Субботним утром Иван Бурмакин уселся на диван, закинул ноги на журнальный столик и открыл банку пива. Ване миновал двадцать пятый годик, он был белобрыс, щекаст и чрезвычайно любил открывать банки с пивом, из них шёл такой же дымок, как из дула револьвера. Складывалось ощущение, будто ты выстрелил из ствола по своим врагам и, смеем надеяться, не промахнулся. Бурмакин дёрнул за кольцо, из банки пошёл витиеватый дымок, и один из ваниных недругов, весьма, вероятно, уткнулся носом в землю. Иван посмотрел за окно, где вливал дождина, и освежил себя тостом:

– Если дождь как из ведра, разрешается с утра.

Только он поднёс банку к губам, раздался телефонный звонок.

– Твою мать, – выругался Ваня, – ну, что за жизнь? Пива спокойно выпить не дают.

Звонил коллега по работе Тимоха Чемоданов, чтоб ему пусто было.

– Привет, Вань, как дела?

– Как обычно. Стою на пороге великих дел, только никак не могу за него переступить. А ты как?

– Плохо. Очень плохо, – отчитался Тимофей, – всё накернилось.

– Что случилось? Ты разбогател?

– У нас станешь богатым, если только горбатым, – заныл, как больной зуб, Чемоданов, – слышал, в нашей конторе сокращение намечается.

– Успокойся, тебя оно не коснётся, – утешил Бурмакин.

– Ничего подобного, коснётся, – сварливо возразил Чемоданов, – я первый на вылет.

В трубке повисла разобиженная тишина. Ваня с тоской посмотрел на открытую банку и стал ждать, когда же Тимоха наговорится.

– Я считаю, что нам уже пора перепевать песни Виктора Цоя, – сменил тему Чемоданов.

– Каким образом? – заинтересовался Бурмакин.

– Например: было – «если есть в кармане пачка сигарет, значит, всё не так уж плохо на сегодняшний день», будет – если есть в кармане пачка из банкнот, значит, всё не так уже плохо на сегодняшний день.

– Здорово, – заржал Ваня.

– Или, было: «каждый день ждали завтрашний день», будет – каждый день думал о завтрашнем дне.

– Ещё лучше.

– Или, вообще, хит: «Перемен, мы ждём перемен»! Будет – перемен, мы бздим перемен!

– Замечательно. Ой, извини, мне по городскому телефону трезвонят, – схитрил Бурмакин, включив будильник.

– Я тебе как-нибудь в другой раз позвоню, – замялся Чемоданов на другом конце трубки.

– Пока, пока.

Бурмакин потискал банку, она была зыбкой и прохладной, как девичья грудь. Ваня запрокинул голову… Из банки ничего не вылилось. Бурмакин недоверчиво заглянул в дырочку, он увидел плещущуюся, пенистую жидкость, в нос ударил ни с чем не сравнимый пивной запашок. Иван опять запрокинул голову… (Сколько можно ставить эти дурацкие многоточия?) Из банки не вытекло ни капельки. Бурмакин в ужасе потряс открытой банкой над столом, оттуда ручьём хлынуло пиво, заливая журнальный столик вместе со всеми лежащими там книгами и журналами.

– Блин! – взревел Ваня, – они, что там, совсем офигели?!

К кому обращался Бурмакин доподлинно неизвестно. То ли он адресовал свои претензии небесной канцелярии, то ли членам правительства, хотя, скорее всего – российским пивоварам. Ваня попытался налить пива из банки в бокал – у него опять ничего не вышло. Бурмакин стал трясти банкой, как маракасой, над всем, что попадётся под руку. Сразу же выяснилась интересная деталь: если Иван тряс банкой над стаканом, чашкой, раковиной, ванной или унитазом – оттуда ничего не лилось. Но стоило Бурмакину потрясти банкой над креслом, ковром, ноутбуком или айфоном, как из неё извергались пинты пива. В пол литровой банке было столько пива, что ванина однокомнатная квартира оказалась, залита «клинским» буквально по щиколотку.

«Я сплю», – осенило Бурмакина, и он начал поливать пивом обои, телевизор и музыкальный центр. А «клинского» было уже по колено, и Ваня решился на генеральный заплыв. Перебирая руками по полу и задорно бултыхая ногами, он направился в прихожую. По пути Бурмакин окунался в «клинское» с головой и от души хлебал дармовой пивасик. Скоро Ваня забалдел и развеселился, правда, немного раздражало, что постоянно приходилось отплёвываться какими-то пуговицами и монетками. «А ведь я ныряю в пиво», – стал думать Иван перед каждым погружением. Вдруг он увидел плывущую по пивным волнам банку «клинского». «Врёшь, не уйдёшь», – молодецки присвистнул Бурмакин и саженками поплыл к волшебному сосуду. Банка, бурля выливающимся пивом, как гидроцикл, стала уходить от погони. А уровень пенящегося напитка, между тем, поднялся уже по грудь. Ваня прокурсировал за банкой вдоль всей однушки и, наконец, загнал её в угол.

– Ха-ха-ха! – закатился Ваня сатанинским смехом, – от меня ещё никто не уходил!

Из банки снова показался лёгкий дымок. Дымок стал густеть, густеть, а потом повалил со страшной силой. Его расплывчатость и аморфность уступила место более рельефным очертаниям, и через пару минут Ваня узрел зелёного змея о трёх головах.

– Вот мне и надувной круг, – обрадовался вслух подуставший с непривычки Бурмакин и подплыл к надувной игрушке.

Однако, при ближайшем рассмотрении, змей оказался вовсе не надувным, а всамделишным. Змеище поганый изверг пламя сразу из трёх пастей, как из огнемётов; языки огня заскользили по пивной поверхности, и Бурмакин был вынужден нырнуть. Когда он вынырнул, змея уже не было, на его месте плавал и резвился огромный бурый медведь. Мишка, радостно урча, извлекал из пива то очищенную воблу, то треснувшие фисташки, но чаще всего варёных раков. Пойманную закуску он лихо подкидывал и ловил мокрой пастью.

– Во даёт, косолапый, – засмеялся, забывшись, Ваня.

Медведь настороженно дёрнул ушами, уставился на Ивана маленькими, злыми глазками и погрёб к возмутителю спокойствия. Бурмакин ударился в бега, точнее, в энергичный кроль. «Это же сон, всего лишь сон», – уверял сам себя Ваня, но зловонное медвежье дыхание прямо за спиной заставляло резво шевелить конечностями. Теперь уже медведь загнал человека в угол.

– Ха-ха-ха! – расхохотался медведь сатанинским смехом, – от меня ещё никто не уходил!

«Это просто копец какой-то, а не сон», – подумал Бурмакин и опять нырнул в пиво с головой, – «пора уже завязывать, так плотно лопать на ночь. Вот сейчас вынырну, а никакого медведя и нету». Когда голова Ивана показалась из пива, рядом с ним бултыхалось уже два медведя. Ваня опять ушёл под пиво, но стоило ему показаться на поверхности, как его окружили сразу три медведя. Они, скаля зубастые пасти, стали играть Бурмакиным, как ватерполисты мячом. Смех смехом, сон сном, но боль от медвежьих когтей была адская, пиво сразу окрасилось ваниной кровью.

– Вот так светлое пиво обычно и превращается в тёмное, – загоготал первый медведь.

– Надо бы с этого Бурмакина скальп снять, – предложил второй.

– Нет, лучше заживо сварить, как рака или краба, – предложил третий, – будет знать, как членистоногих истреблять.

– Членистоногими только футболисты бывают, – возразил первый медведь.

– И ватерполисты, – самокритично отметил второй.

– Лично я под такое определение не подпадаю, – третий мишка метким броском зашвырнул Ваню на антресоли.

Тот попытался там укрыться, но медведи извлекли Бурмакина за ноги и принялись вновь использовать вместо мяча.

– Мне не нравится этот сон! – заверещал Бурмакин, – я ведмедей не заказывал!

– Вы слышали? – изумился один из «ведмедей», – он, оказывается, нас не заказывал.

– Придётся опять сгинуть в небытие, – расстроился другой мишка, придавая своей физиономии соответствующее выражение, – вот непруха-то.

– А, может, он нас пожалеет, и не прогонит? Вань, не гони нас, – заканючил третий, – ну, пожа-а-алуйста.

– Пошли вон из моего сна! – осмелел Бурмакин, – что за ерунда?! Медведи какие-то блохастые снятся. Откуда вы такие чумазые взялись?

– Мы из средней полосы, – с готовностью доложил первый медведь.

– Свои, родные, а не какие-нибудь там американские гризли, – с гордостью представился второй.

– И, тем более, не китайские панды, – с отвращением сплюнул третий.

– Лучше бы вы были пандами, – фыркнул, оборзевший в корягу, Бурмакин, – панды сейчас в фаворе.

– Ах, так!!! – рассвирепели мишки, – утопить его, гада!!! Он безродный космополит!!! Он Родину не любит!!!

Медведи сгребли Ваню мохнатыми лапами и принялись дружно топить. Бурмакин понял, что сон приближается к своему концу, сейчас он проснётся, сходит в туалет, отольёт и попытается уснуть по новой. Но сон не кончался и не кончался, удушье нарастало, а всё тело раскалывалось от адской боли, причинённой медвежьими когтями.

