Книга: Том 14. Дневник писателя 1877, 1880, 1881
Назад: 647
Дальше: 649

648

…прочтены были чьи-то прекрасные стихи. — Какие стихи имеет в виду Достоевский, неизвестно. В. Г. Короленко (1853–1921) пишет: «Помню стихи, прочитанные Панютиным…» (Короленко В. Г. Собр. соч.: В 10 т. М., 1954. Т. 6. С. 198). Стихи, прочитанные Л. К. Панютиным, тоже неизвестны. П. В. Засодимский вспоминает: «Говорились еще речи, читались стихи, и особенно глубокое впечатление произвело стихотворение — неизвестного мне автора:
Замолкла муза мести и печали,
Угас могучий наш поэт,—
Его словам с восторгом мы внимали,
Его мы чтили с юных лет.
Могильный сон, глубокий, непробудный,
Навек сковал уста певца,
Иссяк родник живительный и чудный
В груди холодной мертвеца» и т. д.

См. это стихотворение поэтессы М. В. Ватсон (урожд. де Роберти, 1853–1932) и комментарий к нему Г. В. Краснова в публикации воспоминаний Засодимского в кн.: Н. А. Некрасов в воспоминаниях современников. М., 1971. С. 478–479, 559. Очевидная зависимость этих стихов от стихотворения Лермонтова «На смерть поэта» (1837), строки из которого привел Достоевский в своей речи, в равной степени могла и расположить писателя к стихам поэтессы, и уничтожить это расположение. «Помню, — писал Засодимский в тех же воспоминаниях, — что Достоевский, протянув руку и указывая на могилу Некрасова, дрогнувшим голосом проговорил:
Замолкли звуки дивных песен,
Не раздаваться им опять,
Приют певца угрюм и тесен
И на устах его печать!»

(Там же. С. 477–478; ср. также: Рус. лит. 1967. № 3. С. 160).
Назад: 647
Дальше: 649