Глава 20
– Я нашел человека, готового купить эмали. – Игорь нервно меряет шагами комнату. – Собственно, все получилось случайно. У отца был друг, Олег Петрович, тоже коллекционер. Они вместе работали. Я обратился к нему словно за оценкой, сказал, что нашел тайник отца.
– Может, не надо? Это точно безопасно?
– Я Олега Петровича знаю давно. Конечно, безопасно. – Игорь обнимает меня. – Не бойся, солнышко, все будет тип-топ.
Но меня терзают дурные предчувствия. После посещения бункера я совершенно не могу оставаться одна. Потому что сразу возникает чувство, будто кто-то стоит у меня за спиной и смотрит. Какая-то тень, которую вижу только боковым зрением. Но знаю, что если поверну голову и посмотрю прямо, то никого не увижу.
– Игорь, ты ничего странного не замечал?
– Ты имеешь в виду тот стук в окно? И шаги в тумане? – Игорь трет подбородок. – Уже два года они ходят за нами, малыш. Но ничего страшного, никакого вреда от них, только дискомфорт.
– Кто – они?
– Не знаю, малыш. Может, те, кто был там. Может, те, кого мы находили в земле.
– Глупость какая-то. Неужели ты в такое веришь?
– Я верю собственным глазам и ушам, доверяю своим ощущениям. Солнышко, давай потом подумаем, что с этим делать. Сейчас не до того.
– Кстати, ты Вальку давно видел?
– Позавчера.
– А я вчера. Он по-дурацки смеялся, пытался меня обнять и вообще был странный.
– Обнять? – Игорь враз отстранил меня. – Ты всерьез?
– Ну да. Я сама была удивлена. Но он был навеселе, так что, вполне возможно, просто дурачился.
– Не думаю. Терновой несколько раз пытался выяснить у меня, есть ли что-то между мной и тобой. То есть не сплю ли я с тобой. Конечно, я посылал его. Разговор всякий раз был вроде бы шутейный, но он, видимо, какие-то выводы сделал. Придется поговорить с ним более предметно.
– Да брось, не хватало еще тебе подраться с ним из-за меня. Слушай, те деньги, которые ты мне дал… Может, у себя подержишь? Не дай бог, мама найдет. Я боюсь даже подумать, что тогда будет.
– А где ты их прячешь?
– Ой, не спрашивай… Запихала внутрь кукол и на шкаф их высадила.
– Хорошо придумала. А мои – вот.
Игорь отодвигает подоконник. Под ним открывается углубление, где лежат деньги, золотые монеты и овальные портреты, которые он называет эмалями.
– Зачем ты мне показываешь?
– Если со мной, не дай бог, конечно, что-то случится, заберешь все это себе. Пообещай мне!
– Что может случиться?
– Да мало ли… Например, пойду завтра по улице, и собьет машина. Нет, нет, не надо плакать, со мной ничего не случится. Но я хочу, чтобы ты знала. Просто не люблю таиться от тебя.
Два года назад мы продали китель с фуражкой и первые вещи из раскопов. С тех пор Игорь оброс знакомыми, однако не такими, чтобы предложить им драгоценности. Теперь наш общий капитал, включая деньги, которые мы нашли под двойным дном шкатулки, лежавшей в рюкзаке майора Круглова, составляет сумму, на которую мы могли бы безбедно жить, ни в чем себе не отказывая. Именно – могли бы. Но пока не можем, ведь это привлечет внимание. Осталось подождать еще два года.
– Игорь, а пускай бы портреты еще полежали, а? Ну, зачем нам деньги?
– Дело не в деньгах. Нужны связи, чтобы потом не обращаться с вопросами к каким попало людям. Эмали и драгоценности интересны серьезным коллекционерам, а многие из них занимают большие должности в разных структурах, в том числе в органах и в мире криминала. Это очень узкий круг.
