Глава 7
– Если бы вы туда не поперлись…
Игорь Васильевич повторяет фразу уже в двадцатый раз, и я в двадцатый раз ему объясняю, что, если бы мы туда не поперлись, киллер успел бы застрелить Маринку. Но ему, конечно, важнее, чтобы киллер остался жив, а Маринка – без разницы, живая или мертвая, следствию она не нужна. Вот отчего злюсь невероятно.
– У меня не было никакой надежды, что кто-то из полиции станет копаться в этом деле, чтобы выяснить истину.
– Но я же тебе пообещал!
– Я помню. Не кричи на меня. Обещать – не значит жениться. Просто мы поговорили в офисе, Ирка вспомнила, что видела, как Маринка копалась в моем столе, вот мы и решили ее расспросить. Кто мог знать, что такое случится? А вы-то хороши – быстры на расправу! Взяли и шлепнули киллера. Наверняка ведь тому было известно много чего интересного.
– Или нет. А завалили, потому что он в нас стрелял.
– Но парень и в нас стрелял, однако мы-то его не убили. А по вам, выходит, и пострелять нельзя уже?
– Думай, что говоришь!
– А я ничего особенного не говорю. Работа у вас такая, чтобы по вам периодически стреляли. Вы на это подписываетесь, когда идете в полицию служить. А мы ничего плохого не совершили. Чего ты так орешь?
– Хватит и того, что вы там были! Кто тебе позволил лезть в следствие?
– В ваше следствие я не лезла, а что мне делать в мое личное время и чего не делать, не собиралась спрашивать разрешения. И нечего так вопить.
– Это ты перестань кричать на меня, не то закрою сейчас в КПЗ! Посидишь там, остынешь, о жизни подумаешь.
– Давай, попробуй, закрой. Андрей меня быстро оттуда вытащит, обрадоваться не успеешь. А я тебя после этого знать не захочу.
– Испугала!
– Ах, так?
Более глупого диалога придумать, конечно, невозможно. Но мне отчего-то весело, потому что появился мой давно забытый кураж, когда самые жуткие неприятности воспринимались со смехом. Давненько я его не чувствовала… Наверное, жизнь все-таки погасила меня, а я и не заметила.
– Ладно, начнем все сначала. – Игорь Васильевич устало потирает переносицу. – Марина призналась, что именно она взяла твои ключи для Нины Литовченко?
– Ясен хрен, призналась. Пришлось. А когда до нее дошло, в какую историю она вляпалась, то…
– Собственно, так я и думал.
– Ты Нину порасспроси. Она теперь не отвертится.
– Сначала ее найти надо. Иди домой, Рита. Я вечером загляну, не возражаешь?
– Заходи. А что значит – найти?
– Сама не понимаешь? То и значит. Исчезла мадам Литовченко! Иди, Рита, у меня и без тебя головняка хватает.
Видали такое? Нахал! Но в одном он прав: пора идти, работа стоит. Руслан меня со свету сживет, если я не буду приносить прибыль предприятию. Да и мне надо зарабатывать, нам с Вадиком ничего с неба не падает, волка ноги кормят. Я шагаю к выходу и слышу вдогонку:
– Ты сейчас куда?
– А что?
– Вот же дурацкая манера – отвечать вопросом на вопрос! Я собираюсь отдать тебе вашу Маринку. На поруки.
Я ошалело вытаращилась на Панкова. Нет, менты все-таки немного с приветом.
– Ну, чего ты? – Игорь Васильевич примирительно поднимает ладони. – А что прикажешь мне с ней делать? Один раз ее уже пытались убить, и кто знает, не попытаются ли еще. А так…
– А так попытаются убить нас обеих.
– Нет. – Следователь снова серьезен. – Если бы тебя хотели убить, то давно бы убили. Но кто-то хочет подвести тебя под статью, подставить, убрать за решетку, а не убивать.
– Планы у моего благодетеля могут ведь и поменяться!
– Не думаю. Но ты пойми: девчонка испугана, может натворить глупостей, а у тебя будет под присмотром.
– Я ей что, мать или прочая родственница? У нее бабка имеется, та пусть и занимается внучкой. Ишь как девку распустила! Или закрой ее в каком-нибудь вашем клоповнике, и пусть сидит. Чего? Что я снова не так сказала?
– Собственно, именно там она сейчас и находится. Но…
– Ты что, спятил?! Запер Маринку в камере вместе с бомжихами и проститутками?!
– А чего ты возмущаешься? Сама это только что предложила.
