10

Ровену разбудила боль. Она наполняла всё её тело, каждая клеточка кричала: «Больно! Больно!», и Ровене хотелось кричать тоже, но она знала: нельзя. Это больница, рядом люди, надо терпеть. Раньше боль существовала отдельно, Ровена не осознавала её, блуждая по тёмным коридорам и силясь вспомнить, кто она и что здесь делает. Но боль пробилась сквозь сумеречную тьму сна и вытащила её в реальность, и реальность оказалась намного хуже самого отвратительного кошмара, потому что боль принялась хозяйничать в её теле, горящем от температуры.

Свет лампочки, тлеющей под стеклянным колпаком рядом с кроватью, давал возможность рассмотреть место, где она лежит. Узкая белая палата, крохотная настолько, что в ней едва помещается кровать, тумбочка с какой-то аппаратурой и система с капельницей.

И совершенно здесь лишний здоровенный, коротко стриженный мужик, выглядевший по-дурацки в заляпанном больничном халате и голубых бахилах. Ровена вдруг вспомнила – неживое лицо Тимки, яростное отчаяние и безжалостные, словно стальные руки, которые легко, без всякого усилия, метнули её в стену, сминая реальность в острую точку боли, которая через мгновение исчезла, сменившись тьмой. И в той тьме она бродила в поисках выхода, зная, что должна его найти, потому что где-то на той стороне её ждал кто-то, кому она очень нужна, но она не помнила, кто это.

И теперь, увидев рядом со своей кроватью этого мужчину, она разом вспомнила – и обжигающе горячий песок, и Валентина, хмуро глядящего из-под кустистых бровей – Сундук он и есть Сундук! – а главное – вспомнила Тимку, бледного и неподвижного.

– Где?..

Павел подвинулся ближе и виновато посмотрел на Ровену.

– Тебе нельзя разговаривать, поэтому молчи. – Он взял её горячую от температуры ладонь и легонько сжал. – Тимофей в порядке, ему ничего не сделалось. У тебя тоже всё наладится, я недавно говорил с Семёнычем, он крест на пузе жёлтой краской рисует, что всё будет хорошо. Ты, главное, выздоравливай поскорее.

Он умолк и отвёл глаза. Как говорить с женщиной, которую сам же отправил на больничную койку, он не знал. Он так и не вспомнил тот день, когда она нашла его на берегу – так, какие-то обрывки и запах тонких духов. Он перенюхал все флаконы на туалетном столике Ровены, но это были не те духи. Значит, там, где его держали, была женщина, но он не помнил её совсем.

– Мы пока в твоём доме живём, за мальчишкой присматриваем и цветы твои поливаем.

– Сколько…

– Пятый день ты здесь. – Павел покосился на руку Ровены, залитую в гипс. – Семёныч говорит, через пару недель гипс можно будет снять, а рубец от операции уберёт хороший доктор, друг Сашки Панфилова. Ты… ты прости меня. Я не помню совсем, что случилось, мне Елена рассказала, сам-то я так и не вспомнил пока…

– А где…

– Елена? Дома. У тебя дома, вместе с Тимкой. – Павел улыбнулся. – Сейчас, моя леди, второй час ночи. Они к тебе днём приходили, а я за полночь.

– Пить хочу.

Её шёпот, сухой и тихий, едва слышен, и Павел чувствует себя ещё больше виноватым. Он наливает в стаканчик воды и, приподняв голову Ровены, поит её. Ему больно смотреть, каких усилий стоит ей даже такое простое действие.

– Семёныч говорит, что рана скоро станет заживать и тебе будет легче. – Павел снова берёт её ладонь. – Получается, что ты меня спасла, а я…

– Брось. – Ровена болезненно морщится. – Кто ты?

Вздохнув, Павел понял, что придётся рассказать этой женщине о себе, и тут главное – не сообщить слишком много, но остановиться трудно, потому что выложить хочется всё. И он сбивчиво и неумело начал объяснять ей насчёт работы в Конторе, а потом – о Панфилове и Матвееве, и о Нике, и о тех, кто оказался рядом с ним в последние годы, кого он уважал и любил, кто сделал его жизнь такой, какая она есть. И о том, как трудно ему было принять себя вместе с прошлым, которое не совсем уж прошлое.

