19
СТРАШНАЯ НОЧЬ
Норы и впрямь оказались неудобные. «Для бродяг вроде нас сойдут», — сказал Шишак. Усталые путники в чужих краях не слишком привередливо относятся к подвернувшемуся жилью. Норы были сухие, просторные. Туда влезло бы кроликов двенадцать. Два прямых перехода вели из-под корней терновника к спальням на меловом обрыве. Кролики не умеют делать подстилки, и на твердом как камень полу беглецам показалось совсем неуютно. Зато оттуда в глубину мелового пласта, а потом, поднимаясь вверх, привычные, вырытые дугой коридоры вели к норам с хорошо утоптанным земляным полом. Они были глухие, не связанные друг с другом, но измученная компания просто не обратила на это внимания. Уютно свернувшись клубочками, почувствовав себя в безопасности, они устроились там, разделившись по четыре, и тотчас уснули. Только Орех лег не сразу — он вылизывал ногу Алтейки. Никаким воспалением даже не пахло, но, вспоминая, что ему довелось слышать о крысиных укусах, Орех решил проследить, чтобы Алтейка спал подольше и, пока ранка не заживет, держался подальше от грязных мест.
«Уже третий раненый. Но, в конце концов, могло быть и хуже», — подумал он и уснул.
Короткая июньская ночь растаяла через несколько часов. На высоком холме рассвело рано, но наши друзья и ухом не вели. Солнце совсем уже встало, а кролики все еще крепко спали в непривычной для них тишине. В наши дни и в лесу, и в поле дневной шум настолько силен, что не все лесные обитатели в состоянии его выдержать. Почти повсюду слышен грохот на людских дорогах — от легковушек, автобусов, мотоциклов, тракторов, грузовиков. Утренняя возня на фермерских подворьях тоже разносится по всей округе. Людям, которые собрались записать птичьи голоса, приходится выходить рано, раньше шести утра, и то не всегда поход бывает удачным. Почти сразу после шести в лес вторгается сначала отдаленный, а потом все нарастающий громкий гул. За последние пятьдесят лет тихих мест в Англии почти не осталось. Но сюда, на Уотершипский холм, снизу доносились лишь слабые отзвуки дневной суеты.
Когда Орех проснулся, солнце поднялось чуть не вровень с вершиной. Рядом спали Алтейка, Пятик и Плошка. Орех лежал с краю у входа и потому выскользнул в тоннель, никого не потревожив. Он присел, оставив кучу помета, и выпрыгнул из терновника на открытый луг. Всю землю внизу скрывала утренняя дымка — она лишь начинала рассеиваться. Вдалеке, то тут, то там, из тумана торчали купы деревьев да крыши домов, словно скалы из моря. Небо было безоблачное, ясно-синее, а над самой кромкой холмов — розовато-лиловое. Ветер стих, в траве сновали паучки. День обещал быть жарким.
Орех прыгал с места на место — так прыгает всякий пасущийся кролик: сделает пять-шесть медленных высоких скачков, потом остановится, чтобы, навострив ушки, оглядеться, потом — быстро-быстро погрызет стебельки травы и двинется дальше. Впервые за много дней Орех ничего не боялся. Он отдыхал.
«Пятик не ошибся, — думал он, — это место как раз для нас. Но к нему еще надо привыкнуть, и чем меньше мы сделаем ошибок, тем лучше. Интересно, куда подевались хозяева этих нор? Умерли они или просто ушли дальше? Найти бы их — тогда бы мы сразу все разузнали».
Из дальней норы робко выглянул кролик. Это был Черничка. Как и Орех, он присел, оставив кучку помета, почесался, выскочил на залитую солнцем траву, поднял уши. Потом принялся за еду. Орех подошел и пристроился рядом, откусывая стебельки и прыгая вслед за приятелем. По пути им попался кустик истода — над травой поднимались высокие стебли, и один за другим раскрывались, как крылья, ясно-синие, словно небо, лепестки. Черничка попробовал его на зубок, но листья оказались грубые и невкусные.