Он еще смеется!
– Идем, выпустим нашу птичку. Не злись, Рита, но что еще я должен был с ней сделать? По крайней мере, жива.
– Ты уверен?
– Ну да. А что ей там сделается?
Интересно, Панков и родился толстокожим носорогом, или работа нарастила на нем панцирь? Наверное, были предпосылки.
Мы идем по коридору, я вся киплю, а мой спутник молча ухмыляется.
– Не злись, Рита.
– Да иди ты в пень, Игорь Васильевич!
– Ты, когда злишься, становишься очень красивой.
– А в другое время страшная, как атомная война?
– Я не то хотел сказать.
– Ты лучше вообще ничего не говори.
Его лицо становится серьезным, и мне хочется столкнуть Игоря с лестницы, по которой мы спускаемся. И если мне повезет, он сломает себе шею.
– Кстати, каким образом ты так быстро оказался в Маринкиной квартире? Как вы все там оказались?
Панков только поднимает иронично брови. И что сие значит? А, я знаю, что!
– Ты следил за мной?
– Рита…
– Как ты мог?!
Он останавливается и берет мои ладони. Его лицо на уровне моего – Игорь стоит ступенькой ниже. И что это значит?
– Послушай меня, не перебивай. – Голос его утрачивает прежние легкие интонации. – Ты должна понять, все происходящее не игрушки, не идиотское кино или детективный романчик. Видел, видел их на полках у тебя, почитываешь! Имели место два убийства, причем очевидно, что кто-то пытался подставить тебя. Погибли люди. Только для этого! Но я разберусь. Мы все разберемся. Однако мы должны выполнять определенные следственные действия, а ты…
– Не продолжай, все ясно. Просто мог сказать мне.
– Не мог. Ты бы начала дергаться, вести себя не так, как всегда, и кто-то бы это заметил.
– Полагаешь, за мной еще кто-то следил?
– А ты сама-то как считаешь? Рита, те фотографии были смонтированы не на пустом месте. Кто-то на протяжении длительного времени фотографировал тебя – в разных местах, позах, в разной одежде, с разной мимикой. Это дело не одного дня, а ты даже не заметила.
– И что?
– А ты подумай, что. Идем, заберешь свою Маринку.
– Она не моя. Что мне с ней делать? Пусть бабка ее забирает…
– Бабка загремела в больницу с серьезным сердечным приступом.
– Вот черт!
– А то. Ее, наверное, вызвали с работы соседи, и старушка испугалась.
Я представляю: примчалась пожилая женщина домой, а на полу труп, по квартире полиция бродит, ценности присваивает, а оказывается, кто-то заявился, чтобы убить ее единственную внучку. Кто угодно бы испугался, а уж бабулька и подавно.
КПЗ в подвале, как водится. Для нас открывают решетки, гремят замки – враждебно и безнадежно тут, а уж запахи… Собственно, а чего я ждала?
Маринка сидит в отдельной клетке, что само по себе уже неплохо. Но вместо стен здесь решетки, так что она, наверное, вдоволь налюбовалась на своих соседей: две вонючие бомжихи, причем одна с явными признаками сифилиса, дальше – несколько бомжей и лысый здоровяк в черной куртке.
Увидев нас, Маринка подскакивает и бросается к решетке. Дверцу открывают, и девчонка с размаху впечатывается в меня, обхватывает за шею руками, хватаясь, как утопающий за спасательный круг. Я чувствую, как дрожит ее худенькое тело, а она горячо шепчет мне в ухо, захлебываясь слезами:
– Не оставляйте меня здесь, заберите, пожалуйста. Пожалуйста, заберите меня отсюда!
Я обнимаю ее, глажу по голове и готова убить Игоря Васильевича за то, что посадил девчонку сюда.
– Гражданка Полищук, ваша коллега, госпожа Лукаш, забирает вас на поруки.
Ага, тут интрига сложнее. Мы с Игорем Васильевичем встречаемся взглядами. Что ж, Маринке этого урока будет достаточно. Панков не дурак, сразу понял то, что я поняла только сейчас: если не проучить девчонку, не причинить ей боль и не напугать, она покатится по наклонной плоскости и закончит на панели или в тюрьме, не дожив и до тридцати. Я видела такое не раз, а уж он, думаю, навидался побольше моего.
– Идем. – Я беру Марину за руку. – Не реви, на вот платочек.
