Каждое порядочное семейство имеет своё проклятье. У рода Габсбургов была гемофилия, у Медичи – яды, у Баскервиллей – собака, у Копыловых – портвейн. Никодим Трофимович Копылов перебрался в Москву в двадцатые годы прошлого столетия из маленькой деревеньки под Тамбовом. Тогда сельская беднота штурмовала столицу «на хапок», короче, кто смел, тот и съел. Никодим сызмальства ненужной скромностью не отличался и излишним тактом не страдал. Учитывая его крестьянское происхождение и кавалерийский напор, Советская власть выдала ему комнату в бараке в районе Сокольников и на время забыла о его существовании. Копылов горбатил на шарикоподшипниковом заводе слесарем и потихоньку обзавёлся мещанским имуществом: круглым столом, двумя табуретками, пышно-оранжевым, похожим на дамскую юбку, абажуром и, конечно, ядрёной супругой Дусей. Естественно, остро встал вопрос о расширении жил площади, тем более что его Дуняша ковыляла на сносях и скоро должна была разродиться. Копылов слесарной походкой подвалил к бригадиру и потребовал комнату «поширше» в коммунальной квартире. Тот особо не возражал, но справедливо заметил, что бесплатного жилья мало и на всех не хватает. Если Никодим упрётся рогом, и будет работать в две смены, выдавая продукцию сверх плана, то через три месяца его вопрос будет решён положительно. Копылов засучил рукава, как когда-то на родной тамбовщине, и принялся ковать собственное счастье. Когда до вожделенной даты оставалось два дня, к нему подгрёб фрезеровщик Кузьма Ванягин, предлагая дёрнуть стакан красненького за первенцев, родившихся у обоих и за предстоящее новоселье. Никодим накатил «губастого», не отходя от рабочего места, и был пойман с поличным народным патрулём. Кузьма оказался трезв, как Иуда Искариот, и заветная комната в коммуналке по праву досталась ему. Никодим же Трофимович так никогда и не оправился от апперкота, нанесённого ему судьбой и портвейном.

Народившийся Егорка с малых лет слышал печальную повесть о лопоухом отце, прошляпившем замечательную комнату из-за двухсот грамм портвейна. В устах хронически недовольной матери портвейн выглядел страшнее Змея Горыныча и коварнее Бабы Яги. Евдокия пилила супруга за тот несчастный стакан красного до самой его смерти, попрекая своей загубленной молодостью. Мать с пелёнок готовила сына к трезвой доле и предстоящим опасностям в городских джунглях, где нельзя расслабляться ни на секунду. Егор вырос убеждённым трезвенником, он выглядел подозрительным и хитрым, как воин племени сиу. Отслужив в советской армии, Егор Никодимович пошёл работать водителем в троллейбусный парк. Как и положено, женился на диспетчере Клавдии и обзавёлся сыном Юрием. Непьющий трудяга Копылов не слезал с доски почёта и одним из первых претендовал на получение квартиры в Новых Черёмушках. Когда до ключей от новой хаты оставались считанные часы, Егора вызвал к себе зам начальника автоколонны Эдуард Эдуардович Ужва, поздравил с новосельем и предложил обмыть его тридцать три квадратных метра. Копылов радостно поблагодарил, махнул стакан портвейна «Алушта» и двинул к жене Клаве на проходную. Где и был изловлен, изобличён и пожизненно вычеркнут из очереди на получение квартиры. Его кровные тридцать три квадратных метра достались племяннику Ужвы, а Клавдия тыкала супругу этим эпизодом при всяком удобном случае до гробовой доски. Что говорить, и Никодим Трофимович, и Егор Никодимович не долго прожили на этом свете, ощущение себя «дурнем и простодыркой» не способствует долголетию.

