V. V
"Время шло, и вот -
Час расплаты настал!"
ноябрь 1980-го
— Мам, мне нужны джинсы.
— Костя, твои брючки еще почти целы. А на коленке я поставила заплатку.
— Но мне нужны джинсы! Меня уже в школе дразнят, что я нищий и бомж вообще…
— Я же тебе купила новый пенал, — устало вздыхает мать. — Тот самый, который ты хотел, импортный. У нас сейчас нет денег на джинсы, они дорогие. А у тебя еще есть брюки.
— Брючки сейчас никто не носит! — высокий для своих лет мальчик презрительно оттопыривает губу — научился этому жесту у одноклассника Вити, сына директора хлебозавода. Витя всегда так делал, когда хвастался чем-то новеньким, будь то пенал, импортная дорогая авторучка, настоящие немецкие джинсы или что-то еще, а что-то новенькое у него появлялось почти ежедневно.
— Костя, у нас нет денег!
— Ну почему мир так несправедлив? — трагически восклицает третьеклассник Костя, запрокидывая голову. Этот жест он подхватил у Ирочки, одноклассницы, дочери довольно известной в определенных кругах актрисы. — Почему одни дети рождаются в нормальных, полных семьях у богатых родителей, а другие — у нищенок непонятно от кого?!
— Костя, как тебе не стыдно! — восклицает мать, отшатнувшись, словно ее ударили. В глазах бедной женщины медленно закипают слезы. — Как ты можешь такое говорить?
— Но ведь это правда, — искренне недоумевает мальчик. — Ты же не знаешь, где мой отец, так? Сказки о летчике-герое оставь для маленьких, а я уже взрослый, чтобы понимать, что к чему.
Ни слова не говоря, она разворачивается и выходит из комнаты.
На следующий день она пришла с работы поздно, гораздо позднее обычного. Костя едва поднял глаза от книги, которую дал почитать Витя — книжка была интересная, про богатых — отметил, что мать без сумки с продуктами, но с каким-то пакетом, и снова вернулся к чтению.
— Костя, подойди, пожалуйста.
— Ну чего тебе? — проворчал он, неохотно откладывая книгу.
— Держи, — она протянула мальчику пакет. Костя с любопытством заглянул внутрь и…
— Джинсы!!! Спасибо! — завопил он, раскладывая на стареньком диване обновку. — Но ты же говорила, что у нас нет денег…
— Тебе же очень хотелось джинсы, — улыбнулась мама. В уголках глаз на миг блеснули слезы, но тут же исчезли — она наслаждалась радостью сына.
— Мам, а где твое кольцо — спросил Костя через месяц, наконец заметив, что с пальца матери пропал тонкий золотой ободок: единственное украшение, которое у нее было.
— А, потеряла недавно, — отмахнулась она. — Не обращай внимания.
— Ну нельзя же быть такой растяпой, — укоризненно покачав головой, Костя тут же выбросил этот эпизод из головы.
октябрь 1985-го
— Кость, а у тебя мечта есть? — спросил Андрюха, костин школьный приятель.
Парни сидели вчетвером под школьной лестницей и курили, передавая единственную сигарету по кругу, и ощущали себя невероятно крутыми.
— Ага. Я хочу богатым стать. Чтобы можно было все, что хочется, и чтобы денег вообще не считать.
— Ромыч из девятого "Б" говорил, что знает, где и как бабла срубить, — Колян смачно затянулся. — Сказал, что если есть крепкие здоровые парни посмелее, то может работенку подкинуть.
Колян был самым старшим и самым крутым в их четверке. Он трижды оставался на второй год, часто дрался и курил с четвертого класса. Но руководил компанией Костя — так уж "исторически сложилось", как говорила училка по литературе.
— Че за работа? — важно поинтересовался Костя. Мать зарабатывала мало, ее зарплаты не хватало на потребности сына, и он искал, где достать денег самостоятельно.