Она деловито сморкается, тонкие пальцы с жуткими накладными ногтями дрожат. Ее ресницы слиплись от слез, глаза запухли, нос покраснел. Передо мной никому не нужная, заброшенная, несчастная девчонка, которая не знает, что ей делать со своей жизнью, а потому так горячечно ищет защиты и тепла.
– Забираете от нас красавицу? – загнусавила бомжиха с сифилисом и поковыляла к решетке. Лицо у нее разъеденное болезнью, отвратительное и страшное. А страшнее всего то, что я понимаю: она молодая, моложе меня. – Свеженькая девочка…
Маринка, пискнув, ныряет за спину Игоря Васильевича, инстинктивно почувствовав в нем защитника – не по службе, а по сути. Черт подери, что мне с ней делать? У меня есть свой ребенок, ее я удочерить не смогу.
– Идемте. – Панков подталкивает нас к выходу. – Люська, сядь на место, пока цела.
– Да я не так чтоб цела, начальник… – Бомжиха надрывно кашляет, от чего язвы на ее лице лопаются, из них начинает сочиться сукровица. – Были б вы людьми, пристрелили бы меня…
Игорь Васильевич поспешно выводит нас на лестницу.
– Второй день ждем перевозку из закрытого вендиспансера. – Игорь Васильевич брезгливо морщится. – После нее здесь надо полную дезинфекцию производить, месяц хлоркой тянуть будет.
– А почему она у вас?
– А что, было бы лучше, если б шлялась по улицам? – Следователь даже покраснел от раздражения. – Ее патрульные привезли, Люська-Автомат – известная рецидивистка. Двадцать семь лет, а видала, на кого похожа? Год назад откинулась из тюрьмы с туберкулезом, на воле заразилась сифилисом, так что теперь венерический и туберкулезный диспансеры ведут переговоры насчет того, кому из них выпадет честь принять сию даму. А пока она сидит у нас, чему мы ох как не рады.
– Господи…
– А то! Ее же кормить надо и все такое, а кто на это добровольно подпишется? Но пусть лучше здесь сидит, чем по городу заразу разносит. Хотя что из нее могло выйти? Бывшая интернатовка, детдомовские часто так заканчивают. Одно хорошо, жить ей осталось считаные месяцы. Для нее, наверное, самый удачный выход.
– Да уж.
Маринка молчит, наморщив лоб от какого-то невероятного умственного усилия. Я и раньше замечала, что мыслительный процесс дается ей с трудом, но теперь, очевидно, она будет упражняться чаще, что пойдет ей на пользу. Что ж, дорогая, на сегодня с тебя хватит впечатлений… Пожалуй, отвезу ее к себе домой. Пусть сидит там, а я поработаю.
– Так я сегодня забегу, – повторяет Игорь Васильевич и пожимает мне руку. – Рита, очень прошу, будь осторожна. Только что-то покажется подозрительным, не занимайся самодеятельностью, а сразу звони мне.
Ника и Петька ждут нас в машине. Ника сердито косится на Маринку, но той, кажется, на все сейчас плевать. Надеюсь, она размышляет сейчас о чем-нибудь продуктивном.
– Ух, голоден, как зверь. – Петр заводит машину. – Куда поедем, девочки?
– Ко мне домой, здесь рядом, – командую я. Мне же надо там Маринку оставить. – Что-нибудь быстренько приготовим и поедим.
– Тоже вариант. – Ника достает кошелек. – Только сначала надо в супермаркет зарулить. Вадика нет, а значит, у тебя мыши вешаются вокруг холодильника.
Замок в моей квартире стоит такой же, как был. Если б не знала, что его заменили, то и не заметила бы ничего. Начинает пищать сигнализация, я достаю бумажку с кодом и выключаю ее. Игорь Васильевич хорошо потрудился в моей квартире, даже кран в ванной починил, теперь не капает. Надо же, прямо золото, а не мужчина!
– Не стой столбом, иди в ту дверь, налево, там кабинет, – подталкиваю я застывшую Маринку.
Ника с Петькой шелестят пакетами на кухне, а я иду в ванную. Воспоминание о КПЗ настолько неприятно, что делаю очень горячую воду, какую только могу выдержать, и ныряю в облако пара. Господи, как же у меня все хорошо в жизни! И родители меня всегда любили, изо всех сил тянулись, лишь бы мы, их дети, были накормлены, одеты не хуже других и счастливы. И подарки под елку, и на день рождения, и просто так – все у меня было и есть до сих пор, хотя я уже давно взрослая тетка. Мне хочется, чтобы и у Вадика тоже все было вот так, поэтому из кожи вон вылезу, но обеспечу его. Чтобы у него тоже на всю жизнь остались и елки, и подарки, и ощущение праздника. А я еще порой гневлю бога – мол, то не так, другое, не понимая, что у меня все хорошо.
