8

Буч заинтересованно обнюхал сумку Майи, тронул лапой куклу, прыгнул на тахту. Майя нерешительно протянула к нему руку – кот совсем не против, он хитро смотрит на нее хищными безжалостными глазами и блаженно урчит. Осмелев, Майя взяла его на руки – шерстка Буча пахнет какими-то духами.

– Ага, вы уже познакомились. – Ника внесла в комнату стопку постельного белья. – Его зовут Буч, он избалованная и наглая скотина.

Положив белье на тахту, Ника взяла на руки кота и уткнулась лицом в его шерстку, и он, положив голову ей на плечо, блаженно затих.

– Люблю я его ужасно, конечно. – Ника улыбнулась, и Майя снова поразилась ее сходству с Матвеевым. – Майя, Макс повез маму в поликлинику, мы сейчас одни. И если я тебе не скажу то, что хочу сказать, меня просто разорвет на мелкие кусочки. Хоть Максим и запретил, но я должна это сказать. Только пообещай мне одну вещь. Обещаешь?

– Не знаю. Как я могу пообещать то, чего не знаю? Но если это не луна с неба, то постараюсь.

– Отлично. – Ника ссадила Буча на тахту и села. – Присядь.

Кот снова принялся обнюхивать куклу, а Майя села рядом с Никой. Их глаза встретились, и Майя поспешила отвести взгляд. Она давно отвыкла смотреть в глаза людям, но Ника смотрела на нее с такой сердечностью, что Майя снова подняла взгляд.

– Пообещай мне вот что. – Ника взяла в руки куклу и разгладила ее платье. – Пообещай, что после нашего разговора, каким бы он ни получился, ты не сбежишь отсюда за тридевять земель, дождешься Максима и не станешь на меня злиться.

– Злиться – на тебя? И, конечно же, я никуда не собираюсь бежать. – Майя удивленно смотрит на Нику. – Почему я стану это делать?

– Потому что я собираюсь тебе сказать то, чего ты не ожидаешь услышать. – Ника вздохнула и отложила куклу. – Майя, Максим очень… очень хорошо к тебе относится. Я никогда не видела, чтобы он… В общем, ты ему нравишься.

– Он мне тоже нравится.

– Вот и хорошо. – Ника огорченно вздохнула. – А потому я сейчас нарушу строжайший его запрет, так надо, и все.

– Ника, обещаю, что не сбегу, не разозлюсь и не сделаю ничего экстраординарного. Просто скажи то, что собиралась, и покончим с этим.

– Макс меня убьет… – Ника взяла руку Майи и сжала ее пальцы. – Ладно, как с моста в воду. Дипломатия – не самая моя сильная сторона, матьеерастак. Макс знает, что ты – Ирина Марьина. Мы все это знаем – то есть я, Панфиловы, Макс и Олешко. Все, сказала. Не вздумай пуститься в бега, Макс до того запал на тебя, что просто шею мне свернет, если ты… Нам все равно, Ирина ты или Майя, нам все равно, чем ты занимаешься, – если ты считаешь нужным жить именно так, это твое право. Но скажи мне – лично мне, и больше я никогда не подниму этот вопрос. Как у той женщины, что погибла, оказались твои документы и сумка? Понятно, что она надела твою куртку, а там были документы, сумку ты оставила. Но как это все случилось, я должна знать.

– Ты хочешь знать, не убила ли я Майю Скобликову, чтобы занять ее место, и не подставила ли я ее вместо себя?

– Если без лишних фраз – то да.

– Ответ на оба вопроса – нет. Я не убивала эту несчастную девушку, и я никогда бы не позволила ей надеть мою куртку и выйти в ней на улицу, если бы знала, что она погибнет. Но когда все случилось, я не могла не воспользоваться этим.

– Понимаю. – Ника сосредоточенно о чем-то задумалась. – Мне достаточно твоих слов, я вижу, что ты говоришь правду. Идем чай пить, что ли. Там мама пирожков напекла.

– И ты больше ни о чем не спросишь?