— Не знаешь, что это? — спросил он.
— Нет, — ответил Орех. — Первый раз вижу.
— Тут мы много чего не знаем, — сказал Черничка. — Я говорю о здешних травах. Ни вида, ни запаха. Нужно придумать что-нибудь.
— Ты же у нас главный выдумщик, — сказал Орех. — Если бы не твои подсказки, сам бы я ничего не сделал.
— Зато ты идешь первым и первым подвергаешь себя опасности, — ответил Черничка. — Все это знают. Правда, путешествию конец. Здесь, как и думал Пятик, совершенно безопасно. Никто не явится незаметно — по крайней мере, пока у нас есть носы, глаза и уши.
— Ну, что есть, то есть.
— Да, но не ночью. В темноте-то мы ничего не видим. — По ночам и должно быть темно, а нам положено спать, — сказал Орех.
— Даже в открытом поле?
— Но ведь можно жить и в этих норах, а снаружи ставить дежурного. В конце концов, не рыть же новые. Получится, как в тот раз, когда мы вышли из вереска, — выцарапаем какую-нибудь ерунду — и все.
— Вот над этим-то я и ломаю голову, — ответил Черничка. — Эти кролики, от которых мы ушли — Барабанчик и остальные, — сколько же они умеют такого, что диким кроликам и в голову не придет, — камешки в землю втыкают, запасы делают, и Фрит его знает что еще.
— Ну если на то пошло, и Треарах хранил в норе салат.
— Вот именно. Понимаешь, они переделали все по-своему, а кое-что придумали сами. Но раз они чему-то научились, значит, сможем и мы, если захотим. Говоришь, копают только крольчихи? Обычно — да. Но ведь и мы умеем, когда надо. Ты только представь, что у нас есть сухие глубокие норы, где и от непогоды спрячешься, и выспишься хорошенько. Тогда мы по-настоящему почувствовали бы себя в безопасности. А нет у нас их лишь потому, что кролики, видите ли, не желают копать. Заметь, не то чтобы не могут, а не желают!
— Куда это ты клонишь? — спросил Орех недовольно, но в то же время заинтересованно. — Ты что, хочешь, чтобы мы попытались сделать из этих нор настоящий городок?
— Нет, из этих не выйдет. Понятно, почему их бросили. Чуть копни — сразу наткнешься на это твердое белое. А зимой в них должно быть ужасно холодно. Но на самой вершине есть лесок. Я приметил его вчера на ходу, когда поднимался. Давай сбегаем — вместе посмотрим?
И они побежали вверх. Дальше к юго-западу, над лугом, вдоль хребта тянулся обрыв, а на нем рос лес.
— Деревья там большие, — говорил Черничка, — и земля наверняка рыхлая. Выроем норы и заживем не хуже, чем дома. Но если Шишак и все остальные скажут, что рыть не хотят или не умеют, — что ж, придется остаться, где пусто и холодно… Конечно, место тихое, безопасное, но когда наступят холода, нас оттуда просто-напросто выдует.
— У меня и в мыслях не было заставлять их рыть по-настоящему, — с сомнением в голосе произнес Орех, когда друзья снова спустились вниз. — Крольчатам, конечно, норы необходимы, но мы-то обойдемся.
— Все мы родились в городке, который вырыли еще наши прапрабабушки, — сказал Черничка. — Мы не привыкли к бездомной жизни. Конечно, у нас, как у всех, этим занимались крольчихи. Но помяни мое слово — если мы не научимся делать то, к чему не привыкли, мы долго не протянем.
— Но сколько же придется работать!
— Гляди-ка, Шишак. И кто-то еще. Посмотрим, что они на это скажут.
Но в «силфли» Орех решился рассказать о затее Чернички одному только Пятику. Позже, когда почти все наелись — кто играл в траве, кто грелся на солнышке, — он предложил прогуляться к обрыву. «Так просто — пойти и посмотреть, что там за лес». Серебряный и Шишак согласились сразу, и в результате смотреть лес побежали все.