— Видал — ларьки расплодились? С куревом, пивом, и прочим ширпотребом. Прикинь, сколько в них покупают. Да там бабла к вечеру немеряно скапливается. А продавец один только…
Через неделю Костя и его компания впервые в жизни ограбили ларек.
— Парни, с этим пора завязывать. Рано или поздно — попадемся.
Костя допил пиво из стеклянной бутылки, ловко метнул ее в урну.
— А че тогда делать будем? — поинтересовался Вовчик.
— Грабить — глупо. Ларьков мало, умных много. Лучше охранять. А нам за это пусть отстегивают.
— Охранять — от кого?
— От таких же, как мы.
январь 1990-го
— Клевая тачка, Костян, — Колян аж присвистнул, разглядывая новую "бэху" главаря их шайки. — Че такой мрачный?
— Мать вчера умерла, — отмахнулся Костя. — Забей.
Настроение у молодого человека было дурным отнюдь не от горя. Мать не успела нормально переоформить документы, и теперь ему самому придется бегать по всяким конторам, переводя на себя квартиру и нехитрые материны сбережения. На похороны опять же тратиться…
"Блин, нет бы ей на месяц позже копыта откинуть", — подумал Костя.
— Девки уже заждались, небось, — широко ухмыльнувшись, Вовчик бросил под ноги недокуренную сигарету и тут же потянулся за новой "мальбориной". — Пошли, развеешься.
февраль 2001-го
— Константин Александрович, я обещаю, я все отдам! Я обязательно заплачу! Не трогайте жену, я вас умоляю, не надо… — неудачливый владелец фирмочки, на котором висело около ста тысяч евро, буквально ползал перед Костей на коленях.
— Все в твоих руках, Женечка, все в твоих руках. Будут деньги к концу недели — получишь благоверную обратно. Не будет денег — тоже получишь, но по частям, — медленно выпуская дым в лицо несчастному, проговорил Константин.
Он уже давно бросил мелкий рэкет, с головой уйдя в бизнес — благо, в девяносто пятом году, когда пошел "английский бум", подсуетился, и, в отличие от большинства, только заработал на дефолте. Теперь это был уже не Костян-Кастет, мелкий бандит и рэкетир. Теперь у Константина Александровича была своя большая фирма, занимавшаяся отмыванием денег на многочисленных автосервисах и заправках.
спустя неделю
— Константин Александрович, пожалуйста, всего два дня, — рыдал Женечка. — Всего два дня, и я принесу вам деньги, клянусь! Не трогайте Катю…
— Я тебя предупреждал, — лениво проговорил Костя, кладя трубку. — Вовчик, поехали в "концлагерь".
Концлагерем они называли специально подготовленный для содержания заложников дом в Московской области. Там держали отказывавшихся платить, попытавшихся обмануть Костю или их близких.
Катю били долго и изощренно. Сам Костя не принимал в этом участия, он просто наблюдал — и получал от этого несравнимое ни с чем удовольствие. Его безумно возбуждали крики и стоны жертвы, а уж когда по его приказу с несчастной женщины сорвали одежду и принялись насиловать втроем…
Утром следующего дня милиция нашла очередной труп зверски замученной проститутки. Маньяка, жестоко убивающего путан, правоохранительные органы искали уже два года. Каждый месяц — новый труп. И никаких следов.
Костя умел убирать за собой. И — ему всегда везло.
ноябрь 2009-го
— Ее привезли? — спросил он у охранника, сбрасывая дорогое пальто прямо на пол.
— Да, Константин Александрович.
— Хорошо. Где она?
— В нижнем "кабинете".
— Хорошо, — повторил Костя, и быстрым шагом направился к замаскированной лестнице на подземный этаж, где находился его "нижний кабинет" — великолепно оборудованная пыточная камера.
— Все наверх, — коротко бросил он охранникам, дежурившим внизу. Те мгновенно подчинились. Костя остался один на один с жертвой.
Она висела на стене, распятая цепями. Худенькая, светлокожая, с длинными золотыми волосами и огромными, невероятного оттенка синими глазищами в пол-лица.