– Нет. – Ника решительно поднялась. – Что бы ни толкнуло тебя на это, ты имела право поступать так, как считала нужным. Если захочешь – расскажешь, как было дело, нет – значит, нет. Больше никто не узнает… ну, Лешке я расскажу, уж не обессудь, а больше – никто.

– А Максим? Что он думает об этом?

– Максим запретил нам даже заикаться о том, что мы знаем. Он настроен защищать тебя от всех. От нас тоже, представляешь? Вот бестолковый! Да разве кто-то из нас станет вредить тебе? В общем, все это подождет. Единственное, о чем я тебя прошу, – не убегай, пожалуйста.

– Нет, Ника, убегать я не стану. – Майя лихорадочно думает, как ей поступить, но она уже обещала не убегать. – Просто правда может оказаться опасной для всех вас, а я не хочу принести беду в вашу семью.

– Глупости. – Ника подталкивает ее в сторону кухни. – Идем пить чай, потом поедем по делам. Я помогу тебе сделать твои, ты поможешь мне с моими. Но с этой минуты, пока все не утрясется, одна ты не будешь. Насколько я понимаю, ты достаточно уже была одна. И вот еще что. Я не могу называть тебя Ириной. Ты прости, но для меня ты Майя, и никак иначе. Ничего?

– Ничего. – Она улыбнулась. – Я и сама для себя давно уже Майя. Но как вы это выяснили? И так быстро?

– Идем, расскажу тебе. – Ника взяла кота на руки. – А потом поедем, дел полно.

– В общем, Павел Иванович, дело такое: чужих отпечатков, пригодных для идентификации, здесь нет. – Человек с чемоданчиком эксперта снял перчатки и бросил их в отделение для мусора. – Отпечатки, пригодные для идентификации, принадлежат хозяйке квартиры и твоему шефу, Матвееву Максиму Николаевичу. То есть, дама никогда не принимала гостей и очень тщательно следила за порядком, просто маниакальная страсть к чистоте, нечасто такое встретишь. Но я с тобой согласен, что-то здесь искали и, скорее всего, не нашли, раз прихватили цацки и компьютер.

– А может, как раз нашли – и чтобы скрыть это, взяли барахло.

– Нет. – Эксперт защелкнул чемоданчик и поднялся. – Если бы нашли, не стали бы устраивать такой бардак, бить фарфор и прочее. Ведь даже унитаз разбили и умывальник! Это со злости, точно.

– Как думаешь, она знает, что искали?

– Может и не знать. Сколько она живет здесь, около трех лет? Могло быть так, что до нее тут было спрятано нечто, о тайнике узнал кто-то, вот и наведались, тем более что хозяйка ежедневно отсутствует с девяти до часу. В остальное время, насколько я понял, системы нет, а вот с девяти до часу – каждый день. Вот и ответ, а что искали – бог знает, но то, что не нашли, – плохо. Следующим шагом будет похищение хозяйки, чтобы выяснить, а не нашла ли она искомый предмет. Как ты понимаешь, в живых ее после этого вряд ли оставят.

– Тоже верно. – Олешко вздохнул. – Спасибо, Олег Юрьевич.

Эксперт уходит, столкнувшись в дверях с полноватым молодым мужчиной в отлично сшитом костюме. Квартиру нужно привести в порядок – Олешко помнил потерянное лицо Майи, когда она смотрела на разбросанные вещи и уничтоженный фарфор. По счастью, в Александровске есть филиал фирмы «Гнездышко», которая очень быстро, а главное – абсолютно точно – восстановит любой интерьер, вплоть до малейших деталей. Фарфоровые статуэтки и сервиз они найдут, остальное тоже сделают. Квартира будет иметь тот же вид, что до налета, причем здесь вполне можно оставить все уцелевшие антикварные вещи, они никуда не денутся. Олешко улыбнулся, представив, как удивится Майя, увидев, что все вернулось.

Договорившись с представителем фирмы, он оставил ему ключи и вышел из подъезда. Он до сих пор не решил, как поступить с тем, что узнал о Майе, – Павел думал об этом все время, но так ни к чему и не пришел. Понимая, что без Майи эту историю не распутать, он знал также, что его шеф и друг Матвеев не позволит ему спрашивать.