Бурмакин проснулся оттого, что в квартире сильно несло пивом. «На ковёр что ли я вчера «клинское» пролил? Как бы хозяйка не заругалась», – поморщился Ваня и открыл глаза. Лучше бы он этого не делал. Оказывается, он лежал на полу, уткнувшись носом в лужу пива, а съёмная квартира представляла собой жалкое зрелище. Клочья пивной пены как мартовские островки снега, гнездились на всех выступающих предметах: на телевизоре и музыкальном центре, журнальном столике и кресле, подоконниках и карнизах. По обоям пена сползала медленно и торжественно, как по стенке бокала, а с люстры так, вообще, бесцеремонно капала. Одна капля обидно щёлкнула Бурмакина по носу, он вздрогнул, завертел головой и наткнулся взглядом на молодого человека, стоящего в прихожей. Незнакомец был одет в белоснежный костюм, обут в белые туфли и старался ничего не касаться. Иван вытаращил глаза и промямлил:

– Скажите мне, это сон?

– Да, сон, сон, успокойся, – обнадёжил незнакомец.

– Какой-то он странный, этот сон.

– Все сны странные, поэтому они и забываются наутро. И этот сон ты тоже забудешь.

Незнакомец кого-то Ване напоминал. Очень знакомого человека. Очень-очень. Тут до Бурмакина дошло – молодой человек был точной копией его самого, братом-близнецом, даже голос был как у него, точь в точь. А двойник брезгливо осмотрел изгвазданную однушку и вынес вердикт:

– Да, Ивашка, смотрю я на тебя – ты знатный ендовочник.

– Кто я?!

– Ендовочник, парняга, охочий до хмельных напитков.

– Это да-а-а, это дело я люблю, – ухмыльнулся Бурмакин, – только моему боссу не говорите. Даже во сне.

– Могила, – заверил незнакомец.

Он побродил по квартирке, осторожно обходя пенистые лужи, поморщил нос, поглазел на жалкого, вымоченного в пиве Ивана и выдал:

– Ну, ты и хухря.

– Кто я?!

– Замарашка, неряха.

– Я неряха?!

– А кто ты? В зеркало на себя посмотри, грязнуля, умурзился пивом с головы до пят и ещё спрашивает.

– Что сделал?

– Умурзился, выпачкался, то есть.

– На каком языке вы всё время разговариваете? – начал раздражаться Бурмакин.

– На древнеславянском. Не плохо бы вам, славянам, хоть немного его знать. Совсем скурвились, кексы, только и знаете, что англицкие слова зубрить.

Бурмакин прислушался – съёмная квартира располагалась на первом этаже, ниже находилась ДЭЗовская подсобка, и оттуда доносились какие-то нездоровые песни. Ваня, уже не обращая внимания на своего двойника, примерился и со всей силы треснул локтем по дверному косяку. Руку пробил разряд тока, боль ударила в шею и голову, но Иван так и не проснулся.

– А-а-а! – взвыл Бурмакин, – так это не сон?!

– Может, и не сон, – пожал плечами брат близнец.

– А что тогда?

– Явь. А, может быть, Навь, сам разбирайся.

– А ты кто такой?

– Называй меня – брат два.

– Брат два, ты можешь мне объяснить, что здесь происходит?

– Встреча с всепланетным разумом, – напыжился брат близнец и принял позу Наполеона.

– Такое ощущение, брат два, что тебя из сумасшедшего дома выпустили, – скривился Бурмакин.

– Угу. Под залог.

– А, может, это я в сумасшедшем доме? – осенило Бурмакина, – и у меня у самого раздвоение личности?

– Всё может быть.

– Довела меня, эта чёртова работа! – Ваня ещё раз заехал локтем по косяку, сел на пол и разрыдался.

Брат два выждал необходимое для скорби время и прервал плач «Ярославны»:

– Хватит ныть, Ивашка, как-то не солидно с твоей стороны. Нюни тут, понимаешь, распустил. Знаешь, что такое нюни?

– Нюни, они и есть нюни, – проскулил Бурмакин.

– Нюни – это губы, – просветил Переплут, – слово знаете, а значение напрочь забыли, недопёски, Иваны, не помнящие родства. Скажи ещё спасибо, что я все раны твои затянул, а ведь мог бы и не заморачиваться.

– Премного благодарен. А анахронизмов я не меньше твоего знаю, ваше сиятельство. Усвоил?

– Ивашка, Богов так не почитают.

– Да-а-а? А как их почитают?

– В ноги кидаются, обувь целуют.

– Обойдёшься.

– Совсем оборзел народишко, – вздохнул двойник, – никакого трепета перед Небожителями не осталось.

Бурмакин почесал затылок, с сомнением посмотрел на близнеца и пробурчал:

– Так ты, значит, Бог?

– Да, – скромно кивнул брат два, – славянский Бог по имени Переплут.

Ваня хотел подойти, рассмотреть славянского Бога поближе, но поскользнулся и вновь очутился в пивной луже.

– Та-а-ак, а кто тут порядок наводить будет? – поинтересовался Бурмакин из положения лёжа, – напортачил, Небожитель, – будь добр, прибирись.

– Тебе надо, ты и прибирайся. А моё дело – сторона, я только пакостить умею.

– Не понял?! – повысил голос Бурмакин, – ну-ка, быстро всё убрал!

– Мне опять что ли, в чудище о трёх головах превратиться? – кротко поинтересовался Переплут, – только на этот раз я тебя, грубияна, не пощажу, запеку как окорочок в микроволновке. Будешь таким молчаливым, тактичным и аппетитным окорочком. К тому же, от тебя будет приятно пахнуть, не то, что сейчас.

– Я не хочу быть окорочком, – закапризничал Ваня, поднимаясь на ноги и обнюхивая свою пропитанную пивом рубашку.

– Никто не хочет, а как по-другому с вами, с неслухами бороться? Только с помощью кулинарии – вот так запечёшь одного баламута, остальные будут как шёлковые.

Ваня, матерясь на чём свет стоит, залез на стул и принялся вытирать стену полотенцем. Стул опасно покачнулся и чуть не опрокинулся.

– Я сейчас навернусь! – завопил Бурмакин, – подсоби! Подержи стул, Небожитель хренов!

– Рождённый ползать упасть не может, – отмахнулся Переплут, – сгонял бы ты лучше, Ивашка, вниз, проверил затопленный подпол.

Ваня рванул в подвал. Вид подсобки, открывшийся его взору, поражал сказочным размахом и приучал к мысли, что чудеса всё-таки существуют. Двенадцать работников ДЭЗа: сантехники, газовщики, электрики, лифтёры разных национальностей и вероисповеданий плавали на надувных баллонах из-под КАМАЗа по пивным волнам и ловили ртами последние капли, капающие с потолка. Они обнимали свои чёрные круги и энергично бултыхали по пене волосатыми ножищами. Ваня автоматически отметил, что дэзовцы рассекали по пивным волнам в одних семейных трусах и были в дымину пьяными. Бурмакин настолько обалдел от происходящего, что не нашёл ничего лучшего, чем спросить?

– Мужики, а у вас до скольки рабочий день?

Ване никто не ответил, все только презрительно посмотрели на назойливого посетителя и промолчали. Чувствовалось, что работу здесь любят и по домам не торопятся.

– Мужики, а кто у вас главный? – задал Бурмакин ещё один неуместный вопрос.

Вопрос был настолько бестактен, что в подсобке повисло молчание, прерываемое негодующим сопением.

– А ты хто такой? – голосом, обещающим незваному гостю скорые неприятности, поинтересовался один из мужчин.

Ваня сообразил, что если он сейчас сморозит очередную глупость, то будет сейчас же наказан. В него, как в плохого актёра полетят вещественные знаки недовольства, но не гнилые овощи и фрукты, а ошмётки пивной пены. Бурмакин зажмурил глаза и признался, что является хозяином квартиры на первом этаже.

– Шо ж ты сразу нэ сказав. Мы цэ думали, ты очэрэдной хорлопан из подъэзда, а ты наш блаходэтэль. Прыхай в пыво, – разрешил бригадир.

– Как-то неудобно, – замялся Бурмакин.

– Шо неудобно? – подивился бригадир, – такому олихарху, як ты, усё удобно. Надувной круг нашему блаходэтэлю.

Ване тут же подогнали баллон, предлагая присоединиться к их гоп компании. Бурмакин оседлал камеру из-под КАМАЗа, и тринадцать кругов, подобно чёрным лебедям, заскользили по «клинскому» озеру. Русские и украинцы, белорусы и молдаване, узбеки и таджики, наконец-то, слились в единую, интернациональную семью на фоне пивного изобилия. Присутствующие время от времени отхлёбывали пивка, пели песни и вели интеллектуальные беседы, каждый сам с собой и на своём наречии. Иван опять быстро закосел и, как водится, начал разбирать чужие языки и диалекты. Он вынес из пьяных базаров, что тут работают и бывшие актёры, и военные, и наркоманы, и дехкане, и пастухи, и даже смотритель арыка. Их идиллию прервал низенький дядечка с портфелем, вломившийся в подсобку и заявивший служебный протест.

– Ты хто? – оторопел бригадир.

– Я государственный чиновник, работник санэпиднадзора, – приосанился плюгавый мужичонка, – я способствую процветанию нашей страны и фильтрую вино водочную продукцию, поступающую к нам из-за рубежа.

– Поглядите на него, он из СЭС, – хохотнул майор в отставке, – «эсэсовец», значит? Так что тебе от нас нужно, дружище?

Я должен сделать контрольные замеры и проверить пиво на соответствие всем пищевым нормам Российской Федерации. Вы не имеете права пить не сертифицированный напиток и нарушать гражданский кодекс! Я требую немедленно прекратить, употреблять внутрь несанкционированное пиво!

Работник санэпиднадзора достал из портфеля телефон и стал куда-то названивать.

– Окунуть его в пыво! – приказал бригадир.

– В пиво его!!! – завопили остальные работники ДЭЗа.

– Устроим день Нептуна «эсэсовцу»!

– Он, видите ли, вино водочную продукцию фильтрует! Не верю!

