выписал мастеров из города Ямбурга. И прислали ему в числе прочих немца по имени мастер Дитмар. Он был знаменитым стеклодувом, настоящим художником. И была у мастера Дитмара дочь Тильди. Они жили вдвоем, и при них – кошка. Очень Тильди любила эту кошку, с рук ее не спускала, и кошка любила Тильди. Ну, народ тогда большей частью дикий был, некультурный, а тут посреди мазанок – домик немецкий: заборчик в порядке, дворик чистый, комнаты прибраны, занавески белые, и Тильди в синем платье и в белоснежном крахмальном переднике, да чепец кружевной на голове. И куда ни пойдет, всюду кошка с ней. Хорошенькая, аккуратная девушка, все парни смотрели на нее, но она не смотрела ни на кого. Девки злились очень и сочиняли небылицы о Тильди, да так ловко, что начали болтать людишки: дескать, Тильди – ведьма, не иначе. И однажды парни подстерегли Тильди, избили, изнасиловали и бросили в пруд – умирать. А кошка побежала на завод и так кричала, что мастер Дитмар с подмастерьями пошли за ней. Привела кошка их к воде, вытащили они Тильди, но она пожила два дня в горячке и умерла, так и не сказав, кто с ней сделал это. Мастер Дитмар от горя помешался и наложил на себя руки. Ну, люди посудачили и забыли. А только парни те, что надругались над бедной девушкой, один за другим в течение сорока дней после ее гибели умерли страшной и мучительной смертью. И те девки, что подговорили их на это, тоже счастья не увидали. Какая умерла, какая окривела и в девках осталась, а какая в подоле принесла и спилась. И всякий раз перед смертью каждому из них показывалась кошка – та самая, что жила у Тильди. И стали люди замечать, что на могиле Тильди поселилась кошка. И могилка всегда аккуратная, не чета другим – ни сорняк не растет, ни пустая трава – укрыл ее белый цвет тысячелистника, как кружевной чепец. И кошка эта в траве так и жила. Но тот, кто плохо говорил о Тильди, очень скоро видел эту кошку рядом, и значило это, что быть беде. Кошка мстила людям за их злобность, злословие, за загубленные жизни своих людей. Кстати, мстила и после своей смерти. И люди в Никонове поняли то, чего не поняли нигде: кошки – наши проводники в мире духов. Они живут тут и там одновременно, и своего человека защищают даже после смерти, его и своей. И если идет человек рядом с котом кошачьей тропой, он под его защитой. Но и кошки требуют заботы и настоящей любви, и если они получают то и другое с искренним чувством, своего человека они в обиду не дадут. Так что постепенно повывелись в Никонове люди, которые пинали кошек, обижали их. И стало им там раздолье, и люди при них зажили спокойно и сыто. Такая вот история.
– Ну, ты хватил! – Олешко фыркнул, глядя на Буча. – Сильно он защитил своего человека?
– Но все живы.
– Тут крыть нечем. – Павел озадаченно чешет кончик носа. – Самое странное в этой истории: каждый из вас должен был погибнуть, но каким-то чудом все вы живы и относительно здоровы. А кто не здоров, у того динамика очень положительная.
– Ну, вот. – Булатов ставит на стол тарелку с пирожными. – Зовите дам, будем чай пить.
– Только чай? То есть помолвку обмывать не станем? – Матвеев достает из пакета коньяк и шампанское. – Ника, зови мать, будем пить за твою помолвку.
Ника выходит к столу – измученная, с синяками под глазами.
– Мама выпила лекарство и легла. Досталось ей…
– Понятно. – Олешко разливает чай. – Ничего, ребята, все будет хорошо, все образуется. Ну, что, пьем за молодых – чтоб поженились, жили долго и счастливо и ускакали кошачьей тропой в один день.
– Кошачьей тропой? – Ника отпивает чай. – Горячо…
– Молока добавь. – Матвеев наливает ей молоко. – Мы тут послушали легенду о кошках из Красного Маяка.
– А, о Тильди?
– Так ты знала?!
– Марек в интернете нашел. Ой, а Буч-то у нас голодный!