– Но ты же не пытаешь прохожих, пойманных на улице.

– Нет, конечно.

– И от того, достанешь ли ты нужную информацию, зависит жизнь других людей?

– Всегда.

– Тогда я твоих терзаний в принципе не понимаю. – Ровена смотрит на Павла спокойным изучающим взглядом. – Вот я не умею шить и вязать. Ну, то есть вообще. Нет у меня к этому таланта. А моя приятельница Машка – умеет. Зато я умею многое другое, чего не умеет Машка.

– Это ты к чему сейчас?

– А к тому, что у каждого свой талант есть, ну у тебя – такой. Это ведь не всякий сможет делать – и не превратиться в психопата, не утратить своей сущности, а ты смог. И нечего самоедством заниматься, а то ты вроде как стесняешься.

– Просто врать тебе не хотел, но боялся, что ты, когда узнаешь, ужаснёшься и не захочешь со мной разговаривать.

– А тебе обязательно надо, чтобы я с тобой разговаривала?

Павел понял, что она его подначивает, – и удивился. Через боль, через горящее от температуры тело она всё равно насмешничала, а не ужасалась. И он понял, что может рассказать ей всё, вот только захочет ли она слушать. Хотя – слушала же, глядя на него блестящими глазами.

О его работе. И о нынешней жизни, и о планах, которые они с Нефёдовым строили.

И о том, что он совершенно не знает, даже представить себе не может, кто и зачем его похитил.

Ровена слушала его, закрыв глаза. Могло показаться, что она спит, но Павел знал – боль не даст ей спать, и оставить её наедине с болью нельзя. Нужно отвлекать её, боль – ночная хулиганка, она пользуется тем, что ночью человек остаётся один, наедине с ней, и наваливается на свою жертву, безжалостно терзая её и превращая ночные часы в годы душного беспросветного ожидания. И надо говорить, говорить, отвлекая внимание Ровены от боли, и пусть она – не его леди Ровена, но в ней живёт частичка её бесстрашного твёрдого духа и чистоты. Само имя дало ей эти качества.

– Ника мне понравилась. – Ровена пытается сделать вдох, но ей больно, и она страдальчески морщится. – А ты… чего ночью пришёл?

– Днём тут медсёстры, врачи, Семёныч ноет: «Иди отсюда, стерильность нарушаешь!» – Павел фыркнул. – А ночью медсёстры спать хотят, их устраивает, что я здесь нарушаю вместо них стерильность, а если что не так, сразу их позову, таков уговор. На одну головную боль меньше им, значит. Тут ведь полно таких, кому в себя прийти практически не светит, а ты считаешься средней тяжести. Ну, а я с тобой посижу, отвлеку тебя, ведь не уснёшь ты сейчас, а лежать и думать о боли – занятие так себе, как ни крути.

– Расцарапала я тебя изрядно.

Ровена улыбнулась сухими губами и закрыла глаза. Павел тронул щёку – бриться из-за царапин сложно, и тем не менее он ловил себя на том, что царапины эти его не раздражают. Словно пометила его Ровена когтями, присвоив себе таким образом. Он знал, что это не так, а всё же отчего-то думалось, что именно так.

– Ничего, заживёт. Пить хочешь ещё?

– Что-то ты мне недоговариваешь.

Напрасно он думал, что она не поймёт. Ведь говорила же Ленка о её склонности давать людям меткие клички, а это свидетельствует о её остром уме и чрезвычайной наблюдательности.

– Ничуть. – Павел улыбается самой невинной из своих улыбок. – С чего ты это взяла?

– С того. – Ровена снова закрывает глаза. – Давай, Биг, расскажи мне, о чём ты старательно не хочешь говорить.

– Биг?

– Ну, извини. – Ровена поморщилась. – Биг – это по-английски «большой, старший». Как у Оруэлла, знаешь? Большой Брат следит за тобой. Вряд ли ты мне брат, хотя, учитывая динамику родственных связей, все на планете друг другу дальние родственники. Неважно… Так уж пришлось тебя назвать, и быть посему.