– Замухрышка, лучше бы ты базар фильтровал. Толку было бы куда больше.

Могучие, пролетарские руки ухватили чиновника за обе штанины и повлекли в пивной омут.

– Я плавать не умею, – пискнул чиновник, роняя телефон в пучину.

– То ж не вода, то ж пыво, – укоризненно крякнул бригадир, – в ём даже мобылы не тонуть.

– И, тем не менее, я должен заметить, что мой телефон утонул! – стал надрываться клерк, – и я утону! Граждане, помогите! На помощь! Спасите!

– Экскременты не тонут, – напомнил бывший торчок, – а и утонешь – не велика потеря.

Государственного чиновника столкнули в пиво и стали участливо наблюдать, за его попытками научиться плавать.

– Шо это там шаволится? – бригадир подозрительно уставился на свой баллон.

Никто не обратил внимания на его вопрос, настолько работники ДЭЗа были увлечены пенным барахтаньем «эсэсовца».

– Уй, Шайтан! Отстань да?! – завизжал молодой узбек и беспорядочно замахал руками.

Тут уж все были вынуждены посмотреть в его сторону.

– Свят, свят, свят, – закрестился военный в отставке, – сгинь, нечистая сила.

Бурмакин увидел, что по чёрным кругам скачут два плешивых, рогатых существа около тридцати сантиметров в длину. Тела мальков покрывала густая шёрстка серебристого цвета от головы и до хвоста, носы у них были вытянуты в виде пятачков, а глаза совсем прозрачные, как у чухонцев, и неимоверно шкодливые. Существа стали протыкать камеры гвоздиками, и воздух с шипением устремился наружу. Круги тут же пошли ко дну, и работники ДЭЗа окунулись в пиво. Два маленьких рогоносца начали прыгать по их головам и хохотать тоненькими голосками. Ваня обратил внимание, что на ногах у существ не было пяток.

– Шо ж вы творите, паразиты?! – рассвирепел бригадир.

– Сгинь, нечисть, – продолжал судорожно креститься отставной вояка, – это нам за грехи наши тяжкие. Вы как хотите, а я с бухлом завязываю.

– Прости, Аллах, не будем больше сыпертное пить! Не будем твои заповеди нарушать! – таджик и узбек, держась друг за друга, стали давать торжественную клятву своему Всевышнему.

– А пиво-то того, с мухоморами, – убеждённо заключил бывший наркоша, пытаясь согнать со своей головы рогатую нечисть, – отвалите, децлы.

– Ты думаешь? – засомневался актёр, – и что тебя подвигло на подобные мысли?

– А с чего нам такие глюки мерещатся? Олигарх, признавайся, из Амстердама у тебя пивко, да? Зуб даю, оно не хилыми галлюциногенами заряжено.

Бурмакин промолчал и быстро погрёб к выходу.

– Я же вам говорил! Я же вас предупреждал! – заверещал слуга гигиены, вцепившись мёртвой хваткой в смотрителя арыка, – нужно срочно созвать межведомственную комиссию и проверить это пиво на наличие психотропных препаратов!

– Заткнись, жлобяра! – прикрикнул на чиновника торчок, – пиво без грибов – деньги на ветер.

Из подвала Ваня вернулся тихим и задумчивым. Он подошёл к зеркалу, высунул язык и внимательно ознакомился со своей ротовой полостью.

– Ну, и как, впечатляет? Если ты хочешь получше рассмотреть свою грешную душу, то должен тебя огорчить – она располагается значительно глубже, – предупредил Переплут.

– Отлезь, удод.

– Не понял? – обиделся брат два, – ты сейчас оскорбил меня, да? Ты что, холоп, на славянского Бога наехал?

– Тебя не существует, – проблеял Бурмакин, – ты глюк, фантом, плод действия галлюциногенных грибов.

– Ах, вот оно что, – расхохотался Переплут, – что ты сегодня курил, обдолбыш?

– То-то и оно, что ничего! – взбесился Ваня, – я и «колёсами» не закидывался! Я, вообще, не по этому делу, это твоё пиво чем-то заряжено.

– Сам додумался, или пролетарии подсказали?

– Пролетарии, – сознался Ваня, – представляешь, сейчас в подвале два рогатых децла все баллоны нам прокололи и по головам скакали как по паркету.

– Это Еря и Спиря, – усмехнулся Переплут.

– Кто?!

– Ермолай и Спиридон, – пояснил брат два, – анчутки.

– А это ещё что за зверь?

– Выпороть бы вас хорошенько, потомки свободных славян, – рассердился Переплут, – зомби, вампиры и оборотни у вас за здрасьте проходят, а про обыкновенных анчуток напрочь забыли. Неужели тебе в детстве бабушка про анчутку безпятую не рассказывала?

– Где-то я это слово уже слышал, – стал припоминать Ваня, – и, действительно, от своей бабуси. Так кто ты такой, если не глюк?

– Я тебе уже говорил, что я – Бог Переплут, славянский Бахус, покровитель забулдыг, пьянчуг и ендовочников.

– Ты, небось, никогда с похмелья не хвораешь, поэтому и считаешь себя Богом, – захихикал Ваня.

– Не смешно, – скривился Переплут, – что-то ты, Ивашка, слишком резво себя ведёшь.

– В смысле, резво?

– В смысле, фамильярно. Я Бог, как никак.

– А я атеист, – ухмыльнулся Бурмакин, – а ещё точнее, агностик.

– Баклан ты безмозглый, Ванюшка, а не агностик.

– А почему ты, собственно, ко мне заявился?

– Должок. Мне твой пра-пра-пра-прадедушка Велеслав должен остался. Точнее, подставил он меня когда-то, лиходей этакий.

– Я-то тут причём? Когда-то, где-то, какой-то там древний пращур накосячил, а мне его долги выплачивать? Фигушки. У нас говорят, что сын за отца не ответчик. За отца, понял?

– У кого это, у нас?

– У людей.

– Так-то у людей, а у нас, у Богов, срока давности не бывает.

– Ваши проблемы, – отрезал Иван.

– О тебе же жандоблюсь.

– Что делаешь?

– Жандоблюсь. Забочусь, радею, по-старинному. Тебе же хочу, оглоеду, помочь, чтобы снять с тебя родовое проклятье.

– А не надо мне помогать, – заупрямился Бурмакин, – без сопливых обойдёмся.

– Что ты всё время копырзишься?

– Не понимаю я твоих слов! – окончательно разгневался Ваня, – по-русски говори!

– Я по-русски и говорю. Копырзишься, значит, упрямишься. Так в древности говаривали. Купи древнеславянский разговорник и учи слова, если такой невежа уродился.

– Сам учи, – огрызнулся Бурмакин.

Переплут побродил по квартире, полистал отсыревшие мужские журналы и пробурчал:

– В кого же мне превратиться? Твоя простецкая рожа мне изрядно надоела.

– Полегче, оборотень.

– Чем ты мне, Ивашка, нравишься, так это своей несусветной борзостью. Ты, вахлак, с кем разговариваешь? С Богом, однако!

– И что? Теперь тебе можно всякие непотребства творить?

– Конечно, можно. Это основное моё занятие.

Переплут пролистал ещё один журнал и определился с новым имиджем.

– В ДиКаприо превращусь, – заключил он, – вот, Леонардо, действительно, красава. Сразу чувствуются славянские корни.

Переплут на глазах Вани из его двойника превратился в Леонардо ДиКаприо. Бурмакин разинул рот и простонал.

– Ты что, всех голливудских звёзд знаешь?

– Естественно.

– И в любого можешь превратиться?

– Без проблем. Я же продвинутый Бог.

– А откуда ты столько современного сленга знаешь? Можно подумать, ты по ночным клубам тусовался.

– Да сколько у вас там новых слов, кот наплакал. Можно все выучить на шесть секунд. Мы же наверху не просто так сидим и дремлем, мы за вами наблюда-а-аем.

– Значит, мы у вас все под присмотром? – поразился Бурмакин.

– Под колпаком, – подтвердил Переплут, – но я решил не просто сверху на вас глазеть, а спуститься на Землю, встретиться с тобой и поквитаться. Правда, Верховные Боги были против, и мне пришлось пойти в самоволку.

– Э-э-э, Переплут, да ты хулигаа-а-ан.

– Не без этого. Люблю пошалить и набедокурить.

– И не трогают тебя Верховные Боги?

– Не а.

– Врё-ё-ёшь. Каждую неделю, небось, на ковёр вызывают.

– На ковёр из облаков, – хохотнул Переплут, – у нас, как и у вас, пока не рвёшься к власти, не устраиваешь митингов и не выносишь сор из избы – никому ты на фиг не нужен.

– А есть такие, что рвутся?

– Сколько угодно. Таких Божков мёдом не корми, только дай к власти пробраться. Их уж и под землю низвергают, и в морскую пучину командируют, и на Эверест зафутболивают. А им, дурням, всё равно неймётся.

– А тебе, типа, власть не нужна?

– На черта она мне сдалась? «Мама – анархия, папа – стакан портвейна».

– Ты что, и Витю Цоя слышал? – ороговел Бурмакин.

– Конечно. Я и Сашу Башлачёва знаю. Все, кто пишет и поёт о хмельных напитках – мои друзья. Это и Ваня Барков, и Гена Шпаликов, и Веничка Ерофеев, и Серёжа Довлатов, и Володя Высоцкий, и Майкл Науменко, и Боря Гребенщиков, и Миша Кочетков. У меня много друзей.

– Насчёт власти я с тобой согласен, – умудрёно прищурился Бурмакин, – я, что такое власть, ещё в четвёртом классе прочухал, а некоторые дундуки до седых волос доживают, а всё никак не могут разобраться.