Кухня взрывается мужским хохотом.
– Этот голодающий сожрал тарелку ветчины. – Олешко вспоминает котенка, сидящего прямо на столе, и улыбается. – А занятный зверюга! Ну, что ж. Счастья вам, Леха и Ника. Я очень рад за вас, правда. Всегда приятно, когда у друзей все хорошо. А ведь много хорошего случилось за это время! Нашлись Макс и Ника, и отыскали свою сестру. Панфилов с Валерией, похоже, будут очень счастливы. А главное – все живы.
– Думаю, главное – то, что мы все встретились. – Ника ставит чашку на стол. – Ведь месяц назад мы друг друга не знали.
Они умолкают. Это кажется таким невероятным – всего месяц, тридцать дней. А до этого была жизнь, в которой они не знали друг друга. Как такое может быть, если они знакомы всю жизнь? У них общие дети, общая квартира и общая жизнь! Как такое могло случиться – всего-то за месяц?
– Все, что было в жизни ненастоящего или неправильного, каким-то образом ушло за этот месяц. – Ника задумчиво гладит Буча, уснувшего у нее на коленях. – Очень страшно порой было…
– Настоящее всегда рождается с болью. – Алексей думает о том, что его жизнь обрела новый смысл. – Вот о чем я думаю сейчас. Нам дается то, без чего нельзя жить – солнце, вода, любовь родителей и любимых, дети, друзья – все это нам дается за так, а мишура – да, стоит денег. Но когда наступает такой момент в жизни, как сейчас, понимаешь, что мишура тебе не поможет, и деньги, вложенные в нее, напрасны – ну и какой смысл гробить жизнь на работе?
– Гимн прозревшего трудоголика. – Ника смеется. – Я всегда это знала, сколько себя помню. Если жизнь не приносит удовольствия, значит, ты неправильно живешь.
– Да, старина Хайям был прав:
Кто понял жизнь, тот больше не спешит,
Смакует каждый миг и наблюдает,
Как спит ребенок, молится старик,
Как дождь идет и как снежинки тают.
Олешко потянулся к чайнику.
– Хорошо сидим, душевно, а дела-то наши не ждут. Но мне надо немного подумать, так что общий сбор трубим на завтра, будем мозговать. А сейчас спать, Ника похожа на Смерть после трудового дня. Посуду я помою сам.
Матвеев тоже хочет спать, тахта в кабинете манит его, но Олешко придерживает начальника:
– Максим, ляжем в детской. Я раскладушку притащу.
Матвеев кивнул:
– Павел прав, нужно дать людям возможность побыть вместе.
А Ника об этом и не думает. Нырнув под одеяло, она свернулась калачиком, рядом пристроился Буч – урчит, как трактор, и невозможно удержаться, чтобы не погладить его. Булатов в соседней комнате – спит на тахте, где раньше Матвеев с Димкой спали. Ее квартира превратилась в Шанхай, но это не напрягает отчего-то. А самое главное, все живы. И Марек тоже.
Ника взяла сотовый.
– Марек, ты спишь?
– Нет, мам, – сын говорит немного сонным голосом, он явно собирался уснуть. – Ты там как?
– Да вот лежим с Бучем и думаем о тебе.
– Я бы сейчас тоже хотел погладить его. – Марек улыбается. – Завидный у нас с тобой котэ.
– Это да. Как там дети?
– Димка спит, ему ноги чем-то намазали, потому что болели. У Ирки уши распухли, она поревела маленько, но Лариса заверила, что уши вернутся в первоначальный вид, она успокоилась и тоже дрыхнет.
– А ты-то чего?
– Ты же мне звонишь. Я знал, что позвонишь, ждал.
– Ну, тогда спи. Что тебе принести завтра?
– Мам, принеси мне сока апельсинового, сделай свежий. И пирожных с кремом. И еще чего-то вкусненького. А Ирке принеси корзиночек, и отбивных на всех пусть бабушка нажарит, если сможет, – здорово они у нее получаются.
– Сынчик, ты себя как чувствуешь?