– «И быть тебе рыбой, мерзкой, скользкой рыбой! – Обещали котом! – Недостоин!» – процитировал в лицах Павел. – Может, поспишь?

– Какое там – поспишь? – Ровена болезненно поморщилась. – У меня всё болит. Вот буквально всё. Мне душно, неудобно, у меня грязная голова, и я ощущаю, как в волосах начинают заводиться насекомые, я хочу в душ, и мне, блин, так больно, что в глазах темнеет. Ты бы уснул при таком раскладе?

– Нет. – Павел беспомощно оглянулся. – Насчёт боли я не знаю… сейчас медсестру позову, она уколет что-нибудь, чтобы стало легче.

– Потерплю, мне нужна ясная голова. – Ровена презрительно поджала губы. – Давай рассказывай то, о чём говорить не хотел.

Павел вздохнул и понял – надо рассказывать. Эта женщина знает, что боль сейчас её друг и союзник, она не даёт ей расслабиться и уснуть, забыв о вопросах. Павел замер… он вспомнил боль в запястьях, которая возвращала его из тьмы и заставляла считать и считать кирпичи, абстрагируясь от голоса, который о чём-то спрашивал.

– Ты чего завис?

– Нет, ничего.

Ему хотелось поймать это воспоминание за хвост, но оно ускользало, и он, сделав себе закладку, чтобы вернуться, рассказывал Ровене о событиях последних дней, а она слушала, молча хмурясь, всем своим видом показывая, как не одобряет то, что происходит без её участия.

– Ну, Варвару-то я отлично помню. – Ровена смотрит на стаканчик. – Дай мне ещё попить… ага, спасибо. Блин, как больно, просто терпежу никакого нет! Когда мне станет легче, как Валька обещал?

– Через пару дней…

– Пусть делает что хочет, но мне надо завтра, я два дня в таком режиме не выдержу. – Ровена сердито посмотрела на Павла. – Рука ноет, и под гипсом чешется. Ты не мог бы найти какую-нибудь тонкую плоскую штучку и дать мне?

– Линейку, что ли? – Павел задумался. – Лежи, никуда не уходи, я сейчас.

Он выскользнул из бокса и пробрался к столу медсестёр. Поверх толстой конторской книги там лежала небольшая металлическая линейка. Павел взял её и вернулся к Ровене, глядящей на него сердито и умоляюще одновременно.

– Издевается ещё…

– Что?

– А что ты – «лежи, никуда не уходи»… куда я отсюда, по-твоему, денусь? Дай сюда.

Она взяла у него линейку и, осторожно засунув её под гипс, блаженно застонала:

– О-о-о, я думала, с ума сойду, так чесалось!

– Давай отнесу её обратно.

– Ещё чего. – Ровена спрятала линейку под подушку. – Она мне скоро понадобится. Давай попробуем поднять койку, я хочу сесть, мне дышать трудно.

– Не знаю, можно ли тебе, давай медсестру позовём.

– Не валяй дурака. Просто найди кнопку, она где-то там.

Вздохнув, Павел осмотрел кровать – справа виднелись кнопки, и он внимательно изучил обозначения над ними.

– Вот эта поднимет тебя чуть повыше. Готова?

– Поднимай скорей, я дышать не могу.

Павел усмехнулся. Как там Тимка сказал – не возмущаться, когда она будет тобой командовать? Да она пространства для возмущения не оставляет, куда уж тут – возмущаться…

– Легче?

– Ага, чуток полегче. – Ровена осторожно сделала вдох. – Долго я так не просижу, конечно…

– Как устанешь, скажи, я опущу обратно. Может, и так нельзя.

– Хватит болтать, дай мне пить и рассказывай дальше, что там у вас стряслось.

Павел повиновался, мысленно удивляясь тому, что он подчиняется этой женщине, и это не вызывает у него ни протеста, ни ощущения неловкости. Он старался не смотреть на Ровену – слишком бледное у неё лицо, слишком она слаба, слишком не хочется уходить от неё. И во всём этом он виноват.