«Может, он и прав. – Павел заехал во двор дома Ники. – Если она столько времени пряталась, значит, были причины, и о них может сказать только она сама. Хотя я, конечно, выясню все без нее, тем более что уже есть ниточки, но это займет какое-то время. А то, что случилось в ее квартире, вряд ли имеет отношение к ее прошлому. Но если кто-то ее опознает – а это вполне можно допустить, – то прошлое догонит ее, и если она так тщательно прячется, значит, там было что-то опасное, поэтому не факт, что она останется жива. Если вместо нее погибла Майя Скобликова, то надо полагать, на Ирину Марьину было совершено покушение, и, скорее всего, не первое. Потому она сделала это. Вряд ли она специально подставила Скобликову вместо себя, а там бог знает, как было на самом деле. Матвеев, конечно, совсем пропал – но, похоже, у них это взаимно. Ладно, время покажет, а я выясню о последнем годе жизни Ирины Марьиной все, что смогу».

Квартира Ники была пуста, только Буч лежал на кухонном столе, лениво свесив передние лапы. При появлении Олешко он приоткрыл глаза и слегка вильнул хвостом – мол, вижу, что ты пришел, рад невероятно, но не мешай спать уставшему коту.

Олешко открыл холодильник и достал кастрюльку с отбивными. Кот заинтересованно поднял голову и уставился на него с хищным интересом.

– Что, брат, мяса хочешь? Продажная ты шкурка. – Олешко выудил из кастрюльки на тарелку пару отбивных и поставил ее в микроволновку. – Слезай со стола, я поесть собрался.

Буч всем своим видом показывал, что всецело поддерживает начинание Павла насчет поесть, спрыгнул со стола и уселся копилочкой около мисок. Усмехнувшись, Олешко положил ему половинку отбивной, достал из микроволновки тарелку и устроился за столом. В квартире Ники он чувствует себя абсолютно свободно. Когда-то она была для него и домом, и рабочим местом – он пришелся здесь ко двору, привык, что ли, и к нему привыкли, считая его практически родственником. А потому ключи ему были вручены хозяйкой самолично еще два года назад – «ой, ну мало ли тебе понадобится, а никого дома не окажется, так что ж тебе, на улице голодному куковать?» – Павел воспользовался ими всего-то второй раз. Ощущение было такое, словно он пришел к себе домой. Павел улыбнулся своим мыслям, ощущая, как уютная тишина этой квартиры умиротворяет его.

Заварив кофе, он достал телефон и набрал номер Панфилова. Как бы то ни было, но второй шеф и друг должен знать о случившемся.

Кот коротко мяукнул и прыгнул на стол – Павел зазевался, разговаривая по телефону, и Буч воспользовался этим, чтобы утащить из его тарелки половинку отбивной, которая по чистой случайности оказалась в тарелке человека – кот никогда не ворует, он просто берет свое.

– То есть ты совсем не знаешь, как твоя коллега оказалась в подъезде?

Ника вытирает поручни лестницы, а Майя моет ступеньки. Они заканчивают уборку последнего подъезда, вдвоем дело идет веселей.

– Понятия не имею. – Майя вздохнула. – Я вообще никого из них не знаю. Убираюсь рано, и только здесь – с жильцами у ЖЭКа договор насчет меня тоже. Нравлюсь я им, понимаешь?

– Еще бы не понять! Ты и нам всем нравишься.

– Да ну… – Майя сполоснула тряпку, выкрутила ее и взяла ведро. – Воду вылью, и поедем.

– Так что насчет убитой?

– Ах да. – Майя вынесла ведро во двор и выплеснула воду в ливневку. – Нет, я не знаю, почему она там оказалась. Я же говорю – никого из них толком не знала. Ну, при встрече здоровались, и все.

– Понятно. А где жила твоя коллега?

– За мостом, на улице Победы. – Майя собрала тряпки, сложила их в ведро, сняла перчатки, бросила их туда же и заперла в шкафчик около подъезда. – Все, порядок, можем ехать.

– Я вот что думаю. – Ника накрутила на палец прядь волос. – А давай заедем к ней домой, может, она кому-то из близких сказала, зачем пошла в твой дом?

