V. IV

— Обыск в вашей комнате был произведен согласно внутренним правилам института, — оборвал Витценко возмущенные протесты Вики. — Осмотр вашей комнаты провела инспекционная бригада вашего факультета, получившая анонимную информацию о том, что у вас находится запрещенная к прочтению и хранению книга.

— Я не понимаю, о чем вы говорите! — делать вид, что она тут не при чем и ничего не понимает, становилось все сложнее. Обстановка в кабинете ректора не располагала к ощущению собственной уверенности в своих силах — довольный Витценко за столом, чуть в стороне от него — крайне разозленная, но старательно скрывающая этот факт Галина Викторовна, позади и слева — трое пятикурсников, входящие в состав инспекционной бригады факультета психологии. — Я не знаю, откуда эти люди взяли эту вашу запрещенную книгу, я не понимаю, по какому праву они вломились в мою комнату в мое отсутствие, и с какой стати вы отрываете меня от занятий и обвиняете непонятно в чем!

— Галина Викторовна, не могли бы вы просветить вашу студентку относительно прав и обязанностей инспекционной бригады? — приторно улыбнулся ректор, обращаясь к декану психфака.

Женщина нахмурилась.

— Павел Георгиевич, не превращайте разбирательство в фарс!

— Это не я его превращаю в фарс, а девушка, демонстрирующая либо ослиное упрямство, совершенно неуместное в данной ситуации, либо — такую же фантастическую тупость! — Витценко более не улыбался, его взгляд стал злым и колючим. Вика окончательно поняла, что вляпалась. — И все же я прошу вас выполнить мое распоряжение и дать ответ на вопрос Нестеренко по какому праву в ее отсутствие инспекционная бригада обыскала ее комнату.

Смерив ректора неодобрительным взглядом, Галина Викторовна все же заговорила.

— Вы ведь знаете о том, что институт очень не любит выносить внутренние проблемы на всеобщее обозрение. Для решения мелких неурядиц, конфликтов, спорных ситуаций и для расследования мелких уголовных правонарушений была основана инспекционная бригада, своя на каждом факультете. Ее можно считать чем-то вроде внутренней полиции. Члены ее имеют право даже на обыск чужой комнаты в общежитии и на личный досмотр любого студента факультета в том случае, если для этого есть веские причины.

— Анонимка — это веская причина? — тут же оскорбленно вскинула голову девушка. — Да так любой может все что угодно наговорить на того, кому хочет сделать подлость!

Декан выразительно приподняла бровь, и Вика тут же умолкла.

— К вашему несчастью, анонимное донесение стало всего лишь последней каплей. По институту уже давно ходят слухи, что эта ваша инициативная группа объединена идеей запрещенной книги. И потому, получив сегодня информацию о местонахождении этой самой книги, я счел необходимым дать инспекционной бригаде поручение досмотреть вашу комнату. Результат налицо, — на лице ректора вновь появилась улыбка. Противная такая улыбка, не предвещающая ничего хорошего. — Вам известно, какое наказание закон предусматривает за хранение и прочтение запрещенных материалов?

— Нет… — девушка опустила взгляд.

— До пяти лет исправительных работ, — довольно проговорил Витценко, не отводя взгляда от ее лица. — Согласно закону института, в данном случае выбор наказания остается на наше усмотрение. Я могу передать вас городскому суду, могу просто исключить из института. Какой вариант для вас предпочтительнее?

Вика промолчала.

— Павел Георгиевич, мне кажется, вы перегибаете палку, — сухо произнесла Галина Викторовна.

— Что вы, что вы! Ничуть! Я всего лишь соблюдаю законы нашего института и нашей страны. Если бы Нестеренко хотя бы раскаивалась в совершенном, можно было бы принять во внимание тяжелое положение ее семьи — если не ошибаюсь, у девушки три младшие сестры, ни малейшего намека на существование отца и больная мать. Но учитывая ее нежелание раскаяться и сотрудничать с нами…

Упоминание о семье выбило почву из-под ног. Еще секунду назад Вика готова была стоять на своем до последнего, и ни в коем случае не отвечать на уже десять раз заданный вопрос, откуда у нее запрещенная книга, а теперь все ее силы уходили на то, чтобы сдержаться и не разреветься прямо здесь.

— Впрочем, я готов пойти вам навстречу, — продолжал Витценко. — Виктория, вы все еще не хотите поведать нам, кто дал вам прочесть сие творение? — он брезгливо кивнул на толстую книгу в синей потрепанной обложке, лежащую на столе.