– Мне нужно съездить домой и взять одежду. – Лена знала, что эту блузку она сегодня сожжёт. – Я не могу каждый день по два раза стирать свои вещи.

– Я останусь с Тимом, мы тут кое-чем по хозяйству займёмся, а вы с Андреем езжайте. – Павел задумчиво осматривал сломанную газонокосилку. – Времени у вас час, потом нам надо будет поработать, есть зацепка. Елена, езжайте на твоей машине, а внедорожник пусть здесь останется, мало ли, вдруг понадобится, я к нему больше привык.

– Так, может, работайте, а я сама съезжу?

– Лен, зацепка подождёт, а одна ты никуда не поедешь. – Павел вздохнул. – Тим, принеси мне все отвёртки, что есть в доме.

Всё-таки не всё умела делать Ровена. Олешко поменял на кухне кран – ты что, дядь Паша, этот маме не понравится, надо же, чтоб гламурный был! Какой из кранов гламурный, Павел в толк взять не мог, зато это отлично знал ушлый продавец, всучивший им кран по цене трубопровода. Потом они с Андреем поменяли в машине Ровены свечи и бензонасос, прислушавшись к двигателю, присовокупили новый ремень генератора. Сегодня он приехал из больницы, оставив там спящую Ровену, и сам несколько часов поспал, пока неугомонный Нефёдов не растолкал его к завтраку.

– Газонокосилка хорошая, посмотрим, что там сломалось. – Павел услышал, как закрылись ворота. – Тим, где отвёртки?

– Вот. – Мальчик подал ему коробку с инструментом. – Мы её в ремонт хотели оттащить.

– Незачем, сами разберёмся.

– Пойду шланг в георгины перенесу.

Тим пошёл по дорожке, широко ступая длинными худыми ногами, а Павел принялся разбирать газонокосилку.

– Что один человек сделал, другой завсегда разобрать сможет.

Он любил этот фильм – «Формулу любви», который посмотрел уже взрослым чисто случайно и тут же растащил на цитаты. Было там всё – и гениальная актёрская игра, и какая-то особенная чистота, отличающая многие фильмы того времени, и потому он удивился, найдя в компьютере Ровены подростковые комедии и боевики.

Болты шли туго, отвёртка не слишком подходила, и Павел про себя выругался – надо было заехать в магазин и купить нормальный набор инструментов, а не это недоразумение, которое держать у себя может только одинокая баба.

– Посиди в машине, я схожу домой, соберу шмотки. – Лена с опаской поглядывала на Нефёдова. – Я на третьем этаже живу, так что быстро.

– Давай без самодеятельности. – Нефёдов сердито нахмурился. – Ведь договорились же…

Они одновременно вышли из машины, хлопнув дверцами, пискнула сигнализация, и они нырнули в подъезд. Пройдя мимо консьержки, Лена спросила:

– Петровна, вам Сергей ничего для меня не оставлял?

– Нет, Елена Юрьевна, ничего.

– Ну, ладно.

Это означало одно: Сергей и не думал съезжать, и Лена знала почему. Он понимал, что рано или поздно она появится дома и к тому времени остынет, и может, пойдёт на переговоры и согласится на перемирие. Если бы не события последних дней, так бы оно и было, Сергей за годы брака прекрасно её изучил.

Но дело в том, что теперь ему его уловки не помогут, потому что он никогда не знал её такой, какая она была раньше, до смерти отца, до предательства Никиты, до того как Варвара погасила её жизнь. Поднимаясь по лестнице, Лена вдруг разозлилась на саму себя. Как она могла допустить, чтобы такая никчемная, по сути, бабёнка смогла разрушить её жизнь до основания? Как могла распутная девка, читающая по слогам и не знающая таблицы умножения, так сломать её, что она годами терпела рядом ничтожного, ни на что не годного мужика и выходки матери? Срам какой.

– Послушай, Андрей. – Лена обернулась на ступеньках, и Нефёдов оказался как раз вровень с ней. – У меня ситуация дома… непростая. Видимо, Сергей решил, что я говорила несерьёзно, когда требовала съехать. Скорее всего, он сейчас дома, и я собираюсь его выставить.