– Не знаю, мам. Может, простыл маленько, а так – нормально. Ладно, я спать, и ты тоже спи.
Ника кладет сотовый на тумбочку, смотрит на котенка:
– Видал? Вырос мальчик… его похитили, он раздевал трупы, лез по отвесной стене, болтался босиком на снегу – а сейчас уснет, и все. Настоящий мужчина вырос.
– Ника, ты с кем беседуешь?
– С Бучем. Он весьма умен и прекрасен.
– Кто бы сомневался, – Булатов садится рядом. – Подвинешься маленько?
– А Буч?
Котенок встал, потянулся, зевнув и выгнув спину, и прыгнул на пол.
– На кухню пошел, проверить, что там оставили ему съестного. – Булатов смотрит на сонную Нику и думает о том, что видел в своей жизни и более красивых женщин, и более молодых, и с ресницами такими, как веер… но не было Ники, и что это была за жизнь? Преснятина.
– Ты…
Она не успевает договорить. Он целует ее, как жаждущий в пустыне припадает к источнику. Он целует ее шею, плечи, грудь – а она, сначала замерев под таким напором, вдруг поняла, что не ответить не может. И полумрак спальни кажется мягким и вязким, и простыни стали отчего-то горячими и обжигают тело, и желание только одно – быть вместе.
– Я думал, мы до самой свадьбы будем так и ходить, как пионеры, взявшись за руки. – Алексей, не в силах выпустить Нику, прижимает ее к себе. – Куда ты? Полежим немного. Я люблю тебя, малыш.
– Да? А я уж думала, ты никогда мне этого не скажешь. Леш, давай в ванную и спать. Мне эта нездоровая история вокруг нас уже надоела до чертиков, а Паша, похоже, имеет что нам сказать, надо, чтоб башка утром варила.
– И то. Но я сплю здесь, отныне и навсегда.
– Если ты не храпишь, то ладно. Подожди… а где теперь спит Буч?
– Кровать большая, он найдет себе место.
– Котохульно как-то завучит…
– Как звучит?
– Ну, котохульно. Вот если пренебрежительно о Боге, то это богохульство. А тут котохульство. Сам должен понимать.
Булатов хохочет, уткнувшись в подушку.
– Никогда никто так не смешил меня, как ты. – Он целует Нику снова, смотрит в ее сонные синие глаза. – Я люблю тебя до самого нутра, вот что. Не думал даже, что смогу так.
– Это плохо или хорошо?
– Это просто – вот так.
Буч прыгнул на кровать, обнаружил, что его место занято, возмущенно фыркнул и пристроился около Никиной подушки. Тоже ничего место, и его человеку не надо тянуться, чтобы приласкать его – вот он, прямо под рукой. Буч заурчал, когда пальцы Ники погладили его спинку, – мир восстановлен.
* * *
– Я много чего могу сказать о данной истории. – Олешко выкладывает на стол четыре пластиковые папки с бумагами. – Итак, открываем папку и смотрим на первую страницу.
Они расположились в гостиной. Завтрак приготовлен и съеден, посуда вымыта, нажарены отбивные и приготовлено ведро апельсинового сока. Стефания Романовна в сопровождении охранников отбыла в больницу к детям. Позвонили Панфилову и Валерии, сделали необходимые звонки по работе, и теперь, разобрав сотовые на части, расположились в гостиной, где Олешко открыл конференцию.
– Вот этот красавец на фото – наш новоиспеченный олигарх Игнат Кравцов.
С фотографии смотрит молодой парень, лет двадцати, не больше, с невыразительным лицом и большими синими глазами. Похоже, Людмила всем своим детям не поскупилась передать эти глаза. Но на лице Игната они смотрятся как инородный предмет.
