13
Проект обрел очертания. Матвеев рассматривал чертежи, делал замечания, но его распирало от гордости за своих коллег, учеников, которых он взял совсем желторотыми, неопытными, разглядев в них искру фанатичной преданности делу, которому они решили посвятить жизнь. И теперь Максим знал: уйди он из профессии прямо сейчас, дело его не пропадет, потому что вот она, смена, его продолжение, его бессмертие, если уж такими категориями мыслить.
– Молодцы. – Матвеев обвел взглядом четверых парней. – Я знал, что вы справитесь. Именно так я это и видел, и я рад, что мы в этом совпали. Теперь о деталях…
Они снова вывели на экран проекцию будущего жилого комплекса, спроектированного, как всегда, с учетом особенностей ландшафта. Казалось, холмы и рощи выросли между домами, каждый из которых имел свой неповторимый стиль. И Матвеев радовался, что кто-то вот так же не желает уродовать землю, ломая ландшафт, – можно просто построить так, что дома будут казаться продолжением пейзажа.
Он до вечера сидел в отделе, разбирая чертежи, вникая в детали, споря и соглашаясь. В этом состояла его жизнь, ее привычный ритм, который позволял ему чувствовать себя уверенно. Это было дело, которое он знал и познавал каждый день. Благо Всемирная паутина превратила мир в один большой мегаполис, и Матвеев, редко выезжавший куда-то, виртуально путешествовал по городам мира, удивляясь и восхищаясь. Особенно очаровали его фотографии старого французского квартала в Новом Орлеане – дома, построенные потомками авантюристов, перебравшихся на новые земли, победивших невзгоды и опасности и основавших там новое сообщество – более свободное, чем в Старом Свете, но сохранившее незыблемыми привезенные оттуда традиции. Эти старые дома, многие из которых сохранились и сегодня, манили его, ему хотелось оказаться там, пройтись по улицам, вдохнуть запах чужого житья-бытья, почувствовать ритм, биение тамошней жизни, чтобы потом, вернувшись в холодный слякотный Питер, пить кофе в кафе у Исаакия и думать о том, что нет ему жизни вне этих улиц, побаловал себя, поглазел – и будет.
Жажда странствий выплескивалась в его работах, он любил приносить новое, он соглашался с Микеланджело, но понимал его по-своему, знал, что не годятся на этой земле, увенчанной воздушными березовыми рощами, тяжеловесные конструкции и зеркальные небоскребы. Земля другая, небо другое, да и люди другие, им подавай что-то внятное, но будоражащее душу, пробуждающее глубинную тягу к земле, к своему углу, и можно, конечно, перенять что-то хорошее, но сделать по-своему. Потому что мангровые болота Нового Орлеана – совершенно на другом конце земли, и красота этих дворцов, знававших блестящие балы и изощренное негодяйство, хороша для тех, кто живет там, а нам не годится. Так, поглядеть разве что.
– Я домой. – Панфилов оторвал его от бумаг, и Матвеев поднял на него отстраненный взгляд – не ко времени отвлек, вот тут еще бы доделать. – Ты со мной или к себе? Имей в виду, Димка сегодня у ребят ночует.
У ребят – это значит в старой панфиловской квартире. Димка накрепко подружился с братом и Иркой, и теперь всякий свободный вечер они проводят вместе, спаянные общими воспоминаниями и пережитой опасностью. Студенческая жизнь не поглотила Ирку и Марека, они жили в панфиловской квартире, и ничего, казалось, не изменилось – по очереди готовили еду, убирали, Димка, ночуя у них в отсутствие дома отца, занимал спальню Панфилова, и впускать кого-то в этот привычный и устоявшийся мир они не торопились. Не устраивали вечеринок, не приглашали к себе новых знакомых – им отчего-то не хотелось видеть чужих в доме, который они создали для себя, вернее, просто перенесли из родного Александровска сюда, в Питер. Только мам рядом не было, но быт они наладили привычный, и нет там места чужим.
– Тогда поедем. – Матвеев свернул картинку и закрыл компьютер. – Замотался я сегодня, но очень много успел, ребята молодцы.
– Сам же их и выучил всему, отчего ж не молодцы. – Панфилов посмотрел на часы. – Так едем, что ли?