– Я даже не знаю, есть ли у нее близкие. Ну, то есть были они у нее или нет. К тому же их полиция уже, скорее всего, опросила.

– Ну вот и узнаем. – Ника вытерла руки от талька, который был в перчатках, и ей с каждой минутой идея поехать домой к убитой Светке казалась все более привлекательной. – Если даже полиция спрашивала, мы-то об этом никогда не узнаем. Давай же, Майя. А потом в клуб поедем, я тебе все покажу. Во сколько у тебя курсы?

– В полшестого.

– Времени – вагон. Едем.

Они садятся в машину и едут по дворам. Ника ведет осторожно – на внутридворовую дорогу свободно может выскочить ребенок или домашнее животное, старики тоже, случается, не всегда замечают приближение машины и попадают под колеса.

– Вот здесь.

Дом очень старый и, похоже, предназначен под снос. Когда-то оштукатуренные стены сейчас просвечивают ячейками дранки, ветхие оконные рамы с пыльными стеклами, двери в подъездах едва держатся на петлях.

– Вот черт… – Майя оглядывает грязный двор. – Гарлем какой-то.

– Потому и сносят эти бараки. – Ника паркует машину поодаль. – Идем, что зря вздыхать.

Они выходят из машины и идут к дому. Чем ближе подходят, тем явственнее ощущается жуткий запах сортира, исходящий откуда-то совсем рядом.

– Фу, какая воньба… – Ника морщит нос. – Никогда бы не подумала, что совсем недалеко от центра города может быть такая клоака.

– Смотри, табличка строительной компании. Дом расселяют и будут сносить.

– Давно пора. – Ника снова поморщилась. – Здесь даже канализации нет – видишь, во дворе сортир стоит? А жильцы выливают горшки из окон, похоже.

Майя соглашается – пространство под домом залито экскрементами и воняет мочой.

– Чистое Средневековье… – Майя старается не дышать носом. – Хуже всего то, что я не знаю, в какой квартире Света жила.

– А мы сейчас спросим. – Ника решительно идет в подъезд. – В таких домах все друг друга знают, мы позвоним в любую квартиру и спросим, где жила покойная.

– Ника, это идея не очень… В таких домах живут, конечно, разные люди, но я точно знаю, что среди них практически нет трезвых.

– Это-то я и сама понимаю. Но мы посулим за информацию денег, и нас проконсультируют.

– Давай лучше позвоним Максиму. Или еще кому-нибудь.

– Глупости! – Ника фыркнула от возмущения. – Мы и сами отлично справимся.

Майя понимает, что спорить бесполезно, и входит в подъезд вслед за Никой.

Когда-то здесь, наверное, жили счастливые люди: закончилась война, и они переехали в этот дом из землянок. Временно, конечно, но всяко лучше, чем землянка. Сейчас Майя думает, что предпочла бы оказаться среди леса в землянке, лишь бы не видеть ободранных стен, исписанных непристойными словами, не чувствовать ужасного запаха и вообще не находиться здесь. Мысль о том, что в этом доме живут люди, и живут годами, ужасает ее.

– Да, разруха все-таки в головах.

Ника переступает через кучи нечистот и подходит к двери, отличающейся от других тем, что она покрашена совсем недавно. Видимо, здесь обитает местная аристократия.

Звонок не работает, на стук дверь сразу же открывается – видимо, человек в квартире следил за ними в глазок.

– Добрый день. – Ника решила, что отступать не будет. – Мы не слишком побеспокоили вас?

– Нет, входите.

Высокая крепкая старуха отступила в квартиру, пропуская их. Полутемная прихожая чистая, полы натерты до блеска. В комнате видны горшки с растениями, большой аквариум и краешек дивана, застланного светлым покрывалом.

– Вы не из строительной фирмы? – Старуха придирчиво разглядывает их.

– Нет. – Ника уставилась на цветы. – Ой, у вас розовая герань есть! Продадите черенок?

Старуха молча подошла к подоконнику, сняла один из вазонов и протянула Нике.

– Бери.

