19

Я не люблю утренние звонки, но раньше я всегда ждала звонков Марконова, а сейчас — жду звонков своих детей.

Но это не Марконов и не Денька.

— Привет, Оля. Узнала?

— Привет. Конечно, узнала. Миша, ты очень рано встаешь.

— А ты по-прежнему воинствующая сова, — он смеется, и его смех звучит очень знакомо. — Не так уж мы изменились, Оля.

— Изменились, конечно.

— Но не изменили своим привычкам, а это означает, что, по сути, мы все те же люди, — Михаил вздыхает. — Оль, ты помнишь наш разговор? Мне очень нужно с тобой увидеться, я хочу попросить тебя поработать на меня.

— Когда?

— Ну, вот если прямо сейчас я пришлю за тобой машину?

— Миша, я еще в постели. Давай минут через сорок.

— Через час, я не изверг, — он снова смеется. — У тебя очень сексуальный голос спросонок, знаешь?

— Нет, спасибо, что сказал.

— Через час.

Он смеется и отсоединяется, а я сижу в кровати дура дурой и думаю, что это ненормально — флиртовать с Мишей Семеновых, даже если опустить тот момент, что в моей постели сейчас находится другой мужик. Блин… Что-то ненормальное происходит в моей жизни!

— Это Семеновых?

— Да. Через час… нет, уже меньше, пришлет за мной машину. Хочет, чтобы я на него поработала.

— Оль, если не хочешь, не делай этого. Деньги — не проблема, я зарабатываю достаточно, чтобы обеспечить семью.

Я призываю на помощь всю свою выдержку, чтобы не выдать, насколько я удивлена. Ладно, некогда мне сейчас с ним спорить.

— Я хочу знать, зачем я так сильно ему понадобилась…

— Думаешь, это как-то связано с происходящим?

— Да сто пудов связано! Ну, сам подумай: как только началась вся эта чехарда, вдруг ни с того ни с сего нарисовался сам Миша Семеновых! Ему что, больше делать нечего, кроме как приехать в наш Александровск повидаться со мной и поговорить о старых временах? Этот парень конкретный и очень продуманный, именно потому Клим когда-то выдернул его к себе и приспособил к делу. И Миша никогда ничего не делает просто так, а тем более сейчас, когда у него полно шестерок, по мановению монаршей руки готовых на все. А тут гляди — сам явился, не погнушался, так сказать. Ты хоть понимаешь, археолог несчастный, какого уровня этот господин? Это для меня он Миша, но вообще это выглядит примерно так, чтоб ты понимал: сам Юлий Цезарь сошел со своего трона, сел в дилижанс и приехал в страну диких германских племен, чтобы перетереть за жизнь с вдовой вождя племени, которого больше нет.

— Во времена Юлия Цезаря не было дилижансов.

— Неважно. Ты аналогию сечешь?

— Оль, лексикон у тебя…

— А я бывшая жена бандита. Не знал? И чудовище. Сам говорил.

— Говорил, — он вдруг фыркает и хохочет, уткнувшись в подушку. — Ладно, там чили осталось, пойду, разогрею тебе на завтрак.

— Чили?

— Ну, ты вчера его ела.

— А, так это «чили» называется?

— Да, мексиканское блюдо, мне очень нравится.

— Ладно, я в ванную, а ты разогрей эту штуку, я поем.

Завтракаем мы в полном молчании. Я хочу, чтобы позвонил Денька, рассказал, как у них там дела. И я бы хотела поговорить с доктором, но…

— Оль, ты когда вернешься?

— Не знаю, но если задержусь, то позвоню. А ты что будешь делать?

— Я книгу заканчиваю, мой нью-йоркский издатель уже ждет. Осталось немного, думаю, сегодня закончу, подчищу и отошлю.

— О чем книга?

— О падении империи инков.

— Актуально, че.

Он с улыбкой на меня смотрит. Не знаю, почему он все мне прощает. Я вообще ему не подхожу — ему нужна какая-нибудь ученая дама, с которой у него было бы еще что-то общее, помимо свежих трупов.

— Позвони, если задержишься.

Я иду в спальню, открываю шкаф и думаю, что у меня недостаточно вещей, чтобы получился костюм моли, а именно он сейчас и нужен.

Звонок в дверь прерывает мои терзания вокруг одежды.