– Едем, Сань.
Они спустились вниз к машине Матвеева. Забросив в салон портфели, забрались внутрь. Матвеев завел двигатель. Подземный гараж-стоянка был почти пуст, и он выехал на улицу и свернул в переулок – там было не слишком интенсивное движение, и можно было проехать дворами.
– Павел увяз в этом деле по самые уши и что-то явно нарыл, но не говорит, что именно. – Панфилов потянулся к портфелю, лежащему на заднем сиденье, и достал оттуда апельсин. – Будешь?
– Ты его почисти, что ли.
– Ну, это понятно. – Панфилов поддел ногтем кожуру и сноровисто снял ее с апельсина, в машине резко запахло цитрусом, и Матвеев понял, что очень голоден. – Придумали буржуины, понимаешь, резать их дольками прямо в кожуре и есть как дыни, а по мне так-то оно удобнее.
Матвеев молча взял у него из рук половинку апельсина и запихнул ее в рот, чувствуя ароматный сок и понимая, что до Александровска он доедет в состоянии скулящего от голода пса.
– Ты не обедал. – Панфилов снова потянулся к портфелю. – Жениться тебе надо, Макс. На вот, мне Лерка бутербродов соорудила, да не все съел.
На самом деле Панфилов нагло врал. Бутерброды эти сделал он сам за полчаса до того, как появился в кабинете Матвеева. Он точно знал, что друг-приятель не обедал и вообще забыл обо всем, а потому достал из холодильника банку гусиного паштета и сделал два бутерброда – в аккурат чтобы доехать до Александровска и не умереть от голода. Он точно знал, что Матвееву и в голову не придет уличить его во лжи и вообще задуматься над происхождением деликатеса.
– О, в самый раз. – Матвеев выхватил у него из рук аппетитно пахнущий бутерброд и даже заурчал, вгрызаясь в него. – Да, не обедал, замотался и забыл. Не до того было, работа ждать не будет.
– Как говорит моя жена – работа не член, стояла и будет стоять. – Панфилов засмеялся, вспомнив Леру и ее сентенции. – Сам не верю, что сказал это. Ведь столько лет ничего вокруг не видел, кроме работы. Эх, Макс, жизнь-то наладилась, похоже.
– Похоже, наладилась. – Матвеев вздохнул. – Черт, Майе не позвонил даже…
– Ничего. Она умная барышня, поймет. – Панфилов хмыкнул. – Пусть привыкает, ведь ты другим никогда не будешь.
– А никто не становится другим, Сань. В том-то и дело, что люди, заводя отношения, думают: вот он или там она сейчас так себя ведет, а поженимся – исправится, поменяется. И связываются с неподходящим человеком, надеясь, что тот изменится. А с чего бы ему меняться? Пока встречи-букеты-конфеты, все устраивало, а теперь партнер требует меняться? Ну и начинаются скандалы, недовольство – глядишь, разбежались, и все. Нет, так не должно быть. Либо ты принимаешь человека и изначально миришься с его недостатками, либо понимаешь, что его недостатки перевешивают для тебя его достоинства, и не морочишь ему или ей голову, а ждать, что другой человек ради тебя изменится, – глупо, недальновидно и непорядочно. Ну, где-то так.
– Браво! – Панфилов даже присвистнул от удивления. – Много ты об этом думал, Макс.
– Думал. – Матвеев свернул на шоссе и утопил педаль газа. – Просто давно мы с тобой никуда не ездили, Сань. Вот так, как раньше, – вдвоем, без детей, охраны, коллег.
– А ведь и правда. – Панфилов удивился, прикидывая, сколько же времени прошло. – Года четыре мы не ездили вместе, ты прав. А я и не заметил…
– И я не заметил. Время быстро бежит, Сань, – работа, дети, постоянно надо что-то успеть, догоняешь время – а ведь не догоним все равно, оно нас уже обскакало.
– Это правда. Так давай, может, плюнем на все и махнем куда-нибудь, как раньше?
– Сань, ну куда ты махнешь от Лерки и детей? Через два дня изведешься от тоски и сам домой побежишь. А у меня с Майей… кто знает, что будет.