– А ты, значит, уже в десять лет всё просёк? – усмехнулся Переплут, – вундеркинд ты, Ванятка.

– Я был развитым ребёнком, – отчеканил Бурмакин, – на уроке истории я спросил учительницу, чтобы случилось, если бы решающую битву выиграл не Красс, а Спартак? Римские легионы наголову разбиты, а бывшие рабы берут власть в свои руки. Знаешь, что она мне ответила?

– ?

– Ничего бы кардинальным образом не переменилось. Бывшие рабы сидели бы на трибунах в белоснежных тогах и показывали большим пальцем вниз, а вчерашние патриции рубились бы и гибли вместо гладиаторов на арене. И всё. Рабовладельческий строй бы не пошатнулся, система товарно-денежных отношений не пострадала и осталась той же.

– А если бы Спартак захотел устроить коммунизм уже тогда? – подмигнул Переплут.

– Я задал тот же вопрос. Историчка была лаконична: «у него ничего бы не получилось, а если бы он стал настаивать, его бы задушили свои же. Нельзя перепрыгивать из одного общественного строй в другой по человеческой прихоти».

– Правильно сказала. Люди ничего не решают, всё решают Боги.

– Ты не забыл, что я агностик?

– Ещё помню. Но без Богов всё равно нельзя, самим вам не управиться, дефективным.

– С чего ты взял?

– Вы же, люди, как дети неразумные, – укорил Переплут, – вас в ежовых рукавицах нужно держать. Вам же каждый шаг нужно подсказывать, от ошибок предостерегать и мировоззрение навязывать.

– А мы всё равно будем отстаивать свои взгляды, – набычился Бурмакин.

– Дети обычно отстаивают свои взгляды, стоя в углу, – отрезал Переплут.

В дверь позвонили. Ваня, понурив голову, пошёл открывать. Он решил, что это пришли возмущённые соседи, или брошенный в набежавшую волну государственный чиновник, или участковый, или квартирная хозяйка… Да мало ли кто мог прийти к нему после невиданного доселе пивного потопа. Однако за дверью оказался незнакомый молодой человек приятной наружности в джинсовом костюме. Он бесцеремонно оттолкнул Бурмакина и ворвался в квартиру.

– Ну, что, не ждали?! – завопил он с порога.

– Вы кто? – открыл рот Иван.

– Припекала, – представился незнакомец, – славянский Бог любострастия, покровитель ходоков и половых агрессоров.

– Кто?! – обалдел Бурмакин, – ещё один Бог?! Вам что здесь, Пантеон что ли?!

– Ну, вот, явился, не запылился, – нахмурился Переплут, – чего припёрся?

– Не одному тебя по самоволкам шастать, – осклабился Припекала, – ну, как тут местные девы? Заждались меня?

– Им только и дела, что тебя ждать, – съязвил Переплут.

Припекала взял с журнального столика мокрый журнал «Playboy», деловито полистал и, кажется, остался доволен.

– Ух, ты, какие ляльки, – потёр он руки, – работы у нас с вами, браты, – непочатый край. Так, в кого же мне превратиться? Насколько я помню, сейчас главный секс символ – Брэд Питт. Им, пожалуй, и обернусь.

Припекала, мгновенно обернулся голливудской звездой, теперь его даже родная мать не отличила бы. Конечно, имеется ввиду родная мать Брэда Питта. В дверь снова протяжно позвонили.

– Кого там ещё чёрт принёс?! – взбесился Бурмакин.

– Ещё одного славянского Бога, – схохмил Припекала.

– Боги, а туда же. И все ведь в Москву лезут, провинциалы опереточные, – проворчал Ваня, отпирая дверь, – понае-е-едут, понимаешь. Достали вы меня уже, замкадыши.

Наконец, дверь отворилась, Переплут и Припекала с интересом выглянули из прихожей. За дверью стояла симпатичная девушка в халатике, с пустым мусорным ведром в руке.

– Богиня, гадом буду, богиня, – облизнулся Припекала, – проходите, девушка, мы вам несказанно рады.

– Я вышла, на лестничную клетку мусор выбросить, а дверь захлопнулась, – пожаловалась соседка, – вы мне не поможете?

– Конечно, поможем, – в один голос заверили Переплут и Припекала.

– Баба с пустым ведром – это не к добру, – блеснул Ваня знанием народных примет.

– Глупые суеверия и устаревшие предрассудки, – отмахнулся Переплут, проводя хорошенькую гостью в комнату.

– Что это с вашей квартирой стряслось? – оторопела соседка.

– Да сверху затопили, – возвёл на соседей напраслину Переплут, – нужно им, злодеям, гамбургский счёт выставить.

– Хороший сосед – мёртвый сосед, – поддержал его Припекала, – о соседках, естественно, речь не идёт.

– Ой, как же вы на американских артистов похожи, – всплеснула руками девушка, приглядевшись к соседям поближе, – вы их двойники, да?

– Мы – они и есть, – расплылся в плотоядной улыбке Припекала, – я – Брэд Питт, а он – Леонардо ДиКаприо. А вас как звать-величать.

– Юля.

– Очень приятно.

– А почему вы так чисто по-русски говорите? – закокетничала девушка, – объясните мне, пожалуйста.

– А мы полиглоты, – подмигнул Припекала, находясь в лощёной шкуре Брэда Питта, – да, Леонардо? У нас в Голливуде все-е-е полиглоты.

– У меня, бабушка, промежду прочим, русской была, – заявил ДиКаприо, отодвигая конкурента в сторону, – вы, Юленька, слышали, что в моих жилах течёт славянская кровь?

– Не-е-ет.

– Сто пудов, течёт. А хотите, я вам про съёмки «Титаника» расскажу?

– Конечно, хочу, – залилась румянцем соседка.

– «Титаник» – старьё, – перебил Питт, – вот «Война миров Z» – это да.

– Слабенький фильмец, – поморщился ДиКаприо.

– Все претензии к режиссёру. Юля, а помните меня в фильме «Знакомьтесь, Джо Блэк»?

– Конечно, помню, – задохнулась от счастья соседка.

– Юленька, вы идите к своей двери, – предложил Питт, галантно провожая даму за дверь, – а мы тут пока инструменты поищем.

Гостья вышла на лестничную клетку, а Припекала взмолился:

– Переплут, ты просто обязан уступить её мне.

– А рожа не треснет?

– Я целых три года живую женщину не видел. Я весь засох и окаменел.

– Прими слабительное, – безжалостно посоветовал Переплут, – я ей больше нравлюсь. И, вообще, я здесь первый нарисовался.

– Ну, хочешь, я перед тобой на колени встану? – заныл Припекала, – ты не представляешь, как я стосковался по женскому телу.

– Не фига себе вы Боги, – ороговел Бурмакин, – вы – сексуально-озабоченная солдатня в увольнительной.

– В самоволке, – поправил Припекала, – ну, уступи, братишка, ну, пожа-а-алуйста.

– Ладно уж, – расщедрился Переплут, – но, запомни, за тобой должок.

– Спасибо, братан. Какая мамзель, – чмокнул Припекала, – мм, пэрсик. Пойду дверь взламывать.

– Ты можешь вскрывать дверные замки? – изумился Бурмакин.

– Ты удивишься, ботан, но не только замки, – потёр руки Припекала и усвистал в подъезд.

– Это не славянский Бог, это поручик Ржевский какой-то, – развеселился Ваня.

– Припека-а-ала, – пожал плечами Переплут.

– Надо же, какие красивые соседки со мной в одном подъезде живут, – запоздало поразился Бурмакин.

– Знатная соседка, – облизнулся Переплут, – признайся, Вань, ты её пилил?

– Откуда? Я её даже не знаю, хотя и живу с ней три года на одной лестничной клетке.

– А что же ты с ней делал?

– Здоровался.

– Ты же её не знаешь.

– А я никого в своём подъезде не знаю, но со всеми здороваюсь.

– Молодец, – одобрил Переплут, – вежливый хлопчик, но придурок редкостный. Я бы такую соседку, да ни в жисть не пропустил.

– Мне сейчас не до соседок, – признался Ваня, – меня больше беспокоит, что я скажу квартирной хозяйке.

– Скажешь, что соседи сверху затопили.

– Ага, она к ним поднимется, и весь обман сразу раскроется.

– Да не парься ты, Ивашка.

– Ага, не парься. Обои в пиве, паркет в пиве, аппаратура в пиве…

– Ха-ха-ха, – загоготал Переплут, – а руки в вобле.

– Не смешно, – надулся Бурмакин, – ты же Бог Всемогущий, сделай, как было раньше. Я на тебя надеюсь.

– На Бога надейся, но на ремонт копи, – Переплут попытался увильнуть от ответственности.

– Я серьёзно.

– Есть Боги – созидатели, а я Бог – разрушитель, – признался Переплут, – моя сверхзадача – шкодить и пакостить.

Тут на Ваню рухнула люстра, и белый свет стал ему не мил и даже враждебен. Бурмакина покачнуло, и он был вынужден присесть на стул.

– Наша задача – тоже шкодить и пакостить, – раздались сверху два писклявых голоска.

Ваня посмотрел на потолок. Еря и Спиря, держась хвостами за оголённые провода, сучили лапками, показывали языки и строили Бурмакину страшные рожи.

– Сгинь, нечистая сила! – Иван кинул в них тапком.

Анчутки дрыстнули в разные стороны, тапок отрикошетил от потолка и угодил Ивану прямо по лбу.

– Ужо я вас настигну, чертенята! – завопил Бурмакин, подспудно замечая, что его речь приобретает былинный оттенок.

– Куда тебе, некультяпистому, – запищали дьяволята, – меткий глаз, косые руки, жопа тянется к науке.