— Оль, ты кого-то ждешь?

— Нет. Но надо посмотреть, кого принесла нелегкая.

Я иду в прихожую, но Валерий уже открыл дверь.

— ТЫ?!

Это они хором произнесли, очень похожими голосами. Витковский-старший всегда был мне неприятен, но после всего, что я о нем узнала, он вызывает у меня отвращение.

— Что ты здесь делаешь?!

Его глазки под тяжелыми веками смотрят презрительно и высокомерно. Надутый старый негодяй, и не я буду, если не собью с него сейчас спесь.

— Это мой дом, Станислав Олегович. Валерий здесь живет. Со мной.

Он не смотрит на меня, он уставился на Валерия и, похоже, совсем не рад, что повстречал опального сына.

— Я здесь живу, ты слышал! — Валерий смотрит на папашу с иронией. — А вот ты что здесь делаешь? Участвовать в нашей интимной жизни я тебе не позволю.

— Что ты…

— Не надо негодовать, я видел фотографии, которые ты делал. Зачем пришел?

— Я войду.

Он не спрашивает, а утверждает, переступает порог и оказывается в прихожей.

— Ольга Владимировна, потрудитесь объяснить, что произошло с моим сыном.

Он все еще делает хорошую мину при плохой игре, изображая большую шишку, но со мной это больше не пройдет. А мысль о том, что он просто старый извращенец, делает его непригодным на роль грозного босса, хотя подробности его половой жизни меня, по идее, волновать не должны. Но уж больно извращенные игры он любит, чтобы я могла считать это чем-то нормальным!

Не говоря уж о том, что он убил Ирину и велел убить меня и опорочить мое доброе имя!

— Я ничего не собираюсь вам объяснять. Все, что вы хотите знать, могут рассказать вам в службе безопасности холдинга «Металлинвест». С сегодняшнего дня я работаю на господина Семеновых, по его личной просьбе.

Ты старый сноб, и тебя очень зацепит, что сам Миша Семеновых обратился к твоей служащей, о которую вы с сыном разве что ноги не вытирали.

— Я не собираюсь ни у кого ни о чем спрашивать, я требую, чтобы вы…

— Требовать отвыкайте.

Валерий стоит в дверях, глядя на отца, в его глазах боль, гнев и презрение. Мне очень жаль, что ему приходится смотреть на это, но у него больше не останется иллюзий насчет собственного семейства, как и боли в связи с тем, что они его выбросили, — теперь он будет точно знать, что ему страшно повезло.

— Я хочу, чтобы вы сказали в полиции правду насчет вашего участия в афере Ирины, и я считаю, что…

— Пошел вон!

Валерий загораживает меня собой и оттесняет папашу к двери, тот спотыкается о мои босоножки и, взмахнув руками, едва не падает. И из его рукава вылетает и катится по полу небольшой шприц, наполненный какой-то жидкостью.

Мы все трое смотрим, как он катится по ковровой дорожке, и все понимаем, что это значит. Он не ждал увидеть здесь Валерия, он собирался вкатить мне дозу лекарства — отвлек бы мое внимание, разыграв, например, приступ или еще что. Но теперь не выйдет.

— Ну, слава богу, успели!

Видимо, я не закрыла дверь, потому что полиция уже здесь. Светлые волосы уже знакомого мне капитана из прокуратуры прилипли ко лбу.

— А вот и вещество! Уверен, оно аналогично тому, что вам пытались вколоть в больнице. А даже если и нет, на шприце имеются отпечатки пальцев, а еще есть показания второго фигуранта. Ольга Владимировна, думаю, виновники ваших бед уже арестованы!

— Да, Александр Викторович, я тоже так думаю. Надеюсь, вы удовлетворены.

— Господин Ершов нам оказывал всяческое содействие.

Ершов иронично щурится, глядя на суету в моей квартире, а мне нужно кое-что у него спросить.

— Как вы тут оказались?

— Вашего шефа привезли на допрос люди из службы безопасности «Металлинвеста». Они и сообщили нам, что второй фигурант направляется к вам, так что — мы здесь. Вы хотели меня о чем-то спросить, Ольга Владимировна?

— Да. Я спрашивала Виталия, и он сказал, что вы в курсе.

— О чем речь?