Он был не похож на леса равнин. По краю обрыва тянулась полоска деревьев ярдов четыре-пять в ширину и пятьдесят в длину — обычный на меловых холмах ветролом. В этом лесу, кроме огромных буков, больше почти ничего не росло. Огромные гладкие стволы давали зеленую тень — под шатром раскидистых ветвей бегали солнечные зайчики. Земля под буками была голая, без единой травинки. Кролики оторопели. Они глазам не верили, не понимая, как это лес может вдруг оказаться таким светлым и спокойным, да еще и просматриваться насквозь. А ровный, мягкий шорох буковых листьев оказался ничуть не похожим на лесные звуки, которые слышатся среди дубов, берез и в зарослях лещины. Робко они вошли в лес и по краю обрыва добрались до северо-восточной его оконечности, Оттуда открывался пологий травяной склон. Пятик, казавшийся до нелепого маленьким рядом с тяжелым Шишаком, повернулся к Ореху, будто его осенила счастливая мысль.
— Конечно, Орех, Черничка прав! — воскликнул он. — Надо сделать все, что в наших силах, и вырыть здесь хоть парочку нор. Я-то, во всяком случае, попытаюсь.
Все растерялись. Но когда Орех устроился под обрывом и принялся копать легкую почву, Плошка с готовностью кинулся помогать. Вскоре еще трое взялись за работу. Рыть было легко, и, хотя все то и дело отбегали в сторону подкрепиться или просто погреться на солнышке, к полудню Орех уже с головой скрылся в норе и повел тоннель между корнями. В таких лесах обычно не бывает подроста, но буковые кроны сами по себе хорошая защита — а кролики сразу поняли, что здесь водятся ястребы. Хотя эти птицы редко охотятся на зверьков крупнее крысы, иногда они нападают и на кроликов. Потому ни один взрослый кролик не останется на виду, если заметит в воздухе парящего ястреба. И стоило друзьям увлечься работой, Желудь заметил летящую с юга птицу. Он забарабанил по деревяшке, шмыгнул под дерево, а за ним все остальные. Долго они не решались выйти из укрытия. А едва только взялись за дело, тотчас снова заметили — если, конечно, это был не тот же самый — ястреба, который кружил в стороне, над верхним лугом, где они бегали вчера утром. Орех поставил сторожем Алтейку, и дважды тот подавал сигнал тревоги, обрывая вдруг захватившую всех радость работы. Ближе к вечеру компанию всполошил проскакавший через перевал всадник, мчавшийся по дороге в северной части леса. Больше за весь день они не видели никого крупнее лесного голубя.
Когда всадник, немного не доехав до вершины Уотершипского холма, свернул к югу и исчез из виду, Орех вернулся на окраину леса посмотреть на северные долины, где лежали спокойные, яркие от солнца поля и далеко, на севере Кингслера, поднимались высокие столбы дыма. В воздухе похолодало, а солнце снова повернуло к северному горизонту.
— Кажется, мы уже достаточно потрудились, — сказал Орех. — Во всяком случае, на сегодня хватит. Я хочу спуститься вниз, к подножию, поискать хорошей травки. Здесь трава неплохая, но уж слишком сухая и тощая. Кто-нибудь хочет пойти со мной?
Шишак, Одуванчик и Плющик вызвались составить ему компанию, остальные предпочли вернуться в терновник, перекусив по дороге, и улечься спать вместе с солнышком. Орех с Шишаком прикинули на глазок, где по пути можно спрятаться, и слетели вниз, мигом одолев четыреста или пятьсот ярдов. Никто на них не нападал, приятели мирно паслись на травке на краю пшеничного поля, — такую картинку можно частенько увидеть в любом уголке Англии. Орех, несмотря на усталость, не забыл на случай тревоги приискать глазами укрытие. Ему повезло — он заметил старый, наполовину осыпавшийся ров, так заросший крапивой и бутнем, что в нем можно было бы спрятаться не хуже, чем в норе, и вся четверка пощипывала траву поблизости, чтобы в случае нужды успеть шмыгнуть под его защиту.