Маленький Юрик воспитывался в духе классовой ненависти по отношению к спиртным напиткам. Мама и бабушка талдычили ему с колыбели, что алкоголь до добра не доведёт, но особенно он должен опасаться рокового напитка под названием «портвейн». Часто крошечному Юрцу снились кошмары и непременными их участниками являлись коза рогатая и портвейн. Юра вырос и пошёл в живописцы, что тут скажешь, древний род Копыловых выходил на новый художественный уровень. Увы, жизнь неизвестного художника скудна и неказиста, картины у него покупают редко, а если и приобретают, никто не торопиться передать лишнего. А уж если он берёт в жёны искусствоведа Раду, то жилищный вопрос берёт бездомного творца не только за бороду, но и за горло. К счастью, старый товарищ Копылова по изостудии предложил Юрию Егоровичу преподавать в художественной академии рисунок. Если у него всё заладится, академия возьмёт на себя основную часть затрат на покупку квартиры в новостройке. Юрец с жаром взялся за незнакомое дело и достиг определённых успехов на ниве преподавания. Когда до квартиры было уже рукой подать, в Доме художника открылась выставка патриарха живописи, и Копылова пригласили туда в качестве массовки. После просмотра картин мэтра всех пригласили на фуршет. Юре сунули в руку бокал с ядовито красной жидкостью и предложили опрокинуть его за процветание живописи в России.

– А это не портвейн? – робко поинтересовался Копылов.

– Это нектар! – провозгласил художник в кудряшках, похожий на королевского пуделя, – напиток Богов!

– За живопись! – поднял бокал с портвейном Юрий Егорович, не смеющий отказать столь высокому собранию.

Больше он ничего не помнил… Рада хлопотала у плиты, готовя праздничный ужин, когда на столе зазвонил телефон. Жена схватила трубку вываленной в муке рукой.

– Алло, Юра, это ты? Тебя скоро ждать? Мне курицу в духовку ставить? – засыпала Рада мужа вопросами.

На том конце трубки повисла обессиленная тишина.

– Юра! Юра, почему ты молчишь? – забеспокоилась супруга.

– Мне плохо, – из трубки послышался хрип смертельно раненного зверя, – забери меня отсюда.

– Где ты, Юра?! – заверещала жена, – что с тобой?!!

– Мне плохо, – повторил Копылов, – меня сейчас вырвет.

Из телефона послышались вульгарные звуки, сопровождающие освобождение желудка.

– Юра, где ты?!!! – надрывалась Рада.

– Не знаю, – в перерывах между приступами рвоты поведал Юрец, страдающий чем-то вроде морской болезни.

– Что, значит, не знаешь? Ты в Доме художника?

– Наверное. Не знаю. Я в туа…

Копылов не договорил и снова принялся пугать унитаз. Звуки из сортира рисовали воображению дикую природу: рычание льва перемежалось с шумом водопада. Потом наступила тишина.

– Забери меня отсюда, – жалобно попросил Юрий Егорович.

– Откуда, отсюда? – рассердилась Рада, – зачем ты так напился, скотина?

– Не знаю, – прошептал Юра, – я хочу домой.

Копылова привёз его товарищ по изостудии и сбросил с плеча как ковёр. Ни о какой новой квартире, конечно, не могло быть и речи. Через неделю беременная Рада собралась на УЗИ.

– Пойду, схожу, – предупредила она мужа, – нужно же узнать пол будущего ребёнка.

– Я и так знаю, что будет мальчик, – пробурчал, не отрываясь от холста Копылов.

– Почему?

– Потому что проклятье рода Копыловых по женской линии не передаётся.

Рада рожала в положенный срок, роды прошли без осложнений, если не считать диалога, произошедшего после появления на свет младенца мужского пола:

– Александр Евгеньевич, вы в Бога веруете? – испуганно спросила акушерка у измотанного гинеколога.

– Не особо, а что?

– А в Дьявола?

– Тем более.

– Смотрите, на головке у младенца какие-то цифры, – испуганно перекрестилась отсталая акушерка.

– 666? Число Дьявола?

– Нет, 777.

– Ха-ха-ха, – заржал акушер-гинеколог, – три семёрки, в народе зовётся «три топорика». Видимо, малый будет специалистом по портвейну.

– Все вы по нему специалисты, – проворчала женщина, ни к месту вспомнив своего буйного суженного.