— Об Артуре Прохорове. Вы им интересовались?

— Собственно, не им. По заданию господина Марконова я интересовался содержанием устава его предприятия.

— И?

— Я не знаю, что именно было нужно господину Марконову. Устав я скопировал и отослал ему, это все.

— Что ж, спасибо.

Они уходят, квартира опустела. Валерий садится на диван, спрятав лицо в ладони.

— Валера…

— Оль, я не знаю, что сказать. Мне так стыдно…

Я подхожу и обнимаю его. Ну, дите малое, ей-богу!

— Да ты-то здесь при чем? А ведь не будь здесь тебя, он бы всерьез попытался меня убить.

— Я знаю. Оль… Бред какой-то! Ведь это мой отец и мой брат!

— Да забудь ты о них! Валера, не о чем толковать. Смотри, как натоптали — я сейчас уеду, а ты приберись маленько, ладно?

— Оль…

— Все, Валера, проехали! Они — это они, ты — это ты. Надо разделять понятия. Мало ли, у кого какая родня, что ж теперь, вешаться? Ты их не выбирал. Все, я побежала!

Мне нужно обдумать то, что я узнала, потому что разгадка — вот она, где-то на поверхности. Думай, аналитик, думай!

— Оль, я просто хочу, чтобы ты просмотрела вот эту гору документов и сделала заключение. — Миша Семеновых мне сейчас зачем-то лжет, но меня это беспокоит меньше всего. — Вот твой кабинет, в приемной — секретарша, если что-то понадобится, просто скажи.

— Ничего не надо, только компьютер с программой и вода без газа.

— Короткий райдер.

— Я не поп-звезда, мне понты колотить незачем. Миша, я не смогу торчать здесь сутками, четыре часа в день — максимум. У меня сейчас полно других дел.

— Оль, да как скажешь! Как там дети?

— Денис сегодня звонил. Матвея готовят еще к одной операции, нужно приводить в порядок его глаз — проблема обнаружена и, слава богу, решаема. Очень вовремя его туда привезли, еще бы неделя промедления, и процесс был бы уже необратим. Потом займутся ожогами — сейчас идет активное заживление после операции, которая была проведена сразу после взрыва, но понадобятся еще. В общем, прогнозы меня обнадежили, но все равно…

— Оль, если хочешь, можем слетать к ним, когда Матвея будут оперировать. Займет полдня, у меня самолет…

— Хочу. Миша, мне невыносима сама мысль, что, когда его будут оперировать, меня не окажется рядом!

— Тогда договорились. Все это страшно — то, что с вами случилось. Марконов сразу включился, я узнал позже. Оль, почему ты не обратилась ко мне?

— Сама справилась.

— Справилась, я знаю… Но Клим был моим другом — я многим ему обязан. Он выдернул меня из группировки, которая впоследствии погибла в полном составе. Они с Артуром многому меня научили, но главное — я понял, что зарабатывать можно и честно. Они ведь тогда тоже начали свое дело, помнится, и я… Оль, я ведь ничего не забыл!

— Миша, не о чем толковать — прошло столько лет… А теперь есть то, что есть. И мои дети пострадали, потому что какой-то наглый и зажранный сукин сын решил, что…

— С Витковским все решено уже.

— Расскажешь?

— Да нечего рассказывать. На деталях бомбы, которая взорвалась под капотом внедорожника его брата, обнаружены его отпечатки и ДНК. Сядет парень за покушение на убийство.

— То есть не за экономические преступления?

— Мне не нужна шумиха, а интерес к господину Басанскому вообще лишний.

Ну, да. Басанского убрали по-тихому, потому что человек, посмевший надуть самого Мишу Семеновых, долго не проживет. И никому не надо знать, что Мишу кто-то сумел надуть, да еще таким примитивным способом.

— Оль, он жив и относительно здоров. Живет в коммуналке на соседней улице, работает уборщиком вот в этом самом офисе.

— Забавно.

— Я тоже так считаю. Я доверял ему, понимаешь? А он меня предал. Умереть — что? Умер, и все.

Да, он прав. Смерть — она и есть смерть, уже окончательно. А ты живи, работай за копейки и вспоминай, что у тебя было все, — а ты из-за своей жадности это все потерял.