— Сгодится на крайний случай, — проговорил Шишак набитым клевером ртом и обнюхал опавший цветок гордовины. — Бог ты мой, с тех пор как мы ушли от своих, сколько мы успели узнать! Больше, чем там за всю жизнь! А норы! Правда, тут нам еще придется учиться. Заметил? — земля здесь совсем не та, что дома. Пахнет по-другому, поддается по-другому, да и сыплется тоже не так.
— Хорошо, что напомнил, — сказал Орех. — Там, у Барабанчика, мне-то ведь кое-что и понравилось — большая пещера. И хочется мне выкопать такую же. Здорово придумано — собраться всем в норе обсудить что-нибудь, послушать сказку, поболтать. Что скажешь? По-твоему, у нас получится или нет?
Шишак задумался.
— Н-да, — сказал он. — Если вырыть слишком большую нору, начнет осыпаться кровля. Обязательно нужна какая-то опора. Что там было у Барабанчика?
— Корни тиса.
— Ну, мы тоже роем под деревом. Но вот что за корни у него, подойдут ли?
— Надо спросить Земляничку. Он, конечно, и сам знает не много. Ведь ту пещеру вырыли задолго до его рождения.
— И если она когда-нибудь обвалится, так не на его голову. У них там все племя будто неживое — как совы на свету. Правильно он сделал, что ушел.
На пшеничное поле спустились сумерки, но вершину холма еще освещали длинные красные отблески заходящего солнца. Неровная тень изгороди побледнела, исчезла. Запахло прохладой, сыростью приближающейся ночи. Мимо прогудел майский жук. Замолчали кузнечики.
— Скоро вылетят совы, — сказал Шишак. — Побежали обратно.
В это мгновение со стороны темного поля до них донесся топот. Топот приблизился, и кролики увидели белый кончик мелькнувшего хвоста. Они стремглав бросились ко рву. Теперь, когда ров и впрямь понадобился, он показался намного уже, чем раньше. Только в одном конце хватало места, чтобы развернуться, но не успели приятели там устроиться, как прямо им на головы слетели еще Плющик с Одуванчиком.
— Что там такое? — спросил Орех. — Что вы услышали?
— Кто-то бежит к изгороди, — откликнулся Плющик. — Какой-то зверь. Ну и шуму же от него.
— Заметил, кто это?
— Нет. И запаха не почуял. Ветра нет. Но слышал прекрасно.
— Я тоже, — сказал Одуванчик. — Это кто-то большой — как крупный кролик. Мне показалось, что хоть он и шумит, но все же старается не показываться.
— Неужто «хомба»?
— Нет, уж ее-то запах мы бы почуяли, — сказал Шишак, — с ветром или без ветра. Судя по вашим словам, это очень похоже на кошку. Только бы не горностай. «Хей, хей, ты, эмблерный храйр!» Вот пакость! Придется немного посидеть тихонько. Но если он нас заметит, приготовьтесь удирать.
Кролики ждали. Быстро стемнело. Над головами сквозь летнюю зелень пробивался лишь слабенький свет. Дальний конец рва так зарос, что сквозь траву ничего не было видно, но над головой в прорезях листьев кролики видели кусочек неба, теперь ставшего темно-синим. Время шло, и, словно на стеблях бутня, зажигались звезды. Мерцание звезд было слабым, неровным, как легонький ветерок. Наконец Орех оторвал от них взгляд.
— Что ж, попробуем устроиться на ночлег, — сказал он. — Ночь теплая. Кого бы там ни носило, лучше уж не рисковать.
— Ну-ка, ну-ка, — прошептал Одуванчик. — Что это?
Сначала Орех ничего не расслышал. Потом уловил далекий, но отчетливый звук — кто-то то ли стонал, то ли плакал, прерывисто, робко. И хотя этот звук даже близко не походил на охотничий клич элиля, все же Орех обомлел от страха. Но едва он успел навострить уши, плач прекратился.