– Ну, погодите, децлы позорные.

Бурмакин запустил в них бесполезным айпадом. Гаджет, не задев анчуток, срикошетил, и через секунду поцеловал ванин лоб.

– Твою мать! – вскипел Ваня и кинул в нечисть стулом.

Анчутки выставили лапки, и он полетел прямиком в Переплута. За несколько сантиметров до его лица, стул замер, развалился на части и так, в разобранном виде, рухнул под ноги славянского Бога.

– Ни фига себе, – онемел Бурмакин, с уважением глядя на брата два, – это было круто.

– Я ещё и не так могу, – усмехнулся Переплут.

– А новые обои поклеить могёшь?

– Может, тебе ещё и паркет новый постелить?

– Постели.

– Доверьте лучше нам все работы по дому, – запищали анчутки, – мы для этого и созданы.

– Как ты их различаешь? – поинтересовался Бурмакин.

– У Ерьки рожки подлинней и пятачок розовый, а у Спирьки – серый.

– Пепельно-серый, – поправил Спиридон, – я не какой-нибудь там помоечник, я – анчутка царских кровей.

– А я – королевских, – ревниво пискнул Ермолай.

– Анчутки, слушай мою команду, – распорядился Переплут, – хватит шалить, лучше помогите Ване порядок навести.

– Не извольте беспокоиться, мистер ДиКаприо, для нас это плёвое дело.

– А вы раньше ремонт уже делали? – засомневался Бурмакин.

– Не боись, командир, щас всё замастырим в лучшем виде.

Ермолай и Спиридон сверзились на пол и принялись усердно расчищать фронт работ. Откуда-то в их лапках оказалась паяльная лампа, спирт и канифоль. Еря стал натирать канифолью паркет и поливать его спиртом, а Спиря сушить пол паяльной лампой. Никто и охнуть не успел, как паркет вспыхнул синим пламенем.

– Гори-и-им! – заголосил Еря, – гори-и-им!

– Враги-и-и! – поддержал его Спиря, – кругом враги-и-и! Это они, вредители, паркет подожгли!

– Что ж вы творите, дьяволята?! – взбесился Бурмакин и метнулся на кухню за водой.

Воды, как и положено, в кране не было. Если труженики ДЭЗа поют и празднуют, значит, с водой и электричеством начинаются перебои, это Ваня ещё из «Собачьего сердца» усвоил. На помощь, как ни странно, пришёл Переплут, он извлёк из под дивана банку «клинского» и залил пивом весь огонь. Брат два был готов опять заполнить квартиру пенным аж до самого потолка, но Бурмакин его тактично остановил. Едва потушили пожар, как в дверь вломился запыхавшийся Припекала.

– Переплут, собирайся скорей. Юленька подругу свою пригласила.

– Мне собраться, как голому подпоясаться.

– А я-я-я? – прогундел Бурмакин.

– А мы-ы-ы? – запищали Еря со Спирей.

– Нишкните, – цыкнул на анчуток Переплут, – ваше место в бане.

– Ты, Ваньша, тоже в пролёте, – хмыкнул Припекала, – у Юли «двушка». Значит, третий – лишний.

– Тоже мне Боги. Ведёте себя, как менагеры командировачные, – надулся Бурмакин.

– Как кто? – притормозил Переплут.

– Менеджеры, – пояснил Бурмакин.

– А-а-а. Так оно и есть, только мы не какие-нибудь там менагеры, а храбрые прогульщики и отчаянные дезертиры, – поправил Припекала.

– Так я, значит, в пролёте?

– Что ты предлагаешь?

– Сюда девиц пригласить, – намекнул Ваня.

– Как-то у тебя здесь неуютно, – заметил Переплут, – неказисто, сыро, грязно и прокисшим пивом с гарью разит. Развёл тут, понимаешь, свинарник.

– До вас, лимита, уютно было! – пылая от обиды, засопел Бурмакин, – девушкам, во всяком случае, нравилось!

– Ну, не знаю, не знаю. Ладно, не желаешь фильм о своём пращуре Велеславе посмотреть?

– Не желаю!

– А придё-ё-ётся.

Переплут провёл ладонью перед лицом Бурмакина, тот рухнул на диван и погрузился в нечто похожее на гипнотический сон. Ваня мгновенно перенёсся на многие века назад, когда ещё не было христианства, и люди общались с Богами так же запросто, как с соседями по лестничной клетке.

На картине внутреннего взора, как на экране кинотеатра, Бурмакин увидел леса дремучие, да реки быстрые и прозрачные, топи непролазные, да диких зверей великое множество. А вот людских поселений, тех, негусто было. Увидел Иван одно из таких городищ, и диву дался: стоят избёнки деревянные, наличниками украшенные, пожухшей соломой покрытые. Вокруг частокол, а на частоколе том – смотровая вышка. (В общем, как в современных, захудалых деревнях, откуда вёл свой род и сам Бурмакин, только без частокола и вышки). А ещё застал Ваня конкретную разборку между седобородым старцем и красивым парнем. (Говорили они на стародавнем языке, но внизу экрана бежали субтитры, так что Бурмакин без труда понимал, о чём идёт речь). Очень уж осерчал старикан, посохом о землю колошматил и пытался им юношу отлупцевать, а тот уворачивался ловко, да только посмеивался.

– Переплут, ты мою Любомилу не тронь.

– Нужна она мне, – смеялся парень, поглаживая бородку.

– Не тронь, говорю, мою дщерь, не то беду на себя накличешь. Это я тебя, как заслуженный волхв, предупреждаю. Велес про то прознает и всенепременно тебя наказует. Нашлёт на тебя, на гулёну блудливого, своих карачунов, мало не покажется. Любомила, между прочим, его крёстная дочь. Так что внемли моему мудрому совету – не тронь её.

– То есть всех дев тронь, а твою дщерь не моги, да?

– Я предупредил. Тебе же, охальнику, добра желаю.

– Себе ты добра желаешь, а не мне. Жадён ты, Велеслав, и скупердяист, так и скажи. А то Велесом пугаешь, карачунами грозишься. А на поверку работницу из дома отпускать не хочешь, чтобы она горбатила на тебя от зари до зари, да тятеньку содержала, пока он мухоморами закидывается.

– Это всего один раз было, – кашлянул Велеслав.

– Ага, рассказывай, ты же каждый день прёшься. Ну, и как, хорошо мухоморы вставляют?

– Не твоё дело.

– Видать, хорошо, если ни одного мухомора за десять вёрст не сыскать.

– Ты хочешь сказать, что я на грибы подсел?

– Знамо дело. Но я тебя не обвиняю, каждый прётся, как может.

– Я будущее своего рода просекаю, – надулся Велеслав, – я, можно сказать, на заклание себя отдал. Всё за ради людей, всё за ради добрых дел.

– Сделай перерыв, – посоветовал Переплут, – отдохни. Лучше сыроежками похрусти, здоровей будешь.

– От сыроежек не тащит, – вздохнул Велеслав, – только в брюхе бурчит.

Бурмакина затрясло. Из параллельного мира донёсся нетерпеливый голос брата два:

– Вань, где у тебя презервативы?

– Что?!

– Презервативы где? Девчонки упёрлись и без них ни в какую.

Бурмакин вышел из анабиоза и сообразил, что это Переплут трясёт его плечо и требует изделие № 2.

– Вы что там, совсем, очумели?

– Да очнись ты, наконец. Где у тебя презервативы?

– Посмотри в ящике стола, там целая коллекция.

– О-о-о, кажется, нашёл. А ты смотри про Велеслава, смотри, не отвлекайся.

Ваня снова провалился в глубокую старину.

Воды озера были темны и прохладны. Звёзды спрятались, и только месяц украдкой, из-за туч, подглядывал за голыми девами. А девы шумно плескались, ныряли, шутя, топили друг друга, их длинные волосы плыли по воде словно змеи, а грудь молочно светилась в темноте. Их призывной смех и визг далеко разносились в ночном воздухе. Два рослых, красивых, бородатых парня сидели в кустах нагишом и ждали начала празднества, до него оставались считанные минуты. Когда дева ныряла и её попка на миг мелькала из воды, Припекала, азартно бил себя по коленкам и повизгивал.

– Эту облагодетельствую, эту и эту. И ещё эту. И ту, и ту, и вон ту. И ту, конечно. Разве можно такую красу пропустить? – показывал он пальцем на дев, подпрыгивая от нетерпения.

– Парням-то местным хоть кого-нибудь оставь, дрын женонеистовый.

– Перебьются.

– Делай, что хочешь, забабенник, но Любомила моя, – предупредил Переплут, – к ней не лезь.

– Да пожалуйста.

– Велеслав, представляешь, скупердяй эдакий, весь мозг мне вынес, Велесом грозился, карачунов приплёл. Не тронь, мол, Любомилу, не буди Лихо, пока оно тихо.

– Велеслав – из волхвов, с ним лучше не связываться. Тебе что, других дев мало?

– А я, именно, её хочу.

– Тогда не парься, сердце – лучший вещун. Вон те две тоже ничего, я их себе на сладкое оставлю.

Ударило било. С первыми его раскатами в озеро стали прыгать молодые ребята и плыть по направлению к девушкам. Переплут и Припекала тоже сиганули в воду и стали выбирать себе пару. Над озером поднялся шум и гам, голые людские тела замельтешили в воде, как рыбы на нересте. Ночь обещала быть поро-о-очной, но тут на берег приковылял седобородый старец и началось:

– Угомонитесь, девицы и вьюноши, – загундел Велеслав, – воззрите на птиц небесных. Они не умеют думать, но это не мешает их полёту. Воззрите на зверей лесных. Они не ищут смысла жизни и потому не ведают тоски. Успокойтесь, двуногие твари, вам отмерено не так много лет, чтобы предаваться унынию по неизведанным порокам. Будьте добрей и добродетельней, ибо бесноватость стучится в ваши сердца и тени, исходящие от вас, заслоняют вам солнце.