– Мне его выбросить?

– Что ты, совсем нет. – Лена смутилась. – Ты только не подумай, ради бога, что я хочу тебя использовать, просто давай сделаем вид, что мы давно и хорошо знакомы.

– То есть любовники?

– Ну да. – Лена покраснела так, что у неё даже плечи порозовели, и Андрея это позабавило. – Только, пожалуйста, если это для тебя неприемлемо, скажи сейчас, я придумаю что-нибудь другое. Понимаешь, все эти годы мы с ним жили как соседи, и я думала, что его это устраивает, потом вернулась домой, а он там с Холостой Пулей, и я…

– Погоди. С кем он там?

– Это Рона так Таньку прозвала – Холостая Пуля. – Лена взяла себя в руки. – Ну, я пришла, а они… прямо в моей спальне, как будто нельзя было у Сергея устроиться…

– У вас что, разные спальни?!

Лена снова смутилась. Она совсем не привыкла посвящать в свои дела посторонних людей, а тут этот Альбинос всё время смеётся над ней, и вот теперь она вынуждена просить его об услуге, ничего другого она придумать не смогла с ходу, прямо сейчас. Может, со временем пришло бы другое решение, но его пока нет, и времени тоже нет.

– Да, разные. Мы… ну, так вышло.

– Высокие отношения. – Андрей насмешливо ухмыльнулся. – Лен, не парься, я задачу понял, сделаю всё в лучшем виде.

– Тогда пошли.

Они поднялись на третий этаж, и Лена открыла дверь. Эту трёшку отец купил, когда пришли деньги – до того они жили в стареньком брежневском доме, в малогабаритной двушке, и когда появились деньги, первым делом была куплена эта квартира, которую мать сразу же принялась обустраивать на свой вкус. Когда они с отцом уехали покорять столицу, Лена переделала здесь всё. С тех пор она трижды делала ремонт, меняя интерьер, но одно оставалось неизменным – лёгкость и пространство. Светлая мебель, занавески из яркой разноцветной органзы, на полу – простые, без вычурного рисунка ковры пастельных тонов, белые полки с книгами и дисками, расположенные так, чтобы их было удобно доставать, на стенах – репродукции картин, очень качественные.

Андрей огляделся – что ж, стильно. Именно такая квартира должна была оказаться у этой необычной женщины. Ему нравилась её грация, очень глубоко запрятанная беззащитность, и то, как она только что краснела на лестнице, тоже понравилось ему и слегка смутило. Что бы ни случилось в её жизни, какие бы несчастья ни выпали на её долю, это не изменило её сущности.

– Елена?

Из кухни выплыл полноватый мужик среднего роста, одетый в шёлковый халат. Что-то жуя на ходу, он оглянулся – тяжёлое лицо, недовольно опущенные уголки губ, небольшие залысины, в вырезе халата – волосатая грудь.

– А вы кто?!

Андрей ухмыльнулся. Он смотрел на этого мужика и понимал его до самого донышка его гнусной души. Отлично устроившийся стареющий хмырь, живущий за счёт жены, не сумевший добиться в жизни ничего и знающий, что ему уже ничего не светит. Конечно, он всеми силами попытается удержать свою курочку, несущую золотые яйца, ещё бы! Небось сто раз уже пнул себя за то, что облажался с любовницей. Холостая Пуля – это же надо было такую кличку придумать! Пустая глуповатая баба, притворяющаяся тем, кем она не является. Андрею вдруг пришли на ум романы Купера с его индейцами, у которых тоже были такие имена – Соколиный Глаз или Быстроногий Олень. Этот мужик – олень тот ещё, а насколько он быстроногий, сегодня как раз и предстоит выяснить. Андрей едва сдержал смех – ай да Ленка, ну, Лиса Патрикеевна, умно придумала.

– Сергей? – Лена вышла из дальней комнаты. – Что ты здесь делаешь?

– Что я делаю?! – Мужик, видимо, рад был сложившейся ситуации невероятно, теперь не только он виноват. – Я здесь живу. И если ты решила, что я вот так просто сдамся и не попробую спасти нашу семью… ты времени даром не теряла, я смотрю.