– Ой, ну что вы!

– Бери на счастье. Зачем пожаловали?

– Спасибо. – Ника рассматривает небольшой цветущий кустик. – Я давно такую ищу… Мы, собственно, узнать хотели, в какой квартире жила покойная Светлана… Майя, как ее фамилия?

– Филатова ее фамилия. – Старуха нахмурилась. – Вы не из социальной службы, часом? Потому что там у них беда…

– Что за беда?

– Значит, не из социальной… Жаль. В восьмой квартире она жила, бедолага. В соседнем подъезде. Там дочка ее осталась, и внучка тоже. Вот ей-то, крохе этой, очень помощь нужна. Потому что, пока была жива Светка, она с малышкой возилась, да и Галка еще как-то держалась, а сейчас с самых похорон она в угаре. Наркоманка, что ж.

– Наркоманка?!

– Ну, да. Здесь все такие – ну, почти все. Хорошо, что дом идет под снос, глаза бы мои на этих алкашей не глядели. А так – расселят нас, перееду в нормальный дом. В восьмой квартире, значит, жила она. Галка и сейчас дома – всю ночь гудели, под утро угомонились, и не выходил никто оттуда. Только наркоманы они, не ходите туда. Мало ли что сотворят…

– А когда вас расселяют?

– На следующей неделе обещались. Я уже и бумаги подписала, буду в Осипенковском микрорайоне жить. Хоть и далеко это, но квартира в приличном доме, я уже была, видела. Сын с невесткой рядом будут. Нам предлагали жилье в новом доме в центре – но опять общее, или же в отдаленном районе – но две квартиры. Так мы согласились на две, молодым надо отдельно жить. Хрущевка, конечно, но соседи приличные. Здесь когда-то тоже нормальные люди жили, а потом одна рвань да пьянь осталась. Светка вон – как мужа схоронила, так и попивать стала, а ее Галка тем временем с наркоманами снюхалась – ну и покатилось. Как еще девочка здоровенькая родилась – непонятно.

– Спасибо за цветок. – Ника погладила старенький вазон. – Так пойдем мы?

– А подружке что ж, с пустыми руками уходить? – Старуха весело подмигнула. – Иди, выбери себе цветок – будет память вам от Валентины Михайловны. От меня то есть.

Майя вошла в просторную гостиную, заставленную старенькой мебелью. С улицы доносилось жуткое зловоние, даже сквозь закрытые окна.

– Да, вот так и живем. – Хозяйка вздохнула. – Ну, теперь уж недолго. Малыш родится в нормальном месте. Невестка, вишь, беременная у меня, жду не дождусь, сын-то, почитай, до сорока лет бобылем прожил и вот женился, жду внука. Ну, что же ты? Выбирай.

Майя оглядела подоконник и взяла небольшой горшок с белой фиалкой. Самая обычная, не махровая, но ее белые лепестки очень нарядные и сияют чистотой.

– Ишь ты, хороший выбор. Я заметила, что всякому человеку свой цветок годится. Вот ты, девонька, чистоту ищешь во всем. Потому тебя простая белая фиалка привлекла. А ты выбрала розовую герань – думаю, тебе хочется, чтобы все на свете были счастливы и светлы, да только не будет так, хоть ты и стараешься по мере сил. Ой, заболталась я совсем, а у вас ведь дело какое-то.

– Дело у нас к родственникам убитой. – Ника потрогала пальцем листок фикуса. – Нашли Свету в доме, где вот она, Майя, живет – в ее подъезде. В подвале то есть. И как Света там оказалась, непонятно. Возможно, она дочери сказала, зачем ей понадобилось туда идти.

– Даже если говорила, вряд ли Галка запомнила – последние мозги наркотиками прожгла. – Валентина Михайловна вздохнула. – А вот накануне Светка вернулась с работы очень довольная, что-то в сумке несла. И на следующий день к ней приходили двое парней – по виду совсем неподходящие ей в знакомцы. Где-то часа в два пополудни это было. Побыли у нее недолго и уехали на синей такой машине. А она сразу куда-то убежала – и видно, что выпивши была, но бежала, даже халат домашний не сняла, поверх него кофту накинула, так спешила.