Панфилов заржал. Вот умел он так смеяться – громко, грубовато, когда ответ на вопрос очевиден, но озвучивать его не слишком пристойно.
– Ну, ты чего? – Матвеев покраснел. – Мы… ничего такого.
– Детский сад. – Панфилов, отсмеявшись, потянулся к портфелю за следующим апельсином. – Лерка меня убьет. Не любит, когда я аппетит перебиваю перекусами, а я удержаться не могу.
– Тебе что, тощему…
– Так дело не в этом. – Панфилов снова поддел кожуру. – А насчет Майи ты не переживай. Сложится у вас все как надо, тут главное – беду эту одолеть. Выходит, что неспроста каша заварилась, Олешко сегодня в офисе повертелся, волшебных пенделей кому надо раздал и обратно поехал. Что-то унюхал, а говорить, стервец, не хочет.
– Скажет. – Матвеев соскучился по Майе, он беспокоился о ней, хоть и понимал, что Павел ее охраняет, но ему хотелось позвонить ей, целый день не звонил, еще решит, что он забыл про нее. – Позвони Нике, спроси, как там у них дела.
Панфилов молча достал телефон. Он видел насквозь хитрости друга, и не разделял его нерешительности, и понимал. Такой уж Макс человек, простые вещи усложняет так, что не распутать. Но в итоге, конечно, находит верное решение, а это главное.
Ника отчего-то не взяла трубку, и Саша, чертыхнувшись, набрал номер Валерии.
* * *
Майя торопилась. Отменили последнее занятие по колористике, и она вышла из здания школы на целый час раньше. Не увидев на стоянке ни одного такси, она побежала к остановке маршрутки, думая о том, что за весь день Матвеев так и не позвонил. Но он говорил, что у него много работы, и она понимала – не может Максим все бросить и нянчиться с ней, да и не нужно это. Но позвонить мог бы.
– Ну, значит, не смог. Работа у него важная. Ладно, не беда.
Она торопилась туда, где ей рады, где вечером соберется семья, и серый в полоску кот станет с важным видом таскать из их тарелок принадлежащие ему куски мяса. Ей хотелось оказаться в теплой квартире Ники, прижать к себе Буча и ждать Матвеева. Мысль о том, что можно поехать домой, в свою пустую разрушенную квартиру, ей не нравилась, и хорошо, что Ника взяла с нее обещание ночевать у них, иначе Майя не осмелилась бы навязываться.
У магазина «Эконом» она остановилась. Надо что-то купить к ужину, неудобно так – свалилась на голову, невесть кто, невесть откуда.
Она купила коробку эклеров, соблазненная желтоватым заварным кремом, выглядывающим из них. Пирожные оказались очень свежими, и в коробке их было целых десять штук – значит, на всех хватит. Прихватив баночку кошачьего паштета, на которой был изображен кот, очень похожий на Буча, Майя пробежала мимо кинотеатра имени Маяковского, свернула за угол и оказалась у подъезда Ники, только сейчас обнаружив, что ключа-то у нее нет. Набрав номер квартиры, она подождала, пока голос Стефании Романовны не поинтересовался, кто там.
– Это я, Майя.
– Ой, девочка моя, что ж ты без ключа-то! Сейчас, открываю уже.
Дверь запищала, Майя потянула на себя ручку – и что-то обрушилось на нее сверху, спрессовав тьму, сознание и воздух, ставший враз горячим и твердым.
Стефания Романовна открыла входную дверь, чтобы Майя смогла войти. Прислушавшись, она не услышала шагов. Стефания Романовна выглянула, потом спустилась на один пролет вниз.
– Майя!
Подъезд был гулкий и пустой. Стефания Романовна забеспокоилась. Она спустилась на первый этаж – входная дверь была приоткрыта, что-то держало ее. Нагнувшись, она подняла предмет: круглая жестяная баночка с кроличьим паштетом для кошек, с круглого бока которой лениво смотрел на нее Буч. Стефания Романовна выглянула наружу – перед дверью валялась открытая коробка с пирожными, эклеры рассыпались. Старушка в ужасе попятилась. Захлопнув дверь, она бросилась вверх по лестнице: в квартире был сотовый, надо немедленно позвонить.
– Паша!