— Я… я не могу, я обещала…

— Подумайте, что для вас важнее — выполнить обещание, данное человеку, сознательно преступившему закон, человеку, по вине которого вы можете оказаться исключенной из института или даже пойти под суд, или все же продолжать помогать бедной матери и сестрам, получить хорошее образование, устроиться в жизни?

Она сломалась на десятой минуте увещеваний, перемешанных с угрозами.

Удивительно жаркое для начала апреля солнце касалось щеки мягкими лучами, золотилось в прядях продолжающих отрастать волос, которые Стас упорно не хотел стричь, светлыми пятнами зайчиков отражалось от небольшого зеркала, висевшего напротив распахнутого окна, и отчаянно сражалось с гигантским файлом по сравнительной психологии классов, по которому надо было к послезавтра написать эссе.

В окно дышала весна, на ветвях деревьев истерически заливались птицы, ошалевшие от такой роскошной погоды, а датчик температуры воздуха ошалело демонстрировал плюс девятнадцать по Цельсию — и это второго апреля! Больше того, буквально два часа назад, скачивая вышеупомянутый файл из локальной сети института, Ветровский заодно просмотрел новости, в которых среди прочего упоминалось, что фантастическая погода является совершенно естественной. Специалисты "Overtown" разводили руками, утверждая, что сейчас вся их работа сводится исключительно к наблюдению и фиксации данных, а все установки климат-контроля заняты только сбором этих самых данных.

Однако в борьбе солнца с файлом побеждал все же файл, и Стас упорно не желал отрываться от монитора и идти на улицу. На то был целый ряд причин, и необходимость писать эссе стояла в этом ряду в самом конце.

Во-первых, не было никакого настроения радоваться жизни. Нет, юноша уже оправился от потери самого близкого человека, но праздновать весну, которой Вениамин Андреевич уже не увидит, не хотелось. Во-вторых, он был слишком обеспокоен неожиданным исчезновением Гранда — несмотря на постоянную занятость обоих, друзья довольно часто встречались и почти что каждый вечер переписывались в сети. Иногда юный испанец пропадал на пару-тройку недель, когда отец брал его с собой в зарубежные командировки, но он всегда предупреждал! А три дня назад просто не пришел на встречу, не позвонил, не написал, в интерсети после этого не появлялся, а все попытки дозвониться до него по мобилу безжалостно пресекались холодным голосом автоответчика. В-третьих, у Ордена были проблемы.

Три последних месяца ребята активно работали с детским домом номер три. Провели еще несколько акций по сбору средств, привели более-менее в порядок хотя бы спальни, сделав там минимальный ремонт и собственноручно изготовив простую, но добротную мебель, регулярно проводили инспекцию столовой, настояв на замене тетки Клавы тихой женщиной, которую привел Кирилл Бекасов. Будучи под пристальным наблюдением, завуч не осмеливалась воровать так нагло, как она делала это раньше, и большая часть поступающих в бюджет детдома средств стала уходить и в самом деле на нужды воспитанников. Также ребята расширили программу обучения, и сами стали вести подавляющее большинство предметов, организовали при детском доме несколько кружков, и подружились с большинством детей. Какое-то время все шло замечательно и безоблачно, но ведь за белой полосой закономерно следует черная…

Началось все с проверки из питерского отделения Министерства образования, которая неожиданно нагрянула в самый неподходящий момент. В тот день дополнительные уроки вели Алиса и Саша, парень с юридического факультета, присоединившийся к Ордену после второго концерта, а Женька Алфеев занимался с желающими обучиться фокусам. Парень ухитрился превратить простой кружок театрального мастерства в настоящее волшебство: он называл своих учеников маленькими волшебниками, учил их "тайнам магии", и в самом деле создавал у детей ощущение фантастической сказки. Кто бы мог подумать, что замкнутый и стеснительный юноша так легко найдет общий язык с не менее замкнутыми и запуганными детдомовцами? К сожалению, так же легко найти общий язык с проверяющими не удалось ни Женьке, ни самому Стасу, которого срочно вызвала перепуганная комиссией Министерства Алиса.

Для начала господа проверяющие обошли детский дом, осматривая условия содержания детей. Потом на час заперлись в кабинете директора — причем в отсутствие этого самого директора. Ветровский успел как раз к тому моменту, когда комиссия выходила из кабинета, и довольное выражение лица Анны Ивановны ему крайне не понравилось. Примерно так же, как самой Анне Ивановне не нравился Ветровский. А дальше началось форменное издевательство.

