Когда Сошников вступил в свою квартиру, в течение четырёх месяцев оккупированную зимбабвийским подданным, его чуть кондрашка не хватила. Он-то наивно полагал, что ему предстоит поменять мягкую мебель, да продезинфицировать сантехнику и дело в шляпе. Счаз. Разрушения в сошниковских хоромах напоминали Зимний дворец образца 1917 года после разгула балтийской матросни. Двери были сорваны с петель или пробиты насквозь тупым предметом, типа ядро или голова. На столах видимо били чечётку в туфлях на шпильках, а на паркете неоднократно пытались развести огонь. В сервант метали ножи и вилки, они так и торчали в разные стороны, напоминая ёжика на инсталляции. Но больше всего досталось кухне, её без затей использовали вместо помойного ведра. Тихоныч с трудом приоткрыл туда дверь из-за скопившегося мусора и протяжно завыл, учуяв смердящий запах гнили. Стоило Сошникову зайти в ванную комнату, как до него сразу дошло, почему счета за воду так зашкаливали. Вода, оказывается, просто хлестала в ванну, не переставая, все четыре месяца. Тихоныч, конечно, понимал, что Мгамгба – лишь гнилой кокос на цветущей пальме Африканского континента, но теперь любой куклуксклановец легко переманил бы на свою сторону вчерашнего интернационалиста. Сошников твёрдой рукой записал всех негров в чёрный список арендаторов и исключил из круга друзей.

– Говорят в Африке воды нет! – запричитал Сошников, закручивая краны двумя руками, – вот потому и нет! И не будет!

После молодецких забав дружественного нам дипломата понадобился капитальный ремонт всей квартиры. Рома настаивал на лицензированной ремонтной бригаде, но скуповатый Тихоныч решил обратиться к молдаванам. Их бригадир Виталик сразу предупредил, что русские и молдаване – братья навек и обещал провести ремонт ударными темпами. Сошников расслабился и три дня не появлялся в своей берлоге. Когда же нарисовался, то его сердце сначала поскакало галопом, а потом резко затормозило, как испуганный скакун, но не четырьмя копытами, а всеми желудочками и предсердиями. «Братья навек» за три дня ухитрились окончательно разнести всю квартиру, разгромили две несущие стены и спёрли остатки кухонной утвари. Тихоныч указал им на дверь, разругался с Ромой вдрызг, но и на второй бригаде решил сэкономить. На строительном рынке он нашёл таджиков под предводительством респектабельного малого по имени Саид. Тот напомнил, что таджики – лучшие строители в мире и привёл в пример Тадж-Махал, Вавилон, египетские пирамиды и почему-то Эйфелеву башню. Рома подозрительно цыкнул, но тут по радио стали передавать песню Стинга. Саид начал настолько чисто подпевать певцу по-английски, что Носков был сражён наповал. Бригадир не стал скрывать, что пять лет назад закончил иняз, но с тех пор успешно освоил профессии маляра и штукатура. Через две недели выяснилось, что лучше бы Саид так и оставался переводчиком, а его бригада продолжала пасти баранов и чистить арыки, потому что более косоруких работников было трудно себе представить. Тогда за дело взялся Рома и по Интернету нашёл славянскую бригаду из строительно-ремонтного холдинга. При подписании договора руководство заострило внимание на некоторых моментах.

– Категорически запрещается три вещи, – сразу предупредил прораб Олег, недавний выпускник строительного института, – а) присутствие молодой женщины с турочкой в руке; б) совместное распитие спиртных напитков под разговоры за жизнь;

в) выплата части денежных средств мастерам до полного окончания работ. Всосали?

– Не-е-е-ет, – покачали головами Сошников и Носков.

– Поясняю для тупых, – не стал с ними церемониться прораб, – если в квартиру попадёт женщина с высшим образованием, она непременно захочет напоить работяг свежезаваренным кофе. Делать этого категорически не следует, они сразу возомнят, что кто-то из них ей понравился, и вслед за кофе последует постель. Естественно, каждый будет рассматривать собственную кандидатуру и отметать остальных, следовательно, возникнет нездоровая половая конкуренция, исключающая усердную пахоту. Женщина о том кофе сто раз забудет, а пролетарии нет.

– Я сам пролетарий, – возмутился Сошников, – я, между прочим, сорок лет на механическом заводе слесарем оттрубил.

– Кофе в турке варите? – прищурился бригадир.

– Растворимый пью, – буркнул Тихоныч.