Андрей понимал, что это – актёрство чистой воды. И вся ситуация – просто постановка, спектакль с классической фабулой, все диалоги и роли расписаны ещё до Рождества Христова, но поучаствовать в данном действе забавно, потому что актёры импровизируют на ходу, хотя цель у каждого своя. Андрей понимал, что мужик попробует использовать эту ситуацию как карт-бланш, а Елена, конечно же, не поведётся, потому что эти двое, прикрываясь стандартными диалогами, хотят прямо противоположных вещей: ему нужно во что бы то ни стало оставить всё как было, а ей надо, чтобы он убрался из её квартиры и из жизни.

Когда-то, приходя по работе в оперу, Андрей удивлялся: зачем люди вокруг простых ситуаций нагромождают такую кучу песен ни о чём, если можно сказать всё прямо, как есть. Но сейчас он понял: иногда сказать прямо – значит сказать примерно следующее:

– У меня нет жилья, работы, денег и желания что-то делать, мне надо, чтобы ты продолжала меня содержать.

– Ты надоел мне своей ленью, никчемностью, безразличием и тем, что живёшь за мой счёт, ничего не давая взамен, даже в постели от тебя нет никакого толку, убирайся.

Конечно, они не могут сказать это друг другу. После этой фразы она даст ему такого пинка, что он не скоро остановится в полёте. Она понимает, что, сказав такое, разозлит его настолько, что он наделает ей кучу гадостей в ответ. И потому они сейчас будут облекать правду в обтекаемые фразы и полутона, и если у неё не выгорит это дело, вот тут ей и понадобится он, Андрей. Конечно, она решила его использовать в полный рост и не смогла в этом признаться, но ему не обидно, а смешно и весело так, как давно уже не было. Ай да Ленка!

– Это мой друг, и я не понимаю, что из того, что я тебе сказала по телефону, ты не расслышал. – Лена презрительно прищурилась. – Почему ты до сих пор здесь?

– Лен, я потерял работу, мне нужно поискать недорогую квартиру, и я…

– Меня совершенно не интересуют твои трудности. – Лена безжалостно смотрела на мужа. – Ты не сделал то, что я просила, поэтому сейчас ты собираешь свои манатки в сумку и уходишь. Ключи от машины оставишь на столике в прихожей, как и ключи от квартиры. У тебя час на сборы, и время пошло.

Больше унизить она его не могла. Может, если бы они были вдвоём, он бы так не взвился, но сейчас на его территории находился другой мужик, гораздо более крупный и сильный, который всё это наблюдал с наглой ухмылкой уверенного в себе самца, ещё бы ему не быть уверенным в себе при таком росте и мускулах. И чтобы сохранить остатки самоуважения, нужно что-то сделать, но что? Андрей на минуту даже посочувствовал несчастному – жена опустила его запредельно, после такого только утопиться и остаётся.

– Ты сама виновата, Елена. – Сергей приосанился. – Ты постоянно занята, у тебя какие-то дела, ты холодная, бесчувственная женщина, тебя интересуют только деньги, видит бог, я старался сохранить нашу семью, а ты…

– А я просто хочу иногда трахаться.

Такого даже Андрей не ожидал.

Мужик опешил, беззвучно открывая и закрывая рот, и простонал:

– Что?!

– Что слышал. – Лена презрительно фыркнула. – Сначала у тебя поднималось или падало давление, потом болела голова, потом были неприятности с работой, потом ты стал рано ложиться спать, потом вообще съехал в другую спальню. Я решила, что ты стал импотентом, и продолжала жить с тобой просто из жалости. Но когда оказалось, что всё у тебя с этим делом нормально, а значит, ты все эти годы решал вопросы секса где-то на стороне, расклад изменился. Я сейчас просто закрепляю такое положение дел. И до сих пор не понимаю, почему ты находишься в моей квартире.

– Это и моя квартира, я здесь живу!