– Рита, ты там что, пошла ко дну?
Это Петька шумит под дверью. Вот черт, не дают подумать о приятном!
– Уже выхожу.
Завернувшись в халат, выплываю из ванной. В квартире собачий холод, даже мороз по коже. А за отопление такие деньги дерут, что темно в глазах от счетов.
– Ты спятила? – Ника всплескивает руками. – Петь, ты глянь на нее… Немедленно сядь и выпей воды!
Я смотрю на себя в зеркало – да, лицо красное, кожа на руках тоже.
– Ты могла там свариться. – Петька дотрагивается до моей руки ледяными пальцами. – Разве можно так? Сердце же может не выдержать.
Может, и так, но пока я не выдерживаю того, что сегодня увидела.
– Маринка, ступай мыться!
Она же в клетке сидела какое-то время рядом с той жуткой бомжихой, так что ей нужна санобработка.
– Но…
– Я дам тебе халат. Вымойся получше! Свою одежду запихни в стиральную машинку. Всю. Давай, шевелись. Я с тобой что, до ночи должна возиться?
Девушка молча идет в ванную.
– Рита, что случилось? – Петька смотрит на меня с сочувствием. – Ты сама не своя.
– Кроме того, что ужеслучилось?
– Да брось. – Ника что-то помешивает в кастрюле. – То, что произошло в Маринкиной квартире, тебя не особо испугало, скорее даже заинтересовало. Видимо, что-то еще было в полиции. Давай расскажи нам.
Я рассказываю. Петька перестает резать салат. Ника выпила воды и глубоко вдохнула. Ну да, в нашем агентстве собрались патологические чистюли. Приятного нам всем аппетита.
– Если б я увидела такое, то содрала бы себе кожу, отмываясь. – Ника снова отпивает из стакана. – Ужас! Лучше не знать.
– Рита себя прокипятила. Тоже вариант. – Петр отмирает и заправляет салат майонезом. – Рита, тебе надо выпить. Есть водка или коньяк?
– Водка на полке, добавляю ее в медовое тесто.
– Зачем? – Ника, стоящая у плиты, заинтересованно оборачивается. – Впервые слышу такое.
– Чтоб медовик не был жестким, надо добавить в тесто водки или коньяка, пару ложек.
– Водка и сейчас в самый раз будет. – Петька ставит бутылку в холодильник. – Жаль, я за рулем. Все готово, зови Марину.
Мы усаживаемся за стол в кухне. Мою квартиру проектировал сумасшедший архитектор, которого сейчас, наверное, черти поджаривают в аду. И правильно делают! А что он хотел? Представляете, огромная полнометражная квартира – и при этом крохотная семиметровая кухонька. Мы вчетвером заняли все ее пространство. Но есть в этом и позитив: если что-то нужно, можно просто протянуть руку и взять.
Петька наливает нам с Никой по стопке водки. Маринка вопросительно смотрит на него, но он словно не видит ее взгляда. Правильно, годами не вышла – водку пить.
– Давайте, девочки, залпом.
Мы с Никой молча поднимаем свои рюмки. Я терпеть не могу спиртное, мне оно вредит, но сегодня все же выпью. Так что вдыхаю воздух, вливаю в себя содержимое стопки, запиваю томатным соком – и уж тогда делаю выдох. Боже, какая гадость!
Ника тоже кривится. Петька сочувственно смотрит на нас. В нашем офисе собрались люди совершенно непьющие – кроме Сашки. На праздники у нас литрами улетают шипучие напитки и соки, а спиртное всегда остается. Но мне сейчас так страшно от того, что я увидела, так ужасно, неприятно и неуютно… Да еще история в Маринкиной квартире…
– Так, что будем делать дальше? – Петька добавляет всем салата. – У кого какие идеи?
– Мои лично иссякли, – вздыхаю я. Какие могут быть теперь идеи? – Хотя… Вообще-то у мадам Литовченко имеется муж, у которого можно спросить, где его половина.
– Точно! – Ника с энтузиазмом подпрыгивает на месте. – Ритка, его обязательно надо опросить. Ты видела, какой он красавец?