– Я еще понимаю – украшения… Но фашистский хлам им зачем? Такие деньги отдают…
– Конечно, Ань, ты же из очень простой семьи, твои родители обычные люди. Хорошие, но простые. А на нашем городке мир не заканчивается. Подожди, вот поженимся, уедем отсюда, тогда будем жить как хотим и ты многое поймешь сама.
– Звучит отлично.
Я ему верю, но представить себе все то, о чем он говорит, не могу. За всю свою жизнь я видела только Суходольск и деревню Телехово, вот и не знаю ничего иного. Но наверняка где-то за горизонтом есть другая жизнь. И мне очень хочется уехать туда вместе с Игорем. Главное, чтобы больше не нужно было скрывать ни мыслей, ни поступков.
– И когда ты собираешься встретиться с Олегом Петровичем?
– Прямо сейчас.
– Здесь?
– Да. А ты спрячешься в шкаф и будешь сидеть тихо, как мышка.
– Зачем?
– Так интересней. – Игорь смеется. – Я хочу, чтобы ты была здесь, но не хочу, чтобы он тебя видел. А пока у нас есть время заняться чем-нибудь более приятным.
Мне немного смешно.
– Так ты для этого меня позвал?
– И для этого тоже. – Он обнимает меня, вдыхая запах моих волос. – Два года, малыш. Надо ждать целых два года. Так долго…
Раздается звонок в дверь, громкий и тревожный. Но мы ждали его. Я быстро занимаю свой наблюдательный пункт внутри большого шкафа, оставив узенькую щель, чтобы видеть происходящее.
– Мне очень любопытно, – говорит мужчина, входя в комнату. – Если эмали, о которых ты говорил, стоят внимания, я сам куплю их у тебя. И не волнуйся, не поскуплюсь.
– Да я не знаю, буду ли их продавать, все-таки память об отце. Но мне хотелось бы знать, стоят ли они чего-то.
– Конечно, я тебя понимаю. Разумное желание разумного человека. Эх, Игорь, знать бы, что такое случится…
Гость невысокий, плотный, черноволосый. Смуглое лицо, нос с горбинкой, внимательные темные глаза, густые черные брови. Все это, как и серый, в чуть заметную полоску костюм-тройка, делает его похожим на итальянского мафиози из какого-то гангстерского фильма.
– Вот они, прошу.
Мужчина склоняется над столом, на котором лежат эмали. Игорь не видит, а я хорошо вижу выражение его лица – смесь удивления, восхищения и… страха. Что же мы, черт подери, притащили тогда из бункера?
– Игорек… – Голос Олега Петровича даже охрип от волнения. – Ты правда нашел их в отцовском тайнике?
– Да. А что?
– Видишь ли, сынок, этого просто не может быть. – Мужчина внимательно смотрит на Игоря. – Эти эмали не могли оказаться у твоего отца, потому что являются частью коллекции князя Юсупова, исчезнувшей в сорок первом году, когда эвакуировали собрание Эрмитажа. Откуда они у тебя? Скажи, мне ты можешь довериться.
Черт, и надо же было так проколоться!
– Да говорю вам, я их нашел. Полез под шкаф – ручка закатилась, посмотрел, а портреты изолентой прикреплены к днищу шкафа.
– Прямо так?
– Нет, в таких вот мешочках. Я сначала и не понял, что там.
– Ну, что ж, может быть. – Олег Петрович трет подбородок, слегка заросший темной щетиной. – Давай сделаем так. Я возьму одну из эмалей и кое-что проверю. Им цены нет, мой мальчик! Но если кто-то узнает, что они у тебя, ты получишь не деньги, а смерть. Кому еще известно о них?
– Никому. Я даже бабушке не сказал.
– И правильно. Не позже чем завтра я с тобой свяжусь.
Мужчина старательно упаковывает одну эмаль в мешочек и выходит, похлопав сына друга по плечу.
Громко щелкнул замок, я вылезаю из шкафа. Игорь бледен, и по его лицу я понимаю, что произошло что-то очень страшное, но не знаю что.
– Малыш, мы в беде.