– А парней этих вы никогда прежде не видели?

– В том-то и дело, что нет. Машина у них стояла там, где ты свою оставила, шли они, особо не таясь, одеты прилично, одному лет тридцать, второй чуть старше. Я бы и не знала, к кому они, но Митрич из соседней квартиры сидел около подъезда пьяный, и я слышала, что они спрашивали, в какой квартире Светка живет.

– Вы полиции об этом сказали?

– Так меня никто и не спрашивал. Ты герань-то сразу не пересаживай, пусть она привыкнет к твоим рукам, потом уж.

– Я так и собиралась. – Ника тронула лист цветка, и запах герани стал ощутимее. – Спасибо вам, Валентина Михайловна, пойдем мы.

– В квартиру-то не ходите сами, мало ли что там.

– Мы осторожно. Очень надо.

Они вернулись к машине молча. Ника поставила горшки с цветами на заднее сиденье, снова заперла дверцу.

– Может, Максиму позвоним? – Майя с опаской посмотрела на развалюху. – Господи, какая там страшная вонь! Эта женщина даже окна открыть не может, вонь пробивается сквозь закрытые рамы!

– Макс нас обругает и запретит мероприятие, знаю я его. – Ника решительно тряхнула головой. – Раз мы все равно здесь, глупо будет не поговорить с дочерью убитой.

– Ладно, идем.

Дверь восьмой квартиры когда-то была обита дерматином. Сейчас от него остались лишь клочья, кое-где видны были следы горения. В подъезде стояла густая вонь, к которой примешивался явственный запах чего-то горелого.

– Стучи. – Майя вздохнула. – Только отойди, а то мало ли что.

Ника громко постучала в дверь – там, где в дерматине дырка. Из квартиры послышался детский плач, и больше ни звука.

– Давай зайдем. – Ника прислушалась, ребенок плакал, не стихая. – Не могу это слышать.

– А как мы войдем?

– Здесь не заперто.

– Так зачем ты стучала?!

– Из вежливости. Вдруг кто-то дома. Эта… Галка, например.

Они открывают дверь и входят в широкий коридор, едва не споткнувшись о лежащее на полу тело молодого парня.

– Вот черт… – Ника идет на плач ребенка. – Майя, осторожно, они здесь все вповалку лежат.

В большой комнате на диване лицом вниз спит девушка. Грязные волосы, грязная мятая одежда, на полу валяются шприцы. Около дивана валяется еще один парень, по виду совсем подросток – по крайней мере, худая спина и тощая шея выглядят так, словно это подросток, лица не видно.

Плач ребенка слышен из соседней комнаты. Войдя туда, Ника долго не могла понять, откуда идет звук – комната под потолок набита какими-то тряпками, ящиками, банками.

– О господи…

Взвизгнув, Майя отскочила – из-под ног метнулась крыса.

Но Ника уже нашла то, что искала. За кучей тряпок стояла детская ванночка, в которой сидела девочка, самое большее – годовалая. Худенькая, грязная, в грязной рубашечке, она сидела на абсолютно мокрой подушке, личико в слезах, и уже даже не плакала, а скорее стонала.

– Малышка…

Ника подняла ее на руки, достала из сумки бутылку с водой, порывшись в лохмотьях, выудила пустую бутылочку с соской, налила в нее воду и дала девочке попить. Ребенок пил жадно, захлебываясь, ухватив бутылочку обеими ручками.

– Я убью эту гадину.

Ника передала девочку опешившей Майе и решительным шагом вернулась в большую комнату.

– Вставай, дрянь, немедленно! – Ника кричала зло и звонко. – Вставай, или я не знаю, что с тобой…

Майя услышала, что Ника осеклась на полуслове. Встревоженная, вошла в гостиную, неумело прижимая к себе ребенка – девочка доверчиво прильнула к ней, и Майя чувствовала все ее косточки, такая она была худая. Девочка продолжала сжимать ручками бутылочку, словно боялась, что отнимут.

Тишина в комнате длилась уже минуту, и Майя вдруг поняла, что тут происходит что-то не то.