Стасу не дали даже рот раскрыть. В чем только не обвинили несчастную "инициативную группу"… Непрофессиональное преподавание, растрачивание драгоценного детского времени на всяческую ерунду, неправомерное вмешательство в рацион воспитанников, который должен точно соответствовать определенным стандартам, чрезмерные нагрузки, неподобающее для занятий время, и даже использование не рекомендованной краски при ремонте спален. Также были отдельно упомянуты: внешний вид самонадеянных преподавателей, их неподходящий для подобной деятельности возраст, отсутствие хотя бы какого-нибудь образования, непрофессиональный подход к работе с детьми… В общем, все то же самое еще раз, только другими словами, но записанное новыми пунктами. Под конец проверяющий и вовсе ударился в подозрительное теоретизирование, чего это ради взрослые юноши и девушки воспылали такой страстью к детям, откуда такой "противоестественный альтруизм" и так далее. Ветровский чем дальше, тем больше приближался цветом к своей белой рубашке, и отчетливо понимал: если он раскроет рот и посмеет сказать хоть слово о том, в каком состоянии был детский дом до появления здесь ребят из Ордена, то до кучи ему пришьют еще и клевету, вплоть до прямого обвинения с последующим судебным разбирательством.

К главному глава комиссии подошел только после получасового макания Стаса в придуманное, но от того не менее омерзительное лживое дерьмо, и полуторачасовой инспекции по всем этажам, где этой унизительной процедуре подверглись все члены Ордена, находившиеся в тот день в детдоме, причем параллельно мерзавец еще и пел дифирамбы Анне Ивановне и ее долготерпению, порой отеческим тоном — даром, что был лет на пятнадцать ее моложе! — прохаживаясь относительно ее поразительной доброты и доверчивости. Главным же оказалось вполне закономерная смена гнева на милость, несколько снисходительных похвал в стиле: "Не смотря на все ваши бесчисленные ошибки, я все же понимаю, что вы хотели как лучше", и намек на то, что он мог бы посодействовать ребятам в их деятельности. Вымотанный до предела маканием в дерьмо, ездой по ушам, и всем прочим букетом "радостей", Стас, в конце концов, отозвал проверяльщика в сторону и тихо спросил:

— Сколько?

Озвученная сумма повергла его в окончательное уныние. Впрочем, неудивительно — учитывая немой, но очень напряженный конфликт с Анной Ивановной, было ясно: инспекция встанет либо на сторону завуча, либо на сторону Ветровского. Взять деньги от обоих не представлялось возможным, к величайшему огорчению главы комиссии, ибо Анна Ивановна хотела, чтобы инициативная группа никогда более не появлялась у ее жирной кормушки, а Орден придерживался строго противоположного мнения: и Стас, и все остальные ни за что не хотели отступаться — во-первых, страшно было подумать, что детям придется вернуться к прежним условиям жизни, во-вторых, начинать все с нуля на новом месте пока что возможности не было, как не было и гарантии, что на этом новом месте история с комиссией не повторится.

Это было двадцать шестого марта, в четверг. В пятницу на собрании долго обсуждали возникшую проблему, решая — платить или найти другой способ? Решили в результате искать способ, параллельно собирая требуемые пять тысяч евро. А Гонорин, хорошенько подумав, сказал, что попробует еще и кое-что по своим каналам проверить. О том, что это за загадочные каналы, Алик старательно умалчивал, и Стас подозревал, что речь идет о делах несколько незаконных, но пока не пытался вызвать друга на откровенный разговор.

А в понедельник Ветровский впервые услышал слухи об Ордене. Говорили всякие гадости и нелепицы, явно сочиненные не от большой любви. Тогда-то у него в первый раз зародилось подозрение, что кто-то начал играть против них, и комиссия в детском доме была так настроена не только и, возможно, даже не столько из-за Анны Ивановны и ее денег. Когда же во вторник исчез Гранд, и юноша не смог до него дозвониться ни в среду, ни в четверг, да и в сети испанец за эти три дня не появился, у Стаса разыгралась самая настоящая паранойя, подогреваемая дурными предчувствиями.

Впрочем, в отличие от паранойи, предчувствия явно планировали оправдаться, причем в полной мере. И от требовательного стука в дверь Ветровский уже заранее не ждал ничего хорошего.