– К сожалению, это единственная имеющаяся фотография. Парень с младых ногтей шел к успеху. – Олешко переворачивает страницу. – Вот его послужной список. Условная судимость за кражу. Через полгода он загремел на «малолетку», уже за грабеж. Еще несколько судимостей, те же статьи, разные сроки. Все это вы не найдете в архивах МВД, из компьютеров это тоже вымарано. А есть конторы, в которых все равно хранятся настоящие данные. Вот оттуда дровишки, да. Смотрим дальше. Он мог просто поменять фамилию и имя, и опознать его было бы труднее, но он этого не сделал. Почему? Тут мы вступаем на скользкий путь предположений, опираясь на факты, но все-таки – предположений. Что мы знаем о нем? Вырос в неблагополучной семье. Мать – алкоголичка, отец – вор-рецидивист, кто мог у них вырасти, кроме такого же отщепенца и преступника? Но возьмем Марину Андреевну, старшую сестру. Она получила тот же набор генов, однако распорядилась своей судьбой совершенно иначе. А Игнат отработал обязательную программу механически: из тюрьмы в тюрьму. Зато произвольная программа у него получилась гораздо более интересной. Вот здесь, видите, – это Юрий Шульц. Аферист, мошенник, сын лейтенанта Шмидта. Фантазия у него работала отлично, а в голове за час рождались десятки схем, как сделать так, чтоб ничего не делать и жить хорошо. В последний раз Кравцов сидел на зоне под Новосибирском, там познакомился с Шульцем. Вот тот как раз и научил Кравцова многому из того, что он потом реализует, выйдя на свободу. При этом оставив себе прежнее имя, еще раз вам напомню. Шульц научил Игната думать, просчитывать все ходы. Он объяснил, как работает система и как этим воспользоваться.
– И где этот добрый учитель сейчас? – Ника подумала, что неплохо было бы переехать его машиной.
– Умер через полгода после знакомства с Кравцовым. Туберкулез подхватил и умер. – Олешко переворачивает страницу. – Итак, господа присяжные заседатели. Подсудимый виновен. Через месяц после того как он вышел на свободу, сгорел архив пенитенциарной службы, где хранилось его дело. Как потом оказалось, из архива МВД все документы, касающиеся Кравцова, тоже странным образом исчезли. Ни фотографий, ни отпечатков пальцев в базе – ничего. Но рукописи, как вам известно, не горят, и проследить славный путь братца Игната было трудно, но тем не менее возможно.
– Паш, не томи, а? – Матвеев чешет руку под гипсом – она теперь часто чешется, и он приспособил для этого стержень от ручки. – Давай ближе к делу.
– А я к делу, Максим Николаевич. Схема, придуманная Кравцовым, гениальна и проста. Открывается фирма и сжирает конкурентов в очень короткий срок. Одна, вторая, третья – в разных городах, в разных областях, с разными интересами. Каким образом съедаются конкуренты? Очень просто. Вливаются деньги в свою и демпингуются цены. Одновременно поглощаются фирмы конкурентов – покупаются незадорого или же выкупается контрольный пакет акций. А кто не хочет, тот либо разоряется, либо и похуже, например несчастный случай. Или скандальчик небольшой. Или большая подстава. Все идет в дело. Фирмы эти образуют некую сеть, паутину, и отследить паука очень сложно, но он есть. Правда, знают его только те, кто руководит тем или иным подразделением. Ну а с теми, кто устраивает несчастные случаи, наш семь раз несудимый гражданин общается лично – но никто из них не знает его в лицо и имени не знает. Таких граждан всего четверо, и он не может себе позволить общаться с ними через посредников – лишнее звено для него неприемлемо. Он рассуждает так: киллера трудно отловить и трудно расколоть, а любого посредника – легко. Да и фактор шантажа тоже имеет место быть, так что четверо подчиняются только ему. Интернет, переписка – и виртуальные расчеты, деньги вперед, – все сам. Вначале кое-кто пытался кинуть Игната, то есть взять деньги и не выполнить приказ, но расплата была всегда очень жестокой: вырезались целые семьи. Причем кто это делал, неизвестно, но очень тщательно и жестоко. И когда все эти разрозненные фирмы и фирмочки начали объединяться в один огромный холдинг, оказалось, что за каких-то полтора десятка лет Игнат создал целую империю. В сферу его интересов попадают все, кто успешен – сначала предложение инвестировать, если отказ – кого-то из партнеров убирают, дело просто перекупают либо дробят, банкротят и забирают даром. Вот потому в «Радиус» приходили парни, которые так не понравились Панфилову. Предложенные инвестиции его не вдохновили, а парни насторожили. Кто-то порылся в файлах фирмы, в личных делах сотрудников, и тогда-то Матвеев заинтересовал Игната лично.