В ответ раздались недовольные вопли:

– Да пошёл ты, кликуша!

– Как? Ты ещё не умер?!

– Эй, Неждан, убери свои грабки, Лада сегодня моей будет!

– Кто тебе сказал такую фигню?! Пусть она сама выбирает, кто ей больше люб.

– Ненагляда, любовь моя, поцелуй меня.

– Отзынь, постылый, не лапай. Мне Припекала глянется.

– Хватит смотреть под ноги, – не унимался волхв, – любуйтесь звёздами. И ночные бабочки холодных подземелий не смогут коснуться вас своими крылами, и родниковая вода заменит вам брагу, и преломленный с путником хлеб дарует вам покой. Отрекитесь от жадности и зависти, ибо только они застят вам свет и лишают вас сна. Не верьте власть предержащим и богатства алчущим. Идите меж горных вершин, не тщась покорить их. Плывите по рекам, не возжелав повернуть их вспять, и когда ночь сменится днём, вы обретёте мудрость.

Вопли из озера приобрели более негативную окраску:

– Велеслав, у тебя совсем чердак сорвало?!

– Он, небось, белены объелся, вот и несёт всякую пургу!

– Заткнись! Не мешай соитию, чучело!

Но заслуженный волхв продолжал гнуть свою линию:

– Не стремитесь оборвать все плоды со смоковницы, человеку это не под силу. Только ветер с аравийских пустынь, только град с разгневанных небес способен убрать весь урожай. А человек слаб, но завистлив, непостоянен в привязанности, но упорен в заблуждениях, лёгок на подъём, но тяжёл при падении.

У сельской молодёжи окончательно лопнуло терпение:

– Заткните его кто-нибудь!

– Если бы ты, Велеслав, не был пожилым человеком, ей ей вылез бы на берег и отходил тебя твоей же клюшкой! Это я, Всеслав Свирепый, тебе говорю.

– Услада, плыви ко мне, моя зазноба.

– Плыву, Припекала, плыву-у-у.

А неистовый волхв продолжал поучать сорванным голосом:

– Бросьте свои мелочные заботы, смените плуг на посох и идите странствовать, ибо никто так не любит дома, как лишившийся его, и никто так не хочет спать, как только что проснувшийся. Многие из вас возжаждали поднять камень выше головы, хотя сил хватает не выше колена, многие взирают на солнце, забыв, что от этого заболят глаза. И помятуйте, смертные: не смейте общаться с Богами, как с равными. До добра это не доведёт, Боги должны жить отдельно, а люди отдельно.

– Котлеты отдельно, а мухи отдельно, – передразнил Переплут, подплывая к Любомиле и обнимая её за талию, – надо же, до чего твоего родителя религия довела.

– Ой, не знаю. Тятенька такие странные вещи говорит: мол, в первую голову нужно его старость лелеять и потчевать, а с Богами водиться ни в коем случае не можно. Мне так боязно. И за тебя, и за него, и за себя.

– Не бойся, любовь моя, и не переживай так. Просто у него от старости и мухоморов крыша поехала.

– Я у него самая младшая. Кому за ним ухаживать, как не мне?

– Тебе, люба моя, конечно, тебе. Давай выберемся на берег, и займёмся плотскими утехами, а после всё обсудим.

Переплут вынес Любомилу на руках из озера и направился к своему шалашу. Однако там его ждал неприятный сюрпризец. Огромные воины в кожаных доспехах, из которых торчали лапы, с вытянутыми лицами, похожими на морды собак, преградили ему путь. Бог опустил любимую на землю, карачуны положили свои собачьи лапы ему плечи.

– Пойдём-ка, Переплут, побазарим.

– О чём?

– О жизни с тобой перетрём, о долге, о любви.

– С вами, псами, только о намордниках перетирать.

– Не выпендривайся, Переплут. Велес тебе запретил с людьми общаться, а ты его взял и ослушался, негодник.

Из шалаша вышел Велеслав и кинул дочери полотняную рубаху.

– Прикройся, бесстыдница.

Любомила быстро облачилась. Переплут дёрнул углом рта, и мигом оказался одет в белоснежную льняную рубаху и порты.

– Это ты, волхв, на меня Велесу накапал? – сдвинул брови Переплут, – запомни, старик, будешь жестоко наказан.

– Я уже наказан, – ведун бестрепетно посмотрел в глаза Богу.

– Да-а-а? И за что?

– За донос на тебя. Велес обрёк меня вечно скитаться по белу свету.

– Разве это наказание – жить вечно?

– Самое лютое из всех, – Велеслав закатил пощёчину дочери, – говорил тебе – не водись с Богами. Добром это не кончится.

– Я люблю его, – зарыдала Любомила, – а он любит меня.

– Боги не могут любить смертных, они используют их в своих интересах, а потом выбрасывают, как надоевших кукол.

– Неправда, – всхлипнула Любомила, – Переплут любит меня.

– Очнись, дура, – Велеслав отвесил дочери ещё одну пощёчину, – ворон ворону глаз не выклюет. Все Боги одинаковы, я поведал Велесу про ослушание Переплута, а, в итоге, сам же и пострадал.

Карачуны надавили лапами на плечи Переплуту.

– Ну, что, шалун, погнали к Велесу?

– Погна-а-али.

Трое Небожителей взмыли вверх и мигом растворились в ночной мгле.

Ваня открыл глаза и увидел Леонардо ДиКаприо, собственной персоной, листающего расписание пригородных электричек. Бурмакин в ужасе помотал головой, но потом припомнил всё и затих.

– Проснулся? – оживился брат два.

– Лучше бы я не просыпался.

– Что, так понравились стародавние праздники?

– Нет, так пугают современные будни.

Переплут оглядел разорённую квартиру.

– Да уж. А что, другой хаты у тебя, Ивашка, нет?

– Извиняй, нетути.

– А родители твои, где обитают?

– В деревеньке, под Курском.

– Э-э-э, Ваня, да ты сам лимитчик. А чего тогда на нас наезжал?

– Так всегда и бывает, вчерашние замкадыши больше всех разоряются.

– Не хотел я этого делать, но, видно, деваться некуда, – вздохнул Переплут и щёлкнул пальцами.

В тот же миг квартира приобрела первоначальный облик.

– Ништя-я-як! – взвыл Бурмакин, – а миллион долларов наколдовать могёшь?!

– Хватит уродовать русский язык, Ивашка, он того не заслужил. Собирайся, едем с тобой в урочище.

– Какое ещё урочище?

– Место, где сходятся все тропы, – загадочно улыбнулся Переплут.

– Погоди, нужно в Интернете расписание электричек посмотреть, бумажное, наверняка, устарело, – согласился размякший Бурмакин, – куда путь держим? С какого вокзала порулим?

– С курского. Едем на станцию Гривно.

– Зачем?

– На-а-адо.

Бурмакин, как голодный на еду, накинулся на бытовую технику. Он сразу включил и компьютер, и телевизор, и ноутбук, и айпад, и планшет, и принтер, и музыкальный центр.

– Во, дорвался, – хмыкнул Переплут, – да у тебя, Ивашка, гаджетная зависимость.

– Фу-у-у, у меня такое ощущение, что долго электричества не было, а теперь его дали, – облегчённо выдохнул Бурмакин, одновременно просматривая электронную почту, читая новости, ища расписание пригородных поездов, скачивая разговорник древнеславянского языка и распечатывая его на принтере.

– До чего ж вы докатились, потомки свободных славян, – нахмурился Переплут, – вы прям молитесь на эти дивайсы. Прям на колени готовы перед ними стать.

– Знаешь, брат два, – признался Ваня, – когда я полдня не вижу свою электронную почту, у меня начинается конкретная ломка.

– Тьфу.

– А Припекала где?

– Мы его потеряли, теперь Припекалу от дев за уши не оттащишь.

– Во, даёт, забабенник, – захихикал Бурмакин, сверяясь с разговорником, – а ещё лучше – дрын женонеистовый.

– Мы тоже ребятишки хоть куда, – запищали Ермолай и Спиридон, – только нас всерьёз никто не воспринимает.

– Ну-ка, баловники, полезайте быстро сюда, – приказал Переплут, доставая с антресолей кошачью переноску.

Анчутки забрались в переноску, и она заходила ходуном.

– Тут тесно, – не утерпел Ерька, – Спирька, не толкайся!

– Сам не толкайся!

– Цыц, нечисть хвостатая, – прикрикнул на них Переплут, – доберётесь, не баре.

На перроне Курского вокзала Ваня зацепился взглядом за двух похмельных мужиков. Они стояли перед палаткой с напитками и напряжённо зырили на ряды банок и бутылок, потом принялись вытряхивать из карманов последнюю мелочь. На пиво, как обычно, не хватало нескольких рублей.

– Давай, хоть воду купим, – предложил один из ханыг, постарше и поприличнее.

– На кой?

– Всё равно, на пиво не хватает.

– Токсин, твоя очередь, – напомнил второй, – давай, настреляй двенадцать рублей или стибри.

– Нет, Хорёк, это ниже моего достоинства.

– Ниже твоего достоинства только ноги, – огрызнулся Хорёк, парняга с явными криминальными наклонностями.

– Сам настреляй, мне неудобно, я даже сигареты не стреляю.

– Ему, неудобно, – завёлся Хорёк, – а как на халяву пить – так удобно?!

– Попрошайничать не буду, – наотрез отказался Токсин, – воровать, тем более. Мне моральные принципы не позволяют.