Я только испуганно смотрю на него.
– Надо все драгоценности и все деньги немедленно вынести из квартиры. Нет, эти две эмали оставим, Олег Петрович их видел. А остальное… Давай вынимай из тайника!
Мы лихорадочно складываем монеты, украшения и портреты в жестяную коробку из-под печенья, заворачиваем ее в пакет.
– Вынесешь и спрячешь. Под куртку пристроим, будет незаметно.
– А ты?
– А я останусь, потому что за мной уже могут следить.
– Что же теперь будет?
– Могут прийти с обыском. Эта гнида Мальцев сделает так, чтобы найденное забрать себе. Теперь я думаю, что именно он и подстроил родителям ту аварию – чтобы забрать отцовскую коллекцию.
– Ты говорил, Олег Петрович работал с твоим папой.
– Ага, в КГБ. И до сих пор там работает, просто контора теперь по-другому называется.
Я в ужасе смотрю на Игоря. А тот прижимает меня к себе, зарывшись лицом в мои волосы.
– Мы попали в неприятности, потому что я ошибся. Когда он сказал «не может быть», я все понял. Как хорошо, что ты не светилась рядом с этими делами! Значит, тебя не тронут. Спрячь коробку в надежном месте. Кстати, я в нее записку положил с указанием места, где спрятана моя часть драгоценностей из ящика.
– Зачем?
– На всякий случай. Все, тебе нужно уходить, солнышко. Немедленно.
– А когда мы увидимся?
– Если завтра в полдень я не позвоню, придешь сюда. Только будь очень осторожна.
– Но…
– Ты должна меня слушаться. – Игорь гладит мои волосы. – Ничего, я разберусь со всем этим.
– А если тебе уехать?
– Будут искать. И возможности у них такие, что нам и не снились. Сбегу – придут к тебе. А так – вот он я, спрашивайте, у меня есть ответы. Ты же останешься в стороне, пока суд да дело. Думаю, все решится быстро, и мы снова будем вместе. Просто станем осторожнее. Уходи, малыш, сделай, как я тебя прошу.
– Ладно.
Мне страшно и хочется плакать, но я знаю, что раскисать нельзя. Иду вниз, а отчаяние давит на грудь. Мне очень страшно за Игоря. Я понимаю, случилось что-то нехорошее, однако не знаю, как ему помочь. А еще не знаю, где спрятать коробку, потому что дома мама и вездесущий Леха, да и квартира у нас небольшая, все на виду.
Решение приходит внезапно. Я ныряю в щель между двумя домами и оказываюсь на кладбище. Я знаю его вдоль и поперек, потому что иногда люблю гулять здесь, и спрячу пакет у Василька. Это маленький мальчик, чья могила находится посреди кладбища под туями. Он умер в далеком пятьдесят восьмом году, и я, бывая здесь, обратила внимание, что к нему давно уже никто не приходит – могилка заросла сорняками, была завалена мусором. Большие грустные глаза мальчика смотрят с небольшого памятника, с овального портрета, так безнадежно и умоляюще, что я не могу оставить все как есть и тайком ухаживаю за местом погребения.
Острой палкой я начинаю рыть под памятничком. Земля влажная, и ямка скоро становится глубокой, вот уже можно положить в нее пакет. Задвигаю сверток как можно ближе к камню, забрасываю грунтом. Ничего не видно будет, если сухих листьев насыпать, а пройдет дождь, и совсем следы раскопа скроются.
– Ты прости, малыш, но на тебя сейчас вся надежда, – говорю я, глядя на портрет Василька. – Мы попали в беду, и пусть наши вещи полежат пока здесь, у тебя. Ладно? Посторожи их для меня, потому что довериться мне больше некому.
Мальчик знакомо смотрит на меня с эмалированного овала – его глазенки грустные и серьезные. И мне кажется, что мы с ним договорились.
– Спасибо, малыш. Поверь, если бы не крайняя нужда, я бы никогда не просила тебя о таком, но выхода нет.