– Растворимый им наливать не возбраняется, – разрешил бригадир, хоть вёдрами пусть его пьют, а вот из турочки нельзя.

– Может и насчёт чая будут какие указания? – хихикнул Рома.

– Будут, – без тени улыбки пробурчал прораб, – мастерам нужно заваривать чёрный чай, а зелёный, каркадэ и матэ – не рекомендуется.

– Почему? – заржал Рома.

– Неправильное чаепитие приводит к вольнодумству, – отрезал Олег, – переходим ко второму пункту. Ни в коем случае нельзя ставить в конце рабочего дня выпивку и разговаривать с мастерами за жизнь.

– А без выпивки, значит, за жизнь разговаривать можно? – ухмыльнулся Носков.

– Какой дурак будет с вами на сухую о жизни перетирать? – свысока посмотрел на Рому бригадир.

Носков осёкся и долго потом корил себя за сказанную глупость.

– Итак, – стал подводить итоги Олег, – нарушение первого пункта, автоматически приводит к вольнодумству, нарушение второго – чревато нарушением третьего. А это самое страшное, что может произойти. Вы рассолодеете от литра выпитого, разомлеете, размякнете, расслабитесь, расщедритесь и отслюните часть денег вперёд и…

– И-и-и? – опять влез Рома.

– И-и-и, – сделал паузу бригадир, презрительно глядя на выскочку, – вся бригада уйдёт в месячный запой, и виноваты в этом будете только вы.

Такую бригаду мастеров, которая подрядилась делать ремонт у Сошниковых, было ещё поискать: пятеро рукастых, умелых, обходительных пареньков с открытыми лицами и лапидарной речью, начисто лишённой матерщины, споро взялись за дело. Они вежливо здоровались, и больше Тихоныч от них не слышал ни слова. Впахивала бригада как проклятая, квартира преображалась прямо на глазах, за шесть недель мастера выполнили почти весь фронт работ, оставалось всего два дня до полного завершения ремонта. И тут неугомонная семейка Сошниковых умудрилась нарушить сразу три пункта. Сначала Тихоныч дал слабину и разрешил дочери посмотреть, какой капитальный ремонт они почти что закатали (женщин уже давно подмывало взглянуть на новое великолепие наследной квартиры). Света надушилась, накрасилась, надела самое короткое своё платье (ещё бы, в квартире целых пять молодых самцов) и отправилась на Сретенку. По дороге она заскочила в магазин прикупить кофе в зёрнах и тростниковый сахар.

– Здравствуйте, мальчики, – закурлыкала она, входя в квартиру, где полным ходом шли отделочные работы, – заканчивайте работу, перерыв – пятнадцать минут. Все идём пить кофе.

– Не, мы не будем, – стали отнекиваться добры молодцы, – нам не велено. У нас аврал, к воскресенью нужно всё закончить.

– Если вы передохнёте пятнадцать минут и попьёте кофейку, ничего страшного с вами не случится.

– Не, нам бригадир не разрешает.

– А мы ему не скажем, – заговорщически подмигнула Светлана, – он и не узнает. Давайте знакомиться.

– Не, нам некогда, – взмолились мастера.

– Меня зовут Света, – представилась Сошникова и игриво ткнула пальцем в одного из ребят, – а вас?

– Серёга, – покраснел парень и отложил мастерок.

– Очень приятно. А вас? – она ткнула во второго.

– Данька, – шмыгнул носом второй и сунул кисть в банку с растворителем.

– Ой, нужно вас на бумажке записать, чтобы лучше запомнить. Вы все такие молоденькие и хорошенькие, что и влюбиться недолго. Пошли на кухню, я буду варить вам кофе.

Когда Тихоныч и Рома приехали вечером проинспектировать ход отделочных работ, они наткнулись на праздно шатающуюся молодёжь, выясняющую непростой вопрос, кто из них больше всех приглянулся молодой хозяйке. Сошников принял спорное решение купить несколько бутылок водки и тем самым подстегнуть угасший энтузиазм. Рома не только не возражал, но и вызвался сгонять за спиртным и закуской. Сели на банки из-под краски, вместо стола сгодились строительные козлы, скатерть заменяла вчерашняя газета, посуду – пластиковые тарелки и стопочки. Первые три стопаря упали в глотки быстро и бесшумно, как перезревшие сливы. После четвёртого завязался душевный разговор.

– Сами-то откуда? – выдохнул водочные пары Тихоныч.

– Из Тамбова.

– И как там, в Тамбове? – поинтересовался Сошников, громко икая.