— Я и говорю — забавно. А старый Витковский теперь пойдет вместе с ним. Его сегодня в моей квартире арестовали, знаешь? Притащил шприц с каким-то зельем.

— Знаю, мне доложили уже.

— Валерка переживает…

— Валерий твой — хороший мужик, Оля. Ты держись за него. А что родня у него такая… — Семеновых вздохнул. — Родню не выбирают. Теща моя — алкоголичка запойная, житья от нее нет, вот так бывает.

— Ну, я ему об этом же говорила, а он все равно переживает. Миш, а ведь младший сдаст папашу, как стеклотару. Он его ненавидит всю жизнь. Что за семейка, скорпионы какие-то!..

— Ну, о старшем такого не скажешь. Хороший мужик, вот правда, и вполне достоин тебя.

— Но я пока…

— Оль, пора начать как-то жить. Думаешь, Клим бы хотел, чтобы ты всю жизнь его оплакивала? Он был хорошим парнем, и он очень тебя любил. Думаю, он хотел бы, чтобы ты была счастлива.

— Я не…

— Оль, я знаю, что ты «не». Просто дай себе шанс, дети уже выросли, с ними все будет в порядке. Кстати, благодаря им мы с Марконовым сейчас закупили оборудование для вашей местной больницы — господин Круглов весьма впечатляющий врач, и я хочу, чтобы у него было больше подручных средств для спасения жизней, а то ведь на голом мастерстве работает.

— Миша, это очень хорошо, правда!

— Хорошо? Это нормально, Оль. Просто иногда мы об этом забываем. Вот так достигаем чего-то всю жизнь, тянемся — и забываем, что надо делиться. Храм построить — это хорошо, но помочь людям в их повседневной жизни — это не менее важно, чем постройка храма. Марконов это раньше меня понял, а я вот только сейчас. Так что мы задумали реконструкцию больницы, закупили оборудование, врачей переобучим… Ну вот, где-то так. А если бы не твои мальчишки, я бы в эту сторону и не повернулся, ты понимаешь? Не видел, недопонимал…

— Ну, значит, хорошо, что понял.

— Хорошо. Оль, я рад снова тебя видеть, правда. Хоть мы с тобой оба — люди не сентиментальные, но я рад.

Он подходит к окну и смотрит на город. Он живет то в Москве, то в Питере, то в Екатеринбурге — не знаю, какой из этих городов считает своим домом. Но в центре Александровска он выстроил это огромное стеклянное здание, где разместил филиалы своих многочисленных предприятий. В этом здании, в пентхаусе, у него квартира, как он сам сказал, а мой кабинет на пятом этаже — выше я подниматься отказалась, потому что лифтом не пользуюсь. Опасная штука — лифт, во всех отношениях.

— Оль, ты ведь сейчас думаешь, что мне на самом деле от тебя нужно?

— Я прикидываю это с самого начала, но пока пришла только к тому, что тебе зачем-то нужно держать меня в поле зрения.

— И ты права. Хотя мне и правда нужно твое заключение по всем этим документам, причем нужно быстро. Есть у меня некоторые мысли по поводу этих дел.

— А зачем я тебе в зоне досягаемости?

— Потому что только так я смогу защитить тебя, понимаешь?

— Так ведь Витковские оба за решеткой.

— Но мы ведь знаем, что это не они пытались убить тебя в больнице. И не они открыли контракт на тебя и мальчишек.

Тут мне, конечно, крыть нечем, он прав, есть кто-то еще.

— Зачем тебе это?

— Клим был моим другом. Я ему обязан. И ты тоже… была моим другом когда-то. Пока не закрылась от всех после смерти Клима. Почему ты отгородилась от всех, кого знала?

— Это были не те знакомства, которые стоило поддерживать, если я хотела, чтобы мои дети выросли нормальными людьми.

— Откровенно.

— А что ты хотел услышать? Миша, вы все были прекрасными парнями, за исключением того, что вы были бандитами. И Клим тоже. То, что я люблю его, не отменяет того, кем он был. Кем вы все тогда были. Да, вы остепенились и оделись в костюмы — потом, со временем. Но когда погиб Клим, вы эти костюмы только примеряли в магазинах, и я не хотела, чтобы кто-то из вас оказался рядом со мной и моими детьми, когда по вам начнут стрелять. Понимаешь?

— Конечно. Мы были опасными связями, все.