– Нет, ты прописан у своей тёти на улице Кирпичной, ты забыл? Ты год назад прописался к ней, с тем чтобы после её смерти тебе осталась квартира, а взамен обещал ей помогать. Так что собирай вещи и мотай по месту прописки, повестка в суд тебя найдёт именно там. И времени у тебя всё меньше.

Лена ломала все классически схемы. Она потянула к себе Андрея и, обняв его, прикусила ему ухо.

– Идём, покажу тебе коллекцию дисков.

Её мурлыкающий голос обещал показать коллекцию разве что позвоночных дисков, и Андрей пошёл за ней, забыв разуться, мимо мужика в шёлковом халате.

– Но я хотя бы могу взять машину?

Такой голос, возможно, был у Адама в момент изгнания из рая: «Господи, позволь мне взять с собой хотя бы свой золотой гамак, в котором так хорошо качаться после обеда!» А Бог ему: «Нет, паршивец, спи на голой земле, раз ты такой дурак, а золотые гамаки у меня для тех, кто не ворует яблоки в моём саду».

– Нет. Для этого ты должен был съехать вчера.

– Киса, отдай ему эту машину, и пусть валит. – Андрей обернулся, насмешливо скалясь. – Мужик, ты можешь взять свою тачку, но вали поскорее.

Андрей понимал, что именно его присутствие делает изгоняемого супруга столь покладистым. Он отлично знал, как его внешний вид действует на непривычных особей. Он зашёл в комнату, где на широкой кровати с чёрной спинкой из двух перекладин лежало белое покрывало, на полу – молочного цвета ковёр, а вдоль стены растёкся шкаф с бамбуком, словно выгравированным на дверцах и зеркале.

– Японского каменного фонаря не хватает.

– Заткнись.

Она толкнула его на кровать, и он, падая, увлёк её за собой. Их губы соприкоснулись, поцелуй получился совсем нешуточный. Где-то в недрах квартиры копошился бывший муж, горестно вздыхая и шаркая подошвами тапок. Андрей, возможно, пожалел бы его, если бы не понимал, что все эти годы тот просто паразитировал на собственной жене, и при этом ему даже не хватило порядочности не приводить в её дом любовницу.

– Ты там скоро? – Лена выглянула из комнаты. – Часы тикают, я могу передумать насчёт машины, так что поторопись.

– Не терпится?

– Точно так же, как не терпелось тебе. – Лена повернулась к Андрею, и он увидел, что её глаза вовсе не смеются. Она с трудом отпускает людей. – Ты всё собрал?

– Одежду всю, диски вот… книг немного, потом заберу. Лена, я понимаю, что обстоятельства, но… мне нужно немного денег, я недавно потерял работу, и…

– И почему я не удивлена? – Лена презрительно сжала губы. – В который раз тебя уже выгоняют? Ладно. Вот тебе тысяча долларов, советую явиться в суд.

– Это всё, что ты мне скажешь? Десять лет прожито, и это всё?

– А что ещё? А, поняла. Серёж, у Таньки на бёдрах целлюлит, но в остальном она ничё так, и борщ хороший варит, ты подумай.

Андрей едва сдержался, чтобы не захохотать, но всё же не удержался и фыркнул.

Поверженный супруг потащил к выходу свои сумки.

– Ключи от квартиры – на столик, – велела Лена.

– Вот, пожалуйста.

Хлопнула дверь, загудел лифт. Лена повернулась к Андрею – её лицо было пустое и безразличное.

– Десять лет жизни, а ничего, кроме облегчения, я не чувствую. – Она вздохнула. – Зачем я в этом участвовала столько лет? Рона права, я трусиха и дура. Они все использовали меня, а я стеснялась им возразить. Как будто не всё равно, что они обо мне подумают. Зачем я это тянула, скажи? Вот зачем мне обязательно нужен был повод, чтобы избавиться от совершенно чужого мне человека? Прости, что тебе пришлось стать свидетелем этой некрасивой сцены, но если бы не ты, он бы ни за что так быстро не убрался.

– Ну, это понятно. – Андрей сел на кровати. – Так мы что, продолжать не будем? Поматросила и бросила меня, Елена Юрьевна?