Костя выбрал ее неделю назад, заметив в парке. Он прогуливался по занесенной поздненоябрьским снегом аллее, и внезапно почувствовал на себе жгучий взгляд.
Хрупкая девушка с длинными волосами, одетая в не по погоде тонкую курточку — она стояла, прислонившись к дереву, и не отрывала от него глаз. Встретившись с ней взглядом, Костя неожиданно вздрогнул: на мгновение ему показалось, что из этих синих, как горное озеро, глаз на него смотрит само Возмездие — а в следующую секунду грозящая кара сменилась невыносимой болью и отчаянием.
Резко зажмурившись, Костя замотал головой. Тьфу ты, черт! Что за бред лезет в голову?…
Когда он открыл глаза, девушки у дерева уже не было.
На следующий день он заметил ее возле дома. Потом — у офиса, вечером. Потом — у машины. Каждый день она раза по три появлялась в поле его зрения — и исчезала, стоило отвести взгляд. В конце концов нервы Константина Александровича не выдержали, и он приказал охранникам схватить ее.
Вчера им это удалось, и сегодня Костя хотел отыграться — да и давно не развлекался.
— Здравствуй, родная, здравствуй, — улыбнулся он, медленно расстегивая пуговицы пиджака — он только мешать будет.
— Здравствуй, Костя, — девушка подняла голову.
— Ты знаешь, как меня зовут? — удивился он.
— Я все о тебе знаю, Костя. И как ты мальчишкой у матери деньги вымогал, и как бандитом стал, и как "бизнесом" занялся… И про то, как девчонок мучил насмерть, я тоже знаю, — грустно, и почему-то очень светло улыбнулась она.
В голове зашумело, перед глазами поплыли какие-то темные пятна — Костя схватился за косяк двери, чтобы удержаться на ногах. Ему внезапно показалось, что он — женщина, в одиночку растящая сына, потом — мелкий предприниматель, владеющий ларьком, потом — хозяин небольшой фирмы, жену которого зверски убили из-за его долгов, потом — неудачливая проститутка, в мучениях умирающая под ножом садиста…
Он в два шага преодолел разделяющее их расстояние, остановился перед жертвой, внимательно посмотрел в глаза.
— Сука! — рявкнул Костя, с размаху ударив девушку по лицу. — Что ты сделала?!
— Ничего, Костенька, ничего, — она вновь улыбнулась разбитыми в кровь губами. — Это не я сделала, это ты сделал.
Он бил ее долго. Очень, очень долго бил, потом насиловал, потом опять бил, руками, ногами, плетью, стеком, просто палкой… Потом опять насиловал, потом начал резать на куски, и снова насиловал… а она улыбалась. Он резал ее на части — но она все равно улыбалась, он чувствовал это.
Он видел эту светлую, полную боли и грусти, но все равно светлую улыбку, закрывая глаза. Она улыбалась, когда он мучительно ее убивал.
И ей было бесконечно жаль его.
Из последних сил Костя вогнал узкий нож в сердце окровавленного комка плоти, безвольно висящего на стене, и рухнул на пол, теряя сознание.
Открыть глаза было страшно. Но кто-то, невероятно сильный и мудрый, добрый и справедливый, этот кто-то стоял рядом и требовал. Приказывал. И Костя не мог не подчиниться приказу.
Она была еще прекраснее, чем раньше. Тонкая, хрупкая, почти прозрачная, с огромными белоснежными крыльями за спиной. Нечеловечески-синие огромные глаза, с жалостью глядевшие на него, были полны мудрости веков. Легкое, серебристое одеяние — язык не поворачивался назвать это платьем — полупрозрачным облаком окутывало ее точеную фигурку.
— Ох, Костенька… Что же ты натворил? — с болью в голосе проговорила она, опускаясь рядом с ним на колени.