— Станислав Ветровский, студент первого курса факультета психологии? — уточнил один из стучавшихся, высокий, плечистый старшекурсник с нашивкой "И.Б." на плече. Стас кивнул. — Пройдите со мной, вас хочет видеть ректор.

Матерясь про себя, юноша сохранил файл и хотел было выключить ноут, но торой член бригады его остановил.

— Не выключайте и не запирайте дверь. Мне предписано обыскать вашу комнату на предмет запрещенных вещей, а также просмотреть файлы, содержащиеся на чипе вашего ноутбука.

— Там пять терабайт информации, — с ноткой ехидства в голосе проговорил Стас, но собеседник только пожал плечами.

— Значит, придется поработать подольше. Идите, вас проводят.

Всю дорогу от общежития до главного корпуса, в котором располагался кабинет ректора — благо, идти было недалеко, расстояние между зданиями едва ли было больше километра — Ветровский старательно скрывал охватившую его нервозность и пытался выведать у спутника, зачем его скромная персона понадобилась Витценко. Но старшекурсник молчал, как партизан на допросе, отделываясь коротким: "На месте все узнаете".

Нехорошее предчувствие росло с каждой минутой, и три выкуренных за время дороги сигареты ничуть его не притупили. А стоило Стасу войти в кабинет ректора и увидеть заплаканную Вику на диване, суровое выражение лица Галины Викторовны и книгу на столе, как он понял, что долбаное предчувствие все же было слишком слабым в соотношении с масштабами катастрофы.

— Присаживайтесь, Ветровский, присаживайтесь, — сахарная улыбочка до того не вязалась со взглядом Витценко, что Стасу потребовалась вся его выдержка, чтобы вежливо улыбнуться в ответ и спокойно сесть на указанный стул, а не врезать по мерзкой физиономии чем-нибудь тяжелым. Например, указанным стулом. — Что ж, я вас внимательно слушаю, молодой человек.

В голове суматошно проносились обрывки мыслей, пытаясь выстроиться в хоть какую-нибудь схему поведения. Но для того, чтобы строить схему, нужно было хотя бы представлять, что именно удалось паскудному ректору выжать из бедной Виктории, которая сейчас, судя по судорожным рыданиям и ее старательным попыткам избегать смотреть Стасу в глаза, хотела только удавиться со стыда. "Сволочь, зачем же девочке так нервы трепать? — мельком подумал он. — Тебя, гадину, за одно только это стулом огреть стоило".

А схема тем временем категорически отказывалась выстраиваться, ссылаясь на недостаток информации. Пришлось действовать наобум, экспромтом.

— Э… В смысле, господин ректор? — сыграл дурачка Ветровский, демонстративно делая вид, что не понимает ни о чем говорит "господин ректор", чтоб ему сдохнуть, ни что за книжка лежит перед ним на столе.

— Не валяйте дурака, молодой человек, — поморщился Павел Георгиевич, и тут же снова улыбнулся. — Давайте так: вы мне честно все рассказываете, а я в свою очередь постараюсь сделать так, чтобы вас все же не исключили из института, хотя признаюсь — это будет делом нелегким, и какие-либо гарантии я смогу вам давать только при условии вашей искренности и откровенности. Что это за книга и как она попала к вам в руки?

Минут пять Стас старательно мялся и отнекивался, а потом "раскололся".

— Ну… я даже не знаю, как это сказать… Господин ректор, если я расскажу правду, вы точно поможете мне остаться в институте? Хорошо, хорошо, я все расскажу…