Лена покраснела так, что он даже удивился. Взрослая женщина, десять лет бывшая замужем – ну, пусть не совсем полноценно, неважно, – и от одного упоминания о сексе краснеет, как школьница. Хотя какая там школьница, школьницы сейчас такие, что… ну, пусть как гимназистка старых времён. Да что с ней, кто бы ему сказал?

– Ты… ты шутишь?

– Ну, отчасти шучу. – Андрей поправил сбившееся покрывало. – А отчасти – нет. Целуешься ты неплохо. Только если ты сейчас ещё больше покраснеешь, то я боюсь, у тебя кровь закипит и вообще испарится из тела, если это возможно. Собирай шмотки, и поехали, и так завозились тут с этим… какая у него кодовая кличка?

– Чемодан без ручки.

– Не оригинально, зато в точку. Ну, Ровена – снайпер, а не женщина, всегда попадает в цель! Обязательно хочу с ней познакомиться.

– Познакомишься ещё. Вот в больницу поедем, когда её в обычную палату переведут, и познакомишься. – Голос у Лены неживой и усталый. – Принеси мне, пожалуйста, сумку. В прихожей большой шкаф, и справа на антресоли синяя сумка с коричневыми ручками.

Она, почти не глядя, отбирает одежду, которую хочет взять с собой. Конечно, если бы Нефёдов не поехал с ней, Сергей бы ни за что так просто не ушёл. Он бы ныл, просил, требовал, он ведь так и не понял, что она уже не уступит, как раньше, – чтобы избежать скандала. Присутствие Нефёдова упростило дело и дало ей возможность разрешить ситуацию максимально быстро с максимальными потерями для врага. Теперь пусть едет хоть к Таньке, хоть к чёрту на рога, терпеть рядом это пустое, никчёмное и вечно недовольное существо больше нет нужды.

Собравшись, они вышли из подъезда, загрузили сумку в багажник, и она села за руль.

– Лен, поезжай через дальний выезд. – Андрей беспечно улыбнулся. – Слышишь?

– Но здесь же ближе!

– А туда – дальше. Сдаётся мне, что нас пасут.

– Что?

– Ничего. Просто делай как я велю.

Лена послушно повернула в сторону правого выезда и с ужасом заметила, что синяя машина, до этого стоявшая в отдалении, двинулась за ними.

– Я этих деятелей ещё по дороге сюда срисовал. – Андрей достал карманный компьютер и ввёл номер машины. – Думал, что показалось, ан – нет. Ага, вот оно – машина принадлежит фирме «Базис», что за фирма, кто такие? Так, владельцы летнего клуба «Сова»…

– Я знаю, знаю, где это! – Лена едва не затормозила от неожиданности. – Это платный пляж, бар там у них и дискотека. Мы в нём не были никогда, но я знаю, где он находится. Недалеко оттуда мы с Роной купались и Павла там нашли!

– Поезжай по проспекту, только не торопись. А я позвоню.

Он надел наушники и набрал на компьютере код. Комп издал мелодичный писк, соединяя его с абонентом.

– Этот канал прослушать невозможно. – Андрей довольно кивнул и сказал тому, кто принял звонок: – Шеф, за нами гости. Вот как?! Да, понял.

Спрятав компьютер, Андрей посмотрел на испуганную Лену.

– Чего притихла? Всё под контролем. Езжай прямо, в конце проспекта свернёшь на мост, оттуда – на остров.

– Зачем?

– Просто делай что велю. Скажу падать – упадёшь, скажу бежать – побежишь изо всех сил, не думая и не задавая лишних вопросов. Всё понятно?

– Вилять хвостом и приносить тебе тапки в зубах не требуется, Белый Господин? А то я могу.

– Если прикажу – будешь. – Андрей накрыл ладонь Лены своей рукой. – Если хочешь уцелеть – слушайся.

Лена молча свернула с проспекта на мост. Слова Андрея напугали её почти до обморока, но деваться некуда, нужно ехать.

– Задницей потом повилять можешь, у тебя она симпатичная. Езжай, я скажу, где остановиться.

Лена едва удержалась, чтобы не стукнуть наглеца в ухо.