В их перепалку, не долго думая, вмешался Переплут.

– Мужики, смело покупайте воду «Шишкин лес», по бутылкам разлита водка.

– Не бреши, – отбрил его Хорёк.

– Оставшимся здоровьем клянусь, – побожился Переплут, – это коммерческая тайна, но я сегодня добрый.

– Если такой добрый, так дай двенадцать рублей, – предложил Хорёк.

– Если такой глупый, так бери пиво, а мог бы водовки накатить, – заметил Переплут.

– Ну, что же, господа, проведём следственный эксперимент, – Токсин протянул продавщице мелочь, взял артезианской воды и сделал глоток, – действительно, водка.

– Не может быть, – потянулся за пластиковой бутылкой Хорёк, – водяра, в натуре, водяра.

Собеседники говорили не так уж громко, но уже через пять секунд пассажиры со всей платформы очумело бросились к палатке и образовали очередь за водой «Шишкин лес». Раздался недовольный женский голос:

– Вася, ты куда?! Электричка же уйдёт!

– Да хрен с ней, с электричкой. Смотри, водку почти задаром продают, – мордатый садовод, гружённый граблями и корзинами, пролез в самое начало очереди.

– Вася, ты же не пьёшь, ты же почечник.

– Почки пройдут, а водка останется, – Василий извлёк из кошелька крупную купюру, – «Шишкин лес», на все.

– Лопнешь, куркуль! Нам немного оставь! – закричали мужики из очереди, передразнивая его жену, – Вася, тебе же нельзя, ты же по-о-очечник!

– Водка почкам не помеха, – вспотевший от счастья, садовод принялся дегустировать водку и раскладывать бутылки по корзинам, – интересно, неужели вся партия такая?

– Не бойтесь, граждане и гражданочки, водяры на всех хватит, – не подумав, брякнул Ваня.

– Качать его! – рявкнул Василий, и уже затарившиеся бухлом пассажиры, принялись подкидывать Бурмакина в воздух.

Иван испытал неземное чувство полёта и всенародного признания.

– «Шишкин лес» кончается! – донеслось из очереди.

Народ снова бросился к палатке, а Иван из самого зенита славы шлёпнулся на платформу. Грузно и убедительно, как порванная грелка.

– Хорошо впечатался, – оценил Переплут, – ну, и как тебе, Ваня, извивы народной любви?

– Я себе, кажется, хребет сломал, – просипел Бурмакин.

– Интеллигентные люди говорят – позвоночник, – поправил Переплут, – вставай, лежебока, хватит грязь собирать, вон, и электричка подошла.

Ваня, кряхтя, поднялся с платформы и заковылял к вагону. Как назло, в него набились, исключительно, покупатели «Шишкиного леса». Они тут же принялись трескать дармовую водку, занюхивая её рукавом, и обмениваться впечатлениями. Пассажиры вагона дружно пришли к выводу, что подмену осуществили торговцы, чтобы избежать таможенных акцизов. Электричка не миновала и пяти остановок, а народ уже был в дупелину. Хорёк, почувствовав раздолье, тут же принялся воровать кошельки, часы и телефоны. Он уже набил украденным целую сумку, когда обратил внимание на переноску.

– Притворись спящим, – шепнул Переплут Ивану и громко захрапел.

Бурмакин последовал его примеру. Ворюга на цыпочках подкрался к переноске и осторожно в неё заглянул. Оттуда на него сверкнули прозрачные глазёнки.

– Наверняка, щенки хаски, – пробубнил себе под нос Хорёк, – уж больно глаза у них светлые.

Из переноски раздалось собачье тявканье.

– Дорогу-у-ущие, небось, – воодушевился воришка, – на пятьсот баксов потянут, не меньше. Уда-а-ачный у меня сегодня день.

Хорёк открыл переноску и сунул туда два пальца.

– У-тю-тю, мои пёсики.

Еря вцепился зубами ему в указательный палец, а Спиря в средний.

– Да чтоб вас, сучары! – заматерился карманник, дуя на окровавленные пальцы и швыряя в переноску смартфон, – заполучите, твари!

Анчутки увернулись и вновь затявкали. Вор осторожно заглянул в переноску.

– Мужик, а, мужик? – шмыгнул бархатным пятачком Еря.

– Что-о-о? – зачарованно протянул Хорёк.

– В чухальник хочешь?

– Не-е-ет.

– Как это нет? Хо-о-очешь. На, лови, – Спиря метнул смартфон в Хорька и попал ему прямиком между глаз.

Воришка, как стоял, так и рухнул в проход.

– Давай на него посикаем, а? – предложил Ермолай, – крест на крест.

– Давай, – согласился Спиридон, – оросим гада, будет знать, как щенков тырить. Вы не против?

– Мы за, – синхронно кивнули Переплут и Бурмакин.

Анчутки справили малую нужду на брюки Хорька и опять скрылись в переноске. Никто не обратил на них внимания, пассажиры вагона продолжали, кто глушить водку, кто храпеть, а кто тесно общаться. Только супруга садовода оказалась, чем-то, недовольна и возмущена.

– Вась! Вась! Ты меня слышишь, пьянчуга? Ты в курсе, что мы сели не в ту электричку и едем в другую сторону?

– А нам всё равно, а мне нам равно! – заголосил упившийся в кашу почечник.

– Мразь!

Взбешённая тётка пошла по вагону, ища трезвых пассажиров. Их осталось только двое: Переплут и Бурмакин.

– Вы видели этот кошмар? – запричитала она с ходу, – все пьяные в дымину. В проходе лежит какой-то мужчина, и, похоже, что он уже обмочился. Это же надо пить до такого скотского состояния?

– И не говорите, – возмутился Переплут, – совсем славяне себя потеряли.

– Пропойцы, – поддержал его Ваня, – забулдыги, колдыри.

Из переноски донесло громкое мяуканье. Женщина встрепенулась:

– Ой, а кто там у вас? Котик?

– Два котика, – ухмыльнулся Бурмакин.

– Можно взглянуть?

– Не советую, – предупредил Переплут, – они совсем дикие.

– Ой, мне так любопытно. Можно посмотреть? Ну, хоть одним глазком?

– Извольте, – брат два открыл переноску.

Женщина нетерпеливо заглянула туда и обомлела.

– Чего уставилась, дурёха? – недовольно пропищал Ермолай, – анчуток никогда не видела?

Тётка вытаращила глаза и сомлела.

– Любопытной Варваре на базаре нос оторвали, – проворчал Спиридон, – пошла в жопу, кошатница.

– А-а-ах, – любительница котиков от увиденного и услышанного лишилась чувств и хлопнулась в обморок.

Бурмакин еле успел её подхватить и усадить на сидение.

– Говорил же ей, что они дикие, – усмехнулся брат два, – Богам нужно верить.

– Она не знала, что ты Бог, – справедливо заметил Иван.

– Её проблемы. Нет, всё-таки зря я за вас переживал, – с удовольствием отметил Переплут, – славяне оказались на высоте. Кроме нас, ни одного трезвого пассажира, все задутые, вот, что значит, на халяву. Даже почечник лыка не вяжет. Мо-ло-дцы! До конечной станции ещё полчаса. Ну-с, чем займёмся?

– Просвещением, – Бурмакин достал славянский справочник, скаченный из Интернета, и принялся зачитывать вслух, – «Бог Переплут – славянский Бахус, покровитель пропойц и забулдыг. Способен оборачиваться огнедышащим змеем о трёх головах или бурым медведем, может принять любой человеческий облик. Припекала – Бог любострастия, покровитель ходоков и сексуально озабоченных мужчин».

– И всё? – расхохотался Переплут, – смотри-ка, о Припекале всего-то две строчки, а обо мне целых три.

– О нас прочитай, – загалдели анчутки.

– «Анчутки – чертенята. Маленькие, тридцати сантиметров в длину, лысые, рогатые существа без пяток, могут становиться невидимыми или превращаться в людей. Бывают банные анчутки и полевые»…

– Неинтересно про них, – перебил Переплут, – бесы они и есть бесы, ничего выдающегося.

Анчутки надулись, но выступать поостереглись.

– Выходит, мы живём в параллельных мирах? – задумался Бурмакин.

– Так оно и есть, – подтвердил Переплут, – есть три мира: видимый мир – называется Явь. Невидимый, духовный – Навь. А верхний мир, где живут Боги – зовётся Правь. Сейчас у нас на дворе – Явь. Когда ты видел Велеслава – то была Навь. Ну, а в Правь, и тебе, и анчуткам путь заказан.

– Долго ещё? – подали голос Спиря и Еря.

– Спите, – приказал Переплут, – как доедем, разбужу.

Анчутки немного покопошились, потом свернулись в клубочки и задремали. Переплут и Бурмакин вышли в тамбур, к ним, шатаясь, подвалил Токсин. От его былой учтивости не осталось и следа, на свет вылезла быковатая харя хама.

– Эй, плут, ну-ка, быстро, дал закурить, – пристал он к брату два.

– Меня зовут не так.

– А как?

– Переплут.

– Какая, хрен, разница?

В руке Переплута невесть откуда взялась сигаретина, он протянул её Токсину.

– Вот тебе волшебная свирель, пьянчужка, и дуй отсюда, пока я тебе последние мозги не вышиб.

– Понял. Уже исчез, – Токсин прикурил и поплёлся в вагон.

– Как же быстро люди от водки свинеют, – покачал головой Бурмакин, – а ведь всего час назад у него были незыблемые моральные принципы.

– Пойдём, наша станция, – Переплут хлопнул Ваню по плечу и устремился на выход.