– Паш, подожди. Откуда у него взялись на все это деньги?
– О, тут история непростая. Юрий Шульц загремел на нары за мошенничество в особо крупных размерах: организовал что-то среднее между финансовой пирамидой и трастовым фондом, привлек множество вкладчиков – а потом в какой-то момент исчез с деньгами. Когда его задержали, денег при нем не было, и где они, так от него и не добились. Думаю, Кравцову он о них все-таки сказал. В остальном же только мои допущения, хотя я в них уверен.
– Какие?
– Никуша, это просто теоретизирование. Дети, выросшие в неблагополучных семьях, никогда не бывают нормальными. Они или идут по стопам родителей, или того хуже. Очень маленький процент из них вырастает и живет хорошую жизнь – как правило, это те, кого в детстве изъяли из неблагополучной среды и поместили в семью, где их любили. Марина выросла у бабушки с дедушкой, их жизнь и привитые ими ценности оказались для нее единственно приемлемыми. Игнат, наоборот, не признавал ничего из этого, он тянулся к отцу, болезненно любил мать, которая бросила их с сестрой, а когда вернулась, то везде таскала за собой двух новых детей. Она больше не хотела жить с его отцом, а главное – этих новых детей она любила. Видимо, потому, что любила мужчину, от которого их родила. Эти дети, Сергей и Доминика, росли в хорошей семье, но когда погиб их отец, около года пробыли в маргинальной среде. Это научило их выживанию – не физическому, здесь о них заботилась мать, а эмоциональному. Ну, представьте: они жили в хорошей квартире, у них были книжки, игрушки, отец и мать, нормальная, счастливая семья. Потом не стало отца, а мать вернулась к исходной точке, но для нее это было обычным, а для детей – нет. Потому эмоциональное выживание стало для них важным. Они привязались друг к другу, мальчик заботился о младшей сестре, рассказывал ей сказки, которые помнил. В это время их старшие сестра и брат живут совсем другой жизнью: сестра постоянно сбегает в бабушкин дом, брат таскается за отцом и видит то, что ребенку его лет видеть не положено. В результате мать у них на глазах убивает отца. У меня есть мысли о том, почему так случилось. Я просмотрел материалы дела об убийстве Тадеуша Радзивилла. Убил его рецидивист Михаил Волошин по кличке Рыба. Он вышел на свободу из Новосибирской ИТК за два месяца до освобождения Кравцова. Мотив своего поступка он не озвучил, в деле написано: «Из хулиганских побуждений». Но думается мне, что Рыба задолжал Кравцову и вынужден был убить Радзивилла в оплату карточного долга. Доказать это я не могу, но я так думаю. Идем дальше. Детей Радзивилла усыновляют разные люди. Дети нормально вошли в обычную жизнь, потому что они привычны к ней. Дети Кравцова разошлись: Марина даже не захотела взять фамилию и отчество от Василия Кравцова, Игнат упорно оставляет фамилию, хотя это для него не очень хорошо. Думаю, он обвинял в смерти отца не столько Людмилу, сколько Тадеуша, который в свое время забрал у них мать. И ненавидел детей Радзивилла – так же, как их ненавидел его папаша. Думаю, когда он понял, кто такой Максим Николаевич Матвеев, желание убить его стало сильнее рассудка. А потом оказалось, что девочка Доминика тоже жива, вот она, и заказ удвоили. То, что оба убийства были оплачены Кравцовым, я знаю точно. Из первых рук, так сказать.
– Паш, ты допрашивал киллера?