Я глажу портрет и ухожу, мне пора домой. Тревога за Игоря разрывает меня изнутри, но дома этого никто не должен заметить, иначе не избежать расспросов – не таких настойчивых, как раньше, но я сейчас не выдержу никаких.
– Ань, привет! – Валька Терновой выскочил из-за деревьев в соседнем с нашим дворе как привидение. – Домой идешь?
– Ага.
– Провожу тебя. Кстати, новые записи есть, могу для тебя переписать.
– Перепиши… Ой, а у меня кассеты чистой нет.
– Не вопрос, найду тебе кассету. Ань, а персидского котенка хочешь?
– Я-то хочу, да мама не позволит. Она даже рыбок не разрешает завести…
– Ну, как уговоришь, я достану.
– Ага, спасибо. А ты чего болтаешься на холоде? Снова мать цирк устроила?
– С самого утра начала – Витку колошматила, весь подъезд слышал, потом села горе заливать.
– А Витку за что?
– Мою сестру не знаешь? Было за что.
– Ну, все, я пришла. Пока, Валь, увидимся.
– Мне в армию скоро, Ань…
– Я знаю. Не хочется?
– Да нет, послужу, чего уж. Ты будешь меня ждать?
– Я? Валь, я не…
– Так это правда?
– Что?
– Ну, вы с Игорем… вместе, да?
– Тебе-то что за дело?
– Ладно, пойду. Увидимся. А кассету запишу тебе.
Я захожу в подъезд и поднимаюсь по ступенькам. Разговор с Валькой развеселил меня. Надо ж, что удумал, болван. Столько лет дружили, и на тебе! Да бог с ним, неважно. А вот над нами с Игорем нависла настоящая беда…
– Аня, разве можно бегать по такой погоде в легкой куртке?
– Я же не знала, что вечером станет так холодно. Ма, налей мне чаю.
– Сейчас. Немедленно в ванную! Набери горячей воды и согрейся. Я принесу чай туда.
Теперь у нас с мамой нормальные отношения. Она снова такая, как раньше, и я не хочу вспоминать то время, когда боялась ее.
– Где же ты гуляла?
– Да так, побродила немного. Вальку встретила, постояли возле подъезда, поговорили. Ему в армию скоро.
– А разве ты не с Игорем была?
– Ага, с Игорем. Но потом мы немного поссорились, и я ушла. Ничего, завтра помиримся.
– Пей чай, пей, – подает мне чашку мама.
На следующий день Игорь не позвонил. Я ждала, ждала… и вот сейчас иду к нему. Мне страшно, и надежды, что все пройдет и будет хорошо, отчего-то нет.
Вставляю ключ в скважину, и тут дверь бесшумно открывается. Я в ужасе смотрю на образовавшуюся щель, потом проскальзываю в квартиру. Зачем-то я сегодня взяла с собой нож старого Матвеева и теперь сжимаю его рукоятку так, что ладони больно.
Заглядываю в комнату Игоря – пусто. Иду дальше и, вдруг, услышав звук шагов – в квартире кто-то есть! – ныряю в шкаф спальни родителей, где сидела вчера.
– Ты что, дверь не запер? – Голос Олега Петровича, и я почему-то не удивляюсь. – Смотри, сквозняком открыло, еще соседи заметят.
– Ничего больше нет, – не отвечая на вопрос, сообщает другой голос.
– А должно быть. – Бывший друг отца Игоря заходит в комнату. – Эмали, которые мальчишка мне показывал, наверняка лишь часть сокровища, каким-то образом оказавшегося у него в руках.
– Да только щенок молчит.
– Вероятно, плохо спрашивал.
– Спрашивал хорошо. Но парень либо ничего не знает, либо у него есть причина молчать поважнее, чем собственная шкура. Может, и правда нашел портреты там, где сказал?