Он, как выпивал, начинал неудержимо икать.

– Хреново, – процедил Серёга.

– А чего? – зажмурил один глаз Рома.

– Вам, московским не понять, – хмыкнул Данька.

– Я из Брянска, – возмутился Рома, – может, слышали, есть такой город-герой Брянск?

– Из Брянска? – оживились мастера, – а теперь москвач?

– Примак, – икнул Тихоныч, – дешёвка.

– Я дешёвка? – онемел Носков.

– Вахлак, – подтвердил Сошников, – бесполезный человек.

– Я бесполезный человек? – выкатил нетрезвые глаза Рома.

– А кто же ты?

В воздухе запахло озоном – гонцом приближающейся грозы. У Ромы возникло неукротимое желание вылить водку тестю на лысину, а сверху присыпать укропом, чтобы тот стал похож на пожилого Фантомаса.

– Хорошая квартира, – Серёга попытался перевести разговор на менее щекотливую тему, – достойная.

– Меня этой квартирой сам Хрущёв наградил, – икнул Сошников, – я же в шестидесятые годы директором секретного завода был. Не хухры-мухры, с космосом был связан.

– Чего ты несёшь? – нахмурился Рома, – ты слесарем на механическом заводе всю жизнь проишачил.

– Завидует мне, – кивнул тесть на зятя, – квартире моей заслуженной, персональной пенсии и жизненному опыту.

– Тебе эта квартира от тётки досталась, – процедил Рома, – вот её мужа действительно генсек наградил. А тебе от завода отвалили скворечник в тридцать три квадратных метра на задворках, и пенсия у тебя – кот наплакал.

Носков ожидал ответной реакции со стороны тестя, но тот внезапно захрапел и выпал из числа собеседников. Рома махнул ещё водки, и его пробило на философию.

– Как вы думаете, в чём смысл жизни? – озадачил он всех.

– Чего? – поперхнулся Данька.

– Я думаю – в самой жизни, – погнал телегу Носков, – в её взлётах и падениях, находках и потерях. Но без смысла жизни никак нельзя, нужно непременно его найти.

– Может он в деньгах? – почесал затылок один из парней.

– Нет, – отмёл эту версию Рома, – деньги, как ни странно, сокращают жизнь. Самое большое количество смертей регистрируется как раз после получек, авансов и пенсий. Мужики, ясное дело, бегут за бутылкой, но и старушки сразу покупают себе сальца и селедочки, нарезку и прочую дребедень, способную обострить хронические заболевания. А ели бы кашку с творожком – жили бы себе и жили. Получается, что деньги убивают. Нет, смысл жизни не в них.

– Может, смысл жизни в любви? – выдвинул версию Серёга.

– Это вряд ли, – завёл тягомотину Рома, – любовь – это всего лишь гениальная ловушка, задуманная матерью-природой для размножения рода человеческого…

Его философскую интоксикацию перебила тривиальная разборка.

– Я ей понравился, а не ты, – Серёга ткнул Даньку кулаком в грудь.

– Нет я, – Данила приварил Серёжу в левый глаз.

– Нет я, – Сергей съездил Даниила по правому уху.

Дальше они выясняли свои отношения уже на полу, катаясь между банками с краской, и норовя оседлать друг друга. Из-за поднятого шума Сошников проснулся, шарахнул ещё пару стопок водки и от всего щедрого сердца отвалил мастерам по десять тысяч рублей, каждому. Ребята поблагодарили и быстренько смылись, а тесть с зятем решили заночевать здесь же, чтобы не переться пьяными в Бирюлёво.

Утром Тихоныч проснулся от звонка в дверь, он глянул в глазок и его сердце рухнуло в пропасть. Дом был номенклатурный, его населяла отборная публика и один из жильцов, отставной генерал бронетанковых войск, стоял напротив двери и видимо был чем-то недоволен. Пытаясь унять дрожь в коленках, Тихоныч приоткрыл дверь.

– Кто таков? – нахмурив седые брови, осведомился генерал, облачённый в броню орденов и медалей.

– Со, Сошников, – откашлявшись и подтянув семейные трусы, представился оробевший Тихон Тихонович, – жилец.

– Воинское звание?

– Рядовой, – Тихоныч невольно втянул живот, вытянул руки по швам и устроил равнение на средину.

– Вот что, гвардии рядовой Сошников, – предупредил генерал, – если в двенадцать ноль ноль в моей квартире не появится горячая и холодная вода, я тебя самолично расстреляю из наградного оружия. Так что, не жилец ты, гвардии рядовой Сошников, если не решишь проблему до полудня. Вопросы есть?