Олешко не сразу узнал срывающийся от испуга голос. Но, узнав, окаменел, потому что понял: случилось что-то страшное. Выслушивал сбивчивые объяснения Стефании Романовны он уже на ходу. Добежав до машины, рванул с места, набирая номер Панфилова. Позвонить Матвееву не решился. Он вообще не знал, как посмотрит ему в глаза.
– Черт бы меня побрал, ведь знал же, что у них выхода другого нет, только забрать Майю и вытрясти из нее все. Сети расставлял, а они вон как – с ходу. Сумма там, видимо, колоссальная на кон поставлена, что ж телиться, ясное дело, надо брать девчонку и из нее все вытрясти.
Подъехав к дому, он бросился наверх, попутно заметив раскуроченную коробку эклеров. Дворовая собака уже бочком подбиралась к рассыпавшимся пирожным, и Павел понял, что их Майя уронила, а значит, набросились на нее здесь, на крыльце. Но как она не заметила опасности?
Дверь в квартиру была открыта, Буч настороженно смотрел на него, сидя на тумбочке. В гостиной Стефания Романовна отсчитывала себе капли, на журнальном столике лежала банка кошачьего паштета.
– Я Нике позвонила, и Леше тоже.
Она смотрела на него беспомощными глазами, и он осознал – его вина, он прозевал момент, думал – не сейчас, поостерегутся после нескольких убийств. Только гады оказались совершенно безбашенные.
– Это около дверей лежало?
– Между створками. – Стефания Романовна заплакала. – Мы ей ключи-то забыли выдать, Ника на курсы ее отвезла, и все. Думали, Максим заберет, а она, видать, раньше освободилась и на маршрутке добиралась, позвонить кому-нибудь постеснялась, а потом в магазин зашла – пирожных к чаю взяла и вот паштет для Буча… Такая девочка хорошая, столько горя ей выпало, а она ничего, держится, поднимается и идет – что ж теперь, Паша, будет, ведь убьют они ее, убьют, нелюди!
– Убьют, если получат то, что хотят. – Олешко сжал в руке жестяную баночку. – Только то, что они хотят, лежит в сейфе у Ники, а значит, не убьют. И если я все правильно понял, их нужно ждать здесь, или же ждать звонка с требованиями обмена. В любом случае кто-то из них нарисуется обязательно, и тогда…
Он не договорил. Что будет, он точно знал, и злое предвкушение этого «тогда» остужало его кровь. Он – мастер этого «тогда», не бывало еще ни разу, чтобы человек не ответил ему, когда он задавал вопросы.
– Что же мы Максиму скажем…
– Стефания Романовна, не надо паниковать. – Олешко положил баночку с паштетом в карман куртки. – Я уверен, что Майя жива.
– Я боюсь даже думать, что они с ней делают…
Олешко молча вышел из квартиры и спустился к машине. Он как раз вполне мог представить, что сейчас делают с Майей похитители, и от бессильной ярости готов был кого-нибудь пристрелить, но никого подходящего не случилось.
– Ни черта не стоят все мои ходы и построения, потому что они – дилетанты. Сделали первое, что взбрело в голову.
Он сжал в руке баночку с паштетом. Пирожные, рассыпавшиеся на крыльце, уже подобрали собаки, сиротливо перекатывалась на ветру легкая пластиковая коробка, баночка с лениво ухмыляющимся серым в полоску котом была тяжеленькая и твердая.
– Я ему эту банку в горло засуну.
Он отлично понимал, что произошло. Они следили за ней, Майя зашла в магазин купить что-то к чаю – неудобно с пустыми руками в дом приходить, а потом вспомнила о коте и присовокупила к пирожным баночку паштета. Скорее всего, паштет она купила из-за картинки на коробке, ей это показалось забавным. Вот она бежит к дому, вспоминает, что ключей ей не выдали, звонит по домофону, открывает дверь… вот почему она их не услышала. Майя позвонила, домофон загудел, потом она говорила со Стефанией Романовной, та нажала кнопку домофона у себя, запищал, открываясь, замок – и она просто не слышала тех, кто подошел сзади. Она не ждала нападения и не слышала шагов за спиной, или значения им не придала, занятая своими мыслями.