– Макс, ты же знаешь, что да. Допрашивал, но он жив-здоров. Правда, ничего о себе не помнит, но ведь жив. Тут вот еще что. Каким-то образом отец нашего Ростика Бережкова узнал, что Кравцов заинтересовался фирмой «Радиус», и знал как о самом Кравцове, так и о его методах. Убийство Панфилова планировалось свалить на него, но такое убийство было совершенно не в его стиле. Впрочем, мы отклонились от темы. Когда Кравцов узнал, что его брат и сестра остались живы, он решил нанести удар по-другому – похитить детей. Он планировал запереть их и дать умереть от голода и жажды. Он использовал Трофимова – бывшего сожителя Евгении. Она была глупа от природы. Она понятия не имела, что за человек ее «Борик». А он работал на Кравцова много лет. Много знал, о многом догадывался, но когда прокуратура начала копать под него, оказалось, что свидетелей против него нет. И тут под рукой оказалась Евгения, по-глупому организовавшая нападение на сестру. Она выдала Борика с потрохами, даже не понимая этого: ткнула пальцами в фотографии некоторых чиновников – вот этого и этого видела, в сауне вместе с Бориком бывали, ну и остальное тоже. Трофимов ушел в подполье, связался с шефом, а тот велел первым делом заткнуть Евгении рот. Борис, пребывая в дурном расположении духа, выбрал для этого простой и эффективный способ. Но Кравцову Борик уже мешал, и он решает использовать его в последний раз – велит похитить детей. После этого Борик был обречен.
– Его что, убили? – Матвеев ошалело озирается. – Какая-то вакханалия убийств…
– Именно. – Олешко ухмыляется. – Но дело снова сорвалось, и наш красавец Кравцов сейчас, скорее всего, вне себя от злости.
– Но почему? Что мы ему сделали? – Ника горестно вздыхает.
– Достаточно того, что вас любила ваша биологическая мать, а его сбагрила старикам.
– Так любила, что меня продала.
– Ну, мы уже знаем, что она была пьяна, а потом сожалела. Услышав признание Кравцова в том, что это он организовал убийство Тадеуша, Людмила прикончила его. А Игнат был там, и ему к тому времени было уже девять лет, он все слышал и все понял! И всю жизнь ненавидел Тадеуша. И вас, его детей.
– Ну, это психология…
– Максим, да все на свете – психология. – Олешко листает папку.
– А мой отец, профессор физики, считает, что все на свете – физика, – парировал тот.
– Прав и он, и я. – Павел усмехается. – О процессах в мозге можно рассуждать с обоих аспектов, и это не будет ошибкой.
– Мне вот другое любопытно, – Матвеев взъерошил волосы. – Ладно, я был официально усыновлен, и меня можно было найти при известном старании. Но как он нашел Нику?
– Отличный вопрос. – Олешко просиял, как учитель, бестолковый ученик которого сделал наконец первые успехи. – Отличный вопрос, и у меня есть на него ответ. Ника, где кольцо, которое дала тебе Марина?
Ника сняла с пальца кольцо и подала Олешко.
– Вот, видите? Это старинное кольцо, которое выделил одной из своих дочерей в приданое граф Маркелов. Он был страстный игрок и волокита, со временем разорился, и все, что мог дать за дочерями, только кольца – их было три, одно я держу в руках. Эти кольца являлись частью приданого их матери, но девушки, дочери Маркелова, отличались настолько яркой красотой, практически невероятной, что, даже будучи бесприданницами, вышли замуж очень удачно. Одна из них стала женой графа Шувалова, известного своим богатством и любовью к драгоценностям. Конечно же, его не интересовало приданое – ему была нужна красивая жена, и он ее получил. Они обвенчались накануне революции 1905 года и практически сразу уехали за границу, но потом им пришлось вернуться – началась Первая мировая, граф по уши влез в политику, а молодая жена занималась двумя их детьми. Граф не успел сориентироваться и понять, что пора спасать свою жизнь, за что и поплатился: уехать опять за границу они не смогли, Шувалова убили, дети умерли от тифа, а его жена Софья работала в госпитале, где познакомилась с комиссаром Зарецким и вскоре стала его женой. Комиссара расстреляли во время партийных