– Никак нет, – проблеял Тихоныч.

– Выполняй.

– Есть, – Сошников щёлкнул ороговевшими пятками.

Легко сказать. Время было уже около десяти утра, а мастера всё не появлялись. Оказывается, вчера перед уходом они перекрыли стояк с водой, чтобы поставить джакузи последней модели с сенсорными кнопками и цветомузыкой. Сколько Сошников ни звонил по указанному на бумажке телефону, в ответ слышались только издевательские длинные гудки. Тихоныч решил взять мастеров измором. Через полчаса в рубке послышался обесточенный мужской голос:

– Да-а-а?

– Это я, Тихоныч! – заверещал Сошников.

– Какой Тихоныч?

– Ну я, Тихоныч, хозяин квартиры, где вы делаете ремонт. А это кто?

– Иде? – голос принадлежал человеку, пешком обогнувшему всю Вселенную, заблудившемуся на Млечном пути и бесконечно уморившемуся.

– Что иде?

– Иде я?

– Откуда я знаю!? – взбеленился Тихоныч.

– Хреново. А чего тогда звонишь? – в усталом голосе послышалась укоризна.

– Да во всём подъезде по нашему стояку ни горячей, ни холодной воды нет. Люди в туалет сходить не могут, ни помыться, ни постираться. Вы когда, разгильдяи, работать начнёте!?

– Ты хто?

– Да Тихоныч я.

– Знаешь что, Тихоныч. Иди-ка ты, Тихоныч…

И голос так далеко послал Сошникова, что они должны были непременно пересечься где-нибудь на самом краю Вселенной.

– Хуже нет, чем со своими связываться! – разбушевался Сошников, – пропойцы, забулдыги, прохиндеи, лоботрясы!

– Да ты, тестюшка, славян не любишь, – сострил Рома, затаивший обиду после вчерашнего, – фашист, русофоб и оппортунист – вот ты кто.

– Только свяжись с этими кацапами – хлопот не оберёшься.

– Ты сам кацап, – напомнил Рома.

– Конечно, – согласился Тихоныч, – а что, я лучше их, что ли? Хохлов нужно нанимать. Они хотя бы так не пьют, как наши. Нужно прорабу звонить и умолять, чтобы срочно приезжал.

Позвонили прорабу.

– Где же я вам украинскую бригаду сейчас найду? – возмутился подъехавший Олег, – да ещё и непьющую?

– Не найдёшь до двенадцати ноль ноль, – напомнил Рома, – генерал Тихоныча к стенке поставит и в расход пустит.

– Беда с вами, – Олег принялся шерстить записную книжку своего телефона, – а вы им точно не наливали?

– Не-е-е-ет, – в один голос загундосили тесть и зять.

Украинскую бригаду искали пять дней. Тихоныч всё это время хоронился в Бирюлёво и вздрагивал от каждого шороха. Ему казалось, что генерал вычислил его адрес и выстрелит по окнам из трофейного танка. Рома приносил со Сретенки угрозы, что если жители подъезда, пять дней сидящие без воды, подловят тестя, то линчуют его прямо на лестничной клетке. Когда новые мастера принялись ставить навороченный джакузи, то залили соседа, того самого генерала. Тихоныч съехал на дачу и ночевал в холодном сарае, зарывшись в полиэтиленовую плёнку. К тому же, прежняя бригада раскололась, кто её споил, и Сошникову выставили счёт. Пришлось брать кредит, чтобы сделать ремонт соседу и возместить неустойку фирме.

Когда ремонт был, наконец, закончен, и речи не могло идти о сдаче квартиры внаём. Ни за что. Только продажа. За миллион! Долларов!! До-о-о-лларов!!! Сошников обзвонил все риэлтерские агентства и выставил свой дворец с молотка. Сразу же пошли косяки.

– Эти риэлтеры вконец обнаглели, – взвизгнул Тихоныч, листая газету «Из рук в руки», – знаете, за сколько они нашу квартиру выставили?

– ?

– Не за миллион долларов, как договаривались, а за восемьсот тысяч.

– Это значит, что двести тысяч долларов как корова языком слизнула? – быстро подсчитала потери Света.

– Норма-а-а-ально ребята работают, – открыл рот Рома, – с такими друзьями и врагов не нужно.

– Гони ты их, Тиша, в шею, – поддержала Клавдия Петровна, – сами покупателя найдем, чай не пальцем деланные.