Петька и Маринка смотрят на нас каждый со своим удивлением. А чему удивляться? Мы с Никой – женщины свободные, как и все в нашем агентстве. Да и в других агентствах тоже. Поэтому можем заводить интрижки и романы. Но в нашем возрасте трудно найти что-то стоящее, потому что все стоящее уже женатое. А то, что болтается на свободе, никому не надо – оно либо пьет, либо волочится подряд за всеми бабами, либо не хочет работать, а чаще всего имеет все эти добродетели одновременно. А мы не из тех, кто такое потерпит, потому что с таким же успехом можно было не выгонять своих бывших мужей.
Я подозреваю, что меня родили, а мужчину для меня создали в одном экземпляре, и данный экземпляр уже мертв больше двадцати лет. Так что я вполне способна закрутить интересный роман. Но не сейчас.
– Ты права. Опросим его.
Петька принимается мыть посуду. Такое золото! Посуду моет, салаты готовит и вообще вроде хороший парень, а вот каков на самом деле, знает только его жена. Да, да, он, видите ли, тоже женат. И мне когда-то вздыхали вслед – ах, какой у тебя муж: красивый, спокойный, приятный. Ага. Только я и Вадик знали, каков наш супруг и папаша дома – вечно угрюмый, постоянно всем недовольный, мелочный, молчаливый и злобный. Где были мои глаза, понятия не имею…
– Мне надо бабушке позвонить.
Это моя гостья решилась подать голос. Черт подери, я совсем забыла ей сказать!
– Марина, дело в том, что бабушка в больнице, с ней случился сердечный приступ.
Девушка отшатнулась в ужасе. Ну, признаю, я не слишком тактична. А как иначе надо было ей сказать? Она бы все равно узнала.
– У нее уже был инфаркт. Четыре года назад.
Мы молчим. Поскольку знаем, что это означает.
– Сейчас позвоним и все выясним. – Петька берет трубку и смотрит на меня. – Какая больница?
– Не знаю. Давай звони во все подряд. Марина, как зовут бабушку?
– Ольга Николаевна Громова.
– Давай, Петь, поищем ее. Вот справочник.
Маринка снова плачет. Такая плакса! А тощая – прямо светится вся, в мой халат замоталась, как в плед. Неприкаянное, недолюбленное, никому не нужное дитя. Бабка для нее – единственный родной человек. И вообще единственный человек, которому на нее не наплевать. Ведь если старушка умрет, девчонка останется совсем одна на белом свете. Я даже представить боюсь, если бы такое выпало моему Вадику. А ведь какая-то сволочь взялась подставлять меня, и только по чистой случайности я не попала под следствие по обвинению в убийстве. По крайней мере, в одном, хотя, уверена, второе тоже бы на меня повесили. Если бы не Андрей, не Игорь Васильевич Панков, не Петька с Никой. И тогда мой ребенок точно остался бы без меня. Нет, с Вадиком не случилось бы того, что с Маринкой: у него есть бабушка и дедушка, есть дядя, которые души в нем не чают, но остаться без матери все равно страшный стресс. И, глядя сейчас на Маринку, я осознала степень угрозы. Не мне – а моему ребенку! Ну ничего, когда я найду сукина сына, который мне все это устроил, решив осиротить мое дитё, то для него было бы лучше, если б его первой нашла полиция.
– Жива твоя бабушка, Марина, не плачь. – Петька гладит ее по голове. – Сказали, что все с ней будет хорошо.
– Я поеду к ней.
– Нет, золотко, не поедешь. – Ника силком усаживает девушку обратно на стул. – Ты теперь из этой квартиры шагу не сделаешь. Неужели непонятно, что, как только ты выйдешь отсюда, тебя настигнет очередной охотник за скальпами? Мы сами навестим бабушку, привезем ей что нужно, успокоим. А ты никуда не выходишь, никому не звонишь, и никто не знает, что ты здесь. Поняла?
– Но…
– Никаких «но»! – Петька вскакивает. – Посидишь пока как бы под домашним арестом. Это пойдет тебе на пользу. Нечего болтаться по улицам в поисках приключений. Сиди, книжки читай, вон их у Риты сколько.
Маринка кивает и, явно сонная, трет кулаками глаза. Конечно, сейчас напряжение отпустило, она наелась, напилась сладкого чаю, и ей хочется спать.
– Идем.
Я веду ее в комнату Вадика, стелю чистую постель и приказываю:
– Спи.
Девушка молча ложится, поворачивается на бок и натягивает одеяло на плечи. Ладно, пусть поживет пока здесь, а там видно будет. Ничего, не объест и особо в тягость не будет.