– Вряд ли они усыпили ее хлороформом, это для них слишком сложно. Скорее всего, просто ударили чем-то по голове.
Он вспомнил, как когда-то лежала в подвале своего дома Валерия. Рыжая голова в крови, лицо синюшное, дыхания почти нет. Но тогда это было не его виной, а сейчас он виноват, не уследил. А ведь знал же, что такое может произойти!
– Ладно. Сделаем свой ход.
Павел сел в машину и поехал через дворы. Вот два дома, огороженные забором. Олешко оставил машину в квартале от нужного дома и пошел к забору. Калитка и ворота еще открыты, и он, презрительно хмыкнув, осмотрел ряды машин и, увидев искомую, прошел под окнами первого этажа и вошел в средний подъезд. Универсальный электронный ключ есть не только у преступников, но и у почтальонов тоже. И у него есть, это уж как водится.
* * *
Матвеев словно оцепенел. Вина навалилась на него тяжелым грузом, ужас от мысли, что сейчас делают с Майей, лишил его привычной рассудительности. Он даже не позвонил ей сегодня, не вспомнил за весь день – слишком много было работы, слишком много людей рассчитывало на него, и слишком большие деньги поставлены на кон. А в итоге никакие деньги ему не нужны, а надо только одно: чтобы его женщина была с ним.
– Макс, Олешко не отвечает. – Панфилов сжал его плечо. – Думаю, он предпринял все необходимое.
– Я понимаю.
Олешко делает все, чтобы найти Майю, а он, Матвеев, сидит в квартире сестры и ничего не может, ну совершенно ничего. И кто он после этого? Беспомощный, ни на что не годный ботан, не смог защитить женщину… которую любит. Матвеев поднял голову и посмотрел на Панфилова. Они всегда понимали друг друга без слов, поймет ли Сашка то, что происходит с ним?
– Макс, он вернет ее. – Панфилов смотрел на него, не отводя глаз. – Слышишь? Он вернет ее уже сегодня, я уверен. Ты же везучий сукин сын, забыл? А потому ты не можешь потерять женщину, с которой собрался провести остаток жизни.
– Главное, чтобы они не покалечили ее.
– Что бы ни было – вылечим, вытащим, главное – чтобы они не успели ее убить.
Панфилов произнес то, о чем они все думали, но боялись сказать. Люди, убившие стольких на пути к своей цели, уничтожат еще одну жизнь, что им она.
– Паша сказал: они не убьют Майю, пока не получат желаемое, а оно хранится в сейфе у Ники.
– Да, кукла в сейфе. – Ника тоже была придавлена виной. – Но если они позвонят и потребуют обмена, я куклу сегодня уже не достану, банк закрыт.
– Сделаем так, как скажет Павел. – Панфилов старался успокоить Макса. – Эти мерзавцы не тронут Майю, хоть и привыкли убивать направо-налево, но именно она нужна им живой и здоровой.
– Ты думаешь? – Матвеев с изумлением спросил друга. – И что значит – убивать направо-налево, тебе что-то известно?