— Я… я… я не понимаю… кто ты такая?…
— Неважно. Пока — неважно. Ты все поймешь… если выживешь. Если сможешь. А пока — смотри мне в глаза.
Обхватив голову Кости руками, крылатая склонилась над ним, ее волосы упали на лицо, оставляя на виду только глаза, и он почувствовал, что проваливается в них, тонет в этих бездонных озерах…
Боль. Это было первое, что Константин ощутил. Странная боль между ног, внутри… и страх. Гогот пьяных моряков — держи ее, ишь, как рвется! Ба, да она целка! Я следующий! Держите, за ноги держите! Ах, сучка, укусила! Я тебе щас!.. Добьем? На хрена? Она и так сдохнет!
Говорите, тошнит? Так неудивительно, вы беременны. Кстати, от кого, вы же не замужем? Ах, изнасиловали? А справочка есть? Ладно, направление на аборт давать? Как нет, рожать будете? Непонятно от кого? Ну, воля ваша…
Да, мальчик! Здоровенький, крупный мальчик. Красивый? Конечно, красивый, вам они все красивые! А назовете как, Костя? Хорошее имя.
Как звали отца? Не знаете? Как так не знаете? Ах, изнасиловали… А справочку из милиции? Ну, хорошо, а как записывать мальчонку-то? Ладно, так и запишем: Константин Александрович. Фамилия ваша какая? Чайкина? Ну, пусть будет Чайкин. До свидания.
А вы как думали? Вы постоянно "по уходу за ребенком" отпрашиваетесь, так чего удивляетесь, что вас увольняют? Нам надо, чтобы вы работали, а не за так деньги получали.
Костенька, сынок, все хорошо будет. Я люблю тебя, мы прорвемся, мы справимся.
Ты же хотел джинсы…
Кольцо? А, я его потеряла.
Костя, не связывайся ты с ними, не доведет до добра!
Не надо! Не бей, пожалуйста, я тебе все деньги отдала, честное слово!
Ну что же ты… даже попрощаться не пришел…
Прости меня, Костенька, прости…
Я люблю тебя, сынок…
Боль и страх. И ничего кроме. Боль — от того, что любимый сын, в которого всю душу вложила, которого выходила наперекор обстоятельствам, даже попрощаться перед смертью ее не пришел. Страх — за него, любимого… Ведь в опасные дела впутался, с дурными людьми связался…
Константин кричал. Кричал от страха и боли своей матери, которую уже давно забыл. Он бился в судорогах на полу пыточной камеры, а крылатая девушка, склонившаяся над ним, сжимала его виски, посылая новую волну.
Владельцы ларьков и продавцы. Разные люди, хорошие и плохие, и просто люди. Боль и страх. Снова боль и страх. Всегда — боль и страх.
Не надо, не бейте, я все отдам… Отпустите меня, я заплачу… Возьмите деньги, только не трогайте меня… Пожалуйста… не надо…
Снова крик и судороги. Снова ослепительные глаза. Снова провал…
Не трогайте Катеньку… Верните мою дочь, я заплачу! Где моя жена? отпустите детей, они вам ничего не сделали… пожалуйста, верните мою сестру! Где мой брат. я принес деньги… что значит: "поздно"?
Боль и страх.
"…не надо, не делайте этого!"
"…я хочу жить!"
"…что это за место?"
"…мы об этом не договаривались…"
"…это за отдельную плату…"
"…я заплачу, только не делайте этого…"
"…мне больно……нет……не надо, пожалуйста…"
"…убери это!"
"…больно!!!"
— Все эти несчастные девочки хотели жить, Костенька. Не их вина, что они стали проститутками. Твоя мать — она заслуживала лучшей судьбы, но она положила свою жизнь на то, чтобы поставить тебя на ноги. Ты знаешь, скольких ты убил? Смотри же и ощути их боль…
"Я не знаю вас, — безмолвно кричал Костя. — Я не знаю вас, я не убивал вас! Я вас даже никогда не видел!"