– Ну, да. Я же сам, лично, облазил здесь все углы и щели, осмотрел и ощупал днища всех шкафов. И ничего не было! А Игорь вдруг выкладывает на стол эмали, якобы найдены именно под шкафом. Я чуть не спятил, когда их увидел. Кстати, навел я справки – он продавал эсэсовскую форму и атрибутику, причем все в отличном состоянии, явно не из раскопа. И я сразу подумал: не из того ли бункера вещи, о котором мы слышали. Бункер коменданта Венца – почти сказка. Между прочим, человек, ушедший на его поиски, исчез бесследно навсегда. Был у нас такой – майор Круглов. Вроде бы вышел на самого Матвеева, а потом как испарился. И теперь всплыли невесть откуда эмали. Парень провел как-то лето в тех местах, где, предположительно, немцы строили бункер. Может, ему повезло?
– А может, нашел в лесу труп того же Круглова и взял его вещи.
– Тогда почему молчит об этом? Нет, драгоценности…
– Он был там не один, а с девчонкой. Надо найти ее. И даже если та ничего не знает, ему уж точно язык развяжем.
– Хорошая мысль. Пойди приведи ее, а я пока поспрашиваю его сам.
Мужчины удаляются и, судя по звуку шагов, идут в разные стороны. Я слышу, как хлопает входная дверь. Так Игорь здесь?! Олег Петрович пошел к нему?
Куртку и сапожки я оставляю в шкафу, а сама крадусь по квартире. Вот кабинет дяди Саши, самая дальняя комната, у которой нет общих стен с соседями, кроме одной. Из-за приоткрытой створки слышен голос Мальцева. Заглядываю в щелку.
О ужас! Игорь привязан к стулу, тело его покрыто кровью и ожогами, одного глаза нет, вместо него черная дыра. Будто огненный шар взрывается у меня в голове, и я думаю лишь о том, как бы не сойти с ума. Потом чувствую, как с головы до пят по мне проходит горячая волна – я должна сделать что-то, должна спасти Игоря!
– Если ты не скажешь, где взял эмали, я приведу сюда твою подружку. – В голосе Олега Петровича звучит угроза. – Я такое с ней стану делать, что твои несчастья покажутся тебе детскими играми.
Игорь молча с ненавистью смотрит на своего мучителя.
– Я убью ее раньше тебя. Но если назовешь место, то убью только тебя, а ее отпущу.
– Мразь.
– Да, я мразь. Я убил своего коллегу и друга из-за коллекции антиквариата, а теперь убью тебя, но ты мне скажешь, где находится бункер Венца. Ты же знаешь это, потому что только там мог взять эмали.
– Нет.
– Нет? Зря сопротивляешься. Я точно знаю, что коллекция Юсупова попала в руки Венца, потому что сам продал ее ему когда-то. Когда я был чуть постарше тебя, мне сделали предложение, от которого я не сумел отказаться. И получил деньги, новые документы, возможность начать жизнь сначала. Венц же получил ящики с собранием князя. Я-то не мог воспользоваться им, а потому воспользовался тем, что дал мне Венц. А теперь хочу знать, где бункер. Сейчас приведем твою подружку и будем резать на куски.
– Она ничего не знает.
– Верю. Но знаешь ты. Говори!
Мерзавец бьет Игоря по голове… а через секунду из его спины, обтянутой серым пиджаком, торчит нож. На минуту замерев, Олег Петрович ничком валится на пол.
Я выдергиваю нож и разрезаю им веревки, опутывающие Игоря. Он падает мне на руки, и я бережно укладываю его на пол. Мой любимый так изранен, что мне страшно прикасаться к нему, страшно сделать ему больнее. Отчаяние рвется из моей груди, я сейчас закричу.
– Дорогой мой, скажи что-нибудь!
Единственный глаз Игоря открывается. Он смотрит на меня, но взгляд далекий, и я понимаю, что однажды уже видела такое пожелтевшее лицо.
– Я так нас подвел, Аннушка…
– Нет, что ты, все в порядке. Я сейчас вызову «Скорую», тебя вылечат, и мы поженимся. А глаз – это ерунда, ты жив, вот что главное!