– Просто предполагаю. Убили они курьера. А дальше удача отвернулась от них: не найдя искомый предмет в сумке убитого, ублюдки уже жалеют, что поторопились пустить парня в расход. Но сделанного не вернешь, и они решают, что искомое могло быть спрятано в его куртке – под подкладкой зашито, например. Взяв сумку, они, возможно, куртку убитого обыскали не очень тщательно. Но куртки уже нет на месте, а они точно знают, что полиция ее не брала, и сразу прикидывают, кто ее мог взять, справедливо подозревая местного дворника. Выяснив, где живет дворничиха, они посещают ее на дому, дают денег и выкупают куртку. И попутно спрашивают: кто еще мог оказаться на той площадке раньше ее? Филатова, конечно же, указывает на Майю и называет им адрес. Но когда парни уходят, Света начинает соображать и решает, что нехорошо поступила, выдав Майю. А поскольку телефона ее она не знает – Майя говорила, что ни с кем из коллег она дружбы не водила, – Филатова несется к ней домой, чтобы предупредить. И тут я не могу сказать, следили за ней и убили, когда она вошла в подъезд, или встретили ее там случайно, затащили в подвал и там убили. Но, убив Светлану и не застав дома Майю, преступники решают, что достаточно кипеша. Тем временем им надо точно знать, где искомый груз, и тут я вступаю в область догадок. Они каким-то образом поняли, что кукол было две, но при обыске в квартире Майи куклу они не взяли, потому что она не соответствовала описанию, и это понятно – Майя сшила ей другое платье. Но им нужно действовать осторожно – на них висят убийства, и…
– Ну, наркоманы-то сами нашли свою смерть. – Ника вспомнила грязную квартиру и крохотную девочку, умирающую от голода и жажды. – Передозировка – дело такое…
– Не совсем. – Панфилов вздохнул – очень неприятно это рассказывать в присутствии Стефании Романовны. – Павел выяснил, что выживший парень рассказал полиции, как хозяйка квартиры хвасталась, будто дурь ей дал на пробу новый толкач, или по-модному – дилер. Дал бесплатно, типа как рекламу товара. Она укололась прямо при нем и словила кайф, он дал ей несколько уже готовых шприцев с тем, чтобы она приобщила друзей, и она приобщила, так сказать. Этот не умер просто потому, что решил сэкономить дозу, он новичок, и ему не требовалось за один раз столько. Но если бы не подоспевшие врачи, он бы тоже умер, но позже, концентрация наркотика была слишком большой. Дилера покойная не описала, так что, я думаю, парни просто зачищали концы.
– Какие концы, Сань? – Матвеев непонимающе крутит головой. – Кому угрожала кучка наркоманов, кроме самим себе?
– Думаю, дочь Филатовой была дома и видела тех, кто приезжал за курткой. Возможно, и разговор слышала. Ее убрали, потому что пришлось убить Свету – я думаю, они столкнулись с ней в подъезде Майиного дома и решили, что спокойней будет ее заткнуть. А раз уж пошла такая пьянка, то и дочь ее решили не оставлять – история с курткой могла привлечь внимание, вот ее и убрали, чтобы не болтала. Тем более, что никакой сложности это не составило. А бомжа убили, когда он стал шантажировать одного из них. Скорее всего, так и было – если бы он не связался с человеком, которого узнал тем утром, тот бы не узнал, что есть свидетель преступления. А сказать преступнику, что его узнал, бомж мог, только чтобы потребовать денег за молчание.
– Майя рассказывала, как бомж признался, что одного из них знает. – Матвеев кипел от ярости. – Значит, это кто-то из здешних жильцов, бомжи знают всех, кто живет на территории их обитания. Это люди не замечают бомжей, а те замечают всех, это основа их выживания.
– Именно. – Панфилов был рад, что его выводы понятны. – Причем полиция до сих пор не связала эти убийства. Парень, найденный в баке, был застрелен, дворничиха убита ударом по голове, наркоманов списали на передоз, а бомжа задушили. Затейники, однако.
– А может, это были разные убийцы? – Матвеев прикидывает шансы. – Я думаю, тут несколько человек действует.
– Может быть. – Панфилов кивает, соглашаясь. – К гадалке не ходи – бомж решил шантажировать преступника, и тот либо сам придушил его гарротой, либо кому-то приказал и, возможно, перед этим расспросил, кому тот рассказал, что видел, и бомж указал на Майю. При таких условиях ее похищение было делом времени, просто когда она переехала к нам, у преступников задача усложнилась, все-таки одна Майя – это совсем не то, что мы все. А сегодня случилась накладка, и они ее утащили. Но если я все правильно понял, она будет жива до тех пор, пока бандиты не получат контейнер, а он уже лежит в банковском сейфе. Так что жива она, а с остальным справимся. Она сильная, выдержит. Макс, нужно послать охрану к твоим старикам, к детям и ко мне домой в Озерное. Займись, пожалуйста, потому что мне надо срочно позвонить.
Панфилов понимал, что если он не займет чем-то Максима, тот, чего доброго, свихнется – гений, что с него взять, кто знает, что там у них в голове. Панфилов подумал о Павле Олешко, который уже, возможно, распутал узел, нашел недостающие кусочки пазла. И со злорадным удовольствием Саша осознал: если Павел нашел нужного человека, то сейчас этот тип, скорее всего, страстно завидует мертвым.