– А чем деланные? – поинтересовалась внучка.

Семейство Сошниковых попробовало обойтись своими силами и вывесить квартиру самостоятельно, где только возможно. Всё получилось, только звонков не было. Тихоныч сделался совершенно невыносим, он топал ногами, брызгал слюной и бросался на всех, словно цепной пёс. После двухмесячной самодеятельности Сошников позвонил в агентство и проблеял, что готов пойти на попятную и может быть сумма на его квартиру действительно несколько завышена. Он ещё долго бэкал и мэкал, пока его не пригласили приехать непосредственно в офис.

– Я два месяца не спал, – начал Тихоныч.

– Ну, – привстали риэлтеры.

– Я все последние ночи ворочался.

– Ну, и… – молодые люди устремились к Сошникову, бегая неуловимыми глазами.

– Я много думал.

– Ну же…

– Я готов подвинуться. Но, конечно, в разумных пределах.

– Слава Богу, – встрепенулись продавцы драгоценных метров, – и на сколько вы готовы упасть, Тихон Тихонович?

– На пять тысяч долларов! – гаркнул Сошников, поражённый размером собственной щедрости.

– Знаете что, Тихон Тихонович? Идите-ка вы…, – и менеджеры среднего звена отправили Сошникова опять на край Вселенной.

В конце концов, покупатель нашёлся. Им оказался богатый казах по имени Серик, решивший вложиться в московскую недвижимость. Поехали смотреть квартиру. Серик приволок с собой весь род, до седьмого колена. Они еле еле влезли в лифт, Тихоныч и Рома не поместились.

– Нет, казахи всё-таки молодцы, – сделал вывод Сошников и резво дунул вверх по лестнице.

– Куда ты? – оторопел Рома, – сейчас на лифте доедем.

– Не отставай, – Тихоныч вприпрыжку поскакал на пятый этаж.

Носков, вздыхая, двинул следом. Покупателям квартира не понравилась. Серик едко заметил, что миллиона баксов она не стоит, вид из окна отвратительный, а из джакузи пахнет мышами.

– Чем пахнет? – онемел Сошников.

– Мышами, – отрезал Серик.

– Я сто тысяч долларов в ремонт вложил! – взревел уязвленный в самое сердце Тихоныч.

– Да хоть двести, – хохотнул Серик, – а миллиона она всё равно не стоит.

– Ну нет, так нет. Других покупателей найдём, – пожал плечами Рома, – квартира роскошная, в центре Москвы, от желающих купить отбоя нет.

– Что-то сердце щемит, – Тихон Тихонович присел на табуретку.

– Ничего, – успокоил его Рома, – вот продадим хату и в Париж махнём или в Ниццу. А может на воды в Баден Баден.

Тихоныч, держась за сердце, учащённо дышал.

– Клиент созрел, – потёр руки Рома, – не бзди, Тихоныч, купит Серик нашу хату, никуда не денется.

– Кончаюсь я кажись, – прохрипел Сошников.

– В Венеции побываем, во Флоренции, в Генуе, – не слушая тестя, продолжал Носков, – в Падуе, Вероне.

– Дышать нечем, – застонал Тихон Тихонович.

– Вот паркет здесь и вправду хорош, – донёсся из гостиной голос Серика, – и двери нарядные.

– А ещё бы здорово в Испании побывать, – размечтался Рома, – Иришке нужно загодя белый свет показывать.

– Зря я с этой квартирой связался, – прошептал Сошников, – сгубила она меня, зараза, всю кровь высосала, стервь.

– Расцветка обоев мне совершенно не нравится, – из-за стены послышался капризный женский голос, – требуется переклеить.

– А ещё нужно обязательно съездить на острова, – стал загибать пальцы Рома, – на Родос, Крит, Корфу.

– Зачем мне всё это? Ведь мне хватало моей пенсии в шесть тысяч рублей, даже оставалось ещё, – голова Тихоныча обессилено упала на грудь, и он боком повалился на паркет.

– Ты чего? – присвистнул Носков, – вставай быстрей, неудобно.

– Беру я вашу халупу, – из ванной комнаты сквозь шум льющейся воды раздался весёлый голос Серика, – беру, но исключительно из-за джакузи. За такую дискотеку и миллиона не жалко.

Но Сошников этих слов уже не слышал, он лежал на полу в позе эмбриона, его глаза были широко раскрыты, а на губах застыла презрительная улыбка, как будто перед самой смертью он, наконец-то, разобрался, в чём смысл жизни, но из вредности никому ничего не расскажет.