– Ой, у меня сейчас осмотр. – Ника засобиралась. – На Пески ехать, так что я вас покидаю. Не дрейфь, Ритка, что-нибудь придумаем.
– Подожди, мне тоже в ту сторону, я тебя хоть до половины дороги подброшу. – Петр ставит на места табуретки. – Рита, одевайся, некогда рассиживаться.
Он прав. У меня тоже есть клиент. И еще какой!
Мы выходим из подъезда, снег скрипит под ногами, на душе паскудно, а еще я соскучилась по своему ребенку. Нужно разобраться с этой историей до того, как закончится карантин. И завтра же куплю точно такой ковер, положу его на пол, словно ничего и не случилось. Обои отмылись, гардины отстирались, диваны отчистились, очередь за ковром. Черт с ними, с деньгами, покой моего сына дороже.
– Увидимся…
Мы расходимся в разные стороны. Петьке лучше всего, он на колесах, а мы с Никой на маршрутках. У меня есть машина, но сейчас дороги скользкие, и я ездить не рискую. Да мне и недалеко.
Вот уже знакомая девятиэтажка, которую я сейчас буду расхваливать, как цыган чужую лошадь.
– Рита!
Этого мужчину я узнала бы из тысячи, потому что его светлые волосы, голубые глаза, широкие плечи… Блин, спокойно, это просто сгруппировавшиеся атомы. Передо мной супруг Литовченко, и это роняет красавца в моих глазах ниже некуда.
– Слушаю вас.
Хозяин той злополучной квартиры подходит ближе, и я чувствую запах его одеколона. Бог мой, до чего же хорош мужик!
– Мне надо с вами поговорить, Рита. Я могу предложить вам выпить чашку кофе?
– Можете. Но я не стану его пить.
– ?!
– Если вам так надо, давайте где-нибудь посидим, у меня есть минут двадцать.
– А, я понял, вы не любите кофе.
– Терпеть не могу.
– Собственно, я тоже.
Мы входим в кафе. Забегаловка не хуже остальных такого же рода. Я вижу, как таращатся тетки на моего спутника, и уж теперь-то сделаю все, чтобы тот не догадался, что я тоже реагирую на него. Видала и не таких!
– Что будете пить?
– Стакан кока-колы.
Это Лина Белова подсадила нас на газированный яд, теперь весь офис пьет его.
– О чем вы собирались со мной поговорить?
– Хочу знать, где моя жена.
– А что, я похожа на Вангу?
– Не понял…
– Послушайте, не надо валять дурака. Вы хотите знать, где ваша жена? Обратитесь к гадалке. При чем здесь я? Кстати, полиция тоже очень хочет знать, где ваша жена.
– Мне уже звонили. Но я не понимаю, зачем Нина им понадобилась.
– Есть причины. – Никак не могу сдержать злорадную улыбку. – Ваша жена заявила следователю, что мы с вами любовники.
– Что?!
– Не верите? Спросите в полиции.
– Спрошу. Вот сумасшедшая! Но ее нет со вчерашнего дня ни дома, ни на работе. Хотя она звонила мне с утра. Сказала, что едет к вам в агентство.
– Я ее не видела, меня не было в офисе целый день. А вы уверены, что вам звонила именно ваша жена?
– Конечно. Кто же еще?
– Вы живете отдельно?
– Да. – Собеседник греет руки, обхватив ладонями чашку с чаем. – А что?
– Ничего. Повторяю, я не видела вашу жену, и это ее счастье, потому что она нагородила обо мне ворох лжи в полиции, и я очень хотела бы повстречать Нину Валерьевну в каком-нибудь тихом местечке и слегка попортить ей лицо, чтоб не болтала глупости. Понять не могу, что вам всем от меня надо? Я не знаю вашу жену и знать не хочу, занимайтесь своими делами, а я займусь своими.
– Но мне известно, что вы с Ниной были знакомы.
– До вчерашнего дня никогда ее не видела. С чего решили, что мы были знакомы?
– Потому что вы учились с ней в одной школе.
Я молча таращусь на него. Учились в одной школе? Хм, принимая во внимание, что в детстве я жила в другом городе, что школу окончила двадцать с хвостиком лет назад, что…
– Я училась…
– В Суходольской школе номер девятнадцать. Моя жена тоже училась там.
– Вот как? Я знала всех из нашей параллели, однако Нину не помню.
– Она младше вас на три года.
Видали нахала?