– Я поздно догадался, что это Олег Петрович убил родителей. Я все испортил.
– Милый, не надо так говорить, нет!
– Ань, я так люблю тебя… так… любил…
– Ты только не исчезай! Я сейчас вызову врачей, и все снова будет хорошо…
Голова Игоря откидывается в сторону, и я понимаю: он ушел. Тогда оборачиваюсь и смотрю на того, кого убила. Надо проверить, убила ли. Переворачиваю тело. Кровь течет изо рта, но глаза его еще живы. Негодяй хочет что-то сказать?
Я хватаю с пола нож Матвеева и втыкаю в его глазницу. Тело выгибается дугой, крик захлебывается в крови и – все. Теперь надо дождаться второго мерзавца.
Я встаю за входной дверью, четко зная, что именно сделаю, мозг работает как механизм, точный и бесстрастный. В руке уже зажат топорик, которым Ирина Федоровна рубит мясо. Тот, второй, не знает, что я здесь, стукну по голове обухом, а там разберемся. Но легкой смерти ему не будет. И вдруг…
– Аня, отойди от двери.
Я вздрагиваю. Этот голос я хорошо знаю.
– Отойди, я захожу.
Дядя Саша! Живой, только исхудавший, до неузнаваемости заросший щетиной! И что я ему теперь скажу?
– Дядя Саша…
– Что, Аня?
– Игорь…
Он бежит в кабинет, а я не смогу туда войти. Потому что Игоря там больше нет. Я боюсь, что если войду туда, начну махать топориком без разбора. Я должна еще кого-то убить, чтобы боль в груди отпустила.
– Аня…
– Я не успела. Он внезапно ударил его, и я… не успела. Секундой бы раньше…
– Это я не успел.
Дядя Саша обнимает меня и прижимает к себе, содрогаясь от рыданий. Я же словно окаменела и плакать не могу. Я хочу кого-нибудь убить прямо сейчас, все равно кого.
Отпустив меня, дядя Саша подходит к окну и начинает говорить.
– Когда случилась авария, меня просто выбросило на обочину, вместо меня погиб какой-то бедолага, которого мы подвозили. Лиза была за рулем, а я спал на заднем сиденье, вот она и подобрала какого-то дачника, голосовавшего на дороге.
– Но почему вы не…
– Потому что был уверен: авария подстроена. Потом смотрел, как эта гнида Мальцев – а ведь я считал его своим другом! – вывозит мою коллекцию. Меня очень беспокоил Игорь, но пока я считался мертвым, мой сын был в безопасности, его не могли использовать против меня. Аня, те вещи из раскопов… Сбывать их придумал Игорь? Хотя о чем я спрашиваю… Я разработал операцию, прослушивал переговоры Мальцева. И когда Игорь договорился с ним, мог бы остановить мальчика, но хотел поймать мерзавца и убийцу на горячем. Аня, вы нашли бункер Венца?
– Не знаю, о чем вы говорите, – отвечаю я. Игорь запретил мне говорить о бункере. Его нет, и запрет снять некому.
– Аня, пойми, все это очень опасно…
– Что вы теперь станете делать?
– Теперь я похороню тела. И все, Игорь исчезнет. Никто не должен знать, что здесь произошло. Ты сейчас отмоешь с рук кровь и пойдешь домой. И никому ничего никогда не говори. Поняла?
– Есть еще второй, помощник Мальцева. Я хочу подождать его здесь.
– Не думай больше о нем.
– А Игорь?
– Игоря уже нет, милая. Мой сын умер. И ты сейчас уйдешь отсюда только потому, что мой сын любил тебя. А ты сделала его счастливым и убила ради него.
Мне не страшно от слов дяди Саши. Мне уже ничто никогда не покажется страшным. Потому что худшее в моей жизни уже случилось. Умер тот, кто был для меня целым миром.
– Значит, вы…
– Конечно, я знал, что между вами происходит.
– И вы знали, что Игоря пытают тут? И не вмешались, не убили их?