Они спрыгнули на платформу и осмотрелись. Электричка, дав прощальный гудок, тронулась и стала набирать скорость.

– Бли-и-ин, – спохватился Бурмакин, – мы же переноску с анчутками в электричке забыли.

– Не завидую я её пассажирам, – усмехнулся Переплут, – ох, не завидую. Чует моё сердце, для них всё «дуркой» закончится.

– Ты же говорил, что Боги ничего не забывают, – рассмеялся Бурмакин, следуя за Переплутом.

– Конечно, не забывают. На то они и Боги.

– А кто переноску с анчутками в вагоне забыл?

– А кто сказал, что я её забыл?

– Ты что, специально что ли, её оставил?

– Конечно. Бесенята бы у нас только в ногах путались.

– Их можно было в квартире запереть.

– Угу, и тогда бы твой дом взлетел на воздух, – хмыкнул Переплут.

– Они же потеряются.

– Не надо переживать за анчуток, – успокоил Ваню брат два, – беспокоиться следует за их несчастных попутчиков.

– А ещё, – припомнил Бурмакин божественный промах, – ты удивился, когда узнал, что я родом не из Москвы.

– Я прекрасно осведомлён, что ты родом из села Уколово Курской губернии. А знаешь, Ивашка, многие столичные «игольщики» дорого бы дали, чтобы в их паспортах значилось место рождения – село Уколово.

– Зачем же ты прикидывался?

– А когда ты общаешься с пятилетним ребёнком, разве ты читаешь ему лекции по ядерной физике про нейтрон и базон Хигса? Нет. Ты рассказываешь ему сказку о Деде Морозе и Снегурочке. Мысль ясна?

– То есть, ты подстраиваешься под меня?

– Если быть совсем уж откровенным, опускаюсь до твоего примитивного уровня.

– Тоже мне, шнобелевский лауреат нашёлся, – фыркнул Иван.

Они миновали городские кварталы и углубились в лес.

– Стой, – притормозил Переплут, – вон, за тем елбаном должно быть моё капище.

– Елбан – это холм, – прищурился Бурмакин, листая свой разговорник, – а что такое капище?

– Капище – это место для идола, моего каменного изображения. В общем, место для принесения жертв.

– Тебе, что ли, там жертвы приносили?

– Ну, не тебе же.

Лес быстро кончился, и они вышли к неширокой речке.

– Пойдём к воде, – предложил Переплут.

– Куда?

– К воде.

– Зачем?

– Для начала, будем у воды дев умыкать.

– Что делать?

– Умыкать дев, как в старину. Девы, такие, идут купаться, а тут мы выскакиваем из-за кустов и умыкаем их, короче, крадём.

– Ну, умыкнём мы их, а дальше, что с ними делать? – оторопел Бурмакин.

– Ну, Ивашка, ты даёшь? До двадцати пяти лет дожил и до сих пор не знаешь, что с девами делать?

– В наше время за это статья полагается. Под богомерзким названием – изнасилование.

– Да они, может, только и ждут, чтобы их побыстрей умыкнули.

– Переплут, ты социально-опасный тип, с тобой на зону угодить за нечего делать.

– Бес бы вас всех побрал, потомки свободных славян! – рассвирепел брат два, – вы не только себя, вы тени своей боитесь! Того нельзя, этого нельзя! Вам хоть что-нибудь можно!?

– Можно, – кивнул Бурмакин, – горбатить от темна до темна, шёпотом ругать власть и начальство и при этом исправно платить налоги в федеральный бюджет.

– Да я уж чувствую.

Впереди послышались женские крики о помощи, Переплут и Ваня ускорили шаг. Возле прибрежных кустов семеро парней грязно домогались девушку, лифчик с неё уже сорвали, очередь подходила к трусишкам. Дева металась между гопниками, прикрывала руками грудь и отчаянно звала на помощь. Бурмакин сразу сбавил скорость, а вот, Переплута, численное превосходство противника, казалось, нисколько не смутило. Мало того, Ваня боковым зрением увидел, как Леонардо ДиКаприо обернулся Джейсоном Стэтхемом.

– Что это за речушка? Скажите-ка мне, добры молодцы, её нынешнее название? – отчебучил брат два.

– Лысый, свали в туман, – отрезал главарь, разрисованный татуировками так же густо, как заброшенный дом граффити.

– Я настаиваю, – буркнул Переплут в мускулистой шкуре Стэтхема.

– Сосновка, – пропищала испуганная девушка, – скажите им, пусть они отстанут.

– Отстаньте от неё, добры молодцы, – посоветовал Переплут семи гопникам, – не то хуже будет.

– Нам хуже не будет, – отозвался «добрый молодец» недобрым голосом, – а вот тебе, лысый пряник, мы сейчас точно по ушам настучим. Где-то я тебя уже видел. Ты что, крендель, в репу хочешь?

– Хочу, – радостно отозвался Переплут.

– Желание клиента – закон, – уголовник отпустил девушку, и не спеша, пошёл на Переплута.

– Ты крейзанулся?! – взвизгнул Ваня, собираясь дать дёру, – их же семеро против нас двоих.

– Нас мало, но мы в нимбах, – хохотнул Переплут.

Главарь шаркающей походкой подрулил к Стэтхему и открыл рот для новых угроз. Тот, не долго думая, засветил ему кулаком в челюсть. Предводитель местной шпаны упал, покатился по траве и свалился в Сосновку.

– Один – ноль, – оповестил общественность Переплут.

На него накинулось сразу четверо хулиганов, Ваню атаковало двое. Переплут ударом ноги в ухо отправил второго гада в речку.

– Два – ноль.

Только Бурмакин успел подивиться ловкости и силе названного брата, как получил кулаком в левый глаз. Из его подбитого глаза брызнул ослепительно-белый салют, и Ваня рухнул на поле брани, как подкошенный.

– Два – один, – констатировал Переплут, – эх, Ваня, Ваня, ты забыл главное боксёрское правило: не отвлекайся – пропустишь самое интересное. Вставай не залёживайся. Кто же будет мне спину защищать?

– Я! – завопил третий драчун и прыгнул Переплуту на загривок.

– Не угадал, – заметил брат два, и осуществил бросок врага через бедро.

Вражина пропахал носом травянистый суглинок.

– Три – один, – подсчитал потери противника Переплут, – ряды неприятеля редеют.

Бурмакин полёживал на пригорке, смотрел на драку одним глазком и только диву давался – Переплут метелил шпану по всем канонам голливудского боевика. Гопники у него, то бороздили телом траву, то бодали лбом стволы деревьев, то клевали носом землю, словно птицы, то пятились в реку, точно раки. Наконец, брат два загнал всю кодлу в Сосновку.

– Помойтесь, ребятки.

– Ничего себе, – встрепенулся Бурмакин, – ты что, дружище, и «Белое солнце пустыни» смотрел?

– А как же.

Переплут стал загонять шпану всё глубже в реку.

– Дай нам вылезти на берег, – угрожающе процедил уголовник, – по-хорошему, тебя прошу.

– А пивком тебя не угостить? – расхохотался Переплут, сам, забираясь в воду по пояс.

– Ату его! – завопил главарь.

Он схватил палку, плавающую в реке, и стал тыкать ею Переплута, словно рогатиной, остальные шестеро тоже накинулись на своего обидчика. Поднялся целый фонтан брызг, и сквозь них Бурмакин разглядел, как Переплут превратился в бурого медведя, главарь в бородатого мужика с ремешком вокруг головы, а шесть его шкетов обернулись рыжими псами, готовыми задрать косолапого. Медведь взревел и принялся раскидывать псов в разные стороны, те завыли, заскулили и кинулись наутёк. Напоследок, косолапый выхватил рогатину из рук мужика и перелобанил его удалую голову. Бородач, обливаясь кровью, рухнул в реку, его тело стало сносить течением. У Бурмакина подкосились от ужаса ноги, но он прыгнул в воду и вытащил мужика на берег. Когда его бездыханное тело коснулось земли, бородач снова превратился в уголовника, медведь в Стэтхема, а рыжие псы в хулиганов.

– Уф, кажись, живой, – склонился над окровавленным парнем Ваня.

– Ну, как? Здорово я их отволтузил?! – рассмеялся, довольный собой, Переплут.

– Это была жесть, но как я на работу с таким фингалом покажусь? – загоревал Бурмакин.

– Ничего, до свадьбы заживёт.

– До чьей свадьбы?

– Не до моей же.

– Ну, что, брат два? – поднялся с травы Ваня, – пошли искать твоё капище?

– Всё, что нужно, мы уже нашли, – успокоил его Переплут, – а, знаешь, Ивашка, что для нас с Припекалой самое поганое в вашей жизни?

– ?

– Нам постоянно приходится превращаться в каких-то англичан и американцев. Неужто российского актёра нельзя до мирового уровня раскрутить?

– Видимо, нельзя.

Девушка быстро оделась, дрожащим голосом поблагодарила своих спасителей и посеменила домой.

– До чего же нынешние девы все тощие, – с сожалением, отметил Переплут, глядя ей вслед, – одна кожа, да кости, не то, что раньше. А ведь когда-то было на что посмотреть, было за что подержаться. И почему она платком всё время прикрывается?

– Это парео, – просветил Ваня, – а прикрывается она им, потому что считает себя чересчур толстой.

– Она чересчур толстая? – обалдел Переплут, – тогда я – недалёкий Прометей, стыривший для вас огонь, для остолопов.

– Современные девы помешаны на худобе, – ухмыльнулся Ваня, – посмотри любой телевизионный канал, открой первый попавшийся журнал – сам убедишься.

– Это всё англосаксы, иберы и галлы проклятущие придумали, – раздражённо заметил Переплут, – вот бы кому неплохо по сусалам съездить.