— Фрит небесный! Кто это? — прошептал Шишак, и «шапочка» его встала дыбом.
— Может, кошка? — предположил Плющик, широко распахнув глаза.
— Это не кошка! — ответил Шишак, губы его раздвинулись, застыв в невообразимой гримасе. — Это не кошка! Это… Вы что, не поняли? Вам… — Он замолчал. Потом сказал очень тихо: — Вам что, матери в детстве не говорили?
— Нет! — воскликнул Одуванчик. — Нет! Это какая-то птица… или раненая крыса…
Шишак встал. Спина его выгнулась, подбородок прижался к напрягшейся шее.
— Это Черный Кролик Инле, — прошептал он. — Кто еще может стонать в таком месте?
— Нельзя так говорить! — оборвал его Орех. Он чувствовал, что сам задрожал от страха, и потому покрепче уперся ногами в стенки рва.
Неожиданно звук повторился ближе — теперь его услышали все. Рядом и впрямь плакал кролик, но в это едва можно было поверить. Его голос словно летел в холодном пространстве потемневшего неба — таким неземным и одиноким показался он нашим приятелям. Сначала раздался просто стон. Потом ясный, отчетливый вопль, который услышал каждый.
— Зорн! Зорн! — вскрикивал страшный пронзительный голос. — Нет никого! О, зорн!
Одуванчик захныкал. Шишак попытался зарыться в землю.
— Прекрати! — зашипел на него Орех. — Перестань, все в меня летит! Я хочу послушать.
В этот момент голос отчетливо произнес:
— Тлайли! О, Тлайли!
При этих словах кролики едва не кинулись прочь от ужаса. Они замерли. Шишак, с неподвижным, застывшим взглядом, попытался было выбраться изо рва.
— Надо идти, — бормотал он заплетающимся языком, и Орех с трудом понял, что он говорит. — Когда он зовет, надо идти.
Орех испугался так, что почти ничего не соображал. И как на берегу речки Энборн, перестал отличать сон от яви. Кто — или что — зовет Шишака? Если это живой кролик, откуда он знает имя? В голове оставалась одна только мысль: отпускать сейчас Шишака — испуганного, беспомощного — никак нельзя. Орех прижал Шишака лапами к стенке канавы.
— Сиди смирно, — задыхаясь, сказал он. — Я сам пойду, посмотрю, кто там тебя зовет. — Ноги едва не отказали ему, когда он, оттолкнувшись, выскочил изо рва.
Несколько минут Орех ничего не видел; пахло, как и прежде, росой и бузинным цветом, и наш смельчак провел по траве носом. Он выпрямился, осмотрелся. Поблизости никого.
— Кто здесь? — сказал он.
Никто не отозвался. Орех решил было задать вопрос снова, как вдруг тот же голос проплакал:
— Зорн! О, зорн!
Голос шел от изгороди на краю поля. Орех обернулся на звук и почти сразу под листьями тсуги различил тень скорчившегося кролика. Он приблизился и спросил:
— Ты кто?
Ответа не последовало. Орех не знал, что и делать, как вдруг почувствовал рядом с собой легкое движение.
— Это я, Орех, — не сказал, а выдохнул Одуванчик.
Вместе они подобрались к изгороди. Чужак не шелохнулся. При слабом свете звезд приятели увидели обыкновенного кролика — такого же настоящего, как и они сами. Кролик совсем выбился из сил а задние ноги его и крестец распластались на земле, словно парализованные. Кролик дико повел расширившимися, ничего не видящими глазами и, не находя ни в чем и ни в ком избавления от страха, с самым жалким видом принялся лизать разорванное, кровоточащее ухо, свисающее прямо ему на глаза. Вдруг он вскрикнул и застонал, словно призывал всю Тысячу Недругов явиться и избавить его от страшного бремени — от жизни на этой земле.
Это был Падуб, Капитан Сэндлфордской Ауслы.