— Да.

— Я понимаю. Что ж, я всегда ценил твою откровенность, равно как и ум. У тебя есть все, что нужно для работы, если что-то понадобится — скажешь, и принесут. Узнай, когда оперируют Матвея, слетаем в Тель-Авив. Хочешь ты или не хочешь, но опасные связи в твою жизнь вернулись. Костя, зайди, пожалуйста.

Это он говорит в телефонную трубку. В комнату входит мужчина лет сорока — не высокий, но и не коротышка, одет в костюм какого-то темно-серого оттенка, и глаза у него такие же, неопределенно-серые. Русые волосы, коротко стриженные, лицо гладко выбрито, синяя рубашка и темные туфли довершают дело.

— Познакомься, Оля, это Константин Фролов, мой начальник службы безопасности.

Ну, столько-то я и сама знаю. Но официально мы незнакомы, и я киваю ему — с тем, что у меня нет времени на политесы. Михаил ухмыляется, лицо вошедшего нейтрально, ничего не выражающие глаза по привычке оглядывают кабинет и останавливаются на мне. Ничего, парень, ты не увидишь, кроме того, что я собираюсь тебе показать. Средних лет тетка, волосы собраны в пучок, минимум макияжа, туфли на низком ходу и неприметный маникюр. Таких полгорода в маршрутках толкаются, второй раз и не взглянешь.

— Миша, я бы начала уже.

— Оль, я ведь с Костей тебя не просто так знакомлю. — Семеновых прекрасно разгадал мой маневр с маскарадом под моль. — Костя присмотрится к твоему окружению, может, задаст тебе некоторые вопросы. Я прошу тебя быть с ним как можно откровенней, настолько, насколько это возможно. Думаю, мы сообща решим эту задачу — узнаем, кто же все-таки хочет тебя убрать.

Кто — это я уже поняла, ребята. Я хочу понять — зачем.

— Хорошо.

— Тогда я вас оставлю, — Семеновых идет к двери, потом останавливается на полпути. — Оль, я тебя прошу. Отнесись ко всему серьезно — это ситуация, которую ты сама не разрулишь.

— Миш, ну я же пообещала.

— Да, я знаю. Но все равно прошу.

Мы как-то очень быстро вошли в прежний формат общения — я заметила, что это отчего-то доставляет ему удовольствие. Может, он рад, что есть хоть кто-то, кто его не боится?

— Ольга Владимировна, я вас надолго не задержу.

У Фролова глаза не серые, а светло-синие. Впрочем, это так, ни о чем — какая разница, какие у него глаза? Я знаю о нем то, что нарыла, когда интересовалась «Металлинвестом»: бывший гэрэушник, разведен, двое детей от двух жен, а это значит, что характер у мужика невыносимый. Потому что осечка со второй женой — показатель того, что парень не умеет строить отношения. Но то, что он возглавляет службу безопасности «Металлинвеста», говорит о том, что он знает свое дело и умеет держать в руках подчиненных.

— Я слушаю вас, Константин Николаевич.

То, что я знаю его отчество, он оценил и принял во внимание. Я открыла карты — да, я интересовалась им, и он теперь это знает.

— Ольга Владимировна, в тот день, когда вы познакомились с Валерием Витковским… Что вы делали на мосту?

— Собиралась прыгнуть вниз.

Его брови дернулись, но он устоял.

— Позвольте полюбопытствовать — почему?

— Много было причин, но в основном — от несчастной любви.

— Вы шутите?

— Практически нет.

Я собиралась прыгнуть с моста, потому что у меня болела спина, меня донимали дети, и Марконов меня не любил. И не просто не любил, но и шанса у меня с ним не было. Глупо звучит, но это правда.

— Скажите, когда на вас совершили покушение, вы видели этого человека?

— Все, что я видела, занесено в полицейский протокол, который вы читали. Мне нечего добавить.

— Ну что же. Не смею вас больше задерживать.

Он выходит, а я беру в руки верхнюю папку. Документы уже кем-то систематизированы по периодам, кварталам, с приложенными актами налоговых проверок и прочим, что полагается. Интересно другое: с ними явно кто-то работал по той же схеме, что и я. И я знаю, кто работал с этими документами. И, возможно, теперь я знаю, почему этот человек хотел меня убить.