Книга? Да, я знаю, что она запрещенная, и даже понимаю, почему. Да, там вредные идеи и вообще, книга очень неправильная и сама по себе опасная, я все это понимаю, но поймите и вы! Я с детства увлекаюсь фантастикой двадцатого века, мне нравится стиль и слог авторов того времени, нет-нет, что вы — только сюжет и слог! Идеи там сплошь все дурацкие и разрушительные, я частенько смеялся над ними, но тогда это было модно, вот авторы и писали… Разумеется, я нисколько не согласен с автором этой книги, то, что он пишет — это полная ересь и ерунда, но вот сюжет там интересный… Хотите, расскажу? Он такого накрутил — не оторваться! Если бы еще не идеи дурацкие… Откуда? Павел Георгиевич, простите, мне стыдно об этом говорить… Нет, нет, не просите! Ладно, скажу: Я ее… ну… украл, короче. Ехал в метро в институт — да, еще давно, когда я жил не в общежитии. В общем, ехал я на занятия, народу много было, все своими делами заняты. Я у дверей стоял, а рядом парень какой-то ехал, конспект читал. А сумку, из которой конспект достал, забыл закрыть. Я и вижу знакомые лейблы — ну, название издательства, логотип серии, вот они — и понимаю, что это какая-то старая фантастика, которой я не читал. Ну я сидел, смотрел, завидовал… а тут он вскочил, и выбежал, видимо, чуть станцию не проехал. А я в последний момент выхватил книжку из сумки, он и не заметил ничего… Я же не знал, что она запрещенная! Это потом уже выяснил… Зачем Вике давал? Нет, я не хочу при ней об этом говорить. Павел Георгиевич, ну поймите же меня, не могу я при девушке о ней такое говорить! Да, Галина Викторовна, был бы вам очень благодарен. Нет, что вы, мне всего минутку надо, я уверен, Павел Георгиевич меня поймет! Спасибо. Понимаете, Вика мне очень нравится, я хотел бы с ней встречаться, но у нас слишком разные интересы во всем, что не касается психологии. Я пытаюсь разобраться в том, что ее интересует, и она в ответ изучает то, что интересно мне, в том числе — старую фантастику. Только она сама об этом не очень знает, я пока не говорил, что она мне так нравится. Да, это первая книга, которую я ей дал. Просто у меня другой под рукой не было! Конечно, Галина Викторовна, заходите, я уже все объяснил.

Организация? Помилуйте, Павел Георгиевич! Я понимаю, молодежь ведется на красивые слова, но вы ведь взрослый, умный человек! Понимаете, у меня есть друзья, с моего факультета и с других… и мы все не хотим до конца жизни работать на корпорации. Мы хотим создать свою компанию, владеющую пансионами для детей. Но нам позарез нужен опыт, а удобнее всего его набираться в детских домах. Да, мы тратим на это свои деньги, но эти деньги к нам вернутся, едва мы откроем первый пансион. Павел Георгиевич, кстати, раз уж об этом зашла речь… Вы не хотите нам потом помочь? Ну, проконсультировать, и тому подобное — мы хоть и набираемся опыта, но вы уже двадцать лет руководите ВИПом, у вас этого опыта несравнимо больше… Разумеется, мы не останемся в долгу. А организация, красивые слова, и все прочее — это просто прикрытие нашей практики. Да и друзей-знакомых полезных завести — тоже хорошее дело. Да, название взято из этой книги. Не знаю, просто красиво — "Серебряный Ветер". Ну я же вам сказал, что ничуть не разделяю бредовых идей автора книги! Разумеется, все это полный бред, который мог придти в голову только неудачнику… нет, не согласен — он вовсе не бездарность, сама книга-то замечательная! Просто запутавшийся человек, ненормальный идеалист, и только-то. А сами не хотите прочитать? Там такая роскошная интрига, а как он описывает космические бои — зачитаешься! Не хотите? Зря, вы много теряете… Современная фантастика? Ну… понимаете… она идеологически-то правильная, с ее мыслями я согласен, но сюжеты… бррр! Все одно и то же.

Спасибо вам большое! Я так и думал, что уж вы-то поймете меня правильно. Я так рад, что вы во всем разобрались… Вика просто неправильно меня поняла, только и всего! Спасибо! Так я могу в дальнейшем просить вас о некоторых консультациях? Нам очень важно мнение такого выдающегося специалиста, как вы. Ой, кто-то в дверь стучит. Это, наверное, тот молодой человек из инспекционной бригады.

"Черт, если он нашел файлы по Ордену — мне крышка…"

Ничего запрещенного? Ну я же говорил вам! Простите за наглую просьбу, но… пожалуйста, можно я заберу книгу? Это же потрясающий раритет! Конечно, никто больше не увидит ее. Я буду осторожен. Могу быть свободным? А… Вика? Да, конечно, я ее провожу! Ну, милая, не плачь, все в порядке, ты же видишь, Павел Георгиевич прекрасно меня понял, все хорошо, не плачь, пойдем…

Вика, возьми себя в руки. Все, вот твоя комната, умойся и пойдем поговорим. Не смотри ты на меня, как на предателя! Нет, ты не так меня поняла…

Ну вот. Чуть что — дверью хлопать. Ничего, наверное, это просто от нервов. А ведь у меня тоже нервы! А кого это волнует? Черт с ним, успокоится — поговорим.

К черту все. И эссе тоже к черту. Напиться, что ли? Гранд, ну что же ты так не вовремя пропал…