– Я не думал, что ситуация будет развиваться настолько быстро. Да еще некоторые обстоятельства задержали меня. Потому пришел так поздно. Уходи, Аннушка.
Я все-таки иду в кабинет и сажусь на пол около Игоря. Лицо незнакомое – из-за синяков, ссадин, ужасной раны. Но это он, мой Игорь, и я не могу просто так уйти. Его лоб уже холодный, и руки тоже. А может, мне все это снится? Может, я сама себе снюсь? И мой любимый не умер?
– Аня, уходи, пожалуйста. Постарайся как-то пережить. Слышишь меня, девочка? Просто думай об Игоре как о живом. Считай, будто мы все уехали, вас просто разлучила судьба, но он где-то есть и любит тебя. И Лиза моя жива…
Дядя Саша тоскливо смотрит на меня, и я четко понимаю, что он сейчас сдерживается изо всех сил, говорит спокойно, чтобы не напугать меня. Ведь не знает, что меня уже ничто не способно напугать.
– Я по мере сил буду присматривать за тобой, но больше мы не увидимся. Если же у тебя случится беда, буду рядом. Пока жив – буду рядом. А теперь иди, маленькая моя, иди. Пожалей и меня, и себя.
– Прощайте. Где вы его похороните?
– Тебе лучше не знать. Аня, это только тело, Игорь ушел. Неважно, где будет тело.
Я шагаю вниз по ступенькам. Знакомая улица, по которой я бегала навстречу своему счастью, которая даже в самый хмурый день была залита светом – для меня. Теперь свет погас. В груди разливается странная боль.
В нашей квартире пусто – родители на работе, Леха на тренировке. Я засовываю одежду в стиральную машинку, насыпаю порошок. Брожу по комнатам, не в состоянии остановиться. А папа с мамой скоро вернутся, и их дочка должна быть такой, как обычно, иначе не миновать расспросов. Зарывшись лицом в подушку, кричу, кричу, кричу… так, что звенит в голове. Как жить дальше? Я же не могу дышать, не хочу никого видеть. Потому что Игорь больше не видит ничего. Стоп! Я знаю, как это прекратить – просто уйду за ним. Он ждет меня, я уверена. Там, за чертой, что-то есть, я знаю. Сама слышала те шаги и тот стук в окно. Мы оба слышали. Я уйду туда, иначе не выдержу и сойду с ума. Я не смогу жить и делать вид, будто ничего не произошло, а объяснить, что со мной происходит, нельзя даже родителям. Но выход у меня есть. Окно – это дверь, за которой Игорь ждет меня, нужно только сделать шаг. И боль в груди наконец пройдет.
Я открываю окно. Пятый этаж, должно хватить. А если нет? Если я просто искалечусь и буду вынуждена жить в неподвижном теле? Нет. Нужно наверняка.
Из прихожей доносится звонок.
В центре города есть девятиэтажка, пойду туда, и уж там-то все получится без осечки. А сейчас надо открыть дверь, потому что кто-то пришел.
– Ань, я тебе кассету принес.
Валька. Как же не вовремя. Ничего, скоро все это прекратится.
– Спасибо.
– Тебе понравится. Можно войти?
– Ты уже вошел.
Я не хочу с ним говорить. К тому же Терновой, кажется, пьян, а когда он такой, то делается совсем дураком, и я этого не терплю.
– Ты одна дома?
– Пока одна. Скоро мама должна прийти с работы.
– Значит, время есть… – Валька вдруг прижимает меня к стене. – Ань, ну не надо кочевряжиться. Не строй из себя целку, ты же спишь с Игорем. Дай и мне по старой дружбе.
– Ты пьян.
– Есть немного. Но трезвый не сказал бы тебе этого, а сейчас скажу. Я могу трахаться лучше, чем Игорь, ты не знаешь, что теряешь.