чисток, но у них родилась дочь – Маргарита, унаследовавшая красоту матери и тяжелый характер отца. Вот она-то и являлась матерью твоего, Ника, папаши Григория. И кольцо, которое твоя мать получила от свекрови, – это кольцо, которое получила в приданое бабушка твоего отца. Судьба двух других колец известна – их делал знаменитый ювелир Луи Карвиль, работавший в России и создававший драгоценности для всех знатных семейств. Точно такое же кольцо имеется в Алмазном фонде, второе находится во Франции, а это оказалось у тебя. Вот так Игнат и выследил тебя – увидел где-то кольцо или его фотографию, вспомнил, что в детстве видел точно такое же у сестры, и знал, откуда оно взялось. Он начал распутывать генеалогическое древо, вышел на дочь расстрелянного комиссара Зарецкого, ну а дальше – дело техники. Это ведь только кажется, что много времени прошло, а сто лет – это всего ничего, если знать, что ищешь, и иметь возможности, а возможности у нашего красавца неограниченные. Он посетил Марину и сфотографировал кольцо, чтобы убедиться, что память его не подводит и его детские воспоминания сохранили все правильно. А мать говорила, что кольцо дала ей за девочку какая-то женщина. Конечно, кольцо могло быть перепродано сто раз, учитывая особенности нашей истории, но, видимо, Маргарита знала, что это семейная реликвия, и сохранила его для внучки. Так он нашел тебя, выйдя на Зарецких, и, конечно же, сразу понял, что ты и есть та самая девочка Доминика. Всем своим детям Людмила передала синие глаза, как видишь, абсолютное фамильное сходство в этой части между вами очевидно. Игнат решил, что будет очень забавно убить вас двоих в один день. К Максу послали представителей «Ариадны» – структуры, как оказалось, подконтрольной Кравцову, а к Валерии на почту прислали рекламу. Дождались договоренности Ники и Булатова о встрече – и назначили встречу Матвееву.
– Зачем такая сложная схема? – Матвеев рассматривает кольцо. – Можно было просто убить нас.
– Тут надо знать характер нашего фигуранта. Он строит схемы – единожды поняв, как просчитывать ходы, он играет ситуациями, людьми, его это забавляет. Это та же шахматная партия, но на доске люди, и ему нравится быть гроссмейстером. Ему, видимо, хотелось, чтоб вы оба погибли на одной дороге, в один день, возможно, даже проехав мимо друг друга.
– А ни фига не вышло. – Ника хихикнула. – Так это был киллер – в той фуре?
– Конечно. Его задачей было устроить ДТП, и он…
– Он старался. – Ника надела кольцо на палец. – Он меня почти сделал – на мосту, но я выскочила, и он столкнулся со встречной фурой.
– Да, где ему здорово намяли бока, пока не подоспела полиция. Второй ждал Матвеева в засаде, но пробка на дороге и начавшийся снегопад расстроили все планы. Все пошло кувырком, хотя они нашли вас в гостинице, но планы снова рухнули: ты выволокла Матвеева из машины и, вместо того чтобы поехать обычной дорогой, свернула на объездную, по которой в это время года обычно никто не ездит. Но на этот раз по ней проехал трактор с прицепом навоза – местный фермер не смог пробиться по шоссе из-за снегопада и пробки, и он поехал по объездной.
– Ты и это выяснил?
– Конечно. Киллер хотел одним махом решить вопрос – но не дождался тебя на дороге.
– Представляю, как он себе задницу отморозил…
– Его задница – его проблемы. В любом случае трое из работавших на Кравцова киллеров уже обезврежены, один еще где-то бегает, а нам нужно с точностью до миллиметра предположить, какой будет следующий шаг Кравцова.
– Паш, да откуда мы можем это знать? – Ника в отчаянии смотрит на друзей. – У этого человека деньги, власть, огромное влияние, а мы…
– А мы собираемся все это у него отнять и поместить его туда, где ему самое место. – Павел жестко взглянул на собравшихся. – Мы собираемся не позволить этому ублюдку разрушить наши жизни. И мы хотим защитить детей от него, потому что в следующий раз их просто убьют.
Они понимают, что время мирных переговоров прошло и пора вступить в войну.
Буч, вспрыгнув на стол, грызет уголок файла.