"Это те люди, которых убили по твоему приказу, — звучит в голове голос крылатой. — Это те люди, которые умерли в результате твоих действий. Это та девочка, которая умерла с голоду из-за того, что ты и твои приятели искалечили ее отца, торговавшего в ларьке. У этой женщины случился сердечный приступ, когда твои люди убили ее дочь, муж которой должен был тебе денег. Это те люди, которых убил ты".
Глаза… много глаз. В них — страх и боль, сменяющиеся обвинением.
— Ты! Ты! Ты! Ты! Убил… убил… убил нас… нас… убил… нас… ты… убил… зачем… за что… ты…
Симпатичная шатенка с пухлыми губами и еще по-детски округлым личиком. Его первая жертва.
— Что я тебе сделала? За что ты меня убил?
Мать.
— Костенька, ну зачем ты так со мной?… Я же тебя люблю…
Боль и страх. Только боль и страх. Везде, на каждом шагу. Широким шлейфом — на всем жизненном пути. Только боль и страх.
Он чувствовал их всех. Он теперь знал, каково быть изнасилованной, изрезанной на куски, каково, года тебя бьют арматуриной, каково, когда тебе присылают в коробочке кисть твоей дочери десяти лет от роду, каково… Он на своей шкуре испытал все то зло, которое принес в мир.
Когда Константин очнулся, в камере было пусто. Не было ни изуродованного трупа в цепях, ни крылатой синеглазой девушки. В камере было пусто… а в душе горел невыносимо жаркий огонь. Он прекрасно помнил все.
Костю вывернуло наизнанку. Его рвало, рвало так, что он задыхался. Его рвало от отвращения к самому себе, от осознания, какой же скотиной и мразью он является. "Простите меня, простите!" — билось в голове. И в то же время захлестывало понимание: нет прощения, и никогда не будет. Таких не прощают. Такого — не прощают. Никогда.
Встать. Подойти к бару. Достать бутылку. Налить виски в стакан. Убрать бутылку, вернуться со стаканом к столу. Сесть в кресло. Закурить. Отпить половину из стакана. Докурить. Допить виски. Встать. Подойти к бару. Достать бутылку…
Алгоритм, отработанный за ночь до автоматизма. И пистолет, заряженный пистолет на столе. Снят с предохранителя, патрон в стволе. Просто взять, приставить к виску и нажать на курок.
Все так просто. Но что-то мешало. Нет, Константин не боялся смерти. Скорее, он уже жаждал ее — но что-то мешало. Он уже ничего так не хотел, как собственной смерти, его корчило от невыносимого омерзения и ненависти к самому себе — но что-то просто не давало ему взять пистолет, приставить к виску и нажать на курок.
Простейший алгоритм. Встать. Подойти к бару. Достать бутылку…
Виски кончился.
Взгляд в зеркало.
— Как же я тебя ненавижу, — сказал он отражению. Отражение смотрело с ответной ненавистью.
Умереть было не страшно. Но — умереть было слишком мало. Таким — нет прощенья. Таких — не прощают. Никогда не прощают.
Смерть — это слишком просто. Это слишком малое возмездие за все, что было сделано.
На следующий день Константин перевел все дела на своего заместителя, оставил немного денег на личном счету, купил билет на поезд в Питер и покинул Москву навсегда. Почему он поступил именно так? Он не знал. Но что-то внутри подсказывало: так будет правильно.
В купе не было никого, кроме него — Константин не мог, просто не мог находиться столько времени с кем-либо наедине, и потому просто выкупил купе полностью. Он сидел на нижней полке, смотрел в окно, за которым метался снег, и ни о чем не думал. В душе была пустота, и ничего, кроме пустоты.
Тихо зашуршала, отодвигаясь, дверь купе. "Неужели я забыл ее закрыть на защелку?" — мелькнула мысль. И тут же исчезла — на пороге стояла хрупкая, светловолосая девушка с огромными синими глазами.
— Здравствуй, Костенька.
Все было правильно.
Все только начиналось.