– Иди к тем, кто это оценит. Проваливай. Не то…
– Не то – что? Скажешь, что я тебя изнасиловал? Так сама меня впустила, тебя же шлюхой назовут. Ань, мы здесь одни. Все будет по-тихому. Один раз, и все, дружим дальше.
– Ты спятил, иди проспись.
– Спятил? Да, наверное, спятил, раз готов на все, чтобы ты бросила Игоря и была со мной. Но если я не могу быть с тобой так, значит, возьму на своих условиях. Ань, давай не будем все усложнять. Один раз, просто не сопротивляйся.
– Валь, зачем?
– Да затем, что люблю тебя, блин! И хочу, чтобы у меня было это воспоминание. Прошу тебя! Никто ничего не узнает, тем более Игорь. Клянусь, больше не заведу такой разговор, но один раз ты будешь моей.
Чуть отстранившись, Валентин стаскивает с меня кофточку. И тут я словно просыпаюсь. Вот кого я убью, чтобы успокоиться. Или он убьет меня.
– Нет. Проваливай.
Я упираюсь кулаками в его грудь. Но он сжимает меня крепче, его руки безжалостно сдирают одежду, которая трещит по швам. Вцепляюсь ногтями ему в его лицо, Валька от неожиданности отшатывается и наносит удар – короткий, сильный. Кровь такая соленая… Потом бросает меня на пол как тряпичную куклу, а в груди у меня разрастается боль. Наваливается сверху, но я сопротивляюсь, как могу. Не хочу, чтобы кто-то прикасался ко мне после Игоря! Но Терновому нет до этого дела, и он снова бьет меня – аж в глазах темнеет. Я проваливаюсь во мрак, успевая почувствовать, как что-то врывается в меня так резко, словно ножом ударили, и я кричу, а Валька закрывает мне ладонью рот. И вдруг кто-то отрывает его от меня. Дядя Ваня, наш сосед справа. Наверное, я снова не заперла дверь…
– Она приходит в себя.
Больничная палата маленькая и светлая. Заплаканная мама, Надежда Гавриловна бледная и как-то враз постаревшая.
– Анечка, ты как?
Не знаю. Мне все равно. Игоря нет, и меня тоже нет. Я не хочу разговаривать, потому что нет больше моего любимого, он умер у меня на руках, и я умерла с ним. А Валька… Да какая разница? А в груди растет боль, гудит голова. Я не хочу никого видеть, закрываю глаза. Но все еще слышу.
– Переведем ее в другую школу.
– Это не поможет. – Надежда Гавриловна вздыхает. – Город маленький, слухи поползут.
– У меня сестра двоюродная в Верхнеднепровске директором школы работает.
– Если примет Аню, то выход наилучший. Осталось год доучиться.
– Примет, конечно. Только бы дочка выздоровела. Врачи говорят, что-то с сердцем у Анечки. Позавчера Ольга Терновая приходила, требовала забрать заявление. Я ее выгнала. Так она потом напилась и такое орала на весь двор… Все уже знают. Вроде бы и сочувствуют, но вы же знаете, как у нас…
– И теперь тоже скандалит?
– Нет, притихла, молча ходит. Наверное, в милиции ей вправили мозги. Иван же ее сыночка прямо на месте преступления поймал. Так вовремя сосед там оказался! Ведь мерзавец и убить Аню мог, с пьяного станется. Сейчас-то уж, как протрезвел да понял, что натворил, волком, говорят, воет в камере. Да только сделанного не воротишь.
– Главное, девочка жива. Игоря не нашли?
– Нет. Пропал – как в воду канул. Крови там, в квартире, было много. Не только Игоря. Дочка еще не знает, очнется, будет ждать его… И как сказать ей? Они же… все время вместе были.
– Я знаю. Такие юные, а так зрело любили друг друга. Но Аня сильная, со временем скажем. Фамилию и имя ей нужно сменить, чтобы в новую школу пришла с новыми документами.
– Сделаем. Мы все сделаем для нее, лишь бы здоровье поправилось…
Но Анна умерла в тот день. И видит бог, так было лучше для нее.