– Ника?

Та с ужасом смотрела на лежащих.

– Майя, они все мертвые.

Лицо у девушки, лежащей на диване, синюшное, парнишка на полу выглядит так же, и нет оснований полагать, что третьему повезло больше, но Ника бежит в переднюю.

– Живой!

Она набирает номер «Скорой», диктует адрес, потом делает еще один звонок.

– Семеныч, я сейчас ребенка привезу. Мне очень надо, чтобы ты помог. – Обернувшись к Майе, она забирает у нее девочку. – Поищи какое-нибудь одеяльце или что-то подобное, надо завернуть ее.

Майя открывает шкаф – там стопки сероватого белья. Она тянет верхнюю простыню, здраво рассудив, что в шкафу вещи, по крайней мере, стираные.

– Все, идем. – Ника сноровисто заворачивает девочку в простыню. – Недосуг нам с полицией объясняться. Пусть Павел этим займется, он мастак с ними разговаривать.

Они выходят из подъезда и почти бегут к машине.

– Ты поведешь. – Ника бросает ей ключи. – Только осторожно.

Майя садится за руль и заводит двигатель. Она водила машину очень давно, но руки вспомнили то, что забыла голова. Машина трогается с места, и Майя осторожно едет по улицам – больница, в которую им нужно, находится недалеко.

– Идем.

В приемном покое их ждет хмурый Семеныч. Кивнув Майе, он берет у Ники ребенка и несет в смотровую.

– Во что ты снова вляпалась, ходячая катастрофа? Чей это ребенок?

– Потом расскажу. – Ника уставилась на Семеныча умоляющим взглядом. – Я знаю, ты все можешь. Пожалуйста, помоги мне.

– Ника, ты о чем, собственно? На первый взгляд девочка абсолютно здорова, реакции нормальные, истощена, конечно, анализ крови сделаем, но она практически здоровый смышленый ребенок. Судя по всем признакам, ей где-то год, ну туда-сюда месяц, а небольшое отставание в физическом развитии быстро ликвидируется хорошим уходом, массажами и занятиями. Что еще?

– Я хочу оставить ее себе. Ее мать мы только что нашли мертвой, бабушку убили третьего дня, девочка лежала там в жутких лохмотьях, ты бы видел, как она пила воду! Я не могу позволить отдать ее в приют, хочу оставить ее себе. Семеныч, ты можешь мне помочь, я знаю, у тебя кругом знакомые, я буду ей хорошей матерью, этот ребенок так настрадался за свою короткую жизнь, что подумать страшно – отдать ее куда-то, где всем на нее будет наплевать!

– Ника, остановись.

Семеныч гладит ее руку, и Ника смотрит на него тревожно и ожидающе.

– Ты с Алексеем советовалась?

– Лешка скажет тебе то же, что и я.

– Сегодня ребенок останется в больнице, ее нужно обследовать и сообщить представителям социальной службы, что она здесь. Подожди, не протестуй! Все сделаем по закону. Сейчас езжай домой и поговори с родными – с матерью, мужем, сыном, братом. С котом объяснись. А завтра…

– А если они заберут ее? Это же не детская больница! Они могут прийти и забрать девочку, Семеныч, ты же знаешь!

– Никто никого отсюда не заберет. – Он передает ребенка вошедшей медсестре. – В детское отделение, на санобработку и в карантин. Переодеть, взять анализы, накормить, обеспечить круглосуточный сестринский пост. Я через часок загляну, проверю.

Семеныч снова повернулся к Нике:

– Так вот, никто ее отсюда не заберет. Завтра принесешь ей одежду, игрушки и прочее, что приносит мать в больницу своему ребенку. Бумаги оформим, как полагается. Что за махровое пиратство – воровать детей! Нет, мы все сделаем так, что ни одна собака не подкопается. Ника, так надо. Ты взрослая и понимаешь, что подобные вещи щелчком пальца не решаются, тем более что впереди вся жизнь, и проблемы в дальнейшем ни тебе, ни ребенку не нужны. Сделаем по-моему, но в итоге выйдет по-твоему. Все, уходите обе, надоели мне – сил нет.